Текст книги "Щенки и псы Войны"

Автор книги: Сергей Щербаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Сергей Щербаков.
Щенки и псы Войны

Посвящается солдатам России.

«Бородатые старики и хрупкие юнцы, едва достигшие двадцати лет, товарищи – без всяких различий. Рядом с ними – младшие офицеры, полудети, не раз водившие их в ночные бои и атаки. А позади – армия мертвецов. Так идут они вперед, шаг за шагом, больные, полузаморенные голодом, без снаряжения, поредевшими рядами, и в глазах у них непостижимое: спаслись от преисподней… Путь ведет обратно – в жизнь.»

Э.М.Ремарк «На западном фронте без перемен»

Памяти Владимира Григорьева, друга, создателя сайта www.artofwar.ru… В основу цикла «Щенки и псы войны» легли события второй чеченской войны.

Повесть в рассказах

В основу цикла «Щенки и псы войны» легли события второй чеченской войны.

Гибель в Новолакском районе Дагестана при взятии высоты 715,3 34-х бойцов Армавирского спецназа в результате ракетно-бомбового удара российской авиации – одна из трагичных и малоизвестных страниц последней войны.

В декабре 1999 года в ущелье Ботлих-Ведено разведгруппа 31-ой бригады ВДВ приняла неравный бой, 12 погибли, двое раненых попали в плен.

21-го февраля 2000 года под Харсеноем погибли три разведгруппы спецназа ГРУ в составе 33 человек.

29-го февраля 2000 года под Улус-Кертом в жестоком бою погибла 6-я рота псковских десантников.

В апреле 1996 года под Ярышмарды в засаду наемников Хаттаба попала колонна 245-го мотострелкового полка, потери – 73 убитыми, 52 ранеными, 6 БМП, 1 танк, БРДМ, 11 автомобилей.

От автора

Они вернулись с войны в родной город. Их не так много. Но они есть. Эти ребята, что испытали всю мерзость, кровь и грязь чеченской войны, гибель и плен своих товарищей. Они вернулись со своей болью, с нарушенной психикой, со своим взглядом на этот жестокий и несправедливый к ним мир. Они вернулись домой, где их ни кто не ждал кроме родителей и близких. Кто залечит их кровоточащие раны, кто ответит за исковерканные судьбы? Не дай бог пройти через тот ад, что довелось им. Долго мальчишкам еще будут сниться: обстрелы, зачистки, крики и стоны раненых, горящие как факел БМП, смертоносные растяжки, разрушенные дома, чужие глаза, полные слез и ненависти. Сталкиваясь с безразличием и равнодушием окружающих, им остается забыться в пьяном угаре. Кто поможет им вернуться к мирной жизни, найти себя, найти контакт со сверстниками, найти интересную работу? Администрации города и военкомату не до этого. Вот, когда появится указ или постановление о реабилитации и помощи участникам антитеррористической операции, тогда может, и вспомнят о защитниках Отечества. А в настоящее время не до них.

Недавно в одной из газет промелькнуло довольно откровенное интервью наемника из Пензы, который воевал в Чечне на стороне боевиков, на совести которого, вероятно, не одна загубленная жизнь наших пацанов. Правда наемника! А где же, правда нашего желторотого мальчишки, что испил всю горькую чашу до дна? Да, она не такая красивая как нам кажется, она очень горька, эта правда, страшная правда, об армии и войне. Такую правду не любят.

В этой книге показана жестокая страшная правда о чеченской войне. Хотя некоторые острые моменты в ней сглажены, завуалированы, читать ее женщинам и тем более детям автор не рекомендует.

Работа над циклом – это кропотливый труд нескольких лет. Первый рассказ «Бутик», теперь он называется "Одно утро чеченской войны", был мною написан в 2000 году. Когда я работал над рассказами, у меня почему-то не было даже и тени сомнений, что по ним будет когда-нибудь снята картина. Почему я был так уверен в этом? Не знаю! Возможно, потому что эта тема – кровоточащая незаживающая рана нашей страны, нашего народа. Она будет всегда беспокоить наши сердца.

Я благодарю судьбу, которая свела меня с замечательными людьми: с режиссером Владимиром Бортко, писателем Андреем Константиновым, сценаристом Ильей Авраменко, полковником Борисом Подопригорой, режиссером Виктором Бутурлиным, режиссером Анжеликой Ждановой, художником-постановщиком Михаилом Гавриловым, которые воплотили мои мечты по созданию фильма о солдатах, воюющих в Чечне, в жизнь.

Несколько слов, как создавался фильм "Честь имею!"? В начале августа 2003 – го года я в электронной почте обнаружил письмо от известного кинорежиссера Владимира Бортко, который сообщал, что собирается снимать фильм о войне в Чечне и просил срочно связаться с ним по телефону. Я был поражен, создатель "Афганского излома", "Собачьего сердца", «Идиота» ищет со мной встречи! Я на следующий день вечером позвонил ему. Он тут же накинулся на меня с упреком, где я пропадаю. Поделился своими впечатлениями о моих рассказах, опубликованных в Интернете, после чего предложил написать на основе их сценарий к будущему фильму о гибели псковских десантников. История гибели 6-ой роты псковских десантников мне была хорошо известна. Узнав, что на создание сценария отводится всего две недели, я тут же отказался. Это мне показалось нереальным, просто физически не возможным. Но после нескольких телефонных разговоров я вынужден был уступить. В связи с огромной загрузкой на работе приходилось сценарию посвящать все свое свободное время, писал ночами, на сон практически не оставалось времени. К концу обещанного срока, когда я был вымотан до предела, сценарий был готов. В ходе работы над ним родились и новые сюжеты, в последствии вошедшие в цикл "Щенки и псы войны".

В сентябре Владимир Бортко пригласил меня в Санкт-Петербург на утверждение окончательной версии сценария. Оказалось, что над сценарием параллельно работали и другие авторы. Среди них московский сценарист Илья Авраменко, питерский писатель, возглавляющий Агентство журналистских расследований, Андрей Константинов и бывший заместитель командующего ОГВ в Чечне, полковник Борис Подопригора.

Бортко вручив мне сценарий на четырехсерийный фильм, отправил меня в гостиницу знакомиться с ним. На следующий день мы вновь втретились в его студии, где обсудили и плюсы, и минусы, нашего сценария. Не скрою, были жаркие споры по ряду сюжетов с маститым киномастером.

Потом он передал меня в руки режиссера будущего фильма, Виктора Бутурлина. С которым сложились хорошие творческие отношения. Некоторые спорные моменты мы проигрывали заново по ходу обсуждения сцен. На третий день нанесли визит к соавтору, Андрею Константинову, в его офис. Где родились новые, более удачные, варианты начала и концовки фильма, которые на этот раз в полной мере нас всех устраивали.

На съемки самого фильма мне попасть к сожалению не удалось, иначе, возможно, мы могли бы избежать некоторых «ляп» допущенных в ленте. Но было и много находок, которые я отмечаю, когда вновь на досуге просматриваю кадры нашей картины. Судя по живому резонансу, который она вызвала у наших зрителей, она, по-моему мнению, удалась, не оставив никого равнодушным(и).

Почему Владимир Бортко остановил выбор именно на моих рассказах, а не на работах других более зрелых и талантливых литераторов, пишущих о чеченской войне? Мне кажется, здесь сыграла немаловажную роль их стилистика. Рассказы цикла больше напоминают сценарии, чем просто литературные произведения. Здесь меньше описаний, больше конкретики, больше действия. Они своего рода как бы расширенные синопсисы, читая которые, знаменитый режиссер сразу видел перед собой будущий фильм.

В настоящее время я продолжаю работу над циклом и одновременно над киносценарием к одноименному фильму "Щенки и псы войны". Надеюсь, что он не будет сниматься в такой спешке, как сериал "Честь имею!", и мы избежим многих ошибок. Песни, которые прозвучат в этой многосерийной ленте принадлежат перу моего хорошего друга, Александра Зубкова, известного по авторскому циклу социально-патриотического направления "Русь".

Дело осталось за малым: найти продюсера и талантливого режиссера.

Сергей Щербаков(Аксу)

Одно утро чеченской войны

Посвящается девятнадцатилетним мальчишкам, которым довелось испить «горькую чашу» чеченской войны

Славка стоял у высокого металлического забора, покрашенного суриком и поливал его. От прозрачной горячей струи и мокрых кружев на заборе вверх поднимался легкий пар.

– Двинули! – хрипло бросил он напарнику, закончив свою нехитрую процедуру, и они молча побрели по узкой горбатой улочке. Под ногами смачно чавкала скользкая грязь, «стокилограммовыми» комьями налипая на сапогах. Они двигались вплотную к заборам, шлепая по нежному свежему снежку, который тонким слоем покрыл все вокруг. В небе стояла белая непроницаемая пелена, солнце еще не пробилось сквозь эту стену сырого тумана. Голые серые ветки деревьев и кованое обрамление заборов стайками оседлали неугомонные воробьи. Веселое беcшабашное чириканье, которых изредка нарушалось яростным собачьим лаем и глухим рыком «бээмпэшек», двигавшихся по соседним улицам.

Пашка, Славкин напарник, невысокий коренастый пацан с бледным лицом, отрешенно уставясь под ноги, плелся с пулеметом наперевес, с трудом переставляя ноги с налипшей глиной. В конце улицы они присели: Славка у кирпичной стены, уперевшись рваным засаленным коленом в заснеженный валун, а Пашка устроился на противоположной стороне под сухим корявым деревом, выставив вперед ствол своего ПКМа с пристегнутым «коробом» (магазином).

Где-то сзади, через несколько домов от них, группа екатеринбургского СОБРа, двигаясь следом, шмонала дворы и хозяев. Обыск и проверку документов, как правило, проводили бойцы СОБРа, а солдаты ОБРОНа (отдельной бригады оперативного назначения) страховали с улицы. «Собровцам» опыта не занимать, уловки боевиков для них, что твои семечки. Одного взгляда им достаточно, чтобы вычислить, где может находиться растяжка или схорон. Славка наблюдал однажды, как Степан, методично простукивая стены в доме, обнаружил тайник с оружием и взрывчаткой.

Славка поправил бронежилет, чтобы не тянул своей тяжестью и, сдвинув каску на затылок, задумался о прошлой жизни. Она показалась такой далекой и чужой, как будто она была где-то на другой планете и не с ним. Он снял изрядно потрепанную рукавицу и, протянув потрескавшиеся красные пальцы, зачерпнул горстку снега и поднес ко рту. Сидеть вот так в постоянном напряжении, ни чего не делая, было сплошной мукой. Неистово зудели расчёсы на спине и пояснице. Вшей ни сколько не смущала, ни холодная погода, ни сырой бушлат, ни эта странная война.

Славка зевнув, поежился.

– Скорее бы домой. Подальше отсюда, из этого ада – стучало в мозгу. – Страх и холод уже в печёнках. Командировка на три месяца явно затянулась. Уже конец января, а замены пока не предвидится, хотя их служба уже закончилась, пора в «дембель». Вчера их знакомили с обращением командования, в котором оно просило, вернее, приказывало остаться на боевых позициях до тех пор, пока не будет подготовлена смена. Приносило, конечно, извинения и тому подобное. Как сейчас помню, там были такие слова:

" Вы добросовестно выполнили свой конституционный воинский долг пред Отечеством и российским народом. По закону и справедливости некоторые из вас должны быть уволены в запас. Но сегодня в борьбе с террористами и пособниками наступил переломный момент, когда все силы должны быть направлены на то, чтобы окончательно добить бандитские формирования на территории Чеченской республики, являющейся частью России…

… Командование знает, что в условиях войны наступает чувство физической и моральной усталости от постоянной опасности и трудностей быта. Но сегодня Родина обращается именно к вам, мужественным солдатам России, с просьбой – остаться в составе своих, воинских частей до плановой замены личного состава. В этот сложный момент Родина надеется на вас, потому что сегодня именно вы можете передать пополнению свой опыт и оказать ему помощь в выполнении служебно-боевых задач…"

Славка сплюнул.

" Вот такие, наши пироги! Серега-земляк уже, наверное, дома. Отправили его вместе с ранеными, еще в начале месяца в родную часть. Досталось ему, конечно, здорово! Отморозил ноги, застудил легкие, когда были в горах, да и «крыша» у него, похоже, поехала. Да, еще новый ротный, сволочь, нос свернул на бок. Зато, теперь дома! В тепле! Балдеет! Лучше быть со сломанным носом, чем "грузом двести".

"Груз двести". Вчера два «двухсотых» отправили домой, двух ребят-десантников. Накануне подняли утром по тревоге, выехали в Мескет-Юрт на «зачистку». Поступили оперативные данные, что там находится, кто-то из полевых командиров. Стоял седой туман, видимость паршивая, метров в двадцати уже ничего не видно. Дорога ни к черту, узкая, сплошные крутые подъемы и спуски. «Бэтры» постоянно юзят, гуляют из стороны в сторону по сырой глине. Впереди колонны десантники, мы – «вэвэшники» в середине, замыкает СОБР на «уралах». Не едем, а еле ползем как черепахи, сплошные заносы, того и гляди, сыграешь с обрыва. Проехали около часа, когда на фугасе подорвался головной «бэтр», тяжело ранило водителя, есть контуженные. Поступила команда: разворачиваться и возвращаться в Ножай-Юрт. На обратном пути всё и случилось. Один из «бэтров» потащило по жидкой грязи и он завалился. Двоих ребят, из тех, что ехали на броне, задавило насмерть. А они, даже ни разу на «боевых» не были, только что прибыли с новым пополнением".

Славка шмыгнул носом. Кругом ни души, только какой-то дряхлый аксакал в каракулевой папахе проковылял, опираясь на палку, да какая-то визгливая баба голосит на соседней улице. Пашка по-прежнему с безразличным лицом неподвижно сидит под деревом, изредка нервно вздрагивая, словно лошадь от укуса овода. Из-под каски торчит рыжим пятном опаленная шапка.

"Пашка, мировой парень. Вот, только после тех месяцев в горах стал каким-то замкнутым, молчаливым. Все ему по фигу. А ведь, когда под Кизляром в окопах сидели, какие он песни под гитару пел, какие шуточки отмачивал. А сейчас как не живой, в глазах такая тоска, что даже жутко становится. Движения вялые как у зомби. Ночью в палатке зароется в мешок с головой и воет во сне, как одинокий волк или мать зовет.

– Да, тогда в августе под Кизляром было неплохо, главное тепло. И ротный был, что надо! Капитан Шилов! Гонял, конечно, будь здоров, но мужик был свой в доску! Жаль, что после трех месяцев командировки уехал домой. Когда уезжал, прощаясь сказал:

– Простите меня, ребята, что бросаю вас в этих проклятых горах! Честно сказать, думал командировка у нас будет другой: думал, будем загорать, есть виноград, ловить рыбу. А как вышло, вы сами видите. Не в п…ду! Сюда я больше не вернусь, приеду в часть и сразу же уволюсь подчистую.

Славка обернулся. Через несколько домов от них маячила с перебинтованной рукой плотная фигура "деда мороза", «собровца» Виталия, который десять дней назад подорвался на растяжке.

Было это на Рождество, после взятия господствующей высоты десантники окружили село. В Зандак на зачистку вошли внутренние войска. В тот день Славка, как обычно, занимал позицию снаружи. Степан с братом-близнецом, Виталием, скрылись за воротами. Вдруг во дворе рвануло, аж земля дрогнула. Славка бросился к калитке, навстречу ему вывалился, сгорбившись, Виталий.

– Черножопые гады! Бля! Чурки! – цедил он сквозь зубы, морщась от боли, поддерживая разодранную окровавленную руку. С растопыренных прокуренных пальцев на снег капала кровь, вырисовывая на нем алыми кляксами затейливые узоры. Левая сторона лица вместе с бородой тоже была вся в крови. Во дворе слышались длинные пулеметные очереди и звон бьющихся вдребезги стекол: озверевший Степан мстил за брата. Сарай буквально на глазах превращался в решето, отчаянно кудахтали куры, стоял кромешный гвалт. Красный как вареный рак Степан повернулся к дому и дал несколько очередей, во все стороны посыпались труха от саманных стен, щепки и брызги стекол.

Виталий подорвался на гранате, которая без чеки покоилась под колесом небольшой двухколесной тележки, находящейся перед курятником. Подойдя к сараю, «собровец» оттолкнул ее, чтобы проверить помещение. Едва он распахнул рывком дверь, сбоку раздался оглушительный взрыв. Осколками ему здорово посекло руку и ободрало левую щеку. Волею случая тележка, таившая смертоносный сюрприз, спасла ему жизнь, защитив его от осколков. В медсанбате он долго не задержался, забинтованный продолжал выезжать на операции, не хотел оставлять своего брата.

Славка снова сплюнул. Хотелось курить. Вновь вспомнились степные теплые деньки. Правда, работёнки тогда было много, приходилось целыми днями копать окопы и рвы под бронетехнику. Обливались соленым потом под палящим солнцем, мучила жажда, зато было тепло и фруктов завались. Помнится, с Валеркой Шабановым забрались в брошенный сад, набили полные мешки яблок и слив, еле до заставы доволокли. Тогда Шилов такой разгон им устроил, что небо в овчинку показалось. «Шабану» не повезло еще в самом начале. Словил пулю в живот, когда голышом копали ров под нашу «бээмпешку» на берегу Терека. Чеченский снайпер его снял с того берега. Потом ребята буквально живого места от той «зеленки» не оставили. Всё в пух и прах разнесли из крупнокалиберных пулеметов.

Неожиданно, красивая с коваными узорами, калитка сбоку звякнула щеколдой и распахнулась. На улицу стремительно выскочили двое. Один – в камуфляже, с густой черной бородой. Другой, высокий молодой парень, был в короткой куртке на бараньем меху, и, как и первый в черной вязаной шапке. У чернобородого в руках поблескивал «калашников» с «подствольником», а у молодого из-за спины торчали конусами «выстрелы» к гранатомёту. Увидев бойцов, они остановились как вкопанные, окаменели словно изваяния.

Первым пришел в себя «черный», он, оскалившись, что-то злобно выкрикнул и дал очередь в сторону Пашки. Грохот выстрелов больно ударил по перепонкам, заставив Славку зажмуриться, он машинально нажал на спуск и почувствовал, как автомат, словно живой рвется у него из рук. Пули смертоносным веером фонтанчиками чавкнули по грязи и ушли поверх заснеженных крыш. Славка сжался в комок и не отпускал спускового крючка, пока не опустел магазин.

– Ааа. Ааа, – монотонно мычал он каким-то животным голосом, исходящим откуда-то из утробы. Он ничего не соображал. Его руки мелко дрожали, в висках стучала кровь, судорожно дергалось правое веко. Сильно пахло порохом. Видел наклонившееся к нему обветренное бородатое лицо Степана Исаева, который что-то ему кричал и тряс за плечо. Славка вяло кивал в ответ. Перед ним все плыло как в пьяном угаре. Облизав пересохшие губы, взглянул в сторону Пашки. Тот без каски с широкооткрытыми полубезумными глазами и кровавым разорванным ухом стоял у дерева, намертво вцепившись в дымящийся пулемет. Слезы и сопли вперемешку текли у него по посеревшему лицу. Рядом топтался Виталий и здоровой рукой безуспешно пытался отобрать у того оружие.

Чернобородый лежал навзничь на спине, запрокинув, обезображенное пулей, окровавленное лицо, вперив в светлое небо уцелевший глаз. Молодой же, издавая тихие хрюкающие звуки, согнутыми пальцами, словно когтями, скреб землю, сгребая под себя грязь и снег. Его туловище напоминало страшное кровавое месиво из внутренностей и клочьев одежды.

Виталий, обняв Пашку за плечи, отвел к забору, помог снять «броник» и расстегнуть бушлат.

– Ну, чё глазеете, бля! Гавна не видели, бля! С кем не бывает! Котелок у парня пробило! – свирепо вращая глазами, Виталий набросился на подошедших к ним.

– Лучше тряпку какую-нибудь найдите или бумагу!

Группа бойцов окружила убитых.

– Готов!

– А этому, скоро хана! Вишь, пузыри пускает! – послышался простуженный голос Степана, который склонился над боевиками и обыскивал их.

– Все кишки наизнанку вывернуло!

– Отбегался по горам, абрек!

– Бля! Кровищи-то!

– Да, разнесло, будь здоров!

– Паша постарался! – откликнулся Ромка Самурский.

– Молодой, красивый, – закуривая, сержант Кныш кивнул в сторону молодого чеченца.

– Твою мать! Вот такие красавцы нашим ребятам головы отрезают и глаза выкалывают! Забыл, как эти суки блокпост в соседней бригаде вырезали? Может, напомнить, тебе? Забыл, изуродованных пацанов? Забыл, Бутика? – обрушился на него, разъяренный капитан Дудаков, сверкая воспаленными глазами.

– Дай, сюда! – он зло вырвал из рук Степана трофейный «стечкин», на котором было выгравлено имя «Рамзан», резким рывком передернув затвор, выстрелил в упор в дергавшегося боевика. Всем вспомнился Бутик, Санька Бутаков, с нежным румянцем на щеках, молоденький прапорщик из их 3-ей мотострелковой роты, который в октябре попал в плен. Потом его нашли, через месяц, морские пехотинцы, в какой-то канаве с перерезанным горлом и отрубленными кистями рук. Если бы не «смертник» на шнурке (жетон с личным номером), почему-то не снятый боевиками, так и канул бы он в безызвестность в далекой чужой стороне.

Славка с трудом поднялся как пьяный, расправляя затекшие ноги, и прислонился к стене. Лихорадило. Почувствовал, как его бросило в жар, точно такое же было с ним в сентябре под Кизляром. Они несколько суток не спали, ждали атаки со стороны «чехов», которых скопилось около двух тысяч в этом направлении. Все буквально валились с ног от усталости, засыпали прямо стоя. Щуплый Шилов носился по окопу и неистово орал, расталкивая их и дубася по каскам:

– Не спать! Не спать, уроды!!!

Тогда во время ночной перестрелки у Славки кончились патроны и он сидел в кромешной темноте в своей ячейке под трескотню трассеров, завывание и уханье мин, визг осколков. Сидел, сжавшись, как беспомощный сурок, и чувствовал, как огромная горячая волна накатывается и захлестывает его.

Выглянуло солнце, снег стал подтаивать и обнажать землю, высокие железные заборы украсились бахромой темных потёков. Воробьи пуще прежнего развеселились, устроив на дереве настоящую вакханалию, заглушая неугомонным звонким щебетом урчание "бээмпешек".