Текст книги "Кто в замке король"
Автор книги: Сергей Смирнов
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Два сантехника – самых здоровых на вид – перехватили её у горловины и направили вниз.
Струя чиркнула по асфальту с металлическим скрежетом, подскочила вверх, снова опустилась. Потом вскипела глина, и кипящая от напора струя воды стала подбираться к чудовищу.
Чудовище отреагировало. Оно уже почти перетекло через вал, но тут стало пятиться… И не успело: глина вскипела прямо под ним, плотная завеса грязи скрыла его, и только по радостным воплям мужиков: «Ага, с-сучара, не нравится!..», – мы догадались, что Оно отступает.
Но оно не отступало. Оно внезапно взлетело над водяным смерчем, взвыло тяжко и басовито и, покружившись, подбрасываемое смерчем, внезапно обмякло. Словно сдулся проколотый воздушный шарик.
– Бойся!! – вдруг диким голосом завопил кто-то.
Оно не сдулось – оно лопнуло, как эластичная оболочка, и на машину, на глину, на тротуар, на людей посыпались тонко визжащие розовые круглые мячики.
Один из них оказался в руках у стоявшего рядом со мной мужика. Мужик разглядел его, поднеся к глазам. Тихо-тихо сказал: «Ой… мамочки…» – побелел и отбросил мячик.
Потому, что это были не мячики. Это были лишённые шерсти, гладенькие, полуслепые выродки. Отдаленно похожие на поросят – только гораздо меньше. Крысиные выкидыши…
Мне показалось, на мгновение установилась тишина.
А потом все, кто стоял на бордюрах, на газонах, на ступеньках подъездов – вдруг исчезли. Последними были немощные старушки: их белые согбенные спины мелькнули во тьме и погасли…
13
Шёл дождь. Все сильнее и сильнее, и сквозь тучи, обложившие небо, никак не мог пробиться рассвет.
Где-то далеко, со стороны улицы Тимирязева, где была промышленная зона, выли сирены Гражданской обороны. И что-то стрекотало в тучах – должно быть, вертолет.
Впереди меня шагал тот невысокий мужик, которого я принял за соседа, но теперь понимал, что это не сосед. Скорее, совсем незнакомый, случайный мужик, хотя какое-то неопределенное сомнение у меня всё ещё оставалось. Где-то я его видел раньше. Где-то встречал, а может быть, даже был с ним знаком… Тысячу лет назад. За тысячу километров отсюда.
Он изредка оборачивался, как бы проверяя, иду ли я за ним.
Я шёл.
– Я знаю, где их надо кончать, – сказал он перед тем, как мы двинулись. – Ты прикинь, что сейчас под городом творится… По всей канализации, а?
Я прикинул и сказал:
– Они, должно быть, крысид в канализацию льют. «Они» – в смысле МЧС и эпидемстанция.
Мужик коротко обернулся:
– А в теплосети тоже?
– А в теплосети могли просто кипяток пустить.
– А в водопровод? – он остановился и хитро прижмурился, явно довольный выведенной логической цепочкой. – В водопровод-то крысиную отраву нельзя! Народ весь отравится!
Я промолчал. Но подумал, что народу у нас всё ещё достаточно – и вряд ли кто-то из больших начальников его сильно жалеет.
Мы шли дворами, держась ближе к стенам домов. Улицы патрулировали спецмашины, отряды омоновцев, «Белых медведей» и милицейского полка – так называемых «гоблинов». Это были парни, призванные на два года на службу, но попавшие в милицейский полк. Гоблинами их прозвали за полный беспредел, который, бывало, они творили на ночных улицах нашего города.
Сейчас они всех прохожих заворачивали по домам, а подозрительных сажали в машины и увозили. Как уж они определяли среди прохожих подозрительных – это оставалось тайной. И всегда было тайной. Может быть даже, нашей главной государственной тайной…
Время от времени включались громкоговорители ГО, развешенные в самых неподходящих местах. Передавали одно и то же: сначала обращение заместителя губернатора, председателя комиссии по безопасности, потом зачитывали приказ военного коменданта. В приказе говорилось, что временные меры по ограничению передвижений по улицам уже приносят плоды, что грызуны локализованы и с ними ведется беспощадная борьба, и что об окончании чрезвычайного положения до сведения горожан будет доведено своевременно.
– Знаю я одно место… Резервная водокачка на «Водоканале». У меня там знакомый работал, запивался от безделья – его выгнали потом. Туда, в принципе, можно пробраться. Сторож там с собакой, и всё… Этот сторож там и живет. Гусей развел, а на крыше резервуара, прикинь, огородик засадил. Ну, морковка там, лучок… Мы, когда этот мой дружок ещё работал, с этих грядок закусь рвали…
– А где ты сам-то работаешь? – спросил я.
Он хитро прищурил глаз.
– Сейчас узнаешь… Недалеко уже. Почти пришли… Между прочим, я первым заметил, что творится. У нас там такие решётки, и вода… И вот недели три назад стало мёртвых кошек из системы выносить. Ну, их и раньше выносило. А тут – прямо кучами. Даже решётки забивались. Да кошки-то всё, понимаешь, полуразложившиеся… Тьфу! Ну, у нас там, в стоках-то, всё быстро разлагается. Труп брось – через месяц ни косточки не останется… Брожение в системе идёт. Кислота… Ну, так вот. А после кошек вдруг крысы поплыли. Только свежие, не разложившиеся… И была одна… Ну, вроде как крысиная свиноматка. Пришлось даже дезостанцию вызвать. Но эта тварь выползла в машинный зал, заглотила одного ихнего санитара, и назад в систему уползла, гадина…
Я приостановился:
– Так где ты работаешь-то? На химическом заводе, что ли?
– Не… – он вытянул паузу, сколько мог. И сказал, наслаждаясь эффектом: – На станции перекачки того самого… добра… по-вашему если, по грамотному – отходов и стоков. А по нашему – говна… Подразделение «Водоканала». Канализация… Станция второго подъёма, понял? Да где тебе понять…
Эффектом ни он, ни я насладиться не успели. Где-то сбоку хрипло залаяли милицейские волкодавы, а впереди и сзади как из-под земли выросли фигуры в камуфляже.
– Пропуск есть? – буднично спросил молодой безусый сержант, глядевший на нас с невыразимым презрением.
Мы молчали.
– Понятненько, – сказал сержант с привычным вздохом. – Обыскать их. Давай подгоняй машину…
Когда нас вталкивали в «уазик», где уже сидело несколько человек, мой провожатый из «Водоканала» сказал:
– Ой, много же нашего брата собрали…
Повернулся к «медведю»:
– Куда сажать-то будете?
– Не беспокойся. Для тебя место найдётся, – угрюмо ответил «медведь». – Влезай давай, не разговаривай…
*
Ехать оказалось недалеко. За два квартала от того места, где нас задержали, находилась большая автостоянка. Но машин на ней не было, периметр охранялся часовыми с собаками, мирная будочка для охраны, приподнятая над воротами, стала чем-то вроде сторожевой вышки с автоматчиками внутри, а у ворот стояли военные.
Территория автостоянки была заполнена людьми. Нас втолкнули внутрь, бегло обыскав при входе.
– Во! – сказал мой новый приятель. – Это теперь Бухенвальд такой, значит. Фильтрационный лагерь…
*
На широком пространстве автостоянки там и тут из чего попало были воздвигнуты шалаши. Люди сидели и бродили кучками и в одиночку. Отдельный угол автостоянки заняли бомжи. К ним мало кто подходил. В другом углу слышалась цыганская речь, похожая на перебранку. Там точно был с десяток цыган: шесть-семь дам разных возрастов, некоторые с малыми детьми, старик, парень и пацанёнок. Цыганки, увидев проходящего за забором-решеткой охранника, упирали руки в боки и начинали вопить:
– Родной, сбегай в магазин – дети кушать хотят. Деньги дадим. Сбегай, а?
Охранник молча проходил мимо.
– Денег не хочешь? Ну, у нас и золото есть. А? А может, ханки тебе? И это организуем!
Овчарка скалила зубы, охранник молча удалялся. Ему в спину летело:
– Какой же ты мужик, а? Детей да баб сторожить? За что тебя кормят, а?.. – и чем дальше, тем крепче.
Мы присели поближе к забору, в более-менее пустом секторе.
Когда за забором появился охранник, приятель крикнул:
– Долго нас здесь держать-то будут?
Охранник остановился, и неожиданно ответил миролюбивым тоном:
– Да кто его знает…
– А кормить будут?
– Ну, совсем голодными не оставят, наверное…
Он прошел мимо.
– В принципе, – понизив голос, сказал приятель. – Когда стемнеет, отсюда запросто можно будет слинять. Забор-то – метра два всего. А дальше, гляди, вон там, – дома, частный сектор… Раз плюнуть затеряться.
*
Дождь начался с новой силой. Сидеть под дождём на обломке железобетонного столба становилось невмоготу. Мы пошли вдоль забора. Нашли несколько старых автомобильных покрышек, насобирали старых пакетов, ломаных картонок – сделали из всего этого что-то вроде укрытия.
Огня разжигать нам не позволяли. Хотя против курения никто особо не возражал. И мы покуривали, скорчившись под хлипким навесом, постелив под себя собственную одежду.
Громыхнули ворота: на территорию впустили новую партию задержанных. Партия была шумная: несколько девиц-подростков крыли военных таким отчаянным матом, что солдаты только отворачивались.
Один из них, наконец, рявкнул:
– Заткнись! Еще слово – в изолятор отправлю.
– Отправляй! Там, по крайней мере, сухо! И хавку дают!
К нашему шалашу приблизился какой-то человек из вновь прибывших. Постоял, потом наклонился:
– К вам можно?
– Ох-хо-хо, – вздохнул приятель. – Терем-теремок, он не низок, не высок… Ладно, заходи, третьим будешь… Курево хоть у тебя есть?
– Есть! – обрадовался новенький.
– Ну, лезь сюда… Потеснимся как-нибудь.
Потесниться пришлось так основательно, что некуда стало девать руки и ноги. Незнакомец стучал зубами от холода, но вскоре согрелся:
– Что творят, что творят, – качал он стриженой под ноль головой. – Ведь уже не знают, куда людей пихать. Все кутузки переполнены. Вон те, – он кивнул на девиц, – в сизо просятся. В следственный изолятор, значит. А там даже стоять негде! Ссут, извиняюсь, стоя, под себя!
– А ты откуда знаешь? – приятель покосился на его причёску, очки, пиджак.
– Да друган у меня в милиции. Он меня сюда пока вёз – по дороге рассказывал.
– Хорош друган! – хохотнул приятель.
У ворот между тем продолжалась перепалка. Сержант пригрозил девицам прогнать их сквозь строй, если не заткнутся. На что тут же получил изысканный букет:
– Что, дрочить надоело? Онанист сраный! Таким как ты мы только за баксы даём!.. А у тебя откуда баксы, ёрш опомоенный!..
*
К вечеру автостоянка заполнилась так основательно, что стала похожа на базар. Дождь утих, и народ, действительно, начал чем-то обмениваться, чем-то торговать. У цыганского табора стихийно возникли и потянулись по всей стоянке торговые ряды. Самым ценным товаром была жратва. За неё отдавали всё: одежду и обувь, часы, недорогие украшения, не говоря уж о деньгах. Между прочим, появилось и спиртное. Жиденьким потоком и за бешеные деньги. По-моему, шло оно все от тех же цыган – может быть, им удалось-таки сторговаться с кем-нибудь из охраны.
Наш третий сосед оказался банковским клерком. Он решил применить прямо здесь, в нашем «фильтрационном лагере», полученный на неведомых мне курсах опыт и устроил что-то вроде «пирамиды». Пообещал каждому гуманитарный паёк, который якобы привезет сюда одна частная фирма, которая организована «под крышей» МЧС. Вытащил органайзер, стал записывать всех желающих. В оплату принимал наличку, не брезговал и одеждой. А остальных записывал в кредит. Судя по тому, что вскоре ему понадобился помощник, дело у него стало процветать.
– У-у, Мавроди чертов… – сплюнул мой приятель. – Хрен сюда какую фирму пустят! Сухой паёк выдадут – и то, когда военная контора развернётся. А это дело небыстрое… Ну, разве только министр прилетит? Обещали по телевизору, что прилетит, между прочим.
*
По лагерю (а его теперь иначе и не называли) стали бродить всякие рассказы: правда, похожая на ложь, и ложь, похожая на правду.
– Наш главный областной чрезвычайщик Долинин, говорят, хотел с речью по телевизору выступить. Уже приготовился, всё. А у него вдруг бац! – приступ. Сердце. И его прямо из телестудии в морг повезли…
– А губернатор в Москву улетел! Денег просить. А ему там сказали: в Генеральной прокуратуре на вас во-от такой толщины дело лежит. Так что денег вы не получите. Вместо денег получите срок. А то повадились: то у вас наводнение, когда по всей стране засуха, то берег обвалился, то неурожай, то ракеты из космоса падают… Теперь вон до чего додумались: кошки передохли, крысы город захватили! Так что вот: не справитесь сами со своей нечистью – сядете на казённые нары. И надолго сядете…
– Этих крыс, я слыхал, в Кемерове произвели, в секретной лаборатории. А они возьми – да и вырвись оттуда. Канализацией в реку ушли. И началось: по всем речкам Обского бассейна лезут на берег, глотают всех подряд, и растут здоровенные, как свиньи. И никакой крысид их не берёт.
– Никто нигде их не производил, – в ответ на это сказал авторитетный лысый мужик. – А они сами вывелись. В шахтах.
– В Кемерове?
– Какой в «Кемерове»? Ты про Семипалатинский полигон слыхал? В Казахстане. Не угольные там шахты, или, там, рудные – а особые, для ядерных испытаний, для подземных взрывов… Короче, радиация это. Так что их ничем не убьёшь. Пока там, на полигоне наши, российские учёные за всем следили – крыс этих далеко не выпускали. Отстреливали. А потом, когда Союз-то рухнул, наших оттуда и попросили. Шахты бросили, оборудование, целые города, – всё. Ну, вот они и развелись на воле. Мутанты… А в степях-то в Казахстане им жрать нечего, только если за табунами лошадей гоняться. Или там за сайгаками… И воды нет. Ну, они и мигрировали. Может, по Иртышу, может, через Алтайский край до верховьев Оби дошли…
Слушая это, мой приятель хмыкал (дело было уже под вечер, возле нашего шалаша тоже разрешили запалить костерок – даже канистру с соляркой выдали; видно, Мавроди всё-таки своё дело знал; к костерку сейчас же набежал народ. Нам, как приближённым, достались самые лучшие места):
– Ничего их не возьмёт, это точно. Но ломами можно проткнуть. А ещё лучше сжечь. Как Джордано Бруно: дрова и костёр. Ну, можно ещё солярой плеснуть. Я, кстати, в армии на этих крысиных гадин насмотрелся….
На него взглянули с уважением. А у меня в памяти забрезжило отдалённое, очень отдалённое и смутное воспоминание. Где-то, когда-то, тысячу лет назад, я уже слышал про Джордано Бруно. В применении к крысам. Но воспоминание погасло, потому что раздались какие-то строгие голоса.
Группы охранников уже давно бродили по лагерю, от шалаша к шалашу, от костра к костру. Выкликали фамилии и уводили людей.
– Ну вот, нас уже фильтруют, – сказал лысый.
Потом включили громкоговоритель-матюгальник, подвешенный под козырьком смотровой будки охранников. Над лагерем разнеслась музыка: сначала гоняли «классику», потом вдруг переключились на попсу.
А потом кто-то проникновенным голосом запел:
«Гляжу в озера синие, в полях ромашки рву,
Зову тебя Россиею, единственной зову!»
И эта песня оборвалась. То ли парни, включавшие музыку, искали нужный радиоканал, то ли у них сбились все автоматические настройки. Но потом вдруг раздался сочный дикторский голос (такие сочные теперь остались только на «Маяке» да ещё, наверное, на «Радио России»):
– По последним сообщениям из Митрофанска, внезапное нашествие крыс остановлено совместными действиями правоохранительных органов, спасателей, коммунальных служб. Передаём выступление председателя областной чрезвычайной комиссии Виктора Крутых.
– Хочу, во-первых, – начал Крутых, – поблагодарить все задействованные службы, от ООО «Канализация» и станции дератизации до военного гарнизона города. Благодаря их усилиям миграция крыс остановлена, сейчас обстановка в городе постепенно нормализуется. Отдельно хотел бы поблагодарить и горожан, которые четко выполняли указания членов комиссии. В течение двух минувших суток пострадали 17 человек – главным образом, от укусов крыс, а также от случайных травм. Все они госпитализированы, и находятся в состоянии, близком к средней степени тяжести. К сожалению, среди этих семнадцати есть дети и люди пожилого возраста. В городе, по данным управления внутренних дел, зафиксированы лишь два трупа: это бомжи, которых, по-видимому, насмерть загрызли большие массы мигрировавших животных… Я прошу граждан с пониманием отнестись к временным неудобствам. По всей видимости, уже завтра чрезвычайное положение в городе будет отменено.
После этого тот же проникновенный голос певицы продолжил:
«Не зна-аю счастья большего, чем жить одной судьбой!
Грустить с тобой, земля моя, и праздновать с тобой!»
Затем последовало попурри на тему «Щелкунчика», затем почему-то запели «Бон Джови», а их сменила Бритни Спирс.
Потом всё внезапно смолкло, лишь ещё несколько секунд слышалась непонятная сдавленная ругань.
*
Наступала ночь. В ближних десятиэтажках загорелись редкие окна. Но улицы вокруг автостоянки оставались пустыми. На территории «лагеря» догорали кое-где костры, смолкали разговоры. Я примостился на картонке, положил руку под голову и постепенно задремал.
И начались сны-воспоминания.
…Крысы как-то ухитрялись сверлить зубами дыры в полу. Аккуратные, словно выпиленные пилой.
Каждый вечер, возвращаясь с работы, мы видели повсюду оставленные ими следы. Они бегали по столу, собирая крошки. Опрокидывали пустые бутылки в углу. А когда мы стали прятать съестное и самые ценные пожитки в шкаф – просверлили дыру в днище шкафа.
Мы были студентами – нас послали на месяц на сельхозработы в отдалённый райцентр. Поселили в двухэтажной кирпичной общаге. На первом этаже жили студенты, на втором – шофера и трактористы, тоже присланные из города в помощь колхозникам.
В комнате мы жили впятером. Однажды, вернувшись не слишком поздно, стали думать, как бороться с крысиным нашествием. Кто-то придумал: забить дыры, замуровать.
Цемента поблизости не было, и работали мы то в поле, на силосе, то на току – просушивали зерно.
Набрали вместо цемента грязи, прямо у крыльца общаги (осень была дождливой, а грязь – неимоверно вонючей; туалета в общаге не было, был уличный сортир. Но сортир стоял в отдалении, метров за сорок. Поэтому по ночам многие далеко не ходили – мочились прямо с крыльца). Обмазали этой грязью бутылки и крепко вколотили их в дыры в дощатом полу.
На следующий вечер рядом с прежними, замурованными, дырами обнаружились новые.
Мы не поленились – забили и их. Ещё понадеялись: может, эта грязь их отпугнёт. Не отпугнула.
Они провертели третьи дыры! А когда мы, зевая и матерясь, стали укладываться спать, на постелях – под одеялами, на простынях, даже под подушками – обнаружились шарики крысиного помёта.
– Вот же сволочи! – восхитился Вовка. – Ну, всё. Я с ними больше не воюю.
Вытряхнул помёт из постели, улёгся и захрапел. А мы с Костей снова набрали грязи и забили дыры. Теперь бутылки пучками торчали у нас по углам из дощатого пола, как скульптуры в духе конкретного искусства.
И больше крысы к нам почему-то не лезли.
Потом пришло время возвращаться в город. Перед отъездом ради интереса я выдернул из пола одну бутылку. Горлышко бутылки было обгрызено – нет, обточено, как наждаком – почти до основания!..
14
Меня разбудил мой знакомый из «Водоканала».
Вокруг было полутемно; стоянку освещал только прожектор с охранной вышки, а фонари по периметру почему-то отключили. Прожектор был маломощный и рассеянный. Там, где мы лежали, света едва хватало, чтобы не натыкаться друг на друга.
– Т-с-с! – сказал сосед.
– А чего?
– Тут прут в заборе отломился… Можно пролезть. Пойдём.
– Чего? Бежать, что ли?
– Ну да. А чего тут ждать?.. Караульные вон там – слышишь? – развлекаются…
Он кивнул куда-то в дальний тёмный угол автостоянки; оттуда доносились пьяные голоса, и время от времени женские взвизгивания.
– Водки натащили… Бабы… Только собак выпустили, сторожить, а сами…
Я поднялся, прислушиваясь.
– Тебя как звать-то?
– Серёгой. А тебя?
– И меня Серёгой… Пошли?
Мы подобрались к решётке забора. Серёга стал гнуть прут – сварка сверху отошла, но прут оказался крепким. Мы ухватились вдвоем, повыше – отогнули. Пролезть можно было, правда, только боком – но через секунду мы уже были на той стороне. Перебежали к кустам, окаймлявшим пешеходную дорожку, перемахнули через кусты. Здесь было совсем темно.
Серёга сказал:
– Надо это… направление выбрать.
Он постоял, прислушиваясь и присматриваясь.
– Вроде так: туда – улица Суворова, сюда – Кутузова. Значит, нам сюда… Кажется, тут где-то котлован рыли…
Пригибаясь, чуть не ощупью, мы обогнули стройку, бетонный забор, перебрались через какую-то траншею. Потом через сквер вышли на улицу Кутузова.
Фонари не горели. Дорогу освещали только редкие горящие окна десятиэтажек. По Кутузова идти было опасно; мы свернули в лесопарк, дошли до обрыва и побрели над обрывом, по тропинкам в тальнике, в сторону центра города.
Внизу светились редкие огоньки. Где-то выли собаки, и далеко-далеко стрекотал вертолет.
*
Мы стали спускаться вниз, когда пересекли железнодорожную линию. Тут был район деревянных частных развалюх. Ставни – наглухо, ни огонька, ни шороха. Даже собаки не брехали. Только луна и звёзды освещали нам путь.
Напились воды из уличной колонки.
– Недолго осталось… Сейчас спустимся к реке, перейдём на ту сторону, а там – прямо к церкви.
– К церкви-то зачем?
– Так водокачка-то как раз рядом с церковью!
– Ты же говорил, там сторож с собаками.
– Витька-то? Ну. Да он ничего мужик. Зашибает только сильно. Его однажды добудиться не могли – он две смены дежурил, и третью бы стал, да сменщик засомневался – вдруг, дескать, неживой. Приехал. Видит – собаки голодные бегают, а сторожа-то не видно. Тишина. Вот этот сменщик сдуру и попёрся в нашу контору, поднял шум. Поехало всё начальство – мало ли, вдруг ЧП? Целый автобус понадобился – чтобы все влезли. Начальник, два зама, начальник отдела, профком, техника безопасности, ну и служба охраны, конечно. У нас же объекты режимные. Короче, приехали, замок сбили, в сторожку ввалились – а он дрыхнет. Кругом бутылки раскиданы, сиф, вонища!..
– И что – выгнали его?
– Витьку-то? Ну да, выгонишь его. Увезли домой, сдали жене. С рук на руки… А попробуй его выгнать – по судам всех затаскает. Он у нас такой…
*
«Сторожка» оказалась приличным панельным домиком – похоже было, будто целую секцию сняли с многоэтажки и поставили на землю. Света нигде не было, собак тоже не было слышно.
Серёга встал напротив тёмного окна, бросил камешек.
Тишина.
Позвал тихо:
– Витька! Живой? Открой!..
Тишина.
– Спит, поди, зараза… Или крысы сожра…
Серёга не договорил: позади нас вдруг выросла габаритная фигура с втянутой в могучие плечи маленькой лохматой головой.
– Стоять! – сказал простуженный голос. Щёлкнул взводимый курок.
– Витька! Это ж я, Серёга! Не узнал, что ли?
– А ну-ка, повернись! – скомандовал Витька.
Серёга зачем-то поднял руки и повернулся. В руке у Витьки вспыхнул фонарик, пробежал по нашим лицам, задержался на моём.
– Так. Ты Серёга, вижу… А это кто?
– Да свой мужик, друган мой… Мы вместе с ним из концлагеря сбежали.
Фонарик погас.
– Ладно, – просипел Витька. – Про наши концлагеря уже по радио «Свобода» передали. Ну, ладно, пошли. Да не сюда, в обход!
Мы прошли мимо ворот, на которых висел амбарный замок, полезли вверх по заросшей травой тропинке, оказались во дворе двухэтажной «деревяшки». Оттуда Витька прыгнул вниз, на территорию водокачки.
Прыгать было невысоко.
– Идём сначала сюда…
Он открыл двери сторожки, мы вошли. Это была двухкомнатная квартира, скудно обставленная, с казёнными столами, топчаном, полуразбитым телефоном. Под потолком горела лампа, а окна были закрыты рубероидом.
– Ну, рассказывайте, – сказал Витька, усаживаясь за старый, покалеченный стол. – Чаем не угощу – нету. Самогоном – тоже. В завязке я сейчас потому что…
Помогая друг другу, мы изложили нашу версию последних событий, начиная с побега Серёги из больницы.
Витька задумался, повесив седые лохмы. Потом сказал:
– А я уже двое суток тут. Гаврила-то запил, позвонил – отдежурь, мол, за меня. Значит, говорите, крысы?..
Помолчал, потом сказал:
– А я-то думал – кошки. Ещё думал – чего мои собаки-то молчат? А оно вон что, оказывается…
Поднялся.
– Ну, пойдём. Покажу кое-что…
У выхода он включил рубильник. Территорию водокачки залил тусклый свет.
– У нас электропитание автономное, от города не зависит. Чтобы, значит, на случай чего – обеспечивать водой всех бесперебойно…
– Да водокачка со дня постройки не работала ни дня! – возразил Серёга.
– Ну и что. Зато она всегда в полной готовности. Резерв. На случай чего… Типа как сегодня.
Он шёл, озираясь, прижимая к груди фонарь; в другой руке нёс мелкокалиберное ружьё.
Открыл тяжёлую металлическую дверь, провёл коридором, выложенным кафелем, и мы оказались в машинном зале, на галерее, огражденной невысокой металлической решеткой.
Под нами был громадный зал с кожухами мёртвых насосов. В зале сидели кошки. Тысячи кошек.
Они не шевельнулись, словно погружённые в себя, словно рассматривая что-то, что находилось за пределами нашего, человеческого мира.
– Давно уже тут сидят, – сиплым шёпотом сказал Витька. – Набились – я и не видел, когда. Я уж им и хлеб бросал, даже сало… Ноль внимания. Чего, спрашивается, сидят?
– Ждут, наверное, – сказал Серёга.
– Чего?
– Его, – вмешался я. И кратко пояснил: – Крысиного короля.
Витька помолчал. Подумал. Думал он со скрипом. Наконец сказал со вздохом:
– Значит, всё это правда… Я ведь тут – делать нечего – читаю целыми днями. Конечно, когда не пью. Ну, разное читаю. И вот попалась одна книжонка. Про крыс. Начитался – даже тошно стало. А днём ещё эти приезжали, с дезостанции. С солдатами. И с нашим бригадиром. Ну, зашли, посмотрели на кошек. И ушли.
Кошки внизу продолжали сидеть молча, как изваяния – на полу, на трубах, на кожухах.
– Слушай, Витька, – тихо сказал Серёга. – А чего у тебя в резервуаре?
– Чего… Будто не знаешь. Вода, наверное… Тоже резерв, на случай отключений.
– А ты туда давно заглядывал?
– А зачем? Туда сто лет никто не заходил. Света нет, когда надо, задвижку открывают, старую воду сливают – для профилактики. Свежую наливают. И всё. Сам сливал однажды. Там десять тысяч кубов… Весь этот район утопить можно…
– Надо бы заглянуть. Проверить.
– Ага! Так просто! – иронически сказал Витька. – Это ж тебе не в сортир сбегать: туда-сюда. В резервуар так просто не войдёшь!
– А посмотреть, что там – это ведь можно? – не унимался Серёга.
– Посмотреть… Хм… Ну, посмотреть, конечно, можно… Пойдём, раз такое дело. Посмотрим.
*
Но и посмотреть нам толком не удалось. Потому, что едва подняли люк, как снизу послышалась характерная возня, плюханье и чмоканье.
Серёга захлопнул люк. Его лицо стало белым.
– Там она, эта тварь! – тихо сказал он. – Размножается, гадина!..
– Кто? – не понял Витька.
– ОНО! – рявкнул Серёга с неожиданной для него интонацией. – Слушай, ты ведь можешь насосы включить?
– Ну, могу, конечно. Время от времени включаю, как бригадир прикажет. Так положено – для профилактики, для проверки насосов…
– А слить из резервуара всю эту гадость?
– Ну, тоже могу… – Витька задумчиво почесал голову. – Только надо предупредить начальство. Вода-то в канализацию хлынет, а десять тысяч кубов – это тебе не сливной бачок над унитазом. В коллекторе перегрузка может быть.
– Да не будет никакой перегрузки! – снова повысил голос Серёга. – Вся канализация и так кошками и крысами забита. Ты это… Витёк… Давай без начальства, а?
Серёга снова почесал седую кудлатую голову:
– Без начальства, оно… Сам знаешь… С другой стороны, начальство сегодня очень уж занято… Я же звонил два раза – даже диспетчерская молчит. А потом и вовсе телефон отключили. Перегрызли, наверное. Эти, которые…
Серёга крепко взял его за плечо:
– Ну, и чего тогда тут думать? Сливай давай!
Витька глубоко задумался. Потом вдруг вздохнул и молча зашагал назад к машинному залу.
Мы снова вышли на галерею. Витька проворчал:
– А кошки как же?
– Да ничего твоим кошкам не будет. Ну, может, напугаются маленько…
Витька открыл дверцу металлического шкафа, опустил главный рубильник, нажал красную кнопку. Что-то где-то загудело, заурчало.
– Все, что ли, включать? – обернулся он к нам.
– Конечно! Только так, чтобы всё разом вылилось!
Витька снова почесал седину. Потом повернулся к шкафу, защёлкал «пакетниками», и, наконец, стал поворачивать рубильники. Всё здание внезапно содрогнулось от грохота.
Мы подбежали к ограждению галереи, глядя вниз.
Кошек там уже не было. Грохотало и гудело под кожухами, – в полную силу заработали насосы. Откуда-то стала просачиваться вода на бетонный пол. Вода была красноватой – или это нам только казалось в неверном электрическом свете.
Потом что-то взвыло внизу.
– Всё! Один движок «полетел»! – почему-то радостно крикнул мне в ухо Серёга.
Потом снова взвыло. Стало чуть-чуть тише. И снова.
– Это, падла, крысята всё клинят! – крикнул Серёга, чтобы перекрыть гул.
– Вырубать, что ли? – спросил Витька.
– Пусть работает! Пойдём!
Мы вышли из зала. Серега деловито сказал:
– Теперь я понял. Они, паскуды, в резервуарах и размножались. Сколько их, резервуаров-то, на всех станциях?
– Ну… – Витька наморщил лоб и принялся подсчитывать.
– Короче, десятка два, – прикинул Серёга. – Значит, их не здесь – их на шнековой станции ловить надо.
Мы уже вышли на улицу.
– В канализации, сам знаешь, никакая форма жизни невозможна, – рассудительно сказал Витька, замыкая железную дверь. – Там всё разлагается. Труп через неделю – до костей. А за месяц и костей не останется. Так что, если надо концы в воду спрятать, от трупа избавиться, – ничего лучше люка в канализационный колодец не найти.
– Ну, ёлки, ещё один киллер нашёлся… – ответил Серёга. – Да этой крысиной твари вся твоя сливная теория – тьфу!
– Так… А ты сам-то её, эту, как ты говоришь, тварь – видел?..
– В том-то и дело, что видел, – буркнул Серёга. – И он вот видел, – он кивнул на меня. – И все… Один ты тут сидишь сиднем, ни хрена не знаешь, только свою американскую «Свободу» и слушаешь.
– Это я по привычке. С советских времён… И не только «Свободу». Би-би-си вот тоже… – будто оправдываясь, сказал Витька и оборвал себя на полуслове.
Мы пошли к выходу с водокачки. Витька сказал:
– Я тут недавно «запор» купил. Ну, «запорожец». Со штрафной автостоянки, через знакомых. Не поверишь – всего за пятьсот рублей…
– И что?
– Так поедем на шнековую! Не пешком же идти!
Он открыл гараж, сел за руль старого, с пятнами ржавчины, «запорожца». Выкатился наружу. Серёга сел впереди, я – сзади.
Витька аккуратно закрыл ворота гаража, погасил свет. Оглянулся на водокачку. Молча сел за руль и мы поехали.
По дороге Витька рассказывал:
– Этот «запор», ты только прикинь, два года без движения на стоянке простоял. Его менты у деда одного отняли. Деду 77 лет, и без прав ехал, да ещё и самогонки накануне выпил. Короче – тормознули, машину на стоянку, а с дедом – давай разбираться. Два года разбирались. Но прав так и не дали, а машину, говорят, бери, если хочешь, только за стоянку заплати! Дед подсчитал, сколько надо платить, и сказал, – да пропади он пропадом, этот «Запорожец»! Я за такие деньги лучше пешком ходить буду. Ну, короче, выкупил я у него эту беду. Всего получилось полторы тысячи. Но ты представь – сел за руль прямо там, на стоянке, – и поехал! Вот же зверь машина!
