Текст книги "Щенки и псы Войны"

Автор книги: Сергей Щербаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Командировочка

Послышались один за другим хлопки из «подствольника», заухали разрывы гранат, ночная степь украсилась яркими вспышками. Капитан Шилов, матерясь, влетел в блиндаж, при виде разъяренного ротного солдаты вскочили.

– Какая сволочь палит?! Вашу мать!

– Капитан Серёгин, товарищ капитан!

– Откуда у него «воги»? Какая сука выдала!

– Пьяный он, товарищ капитан! Угрожал пистолетом! Забрал пояса с «вогами». Сказал, что пойдет войну заказывать, – пытался оправдываться вспотевший, весь залившийся краской, сержант Сигаев.

– Я ему сейчас такую войну закажу, что яйца посинеют! Олухи, втроем одного пьяного мудака не смогли сделать!

– Товарищ капитан…!

Но Шилов уже выскочил наружу и скрылся в темноте, где продолжали с одинаковой периодичностью громыхать взрывы. Через некоторое время они смолкли. Полог откинулся и в блиндаж с сильно распухшей кровоточащей губой, покачиваясь, спустился притихший капитан Серёгин, инструктор по вождению БМП. Протягивая сержанту патронташ с «вогами» и автомат, он сердито буркнул:

– Держите фузею, козлы вонючие! Заложили, мудилы!

Проверив посты, Шилов вернулся в караульное помещение, которое располагалось в небольшом домике разграбленной бывшей бензозаправки. В прокалившейся за день караулке была ужасная духотища, пахло потом, табачищем и давно нестиранными портянками. В дальнем углу на нарах спала, беспокойно ворочаясь во сне, так называемая, "группа быстрого реагирования" из пяти солдат. Капитан присел на топчан и закурил.

" Да, выдалась командировочка! Не позавидуешь. В прошлые здесь было намного тише. Постреливали, конечно, но такой пальбы, как сейчас, не было. Пацанов зеленых жалко, гибнут ведь, почем зря. Боевая подготовка ни к черту. Некоторые из автомата-то стреляли всего несколько раз на стрельбище. А есть такие, что в глаза его не видели, всю службу в РМТО просидели или дачи полковничьи благоустраивали. Наверху еще, какая-то непонятная мышиная возня! Чем только они там думают? Похоже, задницей! Политики хреновы! В игры всё не наиграются! То расширяют, то сокращают внутренние войска! Не поймешь их! Гоняют солдат из части в часть, по заколдованному кругу. Недавно из Пензы привезли очередную команду «лишних» солдат, потом из Оренбурга. А наше дело простое – готовить "пушечное мясо" для "горячих точек". Погоняем их до седьмого пота неделю, другую! И сюда! Под пули! – Шилов стряхнул пепел.

" Сволочная Чечня! Еще от той войны никак не отойдем. До сих пор снится тот кровавый кошмар. Ленку жалко, пугаю ее дикими криками, всё воюю во сне.

Обстановка довольно сложная: на их направлении наблюдалось большое скопление боевиков. Около двух тысяч. Разведка засекла в ближайшей станице несколько «камазов» с вооруженными людьми. Готовился прорыв на Кизляр. Спешно стали окапываться, укреплять линию обороны, вчера для усиления подогнали легкие танки. Почти каждую ночь обстрелы с чеченской стороны. Какая-то сволочь постоянно в наглую долбит позиции из автоматического гранатомета, со стороны Сары-Су иногда бьет миномет. Пацаны бздят, боятся лишний раз голову высунуть из окопа. Первые дни для них были самыми тяжелыми, самыми кошмарными. Даже обделались некоторые. Я их прекрасно понимаю. Самому довелось побывать в их шкуре, тогда в 96-ом, под Грозным. При минометных разрывах такой испытываешь животный страх, что ничего уже не соображаешь, что с тобой творится! И кто ты такой на этом свете! А они, еще мальчишки! Чего они, сопляки, в жизни видели? Хорошо, хоть днем все спокойно, степь прекрасно просматривается. Ночью бывает срабатывают сигнальные мины: может чеченцы ползают, а может суслики или черепахи задевают. Вчера подстрелили солдата, который ходил в дагестанское село менять тушенку и, возвращаясь, зацепил «эмэску». В темноте взвились сигнальные «звездочки», часовые открыли огонь. Повезло шкету, счастливо отделался. Чудом остался жив. Ногу прострелили, когда дали очередь в сторону вспышки. Случается, какой-нибудь абрек пробирается в темноте между двумя заставами и открывает огонь. А мы как идиоты долбим всю ночь друг друга. На прошлой неделе ездили с начальником штаба к соседнюю бригаду. Ваххабиты блокпост у них ночью вырезали. Некоторых постреляли, троим головы отрезали, сволочи, а пятерых в плен увели. Зрелище, скажу, жуткое. Нелюди! Как сейчас, перед глазами стоят истерзанные тела пацанов… Настоящее зверьё! Похоже, арабы-наемники. Они с нашими особенно не церемонятся. У нас, слава богу, потерь пока нет. Только несколько раненых."

На рассвете в караулку ввалился угрюмый капитан Терентьев. Молча расстегнул портупею и зло швырнул на бушлат.

– Николай, ты откуда? – обернулся к нему Шилов, склонившийся над столом. – Как ошпаренный!

– Из штаба с Кучеренко приехал! Ребят из спецназа положили в Новолакском районе!

– Как положили? – встрепенулся капитан.

– Свои положили! Понимаешь?

– Как свои? Ты чего городишь-то?

– Армавирский спецназ брал высоту, выбил оттуда "черножопых духов". А тут штурмовики и вертолетчики налетели, то ли спутали, то ли координаты были неверные, ну и проутюжили своих из «нурсов» и пушек в несколько заходов. Тридцать четыре бойца завалили, дебилы! На сигнальные ракеты суки не реагировали.

– Да, что они, ослепли, скоты?!

– Помнишь? Под Карамахи тоже своих раздолбали. Летуны хреновы!

– Эти-то тут ни при чем, штабисты бляди! Скоординировать совместные действия не могут.

– Кому-то явно звезд захотелось!

– Суворовых развелось как собак нерезаных! Мудаки штабные! Привыкли игрушечные танки по песочнице двигать да животами и лампасами трясти!

– Да, Миша, кругом сплошной бардак!

– і…ный в рот! Суки!

– А ты-то, чего не спишь, филин старый, ведь сутки, поди, на ногах провел?

– Да, вот письмецо Ленке решил черкнуть, беспокоится всё же. Позвонить не удалось. Да и не спится чего-то, тревога какая гложет.

– От меня привет, сестричке. Да напиши, если матери будет звонить, чтобы не брякнула ей, что мы здесь прохлаждаемся. Вся испереживается старушка, а у нее сердце больное.

– Что я, совсем дурак? Конечно, напишу, чтобы не сболтнула лишнего.

– Я, пожалуй, сосну немного, в ночь опять заступать. Счастливый ты, Мишка. Ленка – красавица, детишки.

– Не знаю, чего вы всё ищете, ваше благородие, капитан Терентьев? Уж давно бы бабу завел!

– Пока не встретил такую, какую хочу. Видно не судьба! – ответил Николай, закрывая глаза.

– Пора семьей обзаводиться, ведь не мальчик уже!

– Еще успею под каблук!

– Не нагулялся еще, кобелина?

Кончив писать, Шилов запечатал конверт и взглянул на спящего, на бушлате шурина.

– Да, непонятно, чего бабам надо! Такой красавец! Да будь я на их месте, я такого молодца, ни за что бы не пропустил.

Было около двенадцати часов дня, когда Николай проснулся. Побрился. Выглянул наружу. Шилов, бодро прохаживаясь перед взводом, вовсю материл солдат.

– Придурки хреновы! Вам что, жить надоело? Хотите, чтобы какой-нибудь Мамед-Ахмед вам кишки выпустил? Хотите своим родителям цинковый подарочек приготовить? Сукины коты! Вам, тупорылым, русским языком было сказано! Расположение части не покидать! – отчитывал невыспавшийся раздраженный Шилов перед строем двух рядовых, которые самовольно покинули заставу и отправились за яблоками в ближайший брошенный сад. Люди, предчувствуя надвигающуюся беду, спешно покинули эти места, побросав свои дома и скарб. Безхозные сады и бахчи стали регулярно подвергаться набегам со стороны военнослужащих бригады.

– Да, кстати, если ещё раз узнаю, что кто-то ловит и трескает змей, самолично спущу шкуру с любителя китайской кухни. Деликатесы дома будете лопать! Понятно!

Солдаты стояли понуро, переминаясь с ноги на ногу, выслушивая ругань ротного.

– Гурманы, хреновы!

– Михаил, да брось ты! Пацаны ведь! – пытался вступиться за солдат капитан Терентьев, присаживаясь на ящики из-под снарядов.

– Коля, дай им волю, так они на шею сядут.

– Тебе, пожалуй, сядешь! Как сядешь, так и слезешь!

– Знаешь, когда от солдата меньше всего хлопот?

– Когда?

– Когда он спит! Не знал такого?

– Это ты на собственном опыте сделал такое умозаключение, или Суворов это первым заметил? – съязвил Терентьев!

Шилов пропустил отпущенную колкость мимо ушей и, обернувшись к строю, отдал распоряжение сержанту:

– Широков! Вооружи этих двух хорьков лопатами, пусть немного разомнутся, надо расширить проходы и углубить окоп у четвертого блиндажа.

Было жарко. Нещадно палило солнце, отыгрываясь за прошлую неделю, когда моросили нудные нескончаемые дожди, и стояла непролазная рыжая грязь.

– За всю жизнь столько земли не перекидал! Сколько здесь! – почесывая красную, обгоревшую на солнце спину, бросил долговязый Чумаков.

– Я дома на даче за десять лет столько не перелопатил! Одних только БМП целых три штуки закопал и «бэтр» впридачу, – проворчал в ответ напарник, оперевшись на черенок лопаты и отмахиваясь от надоевших мух.

– Была бы почва нормальная, а то сплошная щебенка!

– Виноград тут хорошо разводить!

– Почему это?

– А он любит такую почву! С камушками.

– Слышал, новость?

– Какую?

– Ночью Карась откепал замполита!

– Да, ну! Карась опупел, блин, что ли? Или обкурился в конец?

– Как бы в требунал дело не передали!

– То-то, утром шум был! И сильно?

– Неделю точно проваляется!

– Как же это нашей Рыбке угораздило? Офицера по морде!

– Ты же знаешь, майор любит прие…аться.

– Еще бы! Его хлебом не корми, только дай над солдатами поиздеваться!

– Так вот, ночью подкрался к часовому. Смотрит, Карась носом клюет, сопит как паровоз, пятый сон видит, ну думает, сейчас магазин отстегну, а потом утром клизму поставлю, чтобы на посту не кемарил. Карась-то спросонья и перепугу автомат бросил, думал «чехи» напали, давай орать благим матом да мутузить того. Еле оттащили. Избитый Юрец до сих пор не очухается, трясется весь, бедолага.

– Так ему и надо, мудаку! Будет знать, как прие…ываться!

– Карась бугай здоровый, такому лучше под кулак не попадайся! Размажет!

– Глянь, Шило чешет!

– Похоже, к нам направляется, пистон очередной вставить!

– А то, как же! С проверкой идет!

– Командарм, хренов!

– Все-таки, крутой мужик, наш ротный! Говорят, он в чеченскую кампанию командиром разведроты был.

– Да, хоть папой римским! Не спится ему, козлу Ни днем, ни ночью, от него покоя нет. Вчера заставил меня с Джоном Ведриным до посинения таскать коробки с лентами для КПВТ, несколько «бэтров» снарядили подзавязку. Совсем задолбал, мудила! Другое дело, Терентий!

– Колян, мировой парень! Нашего брата в обиду не даст!

– Что, сынки, тяжело? Гонору-то у вас много, видно дома откормили на сосисках и сметане! Закуривайте! – присев на бруствер, Шилов протянул пачку сигарет уставшим Чумакову и Шабанову. Обнаженные по пояс, рядовые, воткнув в грунт лопаты, закурили и примостились рядом. Припекало. Громко стрекотали неугомонные кузнечики. Черенки лопат сразу же облепили стрекозы, которых осенью здесь великое множество. Над выжженной солнцем степью плыл, переливался волнами словно отражаясь в воде, горячий воздух. Иногда со стороны моста через Терек слышалось недовольное ворчание бронетехники. Говорить не хотелось, курили молча. Смахнув рукавом со лба и носа капельки пота, Шилов достал из нагрудного кармана потертый почтовый конверт.

"… Миша, любимый, мы тебя так ждем! Милый наш, любимый и дорогой папочка! Не знаю, дойдет ли эта весточка до тебя. Как вы там? Я с ума схожу, думая о тебе. Ну почему, ты не пишешь? Миша, милый, мы очень скучаем, Сережка каждый день спрашивает о тебе. Когда ты вернешься, когда там все закончится? Не представляю, как вы там с Колей… Миша, миленький, приезжайте поскорее, берегите себя. Молимся за вас…»

Вечерело. Огромный багряный диск солнца неподвижно завис над горизонтом. Издалека доносилось протяжное пение муэдзина, зовущего мусульман к молитве. Николай в бинокль наблюдал, как «Якубович», лейтенант Якубов, с саперами в степи проверял подходы к заставе и устанавливал сигнальные мины. Во время намаза никто с чеченской стороны не стрелял, и поэтому можно было спокойно вести разведку и установку «сигналок». Из-за блиндажей слышалась ругань Шилова, видно кому-то устраивал очередной разнос.

Постепенно на заставу опустилась ночь. Темное небесное покрывало обильно усыпали яркие осенние звезды. Зазвенели назойливые комары. От прокалившейся за день земли исходил горьковатый запах полыни. Бойцы, разобрав бронежилеты, разбрелись по своим ячейкам.

– Не спать! Уроды! – расталкивал Шилов, проходя по окопу, задремавших стоя солдат и щелкая их по каскам.

– Ну, чего, зенки вылупил?! «Чехи» будить не будут! – капитан с силой встряхнул за плечо рядового Чернышова, который клевал носом.

Вдруг над головами противно завыло, все как один повалились на дно траншеи, закрывая уши ладонями, открыв рты. Мина взорвалась с оглушающим грохотом, шлепнувшись в небольшое болотце, поросшее камышом, в метрах семидесяти от окопов, подняв сноп ошметков и грязных брызг. Земля вздрогнула словно живая. С бруствера в окоп потекли тонкие ручейки песка. В ночи затарахтели автоматные очереди, вычерчивая трассерами во мраке светящиеся точки, тире. На далекие вспыхивающие огоньки стали отвечать редким огнем. Выпустили несколько осветительных ракет.

– Котелки не высовывать! Не курить, если жизнь дорога!

В темноте по траншее, спотыкаясь на каждом шагу, с трудом пробирался сильно поддатый старший прапорщик Иваненко, с автоматом за спиной и изрядно потрепанным видавшим виды баяном в руках, он лихо наяривал что-то разухабистое, народное. К его причудам все давно уже привыкли в части. Списывали то ли на контузию, полученную им в Карабахе, то ли на ранение в голову в ту самую новогоднюю ночь 95-го в Грозном. В паузах между выстрелами и короткими очередями из окопа доносилось весёлое:

– Ну и где же вы, девчонки, короткие юбчонки…?

Потом на него что-то нашло и он, отставив баян в сторону, с трудом вскарабкался на осыпающийся бруствер. И стоя во весь рост, широко расставив ноги, начал строчить из автомата, к которому был пристегнут рожок от пулемета РПК. Шилов, матерясь на чём свет стоит, безуспешно пытался за ноги стащить новоявленного «рэмбо» в окоп. Вдруг над головами прогрохотала пулеметная очередь, это заговорил с боевиками КПВТ одного из «бэтээров». На его голос короткой очередью откликнулся КПВТ с правого фланга, потом со стороны артдивизиона оглушительно бабахнул миномет…

28-го перешли в наступление. Накануне штурмовики и «вертушки» бомбили противника. В полдень бойцы бригады оперативного назначения вошли в станицу. На въезде им попался покореженный сгоревший москвич-"пирожок", дверцы нараспашку, внутри приваренный станок АГСа. Видно того самого, из которого ночью по их позициям из ночной степи велся безнаказанный, можно сказать, наглый огонь. Где-то рядом за селом, переругиваясь, одиноко стучали пулеметные очереди.

Черная коза

Теперь за Родину готовы мы сражаться!

Уже плывет Афган, лишь горы за бортом.

Я помню все: друзей, как рвались в бой подраться,

И как колючий взрыв на снег толкнул виском.

Со мною лучший друг в Союз послал записку,

Но уж стакан со спиртом, с хлебом на столе.

Как от душманов я принес его, братишку.

С одним патроном на двоих в стволе.

Как с гор Афгана на плечах я нес братишку

С одним патроном на двоих в стволе.

И вновь приказ. В Чечню идти сражаться.

В России нашей Родину спасать свою.

Мне дали роту симпатичных новобранцев,

Все как один погибли там в ночном бою!

Простите матери! Простите, ради Бога!

Я распознать их всех не смог, кто полегли,

Им в первый бой не то, чтобы патронов,

Даже жетонов им не выдали своих!

И в первый бой не выдали патронов,

Даже жетонов не было у них.

Из песни «Русь патриотов» Александра Зубкова

Ноябрь. Последние дни командировки. Военная колонна змейкой медленно ползла по вьющейся дороге. Необходимо было успеть до темноты добраться до Хасавюрта. В воздухе искрилась дождевой пылью и играла радугой легкая изморось. Встречный сырой ветер продирал до костей. Миновали несколько блокпостов, оборудованных как маленькие игрушечные крепости. Окопы, дзоты, мешки с песком, бетонные блоки, зарывшиеся по макушку БТРы. Вырубленные подчистую деревья вокруг, чтобы не могли укрыться в «зеленке» снайперы или группы боевиков. Все подходы каждую ночь тщательно минируются, ставят растяжки и сигнальные мины. Утром саперы их снимают, чтобы своих не отправить к праотцам. А там, где поработал «Град», лишь обгорелые обрубки стволов и выжженная перепаханная земля. На обочинах дороги кое-где попадались остовы искореженной сожженной бронетехники, некоторые нашли здесь последний приют еще с прошлой чеченской кампании.

Неожиданно, с пригорка шквал огня из гранатометов и пулеметов полоснул по колонне, головной и замыкающий БТРы вспыхнули как факелы. Из замаскированных укрытий пристрелянные пулеметы кинжальным огнем сеяли панику и смерть. Колонна развалилась прямо на глазах. Грохот гранат, отчаянные крики, нечеловеческие вопли раненых, автоматная бешеная трескотня, взрывы боекомплектов, все слилось в сплошной кромешный ад.

Шилов примчался, как только узнал о трагедии, разыгравшейся под Аллероем.

– Миша, Лене не говори… – с трудом шептали потрескавшиеся бледные губы.

– Коля, все будет хорошо, – успокаивал Шилов друга, держа его черные от гари пальцы в своих сильных ладонях и вглядываясь в серые неподвижные глаза с опаленными ресницами.

Николая увезли в операционную. Капитан, расстегнув отсыревший бушлат, подошел к окну в конце коридора, где курила группа раненых. Прикурил. До погруженного в горькие думы Шилова долетали обрывки разговора.

– Под станицей Степной во время разведки боевики накрыли его группу минометным огнем…

– Ну, думаю, кранты! Не знаю, каким чудом, тогда вырвались из той переделки…

– Надо было каким-то образом вернуть тела погибших. Обратились к местным старейшинам. На переговоры выезжал сам «батя», полковник Лавров. Сошлись на том, что погибших ребят обменяют на четырех убитых чеченцев…

– Из носа и ушей течет кровь, бля! Башка трещит! Ничего не соображаю…

– Во время зачистки в подвале одного из домов наткнулись на солдатские останки. Вонища страшная, тела разложившиеся. Человек восемь. Жетонов, документов нет. Судя по всему, контрактники…

– Да, ребята, контрактники гибнут пачками, их бросают в самые опасные места. В самое пекло.

– Командование за них никакой ответственности не несет.

– Ему плевать на них, – согласился скрюченный солдат с загипсованной рукой.

– Оно отвечает только за солдат «срочников», за них голову снимут, а на «контрактников» всем насрать…

– Контрабасов, мне один штабист говорил, даже в списки боевых потерь не включают.

– Послушать Ванилова, так получается, что у нас…

– Наверняка, числятся пропавшими без вести, – говорил невысокий веснусчатый парень с забинтованной грудью.

– Потери в частях федералов жуткие, – донеслось до Шилова. В ожидании мрачный Шилов, прохаживаясь по длинному коридору, сжимал до хруста кулаки. Госпиталь был буквально набит ранеными. Было довольно много солдат, получивших осколочные ранения от своей же артиллерии и авиации.

– Да, что же это, творится? Полководцы Жуковы, твою мать! Когда же этому бардаку будет конец? – лезли в голову мысли.

– Как капитан? – метнулся он к молодому высокому хирургу в забрызганном кровью клеенчатом фартуке, наконец-то появившемуся из операционной.

– Безнадежен. До утра, боюсь, не протянет! – глубоко затягиваясь сигаретой, устало ответил тот. Шилов в отчаянии нахлобучил шапку и направился к выходу.

– Погоди, майор! – окликнул хирург и исчез в операционной. Через минуту появился и протянул капитану полстакана спирта. Выпив залпом спирт, мрачный Шилов вышел на крыльцо госпиталя.

Попытался зажечь спичку. Сразу не получилось. Сломалась. Следущая тоже. Наконец прикурил. Начало смеркаться. На соседней улице с облезлой мечети заголосил мулла. На душе было погано, как никогда. Хотелось вдрызг нажраться вонючего спирта, взять в руки «Калашников» и все крушить, крушить, крушить вокруг. Стрелять эту мразь! Рвать зубами, погань! Сколько можно терпеть это дерьмо! Ему вспомнилась последняя «зачистка», которую проводили вместе с СОБром из Екатерингурга в Курчали. Во дворе одного из домов, благодаря овчарке Гоби, под деревянным щитом обнаружили сырой глубокий зиндан. А в нем четверых заложников. Троих военных и парнишку-дагестанца. Все изможденные, оборванные, избитые. Худые заросшие лица. Животный испуганный взгляд. Больно смотреть. Особенно на «старлея». У того были отстреляны фаланги указательных пальцев на руках. Седой весь. Передние зубы выбиты. Вместо левого глаза сплошной кровоподтек! Когда нас увидел, затрясся как осиновый лист, заплакал навзрыд. Говорить не мог. Рыдая, заикался, захлебываясь. Дрожал всем телом как загнанный зверь. Вцепился намертво «собровцу» Юркову в «разгрузку» изуродованными руками и боялся отпустить. Повезло хозяевам-гнидам, что смылись! А то бы мы, такую «зачистку» бы этим ублюдкам устроили! За яйца бы подвесили, гадов! И подсоединили бы полевой телефон, нашу маленькую шарманочку! Вот это была бы пляска, похлеще твоей ламбады! Сраная Чечня! Тут каждая двенадцатилетняя сопля в любую минуту может жахнуть тебе в спину из «мухи» или «эрпэгэшки». Оружия у "черных скотов", хоть жопой ешь. Почти в каждом доме арсенал имеется. Ни какие-нибудь, тебе, кремнёвые ружьишки ермоловских времен, а новейших систем гранатометы, минометы, снайперские винтовки с «забугорной» оптикой, тротиловые шашки и прочая хрень. В одном месте даже зенитно-ракетный переносной комплекс обнаружили. После зачисток, можно сказать, трофеи вагонами вывозим. В глазах у всех неприкрытая лютая ненависть, вслед плевки и сплошные проклятия. Проезжаешь мимо кладбища, а там над могилами неотомщенных боевиков лес копий торчит с зеленными тряпками. Значит, будут мстить, будут резать, безжалостно кромсать нашего брата. Значит, какой-нибудь пацан из русской глубинки, как пить, здесь найдет себе погибель. Сколько еще наших ребят сложат свои головы в долбаной Ичкерии!

Шилов в сердцах со всего размаху двинул по железным перилам кулаком, они жалобно задребезжали, заходили ходуном.

– Обидно! Конец командировки! И на тебе! Подарочек! Падлы черножопые! Если бы не «вертушки» и не Уральский СОБР, подоспевшие на выручку из Ножай-Юрта, полегла бы вся колонна. Вот, и нас не миновала беда. Постигла незавидная участь «калачевской» и «софринской» бригад. Угодили, таки, в засаду басаевских головорезов. Не обошла смертушка стороной пацанов-дембелей. Не пожалела. Лучше бы они на заставе в горах продолжали замерзать сверх срока, так нет же, дождались на свою головушку плановой замены. Выкосила мерзкая старуха почти всех безжалостной косой по дороге домой.

– Эх, Николай! Коля! Что я теперь, Ленке скажу? – Шилов шмыгнув носом, снова со всего маха двинул кулаком по перилам.

– Как я в ее серые глаза посмотрю?

Дверь распахнулась настежь, двое санитаров выносили покрытые рваной окровавленной простыней носилки. Капитан посторонился, пропуская их. С носилок свешивалась закопченная рука убитого с ободранными в кровь пальцами. На указательном тускло поблескивала серебряная печатка с изображением боксерской перчатки. За ношение этого кольца он неоднократно гонял сержанта Широкова в наряды.

Вечер. Военный городок. Лена, жена капитана Шилова, после новостей по РТР погладив детское белье и уложив детей спать, вновь включила телевизор. В программе «Время» шел репортаж из Чечни, который вел репортер Александр Сладков. Показывали генерала Трошина, который заявлял, что боевики разбиты, что контртеррористическая операция закончена. Что остались мелкие группы бандитов, которые попрятались по пещерам.

Потом показали Ястребова, который, хмуря лоб, рассказывал об успехах ОГВ.

Раздался телефонный звонок. Лена в волнении подняла трубку. Звонила подруга, Сафронова Людмила, жена комбата.

– Леночка, милая! Здравствуй! Как у тебя дела? Как детишки? У меня хорошая новость, дорогая! Только что, звонил Максим. Говорит, что у них все хорошо, спокойно. Так что, не волнуйся! Ты, кстати, смотрела сегодня программу время?

– Да, только что! Ястребов говорит, что контртеррористическая операция уже практически завершена. Боевиков жалкая горстка осталась. Но я все равно страшно переживаю.

– Макс, такой веселый! Все шутит, ты же его знаешь! Привет передает от твоего Миши! Так, что не волнуйся, голубушка!

После телефонного разговора. Лена прошла в детскую. Поправила одеяло у Сережки, поцеловала спящую Натальюшку в макушку. Подошла к окну. За окном горели фонари, медленно падал пушистый снег.

Утром Шилова вызвали к «батяне». У командирской палатки стоял незнакомый «уазик» без левой фары, изрядно помеченный пулями, рядом с ним курили четверо рослых чеченцев, увешанных оружием. Капитан с недобрым предчувствием нырнул в палатку. Кроме полковника Кучеренко там находились, майор Сафронов, капитан Дудаков и какой-то, судя по поведению «бати», важный чеченец.

– Шилов, знакомься! Командир спецназа Рустам Исмаилов!

Чеченец встал из-за стола и крепко пожал капитану руку. Шилов почувствовал в своей ладони узкую сильную ладонь. У спецназовца на кисти не было двух пальцев. Он был среднего роста, в крепко сбитом теле чувствовалась какая-то несгибаемая сила. Взгляд был прожигающий из-под черных бровей, одну из которых рассекал белый уродливый шрам.

– Рустам будет выдавливать, – полковник ткнул карандашом в карту. – Этих тварей из ущелья, вот отсюда. Наша же задача, встретить их здесь, на выходе к селу у излучины реки.

После чая чеченцы попрощались и уехали.

– Прям, головорезы какие-то с большой дороги! Настоящие абреки! Где ты их откопал, Владимир Захарович? – полюбопытствовал капитан Дудаков.

– Из штаба привез. Казанец рекомендовал. Отличные, кстати, парни! А главное, надежные! У них счеты с боевиками! Большая кровь между ними! – Кучеренко, аккуратно сложив карту, засунул ее в планшетку. – Этот Рустам очень крутой парень, огонь и воду прошел. Еще в Афгане воевал вместе с Русланом Аушевым. Потом в оппозиции к Джохару состоял. Участвовал в штурме президентского дворца в Грозном. В каких только переделках не был. Видал, у него взгляд какой. Глаз-то стеклянный. Потерял его при подрыве бронемашины, буквально по кусочкам тогда парня собирали. Весь латанный-перелатанный. Сильный мужик. Другой бы на его месте, уж давно скис. В этом же, энергии хоть отбавляй, на десятерых хватит.

– То-то я гляжу, буравит меня словно каленым железом насквозь прожигает, – вновь отозвался Дудаков. – Аж, не по себе стало.

– Не завидую никому из «вахов», если попадутся на пути Рустама. Точно придет хана! Не пощадит! Кровная месть! Полрода, дудаевцы-сволочи, у него уничтожили.

– И чего мы полезли в их чертовы разборки? – сказал Сафронов, потирая небритую щеку. – Пусть бы крошили, резали друг друга.

– Помнишь, в 1996-ом Грозный сдали боевикам?

– Еще бы не помнить! Как нас умыли? Политики херовы!

– Так Исмаилов, тогда несколько дней с нашими ребятами из «Вымпела» осаду сдерживал в милицейской общаге. Чудом тогда мужики вырвались, до последнего надеялись, что помощь придет. Не пришла!

– Предали, сволочи! Ребята кровью умылись, заплатили головой из-за столичных выродков, – закипел побагровевший Дудаков, сжимая кулаки.

– Ну, ладно, ладно, Алексей, чего старое ворошить! Наше с тобой дело приказы выполнять! Извините, мужики, у нас тут разговор с Михаилом серьезный предстоит.

Сафронов и разраженный Дудаков вышли.

– Миша, садись, – с хмурым лицом куривший подполковник Кучеренко, кивнул на топчан. – Закуривай.

Шилов присел, вытряхнул из предложенной пачки сигарету, прикурил.

– Значит, завтра отбываем домой? Дудакову хозяйство сдал?

– Да, все нормально. Дмитрич остался доволен.

– Ну, и славненько. Но Сафронову и Дудакову, я чувствую, будет посложнее чем нам.

– Да, Владимир Захарыч, жизня здесь не покажется сахаром. Холода на носу.

Разговор явно не клеился. Офицеры, молча, курили. Каждый думал о своем. Шилов внутренне догадывался по какой причине его вызвал Кучеренко, но боялся об этом даже и думать. Подполковник же не знал, как бы лучше подойти к столь неприятному для него делу.

– Миша, я тебя вот за чем позвал. Вот, держи. Это Николая, – подполковник, не поднимая взгляда, протянул капитану руку и разжал кулак.

На ладони Кучеренко тускло поблескивали «командирские» часы. Шилов сразу узнал знакомый циферблат. Лена подарила одинаковые часы ему и своему брату на 23-е февраля в прошлом году.

Он, как сейчас, помнил тот морозный день. Они всей семьей сидели за праздничным столом. Он, Лена, дети. Он только что пришел домой. После торжественного парада в части. По дороге они с майором Сафроновым в кафе пропустили пару стопок в честь великой даты. За что Лена, естественно, его пожурила. Сели за стол. Ждали шурина, который невесть куда запропастился, хотя заверял, что будет ровно в три. Тут звонок в дверь. Открыли, а на пороге – брат Нины, Николай Терентьев в парадной форме с цветами и тортом. Лена бросилась обнимать и целовать брата.

– Коля, миленький, с праздником! Это от меня! Это от мамы! Это от Сережи и Натальюшки! А Миша тебя сам поцелует!

– Я его поцелую! Я его так поцелую! – отозвался сердито, появившийся из зала, хозяин.

– Капитан Терентьев по вашему приказу прибыл, мон женераль! – Капитан Терентьев, вытянувшись, щекнув каблуками, отдал честь. – Сережка, держи скорее торт! Вкуснятина, пальчики оближешь! Шоколадный!

– Проходи, вояка! Уже все давным-давно за столом! Только тебя и ждем! – Шилов, пощелкивая подтяжками, топтался в прихожей вокруг шурина. Лена и Сережка с цветами и тортом убежали в кухню, откуда доносился сногсшибательный аромат ванили.

– Ты, куда же слинял, хорек? Мы же договаривались, что вместе с Викторычем идем в "Сиреневый туман" отмечать нашу славную дату.

– Миша, шерше ля фам. Сам понимаешь? – полушопотом ответил Терентьев, вешая шинель и делая хитрые глаза.

– Ну, и кобелек, – покачивая головой, отозвался хозяин. – Не сносить тебе головы. Опять, наверное, за чужой женой ухлестывал? Плохо это для тебя, Николаша, кончится, помяни мое слово! Смотри, гулена, допрыгаешься, вызовет Синельников тебя на дуэль или шандарахнет где-нибудь на охоте.

– Ленка! А что, это твой несравненный в таком затрапезном виде? – крикнул Николай, закрывая щекотливую для него тему. – Ну-ка, живо китель надень!

– Говорит, что ему в нем жарко! – откликнулась из кухни Лена, колдовавшая над пирогом у открытой духовки.

– Где это он успел так разжариться, если не секрет? На дворе двадцатиградусный морозище!

– Тебе виднее, ты с ним служишь, а не я!

– Места надо знать! – отозвался Шилов, округляя глаза и вертя пальцем у виска.