Текст книги "Другой России не будет"

Автор книги: Сергей Беляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Библиотеки против книг

А вы знаете, что по всей России уничтожают книги? Кто бы вы думали? Не скинхеды, не фашисты, не анархисты, а самые обыкновенные библиотекари. Книги списывают и отправляют в макулатуру, предварительно оторвав обложки.

Из сочинений Толстого, Чехова, Тургенева, Куприна получается низкокачественная туалетная бумага или бумага газетная. Иногда книги просто выбрасывают на помойку.

Так и стоят мусорные контейнеры, наполненные томиками Булгакова, Шолохова, Бунина. А знаете, что с ними будет потом?

Правильно, их сожгут.

В детстве я впервые посмотрел фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Одна из самых ярких сцен, запомнившаяся многим, ― костры из книг, которые нацисты сочли вредоносными.

«Кого же жгли?» ― спрашивает Михаил Ромм. Сам же отвечает: «Жгли Толстого и Маяковского, Вольтера и Анатоля Франса, Ромена Роллана и Джека Лондона. <…> Жгли Гейне. Жгли Томаса и Генриха Манна. Жгли Фейхтвангера, Ремарка, Бертольда Брехта».

Как возмущался я, как негодовал!

Вот уж действительно фашисты!

Но уже в детстве я узнал, что, оказывается, от «ненужных» изданий избавляются и у нас.

Впервые столкнулся с этим лет в девять, когда захотел найти в районной библиотеке подшивку газеты «Советский спорт» за позапрошлый год. Оказалось, не держат. Негде хранить.

Я начал выпрашивать подшивку прошлогоднего «Советского спорта»: увлекался тогда футбольной статистикой, оказалось, невозможно и это. Подшивку полагается списать и выбросить, но читателю не отдавать.

Прошло несколько лет, и я узнал, как в советские времена библиотеки «чистили» от дореволюционной литературы, как ещё тщательнее чистили от «троцкистских» изданий двадцатых.

А вскоре и сам увидел рядом с библиотеками целые горы советской литературы, которую теперь признали негодной. Там были не только собрания сочинений Маркса, Энгельса, Ленина, но и мемуары советских генералов и маршалов ― Василевского, Рокоссовского, Мерецкого.

Тогда учёт списанной литературы не вели, а потому можно было спокойно забирать книги с этих бесплатных развалов.

Зрелище было грустным, но тогда я всё же не мог представить, что наши библиотекари, в большинстве своём от фашизма далёкие, будут хладнокровно уничтожать книги русских и западных классиков, отправлять на помойку собрания сочинений Бальзака, Золя, Диккенса, Чехова, Достоевского.

Наверное, многие мне не поверят. Так уж случилось, что культурная элита ничего не знает об этом варварстве. Шум подняли в интернете простые блогеры.

Профессора и академики молчат. Молчат писатели и учёные. Известные журналисты, колумнисты популярных изданий не пишут об этом. Ничего удивительного, ведь они попросту не ходят в публичные библиотеки.

Они записаны в Ленинку, в Историчку, в Салтыковку, в Библиотеку Академии наук. Наконец, у них прекрасные домашние библиотеки. О том, что происходит в обыкновенной публичной или школьной библиотеке, просто не знают.

Правда, и в солидных научных библиотеках подчас творятся странные дела. 26 июня 2008 года из библиотеки Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ) выбросили несколько тонн (!) книг.

Устаревшую научную литературу грузили в кузов самосвала. Но это всё-таки редкость, локальный случай самодурства. В публичных и школьных библиотеках варварство стало нормой.

Вот несколько комментариев к материалу о книгах, выброшенных из библиотеки ГАРФ.

Jerveza, 27.06.2008:

«Знаете, а я не удивлена. Я работала в библиотечной системе и со всей ответственностью могу сказать: она относится к книгам без всякого пиетета. Такие случаи ― общее место, просто мы не всегда знаем о них».

Heckfyy, 27.06.2008:

Мне одиннадцать лет, районная библиотека, библиотекарша складывает в мешок истрёпанные книги. Увидел полуразвалившийся том любимого Майна Рида.

― Вы их выбрасываете?

― Списываем.

― Продайте Майн Рида. За любые деньги!

― Не положено. Их сожгут…

― Ну продайте!

― Нет.

Слёзы навернулись на глаза. До сих пор вижу эту сцену как наяву.

<…>

В субботу, прогуливаясь, увидел в мусорном баке картонный ящик, полный книг. Достал, просмотрел. «Талейран» Тарле, «Одиссея». «Отверженные» Гюго, II и III тома «Русской истории» Костомарова, «Овод», «Махатма Ганди», «Мысли и сердце» Амосова.

Теперешние времена ― это что-то. Представляю городскую свалку ― книг там, видимо, не меньше, чем в Ленинке».

Расправа над русской литературой продолжается, библиотекари-вандалы упорно уничтожают русскую и зарубежную классику. На форуме телеканала «Россия» я прочёл, как за несколько дней библиотечные работники извели на макулатуру библиотеку ДК имени Ленина:

«Несколько тёток в халатах отрывают от книжек обложки. Ещё несколько человек бродят среди полок и ищут книги, которые они унесут с собой. <…> А мы бродим между полок, спасая тома Пушкина, Маяковского, Гоголя, Чехова, Горького. Мы ― воры. Мы крадём книги у библиотеки. Мы отнимаем у государства доход от сдачи макулатуры. <…> Читальный зал похож на кладбище. <…> Книги стали дешёвой бумагой. Никому не нужной бумагой. Их никто не прочитает. И даже не украсит ими пыльную полку». Это сообщение пришло из Нижнего Новгорода, но что-то подобное творится и в Екатеринбурге, и в Москве, и уж тем более в сотнях маленьких городов.

Блогер sasha_bogdanov, который, собственно, и застукал библиотекарей-варваров в нижегородском ДК и даже успел сделать несколько фотографий, обращается к Путину и Миронову. Увы, варварство юридически безупречно. Закон о библиотечном деле оставляет вопрос о фондах в компетенции самих библиотек.

«Смерть Кощееву» надо искать в другом месте. Закон охраняет только «книжные памятники», скажем, старопечатные книги, уникальные издания и т. д. Всё остальное отдано на откуп библиотекам, которые у нас в стране объединены в Российскую библиотечную ассоциацию.

Эта ассоциация и принимает различные постановления. Самый важный для нас документ называется так: «Модельный стандарт деятельности публичной библиотеки». Его последняя редакция принята 22 мая 2008 года на очередной сессии ассоциации. Там в статье 3, параграфах 10―11 говорится следующее: «Для сохранения значимости фонда публичной библиотеки необходимо его постоянное пополнение» из расчёта 3,8 % новых поступлений «к общей книговыдаче за год».

Но ведь хранилища библиотек не безразмерны, их площадь не прирастает на 4 % в год. Значит, чтобы принять на хранение новые книги, придётся выбросить старые.

И «Модельный стандарт» здесь категоричен: «Обновляемость фонда публичной библиотеки определяется как темпами их пополнения, так и своевременного исключения и списания документов. В обязательном порядке (курсив повсюду мой. ― С.Б.) библиотека осуществляет списание ветхих и устаревших изданий <…> изданий, утративших актуальность и не имеющих спроса со стороны пользователей».

С практическим применением этого стандарта я столкнулся недавно в своей районной библиотеке, где некогда можно было найти не только почти всех русских и зарубежных классиков, изданных в советское время, но и «толстые» журналы ― от «Знамени» и «Нового мира» до «Москвы» и «Нашего современника».

Библиотеку недавно отремонтировали, а книжный фонд обогатился новинками. На абонементе появились не только Устинова и Донцова, но и новые издания Фредерика Бегбедера, Милана Кундеры, Саши Соколова, Ольги Славниковой, Дины Рубиной.

Зато куда-то исчезли собрания сочинений Эмиля Золя, Чарльза Диккенса, Валентина Катаева и, что самое поразительное для библиотеки имени А.П. Чехова, исчезло двадцатитомное полное собрание сочинений А.П. Чехова 1944―1951 годов (академического тридцатитомника в библиотеке никогда не было), подготовленное ещё при участии Марии Павловны Чеховой.

Оказалось, что старые книги или выброшены, или отправлены в депозитарий. Правда, сказала мне заведующая библиотекой, в депозитарии прорвало трубу… Осталось ли хоть что-то от этих книг или нет, неизвестно.

С точки зрения библиотекарей, всё сделано правильно: неходовое старьё не храним! Логика товароведа из бутика. Но библиотеки ― предприятия некоммерческие, торговать не могут, а потому всё списанное подлежит уничтожению или передаче в депозитарий.

Но если такая «чистка» проведена по всем районным библиотекам, то, очевидно, большая часть книг пойдёт всё-таки на макулатуру. Зачем депозитарной библиотеке 5–7—10 одинаковых собраний сочинений? Хватит и одного-двух.

Чем руководствовались библиотекари? Почему собрания сочинений классиков, которые (свидетельствую!) были в идеальном состоянии, списали?

Ответ прост. Во-первых, их мало читают. Во-вторых, занимают много места. Вот двухтомник Александра Чаковского, однотомники Георгия Маркова и Лидии Сейфуллиной много места не занимают, а потому их никто списывать не стал. Так и стоят себе по соседству с Кундерой и Павичем. А Диккенс с Чеховым списаны.

Что же это за люди такие ― современные библиотекари? В памяти всё ещё живёт образ скромной интеллигентной девушки в больших очках или старомодно, но чисто одетой пожилой женщины.

Она небогата, но умна и начитанна, любит книги и книжность, готова жертвовать комфортом, успехом, даже «личной жизнью» ради любимого дела. Она читает классику, следит за книжными новинками, на её столе лежит «Знамя» или «Новый мир».

Всегда готова порекомендовать читателю новую книгу. Образ, запомнившийся мне ещё по старой, ныне забытой пьесе Александра Белинского «Пятый десяток». Хрупкий рыцарь просвещения.

Не такая ли женщина много лет назад составила для умного и талантливого, но не слишком начитанного мальчика Васи список книг, которые должен знать образованный человек? Мальчик книги прочёл, а когда вырос, стал Василием Макаровичем Шукшиным.

Да, и в наше время такие библиотекари встречаются. Немало их и среди моих знакомых. Честь и слава этим замечательным людям! Но появляется всё больше библиотекарей, так сказать, новой формации.

Ежегодно гуманитарные факультеты выпускают многие тысячи незнаек с дипломами, не всем везёт сразу же прибиться к офисному планктону, кому-то приходится посидеть год-другой на нищенской ставке библиотекаря.

Попросил я однажды девицу-библиотекаря найти в базе данных собрание сочинений Валентина Катаева. Первая попытка провалилась, потому что девушка набрала уверенной рукой: «Котаев».

Но возраст и дурное образование решают не всё. Сколько книг гибнет от рук равнодушных исполнителей. Не девчонка же списала собрания сочинений Диккенса и Золя?

«Варвары», ― говорит кто-то библиотекарям, уничтожающим книги. «От них только бактерии заводятся», ― отвечает какая-то блондинистая женщина. Они делают вид, что не замечают нас. Тупо выполняют свою работу», ― пишет всё тот же sasha_bogdanov.

Но беда не только в дурных законах и безграмотных работниках. В гитлеровской Германии уничтожение книг было идеологически оправданно. Сжигали сочинения коммунистов, евреев и прочих врагов режима. Как ни парадоксально, но и уничтожение книг в современной России тоже идеологически обоснованно.

Публичная библиотека ― детище эпохи просвещения. Собственно, именно тогда и родилась мысль, что знание рассеет тьму невежества, сделает людей добрее и лучше, а потому их надо просвещать, а разве есть лучший вид просвещения, чем бесплатная общедоступная библиотека, где любой сведущий в грамоте сможет приобщиться к культурной сокровищнице человечества?

Советская власть оставалась в рамках просвещенческого проекта, поэтому советские радиостанции, помимо партийных песен и сводок с полей, транслировали превосходные радиоспектакли и оперную музыку.

В каждой богом забытой дыре появлялась библиотека, где можно было рядом с марксистскими брошюрами найти Сервантеса и Свифта, Флобера и Дюма.

Между тем просвещение и в самом деле обанкротилось. Мало кто станет спорить, что знание не делает людей ни добрее, ни мудрее. Достижения науки принесли оружие массового уничтожения, а поголовная грамотность не помогла исправить нравы.

Институты просвещения никуда не исчезли, но они начали мутировать, перерождаться. Вот и публичные библиотеки в современной России стали одна за другой превращаться в «информационно-досуговые центры», где библиотекари не помогают читателю, но оказывают услуги пользователю. Библиотекарь становится чем-то вроде продавца, а заведующая всё больше смахивает на менеджера по продажам.

Правда, библиотека осталась заведением некоммерческим, но общество потребления добралось и до неё. Казалось бы, какая разница библиотеке, много ли у неё читателей?

Можно ли судить о её работе исключительно по количеству посещений? Быть может, один читатель Флобера стоит сотни любителей «иронического детектива». Кто знает, возможно, Сервантес и Достоевский на запылённых книжных полках ждут нового Шукшина?

Каждый год библиотеки скрупулёзно подсчитывают количество посещений, начальство делает выводы, распекает нерадивых сотрудников, ставит новые задачи: повысить посещаемость, иначе урежем финансирование! И библиотекарям ничего иного не остаётся, как заказывать те книги, что пользуются спросом. Донцова, Дашкова, Устинова вытесняют бесполезных классиков с полок. Выживают счастливчики, включённые в школьную программу, остальных ждёт контейнер на помойке.

Год назад молодой критик Сергей Сиротин заметил, что, вопреки распространённому стереотипу, чтение Донцовой вовсе не безобидно: «Подземная вода литературы в лице Донцовой однажды может выйти наружу и затопить то, что построено на поверхности… В случае с Донцовой «ничего не читать» впервые становится намного полезнее, чем читать» (Сергей Сиротин. Картина мира по Донцовой // Континент. 2008. № 137).

Увы, эти слова относятся не к будущему, а к нашему настоящему. «Подземные воды» уже затопили наши библиотеки, погубив тысячи хороших книг.

Библиотекари, несогласные с этой системой, всё чаще покидают «информационно-досуговые центры», остаются библиотекари новой формации, которых не коробит требование оценивать книги, как коллекции нижнего белья, по году выпуска.

Кажется, ещё немного, и книги начнут расставлять не по тематике или алфавиту, а по цвету обложек: синенькие к синеньким, жёлтенькие к жёлтеньким.

А что же нам делать? Ведь помимо глупости начальства, неграмотности сотрудников есть и объективные обстоятельства: помещений-то не хватает, а новые книги надо где-то размещать.

Выскажу крамольную мысль: иногда лучше отказаться от пополнения фондов, чем выбрасывать на помойку хорошие книги. Библиотекари повсюду воюют за пространство.

Даже Британская библиотека как-то распродала бесценную коллекцию американской прессы, за что удостоилась сокрушительной критики Николсона Бейкера.

Последний обвинил и американских библиотекарей в преступлении: они микрофильмировали старые газеты, а сами подшивки потом выбросили. Но после нескольких громких скандалов варварство прекратилось.

Газеты продолжали переснимать на плёнку, но уже не выбрасывали, а подыскивали для них новые помещения. Какими же дикарями рядом с этими американцами выглядим мы, ведь в наших библиотеках подшивка газет или комплект литературных журналов первыми идут на свалку, только в лучших библиотеках их переводят на электронные носители, да и то выборочно. Наследие просвещения мы промотали раньше европейцев и американцев.

Но, может быть, попробуем сохранить то, что осталось?

На строительство новых книгохранилищ требуются большие деньги, на воспитание грамотных и ответственных библиотекарей ― много времени и сил. Но ведь есть простое решение, которое не требует особенных затрат. Не оценивать работу библиотекарей по «книговыдаче» и количеству посещений, а придумать другой критерий.

Например, богатство и разнообразие книжного фонда.

Впервые опубликовано на сайте Частный корреспондент ( www.chaskor.ru )

Всё позволено

Классики и Уголовный кодекс

Любого русского классика в наши дни посадят в тюрьму. По 282-й статье. Первым сядет Николай Васильевич Гоголь. Ему компанию составят Достоевский, Пушкин, Лесков. Ни современная русская, ни современная западная литературы не подарят человечеству новых гениев.

Месяц назад Кирилл Анкудинов решил разобрать, чем настоящая русофобия Марины Палей отличается от мнимой русофобии Всеволода Бенигсена.

Я первым обвинил Марину в русофобии, но я же регулярно печатал в журнале «Урал» её эссе, рассказы и даже два романа, один из них, «Жора Жирняго», откровенно русофобский. Потому что художнику всё позволено. Если думаете иначе, вам вообще не следует читать хорошие книги.

282-я для Пушкина и Достоевского

Любого русского классика в наши дни посадят в тюрьму. По 282-й статье. От двух до четырёх лет. В лучшем случае он отделается приличным штрафом.

Не верите? Почитайте сами:

«Действия, направленные на возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды, унижение национального достоинства, а равно пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности, если эти деяния совершены публично или с использованием средств массовой информации».

Первым сел бы Николай Васильевич Гоголь за гениального «Тараса Бульбу». Штрафом бы не отделался. Там ведь полный набор, что ни страница – то материал для уголовного преследования.

«Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей».

Разве перед нами не пропаганда национальной исключительности?

«Бедные сыны Израиля, растерявши всё присутствие своего и без того мелкого духа, прятались в пустых горелочных бочках, в печках и даже заползывали под юбки своих жидовок…»

Что это, как не унижение национального достоинства и «пропаганда неполноценности граждан»? А ведь это ещё из самых безобидных фраз повести, напитанной самым яростным антисемитизмом.

А что же говорить о полонофобии? Если бы Гоголь жил в наши дни и смог каким-то чудом напечатать своего «Бульбу» хоть сколько-нибудь значительным тиражом, то не избежать нам международного скандала.

Не меньший скандал вызовет и «Бородинская годовщина» Александра Сергеевича Пушкина. Здесь, впрочем, поляки не успеют, свои же, отечественные, либералы заклюют.

Компанию в тюремной камере Николаю Васильевичу и Александру Сергеевичу составит Фёдор Михайлович Достоевский. Не только за «Дневник писателя».

Впрочем, где бы ему этот «Дневник» напечатать? Разве что в газете «Завтра». «Братьев Карамазовых», если повезёт, возьмёт «Наш современник».

Если спросить филолога об антисемитизме Достоевского, филолог наверняка сморщится, будто наберёт полный рот клюквы, и ответит как-то неопределённо, но в том духе, что мы зря считаем гуманиста Достоевского антисемитом. А кем же его ещё считать?

Разве случайно именно омерзительный Фёдор Павлович Карамазов сошёлся «со многими жидами, жидками, жидишками и жиденятами, а кончил тем, что под конец даже не только у жидов, но и у евреев был принят».

Но дело далеко не ограничивается антисемитизмом. Григорий Померанц однажды заметил, что герои Достоевского делятся на мужчин, женщин и иностранцев.

Что заставило весьма начитанного в европейской классике Фёдора Михайловича выбрать для самого отвратительного героя «Игрока» имя бескорыстного и благородного кавалера де Грие из повести аббата Прево?

Трудно найти вовсе безвредного классика. Лермонтов назвал чечена «злым» («Казачья колыбельная»). Тургенев смеялся над национальными чувствами немцев («Вешние воды»). Салтыков-Щедрин передразнивал еврейский акцент («Пропала совесть»). Константин Симонов вовсе призывал убивать людей:

 
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
 

Не надо ссылаться на войну. Симонов был не журналистом, а поэтом, эти стихи остались в вечности, а не только в подшивках фронтовых газет.

В наших глазах классик не может быть классиком, если его творчество противоречит нашим (гуманистическим) убеждениям. Поэтому мы или не замечаем ксенофобии классика, или замечаем, но оправдываем, объясняем каким-нибудь временным помешательством или же вовсе начинаем классиков «адаптировать».

Впервые с цензурой я столкнулся ещё в детстве, когда увидел советский мультфильм «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях». Сказку Пушкина я знал гораздо раньше, знал наизусть, тем больше я удивился, когда за словами «серых уток пострелять» не услышал знакомого продолжения:

 
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса.
 

Цензоры больше всё-таки пропускают, глаз замылился, да и за классиками не уследишь. Между тем материал для УК РФ можно найти где угодно.

Вряд ли посадили бы в тюрьму Льва Николаевича Толстого, зато могли заставить объясняться за неполиткорректные слова Наташи Ростовой: «…по-моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю. Разве мы немцы какие-нибудь?..»