Текст книги "Щенки и псы Войны"

Автор книги: Сергей Щербаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

надрывно кашляющего Привалова тряслись губы. Сигарета выпала… Было слышно, как она умирала на сыром снегу.

– Бросай оружие, если жизнь дорога, – прошипел угрожающе один из боевиков, уставясь магическим зрачком АКМа Привалову в грудь.

Неожиданно, за спиной боевиков, словно тень возник лейтенант Трофимов. Откуда он взялся? Одному богу известно. Он сходу, не раздумывая, дал длинную очередь. Стайки испуганных воробьев вспорхнули с кустов. Один из молодых и араб упали, сраженные пулями. Третий же, обернувшись, бросился на «собровца». Конфуций, не раздумывая, встретил его "запрещенным хоккейным блоком в лицо", разбив ему затвором автомата нос и губы, отшвырнув нападающего в сторону. Тут же короткой очередью добил его в грудь. Обернулся к другим. Чеченец с «мухой» лежал неподвижно лицом вниз: был убит наповал. Араб же, подполз к забору и, вцепившись судорожно корявыми пальцами в серый от времени штакетник, попытался из последних сил подняться. Это ему почти удалось. Правая рука лапала кобуру, висевшую на ремне. Но Трофимов подошел к нему сзади и хладнокровно выстрелил в затылок. Боевик, оставляя борозды от ногтей на заборе, медленно сполз вниз.

Где-то, за домами, встревоженная выстрелами, взревела "бэшка".

Растерянные солдаты, потеряв дар речи, во все глаза смотрели на своего нежданного спасителя. Привалов опустился на талый снег и тихо заплакал, вытирая слезы обтрепанными рукавами.

– Сопли собери, вояки! Не на курорте находитесь! – зло бросил хмурый Конфуций, сплюнув. Вытряхнул из пачки сигарету. Закурил. Жадно затянулся, прищурив глаза. Ухватив наемника за плечо, рывком перевернул на спину. Склонился, внимательно вглядываясь в лицо убитому.

Неотмазанный

"…сначала я записался на учебу на командира БТРа, а потом передумал, решил учиться на специалиста по техническим средствам охраны, тем более, что в радиотехнике я разбираюсь неплохо. В клуб нас водят часто, на фильмы 3 раза в неделю, иногда на беседы с начальством. Распорядок у нас такой: подъем в 6.00, осмотр, завтрак, просмотр программы «Вести», занятия – 5 часов, строевая, огневая, ФИЗО, обед, снова занятия, уход за вооружением, 2 часа самоподготовки, ужин, программа «Время», время для личных потребностей, прогулка, поверка и отбой. Можно взять книги в библиотеке. Только возни много. У нас здесь есть сборник сказок «Маленький мук» и хватит, да и читать-то некогда. Служба проходит нормально. Только воруют в казарме. Зачем – не понятно. Ведь вместе живем. Рано или поздно все равно раскроется. В норму пришел вроде бы. А по началу, ох, как тяжело было! Сейчас свыкаешься, начинаешь приспосабливаться.

"Дедовщины" у нас в полку нет. Наш полковник всех держит в "ежовых рукавицах", не позволяет издеваться над молодыми солдатами. Очень часто бывают ночные офицерские проверки. Не дай бог, если появится у кого-нибудь из молодых синяк. Целое событие, сразу же следствие начинается.

А вот чем предстоит нам заниматься. Будем выполнять следующие задачи:

– Пресечение массовых беспорядков в населенных пунктах.

– Пресечение беспорядков в местах содержания под стражей

– Розыск и задержание особоопасных преступников

– Ликвидация вооруженных банд и формирований

– Пресечения захвата особо важных объектов

– Пресечение захвата воздушных судов

– Освобождение заложников

– Пресечение терактов

– Участие в ликвидации чрезвычайных ситуаций

Так что, вот так. Я вас всех очень люблю! Часто о вас вспоминаю. Говорят, будут набирать в горячие точки. Я, наверное, напишу туда рапорт. В горячих точках день считается за 2. Так что, вернусь домой быстрее. Можете меня и не отговаривать даже. У меня на самом деле все хорошо. Только в строю сбиваюсь со счета. Ну, ладно, пора мне. В наряд заступаем круглосуточный, по охране комнаты хранения оружия…"

Утро. Плац. Построен полк внутренних войск. Перед полком прохаживается командир полка, полковник Ермаков. Плотный, среднего роста. Хмур и серьезен.

– Солдаты! Сынки! Да, вы мои сынки! У меня сын вашего возраста, и тоже служит! Служит не у папаши под крылышком, а в танковой дивизии! И я знаю, как ему не легко! Поэтому мне не безразличны ваши судьбы, и я болею за вас душой! Я ответственен перед вашими родителями, перед командованием, которые доверили мне ваши жизни! Я же в свою очередь должен сделать вас настоящими мужчинами, воспитать воинами, защитниками Родины! Мы дружная семья, и я не потерплю, чтобы какая-то паршивая овца портила взаимоотношения военнослужащих вверенном мне полку. Не потерплю никаких проявлений «дедовщины», издевательств над молодыми солдатами! Зарубите это раз и навсегда себе на носу!

Полковник снял фуражку. Вытер платком лоб и снова надел головной убор.

– Сержант Епифанцев!

– Я!

– Выйти из строя!

Сержант Епифанцев, чеканя шаг, вышел из строя!

– Кругом!

Епифанцев, потупив голову, повернулся к строю.

– Вот, сынки! Сержант Епифанцев возомнил себя вершителем судеб, поднял руку на ребят из нового пополнения! Я возмущен, случившимся! Он, наверное, забыл, как мы его спасали год тому назад от «дедовщины»! Забыл, как слезы лил рекой и соплями умывался! А теперь, скоро дембель, можно отыгрываться на молодых солдатах? Нет, дорогой, «дедовщины» в моем полку не будет! Запомните это все! Я ко всем обращаюсь! К офицерам это относится в первую очередь! С них спрос будет особый! Я хочу, чтобы вы, когда вернетесь из армии, с теплом вспоминали годы, проведенные в ней, и на всю жизнь сохранили настоящую мужскую дружбу…

Пыльная дорога. Рота на марше. Бегут по жаре, обливаясь потом, в полной боевой выкладке молодые солдаты.

– Не отставать! Живее! Не солдаты, а сонные мухи! Подтянись! Бахметьев, дыши глубже! – старший сержант подгоняет отставших.

– Не могу, товарищ старший сержант!

– Нет такого слова "не могу". Есть слово «надо»! Почему другие могут? Давай, Бахметьев! – хрипло кричит, бегущий рядом с солдатом, капитан Кашин.

– Давай, мужики, еще немного осталось! Последний рывок!

Наконец-то показалась зеленая рощица со сторожевой вышкой стрельбища. Добежав до нее, солдаты в изнеможении в насквозь сырых от пота гимнастерках повалились на траву. Кто курит. Кто жадно прикладывается к фляжке, кто просто лежит и смотрит в небо, кто уже забылся в полудреме, закрыв глаза. Почти ни кто не разговаривал. Все смертельно устали. Отовсюду слышался веселый птичий щебет и неугомонное стрекотание кузнечиков.

После получасового перекура по приказу капитана Кашина старший сержант поднял солдат. Начались стрельбы. Ромка и остальные со стороны наблюдали, как стреляет первый взвод.

Особенно всех удивил Коля Сайкин: вместо коротких очередей, он шарахнул по мишеням одной длинной, даже ствол у автомата задрался вверх. Наверное, весь рожок опустошил.

– Рядовой Самурский!

– Я!

– На огневой рубеж!

Ромка выбежал на позицию, улегся за бетонным столбушком. В конце поля перед высоким насыпным валом маячили четыре стоячие черные мишени, а чуть ближе, в стороне от них, на бруствере – ряд банок из-под пива, по которым ради забавы одиночными постреливал капитан Кашин, стоящий в стороне.

Ромка Самурский с чуть отросшими светлыми волосами был похож на торчащий из-за столбика одуванчик. По команде сержанта он короткими очередями уложил все мишени. И без приказа шарахнул по ряду банок, которые под пулями разлетелись в разные стороны. У всех вытянутые удивленные лица. Капитан в восхищении присвистнул и сдвинул кепку на затылок.

– Ну, дает! Молодец! Учитесь, горе-стрелки у своего товарища!

– Как фамилия? – поинтересовался капитан.

– Самурский, товарищ капитан!

– Напомнишь мне о нем, – сказал Кашин, обернувшись к старшему сержанту.

– Учиться парня пошлем в учебку. Мировой снайпер из него может получиться.

Со стрельбища возвращались на машине под брезентовым верхом. Усталые, запыленные, но довольные, полные впечатлений.

Казарма. Вечером все заняты своими делами: кто подшивает подворотничок, кто читает книгу, кто письма из дома, кто тихо бренчит на гитаре, кто пишет письма родным. Ромка Самурский тоже пишет.

Мать Ромки в волнении вскрыла письмо от сына, рядом его бабушка и сестренка Катя.

"Здравствуйте, мои дорогие! Получил сразу три ваших письма. Все вы за меня переживаете и напрасно. Все у меня хорошо. Первое время было тяжело. Первого ходили на стрельбище. Это 18 км в одну сторону. Все сдал на «5». Вернулись со стрельбища уставшие, грязные, и мне сразу три письма! Обалдеть можно! Читал два дня. Я вас всех очень люблю. Часто о вас вспоминаю. Писать мне часто не надо, а то не удобно перед пацанами. Кому-то вообще ни одного письма не было, а у меня целая стопка. И выбрасывать жалко, а хранить не больше четырех только можно…"

– Слава богу, что ему нравится служба. В начале всегда нелегко, с непривычки. Ничего обвыкнется. Он у нас мальчишка самостоятельный. Есть в кого, – откликнулась бабушка и вздохнула.

Территория «учебки». Офицер привез группу солдат из части учиться на кинологов, радистов, снайперов, командиров БТРов. Солдаты в ожидании командира курили во дворе, сидя на скамейках перед закопанным в землю колесом от «Урала», в который была вставлена урна. А в это время в кабинете начальника «учебки» накалялись страсти. Начальник ругался на чем свет стоит.

– Ну, нет у меня мест! Ты понимаешь? Ну, нет! – кричал красный как рак майор. – Я, что – резиновый? Где я тебе их возьму!

– Сколько нам по разнарядке спустили, мы столько и привезли! – твердил возмущенный капитан Кашин. – Меня не трясет, куда подевались места! Не хрен было блатных из местных набирать!

– Я тебе русским языком говорю! Нет у меня мест! Я что, тебе, рожу? Не возьму я их!

– Возьмешь! Я их назад не повезу! Даже и не надейся! Делай, что хочешь! Я свое задание выполнил, доставил пацанов! А ты уж сам разбирайся, что с ними делать и куда девать!

После жарких дебатов в кабинете у майора Кашин вышел попрощаться с солдатами.

– Ну, пацаны, бывайте! Главное, не робейте! Еще увидимся! Отучитесь, вернетесь в родную часть. Будем вас ждать! Счастливо оставаться! Не позорьте полк! Держитесь вместе! В обиду друг друга не давайте!

– До свидания, товарищ капитан. Не волнуйтесь, не опозорим! Счастливого пути! Всем в части привет!

– Полковнику Ермакову, персонально! – брякнул рядовой Сайкин, покраснев как красна девица.

– Непременно передам!

На следующий день начальник учебки передал личные дела на восьмерых солдат старшему лейтенанту и приказал отвезти в штаб дивизии.

– Вот тебе личные дела на восьмерых, отвезешь лишних солдат в штаб дивизии, пусть там сами решают, куда их девать.

Ромка и его товарищи вновь на новом месте. Старший сержант по длинным мрачным коридорам привел восьмерых молодых солдат в казарму. Новичков обступили старожилы. Дембеля, кто пошустрее, тут же у вновь прибывших экспроприировали новенькую форму. Взамен отдали свою поношенную. Ромке достались выгоревшие штаны с двумя здоровенными заплатами во всю задницу и стоптанные сапоги. Кто-то из новоприбывших попытался возражать, его тут же «утихомирили», дали понять, кто в роте старший.

Молодых постоянно безо всяких причин шпыняли, задирали, чуть что, били поддых… Заставляли заниматься уборкой помещения, вне очереди дневалить, надраивать «дедам» до блеска сапоги, подшивать подворотнички старослужащим… У Ромки зудело все тело от расчесов: неистово кусали вши. Эти твари, устроив свои лежбища в складках и швах нижнего белья, ни днем, ни ночью не давали покоя. Благо – кухонные котлы под рукой. Пропаришь одежду, пара дней счастливой жизни тебе обеспечено. Потом снова сплошной зуд. Своей постоянной койки у него не было. Скитался по казарме, сегодня здесь, завтра там. Он занимал любую, которая оказывалась свободной (солдаты часто ездили в командировки).

В воспитание новобранцев помимо командиров не забывали вносить свою лепту и «деды». Жизнь в роте была бесцветна и скушна. От скуки «деды» развлекались на всю катушку. Новеньких и «молодых» загоняли на койки. Называлась эта забава «дужки»: Солдат, держась руками за дужку кровати и упираясь ногами в другую, зависал в воздухе. Если уставал и опускал ноги, его били ремнями и пряжками.

Особенно изголялся сержант Антипов. Кличка у него была знаменитая, «Тайсон». Чуть, что не так, он тут же давал волю кулакам. На гражданке он занимался серьезно боксом и чтобы не потерять спортивную форму, отрабатывал удары на рядовых солдатах. Выстраивал новобранцев в казарме пред сном и проводил серию мощных ударов по корпусу, по лицу старался не бить, чтобы не было видно синяков. Антипов был невысокого роста, коренастый, с короткой шеей, из-за чего казалось, что он втягивает голову в плечи. Прохаживаясь перед строем, он разглагольствовал на тему, что есть настоящая армия и настоящий русский солдат и, неожиданно резко повернувшись, бил кого-нибудь из солдат кулаком поддых или в грудь. Если кто-нибудь падал или сгибался от боли, то он тут же назначал очередной наряд. Остальные же, лежа на койках, наслаждались этим «кино». Ромку распределили на кухню. Это его и спасало от почти ежевечерних экзекуций над «новобранцами», так как он рано уходил из казармы, а возвращался, когда все уже спали.

Две недели не было писем. Ромкина мать в волнении распечатала конверт с красным штемпелем, армейским треугольником.

"… спешу огорчить вас. Пишу вам из города N, где я прохожу службу в хозвзводе. Довольно тяжело. Особо расписывать вам ничего не буду. Так как времени почти нет. Подняли нас среди ночи и отправили сюда. Вот она наша Российская армия. Самых здоровых направили в РМТО. Недавно двое молодых сбежали. В прежней части хорошо было, там «неуставных» вообще не было. Видно не судьба мне нормально служить. Коллектив здесь не дружный, согнали из разных частей. «Деды» бешеные, дебильные какие-то. С ними даже офицеры не связываются.

Сегодня ночью приснился сон, как будто я маленький. Идет 1986 год, и я елку наряжаю с Денисом, он тоже маленький, я помню, у нас солдатики были пластмассовые, два набора. У него индейцы, а у меня – ковбои. Дениска своих в елке прятал, а я их искал. А еще, помню, робот был заводной, его заводили, и он ходил. Бывало, мы расставим солдатиков, а потом запускаем его, и он их топчет…"

– Костромин и Самурский! Живо на кухню! – скомандовал Тайсон, грубо расталкивая спящих солдат, и придвинув вплотную злое лицо добавил угрожающе.

– Если пару банок сгущенки вечером не притараните, урою! Поняли, "духи"!

Было ранее утро. На кухню, где Ромка и Костромин упорно драили котлы, влетел поддатый майор Занегин. Его багровая физиономия с выпуклыми мутными глазами не предвещала ничего хорошего. От него за версту несло перегаром.

– Где хлеб? Куда девал хлеб, сученок? – накинулся он, ни с того, ни с сего, на ближайшего. Им к несчастью оказался Ромка.

– Откуда нам знать, товарищ майор! Должны были еще вчера вечером привезти. Но не привезли! Машина, кажется, не пришла! То ли сломалась, то ли еще что-то случилось! У прапорщика Демьянчука спросите, он точно знает!

– Ах, ты еще препираться со мной вздумал, ублюдок! – майор ухватил его за затылок и с силой ударил солдата головой об стол. Удар пришелся о дюралевый уголок стола. Из рассеченного лба во все стороны брызнула кровь…

Госпиталь. Ромка с перевязанной головой лежал в палате у окна и шариковым стержнем писал письмо:

"… лежу в санчасти. Температуры второй день нет. В санчасти тоже не дают расслабиться, приходится порядок наводить. У нас тут трубу прорвало, вода течет как из ведра, приходится убирать все. Правда, едим тут, меры не знаем. Сгущенку ели, масло, сколько влезет с сахаром, яйца, пюре картофельное.

Что-то, ваши письма запропастились куда-то. В роте, наверное, лежат. Тут книги все перечитал, подряд набрасываешься, а дома-то не особо я этим увлекался. Все гулять куда-то тянуло. Какие тут к черту «спецы». Это только я один тут знаю ФИЗО. В старой части нас здорово гоняли. Когда "солдатскую бабочку" по 150 раз делали, отжимались по 100–120 раз. «Гуськом» по 200 метров ходили, в противогазах бегали. Что, когда снимаешь его, из него льется пот и слезы как из кружки вода. Утренняя зарядка как ад была. А тут же кроме легкого бега, нагрузок нет. Служу России!"

Как-то днем навестить больного товарища пришел Коля Сайкин, с которым они вместе поехали в учебку, а угодили сюда.

– Ром, ну как у тебя дела? Голова сильно болит?

– Да, вроде оклимался. Пять швов на лоб наложили. Теперь, наверное, физиономия как у Отто Скорцени будет, вся в шрамах.

В палате кроме Ромки было еще трое солдат. Двое вышли покурить, а третий крепко спал, отвернувшись к стене. На нижнем несвежем белье через спину красовались кровавые полосы.

– Чего это с ним? – полюбопытствовал Сайкин, кивнув на спящего.

– Это Владик. Из автобата. Деды его отметелили железными прутьями. Видишь, кровь насквозь пропиталась, запеклась. Раньше в царской армии было наказание шпицрутенами, прогоняли сквозь строй под ударами шомполов, вот и с ним такое устроили.

– А чего же ему белье-то не сменят? Грязнущее дальше не куда да в крови перемазано.

– Колян, ну ты даешь! С луны, что ли свалился? Кому мы тут на хрен нужны?

– Да, это ты верно заметил! Да, действительно! Кому?

– Эх, не повезло нам, Колька! Ой, как не повезло!

– Ромк, кто б мог подумать, что так все обернется. Радовались раньше времени. Вот и стали сержантами, вот и стали спецами!

– Ни за что бы учиться не поехал, если бы знал в какую «дыру» попадем! Черт меня дернул напроситься в «учебку». Будь она проклята!

– Вот, сигарет тебе принес.

– Спасибо, Коля, сигареты есть. Ребята угостили. Ты бы лучше мне тетрадку достал с конвертом. Письмо не на чем написать. И стержень, этот, совсем сдох, почти не пишет. Измучился с ним.

– Достанем, Ромк. О чем разговор. Знаешь, у нас ведь в роте ЧП!

– Что там еще случилось?

– Игорь Костромин слинял!

– Как это слинял?

– Как убегают? Вот взял и убежал!

– Смотался, значит, все-таки Игорек!

– Третий день ищут! Всю часть обыскали, все верх дном перевернули. Нигде нет.

– Домой рванул, пацан!

– Домой?

– Хотя, вряд ли, до дома-то полторы тыщи будет!

– В конец достали, «деды»! Тайсон, распоследняя сволочь, кулаки свои распустил! Заставлял его в самоволку за водкой идти.

– Я тоже убегу!

В госпиталь к Ромке, не выдержав, приехала мать. Тревога не давала покоя. Материнское сердце не обманешь, оно чувствовало, что с сыном что-то случилось. Отнюдь не простуда, как он ей писал. Ничего про случившееся он так и не рассказал, говорил, что подскользнулся и неудачно упал. Мать упросила командование дать ему отпуск. Из отпуска в часть он уже не вернулся, мать через комитет солдатских матерей устроила сына в батальон внутренних войск, который дислоцировался неподалеку. Ромку снова определили на кухню. В батальоне не было такой «дедовщины». как в прежней части. Но здесь была другая крайность. Солдаты вместо увольнений в выходные дни работали на строительстве дач и на каких-то армян, с которыми у командования были свои какие-то темные дела. Ромка замкнулся в себе. Один раз «дедушки» попытались наехать на него и его напарника, Вовку Олялина, появившись на кухне, но получили яростный отпор. В ход пошли не только кулаки, но и табуретки. «Кухарки» из драки вышли с честью. С фингалом под глазом да здоровой ссадиной на затылке. После этого побоища к ним уже никто не прикалывался.

Мать часто навещала его. Он сильно изменился. Из улыбчивого оптимистично настроенного парня превратился в неразговорчивого замкнутого солдата, которого уже ничего не интересовало в жизни. Обеспокоенная угнетенным состоянием сына, добилась приема у командира батальона.

– Сын так хотел служить. Так рвался в армию. Мечтал получить военную специальность. Не пытался «закосить» от нее, как сейчас стремятся многие. А что получилось? Околачивается на кухне! Ему же обидно. Молодой крепкий парень. Вы же судьбу ему калечите. Неужели нельзя его перевести в другое отделение, где настоящая военная служба.

– Ни чем вашему сыну помочь не могу! Он сам себе искалечил судьбу. Сам выбрал кривую дорожку. Он не вернулся в родную часть! Он дезертировал! Ему отныне нет доверия! Как я дезертиру могу доверить боевое оружие! Может он завтра с оружием убежит из батальона. А на кухне ему самое место! Там тоже кто-то должен служить!

– Ему, что же, до окончания службы посуду мыть да объедки со столов убирать?

– Я сказал, что будет служить на кухне! Значит на кухне! До конца службы! Я все сказал! – подполковник встал, давая понять, что разговор окончен.

– Ну, тогда хоть нормальную форму ему выдайте. На бомжа стал похож. Вон, в каких штанах ходит, им лет сто, не меньше. Заплатка на заплатке. Живого места нет. И сапоги все стоптанные, дырявые. На ладан дышут.

– Где я вам форму достану? У меня, что склад? У меня таких, как ваш, еще тридцать гавриков. Все беглые. И все они за штатом. Так что, для них у меня обмундирования нет. Покупайте обмундирование сами, если хотите!

"… мама, ты меня не застанешь. Нас, «лишних», перевели в другую часть. В бригаду оперативного назначения. Будут готовить для "горячих точек". Извини, что не успел тебе об этом сообщить. Это было так неожиданно. Приехал какой-то капитан с сержантами оттуда, и нас тут же погрузили на поезд. Здесь не так комфортно, как у нас, но жить можно. Живем в походных условиях. Выдали оружие, новую форму, каждый день занятия и серьезная огневая подготовка. Были даже ночные стрельбы. В роте, главное, коллектив хороший, пацаны подобрались нормальные. Встретил нескольких ребят из бывшей части. Тоже оказались "лишними".

Помнишь, я тебе рассказывал про старшего сержанта Антипова по кличке «Тайсон», который над нами, молодыми солдатами, тогда измывался. Так вот. Ребята говорят, доигрался. Посадили гада. Говорят, что Тайсон «обламывая» молодого солдата перестарался и нечаянно убил его. Он же бывший боксер, и не упустит случая почесать свои кулаки, чтобы кого-нибудь из молодых не повоспитывать. На этот раз ему не сошло с рук. Ударил со всей дури парня в грудь, сердце у парнишки и остановилось. Жалко, погиб, ни за что, ни про что. А эта сволочь получила по заслугам. Отольются ему наши слезы…"

Через пару недель после интенсивной подготовки Ромка и его товарищи были отправлены в Дагестан, где накалилась обстановка до предела из-за прорыва в республику головорезов Басаева.

Саперы с Мирошкиным и овчаркой Гоби двигались впереди, а за ними по обочинам дороги взвод старшего лейтенанта Тимохина, когда Эдик Пашутин, оглянувшись, заметил, как кто-то юркнул в заросли в метрах двухстах у них за спиной. Он тут же доложил об увиденном командиру.

– Продолжаем движение! Самурский, Пашутин, Танцор и Кныш разберитесь, кто там маячит у нас на хвосте, – распорядился прапорщик Стефаныч. Солдаты с автоматами на изготовку исчезли в придорожных посадках. Старались двигаться быстро и бесшумно, внимательно осматриваясь по сторонам.

Неожиданно, идущий впереди, Кныш резко присел и поднял руку. Все замерли. Но было уже поздно. Их заметили. Раздались выстрелы. Кныш и Самурский открыли ответный огонь. Вдруг за поворотом дороги ударил мощный взрыв. Крепко заложило уши, как бывает, когда ныряешь на большую глубину.

– Вперед! – крикнул Кныш, вскакивая на ноги и продираясь напрямик через кусты. Они выскочили на дорогу, над которой все еще стоял столб дыма и пыли. Добежали до поворота. Перед их глазами предстала дымящаяся зияющая воронка, около которой покрытые песком и кровью валялись в изодранном в клочья тряпье изуродованные останки убитого. Танцор, Эдик и Ромка, оглядываясь по сторонам, присели на корточки, стараясь не смотреть на то, что недавно было человеком. Кныш обошел место взрыва, у края дороги замер, внимательно всматриваясь в следы. В селе, до которого было около полутора километров, во всю ревели "бээмпешки".

– Парни! Здесь кровь! Он был не один! – крикнул Володька Кныш, показывая пальцем на примятую траву у обочины. На травинках и серых обломанных кустах темнела большими смазанными каплями свежая кровь. Кровавая дорожка за кюветом пересекала тропинку, вытоптанную овцами, и исчезала в густом колючем кустарнике.

– Фугас ставили, сволочи! – прокомментировал Пашутин. – Специально ждали, когда мы с саперами пройдем, чтобы колонну идущую следом рвануть!

– Да, видно, мы их спугнули! Вот они впопыхах, что-то не так сделали на свою жопу!

– Туда им и дорога, уродам!

– Пиротехникам, хреновым!

– Плохо у своих арабов-инструкторов учились! Двоешники, бля!

– Закрыть хлебальники! – оборвал подчиненых Кныш. – Я пойду впереди! Ты, Ромка, за мной, но держи дистанцию! Метров семь, десять! А вы, мужики, прикрываете Самурая! И не высовываться! Не болтать! Глядеть в оба!

"Вэвэшники" по кровавым следам продрались через кустарник, миновали пологий овражек, откосы которого были покрыты многочисленными овечьими и козьими тропками-ниточками, вышли к небольшой рощице с порыжевшей редкой листвой, которую огибал журчащий обмелевший ручей. На другом берегу, на взгорке среди высокой засохшей лебеды виднелись ободранные стены давно брошенной мазанки, без крыши, без дверей. В сторонке пара серых покосившихся столбов, видно все, что осталось от прежних ворот.

Солдаты залегли. Кныш поманил Самурая. Ромка, стараясь не шуметь, подполз к контрактнику.

– Ром, бери Танцора, переправьтесь через ручей и займите позицию с той стороны. Но ничего не предпринимайте. А мы с Пашутиным отсюда прощупаем эту "хижину дяди Тома".

Ромка и Чернышов отползли метров пятьдесят вниз по течению, где без труда перекочевали на противоположный берег. Устроившись в кустах напротив дряхлой развалюхи, стали ждать.

– Чего ждем? – прошептал на ухо товарищу Свят Чернышов.

– Тише ты. Дай дух перевести.

– Может, там и нет никого. Уж, давно падла, смотался, пока мы ползали.

– Не капай на мозги.

Вдруг ударил выстрел из пистолета, за ним другой. В ответ затакали автоматы Кныша и Пашутина. Солдаты занервничали.

Вновь наступила томительная тишина. Только над головой легкий ветерок шелестел сухой листвой.

Снова пару раз стрельнули из мазанки.

– Лежи здесь. Я попробую подобраться ближе, – сказал, не выдержав, Танцор, его блестящие от возбуждения глаза стали похожи на две большие черные пуговицы на старом дедушкином пальто.

– Тебе, что Кныш велел? Сидеть и не рыпаться! – цыкнул на напарника разозлившийся Ромка.

– Ладно, уговорил. Только я все равно «эфку» зашвырну «ваху». Для профилактики. Чтобы не скучал, падла!

Чернышов достал из кармана потрепанной разгрузки "лимонку".

– А добросишь, лежа-то? Не вздумай вскочить! Плюху-то в один миг схлопочешь!

– Не бзди, Самура. Башку пригни. Сейчас мы ему устроим стриптиз.

Танцор просунул палец в кольцо, но выдернуть «чеку» не успел: из развалин выскочил взъерошенный «чех» в темно-синей спортивной куртке с закатанными рукавами, вооруженный пистолетом, и побежал с бугра вниз прямо на них. Приподнявшись, с перепугу ему навстречу, и стиснув зубы, Ромка отчаянно задергал затвор, выплюнув вправо пару патронов. Судорожно нажал на спуск. Растерявшийся «чех», увидев перед собой бойцов, метнулся, было в сторону, но длинная очередь из автомата отшвырнула его назад. Взмокшие от волнения, солдаты, выжидая, продолжали лежать в укрытии, держа на мушке лачугу и упавшего «духа». В нескольких метрах от них на спине лежал сраженный боевик, из которого со стоном медленно уходила жизнь. Был хорошо виден его небритый квадратный подбородок и дрожащий выпирающий под ним кадык. Дернувшись, «чех» затих. Душа отлетела.

Вдруг из-за облупившейся стены хаты высунулась бритая голова сержанта Кныша, и он свистнул им. Ромка и Танцор с облегчением покинули засаду, с опаской подошли к мертвому. Это был молодой рослый парень, лет восемнадцати, с сильными жилистыми руками как у борца, почему-то по локоть, испачканными в запекшейся крови. Он лежал на спине, в упор прошитый Ромкиной очередью, с открытыми темно-карими глазами, удивленно уставившимися на подошедших солдат. Самурский наклонился, выдернул из все еще сжимающей руки чеченца «макаров», извлек обойму. Патронов не было. Спрятал «ствол» себе в карман. У брошенного жилища, заросшего со всех сторон лебедой и крапивой, на всякий случай осмотрелись по сторонам. Чем черт не шутит. Через амбразуру, которая когда была дверью проникли внутрь разрушенной хибары. В углу у потрескавшейся стены на земляном полу, давно заросшим сорной травой на изодранной в клочья куртке лежал окровавленный пацан лет четырнадцати, здорово посеченный осколками. Правая рука выше локтя была туго перетянута поясным ремнем. Кисти не было. Вместо нее торчал раздробленный масол с обрывками кожи, нервов и артерий. Мальчишка был серьезно ранен, из полуоткрытых неподвижных глаз по опаленному лицу, по перемазанным исцарапанным щекам, оставляя грязные дорожки, медленно ползли слезы. Он лежал молча, только иногда издавал тихое нечленораздельное мычание и повизгивал как маленький слепой щенок, потерявший сиську матери. Из-под прижатой к животу ладони сквозь набухший рваный свитер сочилась грязная кровь вперемежку с экскрементами.

– Что, поиграл в войнушку, сопляк? – сказал сурово Кныш, обращаясь к раненому подростку и внимательно окидывая хмурым взглядом захваченные "апартаменты".

– Ага, у них тут видать штаб-квартира была! Гляди, вон еще пара фугасов припасена и электропроводов целая бухта! Ребятишки, похоже, во всю здесь развлекаются!

– "Зелененькие" заколачивают, не отходя от дороги! – сказал Свят Чернышов, извлекая из кармана пачку "примы".

– Работенка, не бей, лежачего! – поддакнул Пашутин.

Контрактник, кряхтя, присел на корточки и развязал лежащий рядом с фугасами мешок из-под сахара.

– Парни, кому для баньки мыла дать? – обратился Володька Кныш к солдатам с усмешкой, извлекая из мешка четырехсотграммовую тротиловую шашку.

– На всех хватит! Здесь их не меньше двадцати штук!

– Кныш, что с этим делать-то будем? – спросил Эдик, брезгливо кивая на раненого подростка, от которого распространялся неприятный запах.

– Я бы шлепнул гаденыша, чтобы не мучился! Сами смотрите! – подвел черту угрюмый сержант. – Пойду второго посмотрю, что за птица! Как никак, стрелял в меня!

– С «макарова» палил, сука! – пробурчал вслед ему Танцор, прикуривая от сигареты Пашутина.

– Укол надо бы сделать, – сказал Ромка, обернувшись к товарищам.

– На хера, все равно кровью изойдет! – почувствовав тошноту, Пашутин отвернулся и сплюнул. – Лучше для своих ребят приберечь! Чем на всякую шушеру тратиться!

– Что, так и бросим? Святка?

– Что Святка? Что Святка? Ты чего ко мне пристал? – вспылил вдруг Чернышов. – Хочешь? Тащи на себе! Смотри грыжу не заработай!

– Только как бы потом тебе, Самурай, наши ребята п…дюлей не навтыкали! – добавил Пашутин. – Как им в глаза будешь смотреть? Тоже мне, гуманист выискался!