Текст книги "Нечистая сила (СИ)"

Автор книги: Сергей Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Нечистая сила

Произошла эта история в начале девяностых. Я тогда был старшим алтарником одного из московских храмов, медленно восстанавливавшегося из руин после шестидесятилетнего запустения. До 1962 года территория, на которой располагался храм, относилась к Московской области, здесь располагалось большое старинное село, название которого, при расширении столицы, перешло новому московскому району. Старинный храм был закрыт лет через десять после прихода советской власти, а в тридцатых годах, во время одного из «комсомольских бунтов», разграблен. Безбожники сжигали на кострах церковную утварь, книги и иконы, а из священных одежд шили платки и юбки. Особенно усердствовала одна местная жительница, считавшая, что в трудностях жизни простых людей непременно виновата религия. Ослепленная атеистической пропагандой, она со своей дочерью вынесла из храма, считавшуюся чудотворной, икону, разбила ее и бросила в огонь.

Опустевший храм медленно разрушался, но в годы Великой Отечественной войны помогли этому и советские чиновники. Было замечено, что во время налетов фашистской авиации на Москву, вражеские самолеты непременно пролетали над селом. Тогда решили, что колокольня храма является хорошим ориентиром. Ее взорвали, но вражеские бомбардировщики, нанося удары по столице, продолжали летать над этим местом. Само село не бомбили, за исключением одного единственного случая: за всю войну упала на него лишь одна бомба, как раз на дом женщины, что уничтожила чудотворную икону. Семья в доме проживала большая, но погибла только сама женщина и ее дочь.

Последние деревянные дома села были снесены перед летней олимпиадой, проходившей в столице в 1980-ом. Тогда облик города заметно преобразился. На месте, где еще недавно стояли деревенские избы, теперь появилась «зеленая парковая зона». Лишь руины храма, оказавшиеся довольно далеко от ближайших городских строений, напоминали местным жителям историю родного края.

Восстановительные работы начались в 1989 году. В этом же году храм освятили, начали совершаться богослужения, во время первого из которых, состоявшегося зимой, снег падал через прорехи в разрушенной кровле на головы молящихся.

Это было время высокого духовного подъема, люди после десятилетий атеистической пропаганды, потянулись в храм. Многие предлагали свою помощь в благоустройстве территории, сортировке приобретенных строительных материалов. Такую работу называли тогда хорошо знакомым словом – субботник.

Многие искали и находили работу в храме. Несколько раз мне случалось быть свидетелем обращения к настоятелю мужчин, желавших устроиться на должность сторожа. Такой проситель, порой, говорил так: «Батюшка, я крещеный, правда, в Бога не верю, но работать буду честно», и, получив благословение, приступал к своим обязанностям. А месяца через два-три мы уже замечали нового сторожа среди молящихся на всенощном бдении и на литургии. Неверие уходило, заметно менялся и сам человек. Два сторожа этого храма стали впоследствии священниками.

Приходили и опытные специалисты, без которых невозможно восстановление подсобного хозяйства. Одним из таких специалистов был плотник Юрий Васильевич. Именно его опытной рукой были созданы почти все хозяйственные строения на территории храма. Главной вотчиной Юрия Васильевича была его мастерская, где он и проводил большую часть времени. Это был человек пенсионного возраста, неразговорчивый, всегда серьезный и, казалось, чем-то или кем-то недовольный. Тому, кто не был хорошо с ним знаком, плотник мог показаться угрюмым и неприветливым. На самом деле это был добрый, душевный человек, проживший нелегкую трудовую жизнь. Хмурая маска на его лице исчезала, когда он общался со старыми друзьями и знакомыми. А в разговоре, как старый трудяга, Юрий Васильевич мог, порой, употребить и крепкое слово.

Настоятель храма не раз делал ему замечания:

– От сквернослова Ангел-Хранитель отходит, да и люди услышать могут, ведь хоздвор – это тоже территория храма.

– Так, что говорить-то, когда само вылетает? – спрашивал Юрий Васильевич, – черта что ли поминать?

– Что ты?! Что ты? – повышал голос настоятель, – Его, как только помянешь, он сразу тебе скажет: «Я здесь! Звал меня?» Ты уж старайся воздерживаться.

Юрий Васильевич старался, хоть и не всегда это у него получалось.

Интересно, что в мастерской всегда бегали кошки. Юрий Васильевич их не прогонял, а сердобольные женщины установили там целый ряд мисок, чтобы кормить «несчастных животных». То ли это были домашние кошки, прибежавшие на луга и склоны «зеленой зоны» охотиться за полевыми мышами, которых здесь водилось очень много; то ли пришли к храму по какой другой причине, а потом, не найдя дорогу домой, так и прижились здесь – неизвестно. Я несколько раз видел, как Юрий Васильевич отдыхал в мастерской в удобном кресле с кошкой на руках.

Не любил плотник только одного кота, звал его Шельмой и, если замечал, что тот прокрался в мастерскую, то сразу старался выгнать снова на улицу. Говорят, что нелюбовь эта возникла не на пустом месте. Во время какого-то неофициального застолья, которое в мастерской иногда случалось, когда туда заходили бывшие коллеги плотника, кот опрокинул его стакан, наполовину наполненный водкой. Этого Юрий Васильевич коту простить не мог.

Храм, между тем, потихоньку восстанавливался. И снаружи, и внутри него установили строительные леса, а работы вели в перерывах между службами. Богослужения же становились все более частыми. Храм не пустовал, наполняясь людьми на каждой службе. Раз в неделю алтарник или хозяйственник ездил в просфорню Данилова монастыря за просфорами. Просфор требовалось много, брали их сразу по несколько мешков, а вот хранить их было негде. Одно из хранилищ оборудовали на колокольне, но в сырую погоду туда проникала влага, поэтому решили хранить просфоры в алтаре. Но вскоре появилась другая проблема: на запах просфор с лугов пришли мыши.

Мы стали убеждать настоятеля в необходимости пребывания в храме кошки.

– Не кошки, а кота, – поправил нас настоятель, – Ведь он и в алтарь входить будет. А в алтарь женскому полу вход запрещен. Давайте сходим в мастерскую, там, у Юрия Васильевича, этих котов море, вот и выберем, который порезвее.

Когда подошли к мастерской, увидели, что перед дверями сидит Шельма. Кот явно выжидал момент, когда кто-нибудь приоткроет дверь, чтобы тут же прошмыгнуть в мастерскую, и, пока его не заметил плотник, стянуть из кошачьей миски кусок покрупнее.

Увидев его, настоятель воскликнул:

– Ого! Какой здоровый, шельмец! И выбирать нечего, вот этого к храму и приучайте. А Юрию Васильевичу скажите, пусть проследит, чтобы не давали этому коту есть несколько дней, а потом этого шельмеца на ночь в храме закроем.

Плотник такое благословение выполнял с радостью. И способ сработал! Однажды закрытый на ночь в храме кот, славно поохотился. После этого случая он стал часто заходить в храм, даже облюбовал себе спокойное местечко для отдыха на коврике под лавкой на правом клиросе. Сюда его главный враг никогда не поднимался. Но у бедного кота неожиданно появился новый.

Это был певец Анатолий. Он обладал удивительно густым басом. Такой голос мог украсить любой церковный хор. Прихожане очень любили, когда с правого с клироса звучал его бас-профундо.

Певцов церковного хора часто называют певчими. На правом клиросе всегда самые лучшие певчие, многие из которых имеют музыкальное образование, являются профессиональными певцами, и пение в храме совмещают с основной работой. Левый же клирос порой даже называют любительским или будничным. Чаще всего состоит он из прихожан, обладающих хорошим голосом и слухом. Анатолий был певчим правого клироса. Он знал себе цену, привык к похвалам в свой адрес, но, казалось, вел себя довольно скромно, т.к. был неразговорчив. Приходя в храм, он кивал прихожанам, в ответ на их приветствия, и тут же поднимался по лестнице на правый клирос. Когда регент перед началом службы объяснял ее сегодняшние особенности, он молча слушал, запоминал и всем своим видом показывал профессионализм и послушание.

Вознаграждение за свой труд певчие обычно получали сразу после окончания службы. Бывало и так, что жалования эти были неодинаковы. Особо знатному певцу платили больше. К чести Анатолия, надо сказать, от таких привилегий он отказался сразу, как только был приглашен в хор, заявив регенту: «Как остальным, так и мне».

Бывало, что певчих наказывали, в том числе и рублем, за ошибки или плохую спевку, но чаще всего за опоздания к службе на одну-две минуты. Такое нарушение дисциплины, почему-то было самым частым. Анатолий всегда приходил в храм заблаговременно. Но был у него один недостаток: случалось, что он являлся к службе не совсем трезвым.

Грех этот ему обычно прощали, т.к. качество его пения от принятого им алкоголя не ухудшалось, а даже наоборот, становилось лучше. В среде священно– церковнослужителей иногда говорили перед службой:

– А Анатолий-то наш маленько «подшофе».

– О, значит, сегодня особо хорошо петь будет.

Процесс создания нового хора редко проходит гладко: то регент недоволен певчими, то певчие никак не могут поладить друг с другом, то, вдруг, покажется кому-то слишком малым материальное вознаграждение, получаемое за свои «большие» труды. Во многом благодаря мудрости и мягкости настоятеля, период этот прошел в храме как-то незаметно. Большая часть хора правого клироса сформировалась уже в 1990-ом и оставалась постоянной на протяжении нескольких лет. Профессионалы могли петь сразу «с листа», а регент была знакома даже со старинной нотной грамотой «крючком». Она имела хороший голос, большой диапазон позволял ей брать очень высокие ноты. Особенно нравилось прихожанам, когда она исполняла какое-нибудь песнопение «соло».

Но ровную жизнь певчих нарушил однажды такой случай.

Регент понимала, что рано или поздно может произойти такое, что Анатолий придет в храм не немного, а много «подшофе». Она старалась деликатно, чтобы не вывести из себя могучего баса, напоминать ему о недопустимости употребления спиртного не только в день богослужения, но и накануне. Анатолий скрипел зубами, вращал покрасневшими глазами, но молча принимал упреки в свой адрес, хотя было видно, как тяжело ему это дается. И вот однажды к началу службы бас не пришел. Он опоздал минут на 20, с большим трудом забрался на клирос, и, уцепившись за перила, встал на свое обычное место. Регенту было достаточно одного взгляда, чтобы все понять. Посмотрев на Анатолия, она молча поднесла палец к губам и указала на лавку. Все было понятно, бас на сегодня от пения отстранен.

Что происходило в душе певца, догадаться не трудно. Он сидел молча, лишь иногда вдруг сильно ударял кулаком правой руки в левую ладонь, после чего досадливо кивал головой. То ли обида на регента, то ли на самого себя выражались в этих жестах. Однако уходить он не собирался, так и сидел на длинной лавке, под которой мирно дремал на коврике черный Шельма – Нечистая сила. Видно сила эта и подсказала Анатолию вариант мести.

Когда регент запела «соло» – в храме, как всегда, прекратились все посторонние звуки. Никто из прихожан не передвигался от иконы к иконе, не передавал свечи, люди молились, слушали, затаив дыхание. И вот, в кульминационный момент пения, когда была взята самая высокая нота, Анатолий вдруг наступил бедному Шельме на хвост. Душераздирающий крик бедного животного перекрыл голос певчей.

Возможно, потому что у правого клироса было открыто окно, люди не обратили внимания на этот чуждый звук, «донесшийся с улицы». И регент не прекратила пение, она спокойно допела свою партию до конца, и лишь потом прошептала Анатолию в ухо: «Вон!!!»

После этого случая дня два Анатолий в храме не появлялся. А когда пришел, то сразу был приглашен в настоятельскую келью. Не знаю, какое наказание было определено певцу настоятелем и регентом, но с тех пор он всегда приходил на службу трезвым. Кроме того, настоятель распорядился, чтобы уже за час до службы кота в храме уже не было. Следить за этим, поручено было сторожам. Кот же счёл место на правом клиросе небезопасным и перебрался на левый, а завидев Анатолия сразу бросался наутёк.

– У-у! Нечистая сила! – шипел ему в след певчий.

Он пытался всячески загладить свою вину, старательно пел, называл регента на «Вы», не позволял себе сидеть в ее присутствии, но в душе чувствовал, что обида на него ни у настоятеля, ни у регента не прошла. Настоятель, прежде приветствовавший Анатолия простыми словами: «Ну, как у тебя дела на работе? На гастроли со своим творческим коллективом не собираешься?», теперь, не интересовался им, а если и разговаривал, то холодно, и только при необходимости, при чем тоже называл певца исключительно на «Вы».

Добрый финал этой истории произошел в декабре, когда праздновали день Ангела настоятеля. После службы священно– и церковнослужители собрались в трапезной за длинным праздничным столом. Правый хор присутствовал в полном составе. Каждый из произносивших тост-здравницу, заканчивал сою речь словами: «… на многая и благая лета!», после чего хор громко пел многолетие.

Вдруг настоятель, посмотрев на Анатолия, спросил:

– А почему у Анатолия рюмка пуста?

– Нет-нет, батюшка, я лучше поостерегусь. Я лучше дома за Вас выпью – поспешил отказаться певец.

– Эх, Толя!.. – сказал вдруг настоятель. – Ты ведь и сам все понял. Налейте ему!

Анатолий посмотрел на регента. Та молча кивнула и улыбнулась. Обид ни у кого больше не осталось. Всем было легко на сердце. Особенно же радовался сам певчий.

В этот день «Многая лета», раздававшееся в трапезной храма, слышал, наверное, весь район.

Наступил январь. Числа 16-го или 17-го вечером привезли покойника. Гроб поставили в храме, назначили чтеца, чтобы до утра читал псалтирь. Бабушки, что убираются у подсвечников, все никак не могли закончить свою работу. Им решила помочь библиотекарша Света. Когда она вышла из библиотеки и направилась к дверям храма, то поскользнулась и, падая уже, крикнула: «Господи помилуй!», когда жестко шмякнулась на заледеневшей дорожке, воскликнула: «Слава Тебе, Господи!».

– Света, – спросил я, помогая ей подняться, – Как же ты, даже падая, успела помолиться?

– А я очень испугалась, что получу травму, вот и закричала «Господи помилуй!», а когда упала, то поняла, что ничего себе не повредила, потому сразу Господа и поблагодарила.

«Вот – подумал я, – А я бы, если бы так шмякнулся, чего сказал? Есть чему поучиться».

Мы вошли в храм. Я направился в алтарь готовить все для завтрашней службы, а Света, прихрамывая, поплелась помогать бабушке Клавдии закончить уборку в храме.

– Света! Света! – запричитала обрадованная Клавдия, – иди сюда, чего я тебе расскажу. Мне самой это женщины рассказали. Оказывается, где-то написано, что Господь так обрадовался рождению Сына, что отпустил на несколько дней до Крещения (19 января) на волю всю нечисть. Потому в эти дни и гадают, что нечисть кругом. До Обрезания-то (14 января), она добрая, а с пятнадцатого числа на людей кидается, пакостит, понимает, что ей немного осталось. Ох, кто читать-то ночью по покойнику будет, и страху натерпится!

Проходивший мимо диакон, сказал ей строго:

– Что бормочешь пустое? Перестань! Уборку закончила? Так и ступай себе с Богом! – а когда вошел в алтарь, удивился:

– Смотрю, свет в алтаре… А это ты тут полуночничаешь! Не ты ли сегодня ночью псалтирь читаешь?

– Нет. Не знаю, кого назначили.

– Да. Уж пора бы чтецу быть. Ну и бабушки наши, ну и выдумщицы. Такого, порой, наплетут. А хочешь, я тебе тоже историю расскажу?

– Святочную?

– Пожалуй. Вот в одном монастыре поставили так же гроб посреди храма, ночью над покойником псалтирь читать монашку одну благословили. Настоятельница ей говорит: «Читай, и что бы ни случилось, ничего не бойся!» Начала она псалтирь, читает… Вдруг, Царские врата зашевелились, задрожали, и покойник в гробу сел. В алтаре сам собой свет зажегся, врата отворились!... Стоит в них Женщина, сама вся светится,... и говорит монашке: «Подойди ко мне!» Та прошла мимо сидящего в гробу покойника, приблизилась к Царским вратам. Женщина подала ей плат и говорит: «Пойди и принеси мне то, что покойник выплюнул. Монахиня оглянулась, а у покойника изо рта и вправду что-то вдруг выскочило и на пол упало. Монахиня бросилась к тому месту, глядь, а это частица Святых Даров – Тело Христово. Осторожно, чтобы рукой не коснуться, платом подняла она частицу и отдала Женщине. Та тотчас исчезла, врата закрылись, а покойник в гробу снова лег. Видно, причастился он перед смертью недостойно, вот Матерь Божия и пришла забрать то, что зря было ему дано. Да,… вот что,… коли чтец придет, ты уж ему эту историю не рассказывай, а то перепугаешь еще. Пусть читает спокойно.

– Не буду, – согласился я.

– Ты гляди, – удивился дьякон, – а бабушки-то наши ушли и свет не выключили. Хорошо, настоятель не видел, а то бы и им, и нам рикошетом досталось. Ладно, я сейчас выключу. До свидания! Ангела хранителя!

Попрощавшись с дьяконом, я стал заканчивать уборку в алтаре. Время было уже часов десять вечера. На всей территории храма оставались теперь лишь я да сторож, который впрочем, в это время мог еще не исполнять своих прямых обязанностей, а отдыхать в сторожке на диване.

Большие светильники храма – паникадила, и боковые светильники – паникандила, зажигают только в особо торжественные моменты службы. А во время уборки используют дополнительные осветительные приборы. В этом храме такие дополнительные светильники располагались на стенах, называли мы их «бра». Выключатели алтарных светильников и главных светильников храма всегда находятся в алтаре, а выключатели бра – в храме. На эти-то выключатели и забыли нажать наши бабушки, когда уходили домой.

Я закончил уборку, положил поклоны у престола и собрался погасить свет, но вдруг понял, что сейчас окажусь в полной темноте. Обычно я и в темноте доходил до двери не споткнувшись, но сейчас посреди храма стоял гроб, можно было его нечаянно задеть. Я решил идти к выходу с зажженной свечкой.

Зажег свечу, выключил электрическое освещение в алтаре, закрыл на замок северную дверь и направился к выходу из храма. Но, когда я только прошел мимо гроба, услышал за спиной странный скрежет. Этот звук был мне не знаком, ни на что не похожим. По спине пробежали мурашки, и я впервые почувствовал, как это на голове сами собой шевелятся волосы.

Первая мысль была: «бежать бегом ко входной двери и поскорее выскочить на улицу». Но через мгновение пришла и другая: «Ведь я же старший алтарник! Ну, выбегу на улицу, а потом мне же снова надо будет зайти в храм, посмотреть, что тут происходит. Ведь я ухожу последним, и за порядок отвечаю тоже я». И только потом мелькнуло в голове: «Какой же я трус! И дурак! Молитвой надо вооружиться! А я? Не то что Света-библиотекарша!…»

Я с трудом повернулся к иконостасу лицом, ноги не слушались. Поднял руку для крестного знамения, и уже открыл рот, чтобы произнести: «Отче наш, Иже еси на небесех!…», и увидел в тусклом свете от пламени свечи, что Царские врата храма двигаются. Обе створки врат буквально ходили туда-сюда, производя глухой низкий звук.

Это было настоящим чудом. «Ну, всё, – решил я, – сейчас они распахнуться, зажжется свет, и…».

Я стоял не в силах пошевелиться, а створки врат все двигались, то быстрее, то медленнее. И вдруг послышался заунывный, страшный, высокий голос: «Мя-я-у-у-у!»

Руки и ноги у меня сразу стали вновь послушными. Я быстро подбежал к Царским вратам, и увидел под ними Шельму. Кот после службы, то есть в свое рабочее время, зашел в опустевший храм, во время уборки, когда были открыты дьяконские двери, пробрался в алтарь, да и заснул там где-то, оставаясь никем незамеченным. Когда же понял, что заперт, решил выбраться сквозь узкую щель под створками врат. Может быть такое ему и удавалось раньше, но на беду кота, на старую ковровую дорожку, шедшую от престола к амвону, положили новую, и расстояние под створками уменьшилось.

Кот уже почти вылез на солею. Я наклонился к нему, чтобы попробовать помочь, но Шельма рванулся из последних сил, и, сильно ударившись головой мне в руку, бросился к выходу.

– Ух, ты, нечистая сила! – чуть не вырвалось у меня изо рта.

Руки тряслись, колени тоже. Я вышел из храма, сказал сторожу, чтобы тот до прихода чтеца, закрыл входную дверь, и рассказал ему о своем приключении.

– Давай тогда чаю попьем, потом уж и пойдешь, – предложил сторож.

Когда пили чай, пришел чтец, и, присоединившись к нашему чаепитию, вдруг спросил:

– А кот-то в храме?

– Нет!

– Так пустите его.

– Обойдется! – в один голос ответили мы со сторожем удивленному чтецу.

Вскоре после этого случая, приобрели и установили в алтаре холодильник, в котором и хранились просфоры. Кота в храм больше не пускали. Однако помощь Шельма все-таки оказал: мышей в храме больше не было.