Текст книги "Проклятие рукописи"

Автор книги: Сергей Пономаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Томмазо встал, приблизился к балдахину, не зная, что де чать дальше. Показалась девичья рука, жестом поманившая его. Он подошел и одним движением распахнул занавеси.

Катарина, а он не сомневался, что это была она, хотя ее лицо скрывала маска, полулежала, опираясь спиной на множество бархатных подушечек, одетая в полупрозрачный наряд арабской танцовщицы, открывавший обозрению все прелести ее юного тела. Она жестом показала, чтобы он приблизился и возлег рядом на ложе. Он попытался что-то сказать, но она рукой закрыла ему рот, а после этого наградила страстным поцелуем, от которого Томмазо совсем потерял голову. Он начал обнимать ее, покрывая тело горячими поцелуями, не веря своему счастью.

– Катарина, я необыкновенно счастлив… – прошептал он, помогая девушке освобождаться от одежды. – Я так люблю вас..

– Magma res est amor [14]14
  Великая вещь любовь (лат.)


[Закрыть], – послышался за его спиной голос Катарины. – Вам нужна не любовь, а обладание телом!

Томмазо сорвал с лица лежащей девушки маску и застонал от боли, пронзившей сердце, когда увидел улыбающуюся незнакомку. Он соскочил с ложа и стал приводить в порядок одежду, боясь встретиться взглядом со стоящей рядом Катариной.

– Как вы могли подумать, что я, замужняя дама, буду себя вести, как гетера?! – разгневалась Катарина. – Принять за меня эту девицу!

– Я был ослеплен… Слышал ваш голос… – пытался оправдаться Томмазо.

– Вы в самом деле слепы и глупы! – зазвенел голос Катарины. – Но я узнала цену вашим словам! Услуги этой гетеры оплачены – за целую ночь, так что приятного времяпрепровождения!

Незнакомка потянулась было к Томмазо, но он грубо оттолкнул ее.

– Сеньора Катарина, чем я могу…

– Ничем… Я хотела вас увидеть совсем по другому поводу, а этот спектакль придумала уже здесь… Мой муж проговорился, что Папа Сикст IV крайне зол на вас – вы не справились с каким-то его заданием, а кроме этого, надолго задержались у герцога.

– Я, по сути, пленник герцога.

– Представьте, я этого не заметила. Насколько я помню, вы довольно свободно перемещались по городу и за его пределами. Цепей на вас не было.

– Есть то, что держит крепче цепей.

– Это ваши дела, сеньор… Я лишь хотела предупредить: не спешите ехать в Ватикан к Папе – это грозит большими неприятностями. Вот и все. Я вас покину – можете продолжать развлекаться. – Катарина направилась к выходу.

Томмазо последовал за ней, что-то лепеча в свое оправдание.

– Алессандра, займи своего клиента – или тех денег, что я тебе заплатила, недостаточно? – через плечо презрительно бросила Катарина, выходя.

Томмазо вновь грубо оттолкнул девушку, пытающуюся удержать его в комнате.

– Сеньор, прошу оставить меня в покое, чтобы мне не пришлось прибегнуть к помощи герцога, – холодно произнесла Катарина, следуя по коридору со служанкой, приведшей его сюда. – Мне надо отдохнуть – завтра утром я возвращаюсь в Рим, к мужу.

Глаза Томмазо застлала красная пелена – только теперь до него дошло, что над ним, его чувствами посмеялись – жестоко и беспричинно. В груди стало пусто – словно сердце не выдержало всего этого и покинуло тело.

«Необходимо ехать в Рим – я слишком задержался здесь. Предупреждения Катарины – всего лишь слова, если бы она хотела мне добра, то не посмеялась бы так немилосердно. Поручение Папы я выполнил – чернокнижник мертв, а, следуя приказу герцога, я сообщил в Ватикан, что рукопись уничтожена. Жаль, что мне можно будет уехать отсюда, только когда Никколо закончит работу над рукописью Папы Сильвестра II, а бегство невозможно».

На следующий день Томмазо оказался в свите, сопровождающей герцога в собор Святого Стефана. Вокруг собора и внутри собралось множество горожан, так что слугам герцога пришлось силой прокладывать дорогу Галеаццо Марии, плашмя нанося удары мечами в ножнах. Вокруг гудела толпа, раздавались приветственные крики и вопли негодования. Перекрывая шум, звонкоголосый церковный хор затянул «Sic transit gloria mundi».

Неожиданно в ноги герцогу бросился юноша, держа в руках какой-то свиток, видимо прошение. Галеаццо Мария оста новияся, не скрывал недовольства, но не принять прошение в такой праздничный, святой день он не мог. В тот же миг с двух сторон к нему метнулись темные фигуры, и Томмазо еще не разглядел, что происходит, а его рука уже начала искать на поясе меч, которого там не было.

Юноша, преградивший дорогу герцогу, все еще стоя на коленях, выхватил из свитка кинжал и вонзил тому в живот с криком: «Смерть тирану!» На Галеаццо Марию обрушился шквал ударов кинжалами с трех сторон, и, пока охрана при шла в себя и бросилась на помощь, тело герцога, пронзенное более двух десятков раз, рухнуло на землю.

Отважная троица, увидев, что цель достигнута и герцог мертв, стала отступать к выходу, нещадно коля кинжалами тех, кто становился на пути. Поднялась суматоха, паника, человеческое море, стиснутое стенами собора, забушевало не давая слугам герцога добраться до убийц, Томмазо все же удалось это сделать, он сбил с ног одного, а остальное сделала толпа, затоптав его. Но и остальным убийцам не удалось убежать – они были схвачены у выхода из собора.

Вскоре стали известны их имена: Джироламо Ольджатти и Карло Висконти. Юношу, который был затоптан толпой, звали Джованни Лампуньяни. Все трое были учениками старого учителя античной истории из университета, Кола Монтаны, сумевшего внушить им, что следует расправиться с герцогом тираном, как некогда сенаторы расправились с Цезарем Учитель рассчитывал таким образом восстановить в Милане Амброзийскую республику. Но убийство герцога не вызвало народных волнений, и, еще до того как его пришли арестовать, Кола Монтана принял яд. Убийц герцога повесили перед замком Сфорца, затем тела четвертовали и их части разбросали по всему городу.

По Милану ходили рассказы о знамениях, пророчивших близкую смерть герцогу, и о причине, по которой он пошел на службу в собор, не надев под одежду защитный панцирь, чем, возможно, мог бы спасти себе жизнь. «Панцирь под одеждой меня сильно полнит!» – вроде бы заявил герцог, рассматривая себя в зеркале перед выходом в город, и снял его.

Смерть герцога способствовала планам Томмазо отправиться в Рим, к Папе. Он поспешил на виллу и, к своему удивлению, застал там Бертольдо, вместе с Никколо старательно вычерчивающего на бумаге непонятные знаки.

– Оставь нас одних, – грозно обратился он к Бертольдо, после чего тот, сразу как-то сгорбившись и словно став меньше, спешно покинул комнату.

Томмазо проводил его недовольным взглядом: «Проклятый чернокнижник! По нему плачет костер в Риме. И если бы он не был так тесно связан с Никколо в последнее время, я ему с удовольствием это устроил бы. – Он тут же одернул себя: – В борьбе за чистоту веры с ересью и колдовством не должно быть ничего личного».

– Чем ты занимаешься? – раздраженно заговорил Томмазо. – Ведь герцог мертв и мы теперь свободны! Я еду в Рим, ты возвращаешься к семье, да и от должности библиотекаря в Павии тебя никто не освобождал.

– Хорошо, Томмазо. Езжай в Рим, а мы с Бертольдо отправимся в Павию завтра утром, – кротко согласился Никколо.

– Ты берешь с собой этого чернокнижника? – удивился Томмазо. – Этим ты ставишь под удар себя и свою семью – им рано или поздно займется инквизиция.

– Без него я не смогу закончить работу над манускриптом Папы.

От этих слов Томмазо остолбенел, а придя в себя, буквально взорвался:

– Герцог мертв! Уже не надо работать над проклятой рукописью и я ее отвезу в Рим, передам Папе, что давно должен был сделать. Ее там уничтожат – и следа не останется от этого колдовского манускрипта!

– Как думаешь, Томмазо, если бы Галеаццо Мария остался жив, а мы с Бертольдо успешно закончили работу над манускриптом, дав возможность герцогу повелевать духом Арбателем, чем бы он нас наградил? – вкрадчиво поинтересовался Никколо.

– Не знаю, – передернул плечами Томмазо. – Меня это особенно не интересовало, и я об этом не задумывался.

– Очень плохо, любезный брат, что ты не нашел время подумать об этом. Единственной наградой нам была бы смерть!

– Зачем герцогу наша смерть? – не поверил Томмазо.

– Дух Арбатель должен повиноваться лишь одному хозяину. Как ты, вероятно, догадываешься – герцогу. А мы, обладая этими знаниями, только мешали бы ему. В таких случаях герцог, не раздумывая, отделывался от ненужных и лишних, отправляя их в могилу.

– Выходит, нам улыбнулась судьба, раз герцог мертв? – Томмазо был ироничен.

– Иногда судьбой прикрывают деяния рук человеческих, – усмехнулся Никколо.

– Ты хочешь сказать, что знал о готовившемся покушении на герцога?! – недоверчиво поинтересовался Томмазо.

– Нет, любезный брат, это я его задумал и совершил, но – чужими руками! – рассмеялся Никколо и, тут же резко оборвав смех, испуганно взглянул на двери и перешел на шепот: – Я понимал, что в любом случае мы обречены и что единственное наше спасение – смерть герцога. Я работал с манускриптом не покладая рук, потеряв сон, и все для того, чтобы обрести власть над Арбателем – духом ночи. И мне это удалось! – Он еще ближе придвинулся к брату. – Дух ночи, повинуясь мне, помог нам – он внушил учителю Монтане и его ученикам мысль убить ненавистного тирана. Ты только подумай: то, что они совершили, противоречит здравому смыслу, чувству самосохранения – ведь наградой им могла стать лишь мучительная смерть. Какая корысть в их поступке для них самих? Это ли не доказывает, что они повиновались чужой воле? Не в подобных ли случаях говорят: нечистый попутал?

Томмазо в страхе отшатнулся от брата. Его единокровный брат – колдун! Древний манускрипт свел его с ума и уготовил его душе пекло!

– Где манускрипт?! – в гневе вскричал Томмазо, мечась по комнате, роясь в ящиках, но не находя колдовскую рукопись.

– Томмазо, ты зря ищешь манускрипт здесь – я его надежно спрятал, – спокойно, с чувством превосходства произнес Никколо. – Вместо того чтобы беситься, успокойся и сядь. Ведь я могу помочь тебе завоевать Катарину Ландриано-Сфорца – не могу смотреть, как ты сохнешь по ней!

Томмазо, тяжело дыша, оставил поиски и недоуменно уставился на брата.

– Что ты сказал?!

– Ты едешь в Рим – не пройдет и месяца, как она окажется в твоих объятиях! Дух ночи может быть не только демоном смерти, но и искусным соблазнителем. Предоставь это мне и спокойно поезжай в Рим. Хотя для нас обоих было бы лучше, если бы мы жили рядом, в Ломбардии. Сила и возможности, которые мы обретем благодаря этой рукописи, помогут нам подняться на невиданные высоты!

– Послушай, брат Никколо! Эта рукопись чрезвычайно опасна и принесет смерть нам обоим – пока не поздно, дай мне ее уничтожить! – В ушах Томмазо вновь зазвучал предсмертный злорадный смех Арджиенто.

Никколо лишь покачал головой, а в памяти Томмазо всплыла недавняя сцена, когда его унизила Катарина, и он сдался, пылая одновременно любовью и обидой.

 5. Рим. 1477 год

– Nето satis credit tantum delinquere, quantum Permittas [15]15
  Никто не считает, что он грешит сверх или хотя бы в меру дозволенного (лат.) (Ювенал. Сатиры).


[Закрыть]. – На губах Папы заиграла улыбка, но взгляд был отчужденным.

Томмазо похолодел, не зная, как истолковать эти слова.

Он уже три месяца находился в Риме, и это была не первая аудиенция у Папы Сикста IV. Вначале ему пришлось передать немало подарков церемониймейстеру папского двора Агостиньо Патризи, чтобы предстать перед святым отцом, конечно же, не с пустыми руками – чудесный старинный золотой перстень с громадным бриллиантом, стоивший кучу дукатов, вернул расположение Папы. Этому способствовал и рассказ о том, что он не раз был на волосок от смерти, выполняя поручение Папы в Базеле. Свои злоключения Томмазо немного приукрасил, искусно вплетая в повествование вымышленные опасности. Скорбно опустив голову, он рассказал об уничтожении рукописи, сожалея, что не смог в полной мере выполнить указания его святейшества. Папа весьма благосклонно воспринял рассказ, лишь поинтересовался, почему он так надолго задержался в Ломбардии у покойного герцога Миланского. Томмазо пояснил, что чуть было не оказался на виселице в Павии, но был помилован герцогом.

– Вы же знаете, святой отец, что покойный герцог – мир его праху! – был человеком непредсказуемым, и, зачем ему потребовалось меня держать при себе, мне так до сих пор и неизвестно. – И Томмазо, словно в недоумении, развел руками.

Папа удовлетворился столь невразумительным ответом и повел речь о новом поручении – поездке в графство Форли, которым так неразумно правило семейство Орделаффи [16]16
  В 1478 г. Форли было отобрано у семейства Орделаффи и стало владением любимого племянника Папы – Джироламо Риарио


[Закрыть]. Томмазо понял намек Папы. На следующий день он отправился в Форли и вскоре докладывал Папе, что в графстве назревают серьезные беспорядки, с которыми может справиться лишь крепкая рука, но не нынешний правитель. И на этот счет у него появились некоторые мысли.

– Графу Джироламо Риарио будет полезно узнать твои соображения. Отправляйся к нему и расскажи все как есть, ничего не утаивая.

Томмазо послушно преклонил колени перед понтификом, а его сердце сильно забилось от предвкушения возможной встречи с Катариной.

Франческо делла Ровере, выходец из нищей семьи, ставший шесть лет тому назад Папой Сикстом IV, без стеснений продвигал на самые высокие поста родственников, открывал им путь к богатству и власти. Из тридцати четырех кардиналов, назначенных Папой, шесть были его ближайшими родственниками, а остальным пришлось заплатить огромные суммы за кардинальскую мантию. При нем расцвела торговля церковными должностями – симония. И вот простой кондотьер, командир наемников, стал графом, получив этот титул благодаря женитьбе на Катарине Сфорца и тому, что он был племянником Папы. Ходили слухи, что Пала особо благосклонен к Джироламо из-за того, что тот на самом деле его сын. Томмазо не сомневался – княжество Форли Папа наметил передать во владение Джироламо. Его душу испепеляла ненависть к этому выскочке, отобравшему у него любимую лишь благодаря своим родственным связям с Папой, но, тем не менее, он отправился выполнять указание понтифика.

Джироламо встретил Томмазо в своем палаццо довольно приветливо, внимательно выслушал, по ходу рассказа задавая конкретные вопросы и высказывая дельные замечания. Томмазо, незаметно наблюдая за свежеиспеченным графом, кроме ненависти к нему почувствовал и зависть: Джироламо было чуть больше тридцати лет, он имел приятную, не лишенную мужественности внешность, обладал тонким умом и был известен как опытный военачальник. Невольно сравнивая себя с ним, Томмазо с горечью отметил, что во многом проигрывает ему, а главное – в возрасте.

Джироламо, не зная, какие мысли бродят в голове гостя, представил ему свою жену – Катарина вспыхнула персиковым румянцем, неожиданно увидев в своем доме Томмазо, и едва справилась с волнением. Томмазо остался отведать предложенных угощений. В душе он ощущал некое злорадство, понимая, как неспокойно на душе у молодой женщины. Ее супруг, наоборот, проникся доверием к гостю, которого рекомендовал сам Папа как очень дельного человека, умеющего выполнять деликатные поручения, не боящегося измазаться в крови. Поэтому он вскоре подключил Томмазо к разработке плана присоединения Форли к своим владениям.

Теперь Томмазо бывал в палаццо Джироламо Риарио почти каждый день и всякий раз виделся с Катариной, внешне безучастной, но ему казалось, что внутри нее бушует буря. Однако и для него эти встречи не проходили бесследно – ночами он мучился, лежа без сна, представляя, как Джироламо и Катарина предаются любовным утехам. Его трясло, словно в лихорадке, бросало в пот от бессилия что-либо изменить. А на следующий день он вновь отправлялся в палаццо, мучая себя и ее. Он понимал, что это не может продолжаться долго и должно чем-то закончиться.

Однажды ранним утром в его дом, расположенный недалеко от моста Святого Ангела, в районе, носящем название Малая Флоренция, мальчишка-оборванец принес записку, написанную женским почерком. Ему назначалось свидание в полдень на западном берегу Тибра. Томмазо ни на миг не сомневался, что отправителем этого письма могла быть лишь Катарина. Он не знал, что она задумала на этот раз, но без колебаний отправился на встречу. Его путь пролегал по опрятной виа Канале, на которой стояли чистые и ухоженные дома выходцев из Тосканы, до того места, где Флорентийский мост соединял берега Тибра. Оттуда тянулась прямая дорога к Трастевере, району узких и грязных улочек, расположенному на восточном холме Яникул, названному так в честь двуликого бога Януса. По преданиям, на этом холме был распят апостол Петр, здесь же находилась одна из старейших базилик Рима – Санта Мария Трастевере, где на обратном пути решил помолиться Томмазо.

Дом, указанный в записке, был ничем не примечателен и почти не отличался от рядом стоящих домов, разве только тем, что производил впечатление заброшенного.

На стук Томмазо никто не ответил, но двери оказались не заперты, и он вошел внутрь. В доме царила тишина, а слой пыли на мебели указывал, что здесь давно никто не живет. Обследовав первый этаж и никого не обнаружив, Томмазо поднялся по скрипучей лестнице наверх. И тут плохие предчувствия охватили его – он словно стряхнул пелену, застилавшую его сознание. Почему он решил, что записка написана Катариной? Этот дом не похож на уютное гнездышко для встреч, влюбленных, а больше напоминает ловушку, куда его заманили, чтобы лишить жизни. Катарина в прошлую встречу дала понять, что она весьма довольна своим положением и ничего менять не собирается. Томмазо в ярости с силой стукнул рукой в перчатке, сжатой в кулак, по стене: «Какой же я болван! Чем я, старый, глупый и бедный, могу привлечь юную девушку, имеющую все: богатство, молодого мужа, положение и виды на еще более прекрасное будущее? Немедленно прочь отсюда!»

Не заходя в комнаты, Томмазо повернул назад, но, подойдя к лестнице, ведущей вниз, увидел, что опоздал: внизу его поджидали трое в темных одеждах, с масками на лицах и обнаженными мечами. А из комнаты, в которую он намеревался войти, показались еще двое, явно горя желанием проткнуть его мечами. Пути отступления были отрезаны, из оружия у него был лишь кинжал, но даже если был бы и меч, то вряд ли ему удалось бы справиться с таким количеством нападавших, явно не новичков в обращении с оружием. Томмазо обнажил кинжал, собираясь захватить с собой кого-нибудь из противников на небеса.

Люди в масках медленно приближались, понимая, что этот плохо вооруженный человек может принести им немало хлопот. Когда Томмазо уже прощался с жизнью, вдруг снизу послышался повелительный окрик, заставивший замереть нападавших. Томмазо посмотрел вниз – там уже было пять человек в темных накидках. «Что же заставило их медлить, не приступать к кровавому финалу, который неизбежен?» – в недоумении подумал он, продолжая сжимать в руке кинжал и внимательно наблюдая за людьми в масках.

– Сеньор, вы в безопасности, – послышался снизу женский голос, и Томмазо напряг память – где-то он его уже слышал. – Отойдите от лестницы – дайте им уйти.

Томмазо последовал этому совету, мысленно благодаря Бога за чудесное спасение. Двое мужчин вложили мечи в ножны и, настороженно поглядывая на потенциальную жертву, быстро спустились. Вскоре внизу остались лишь двое, одна из фигур была обладателем знакомого женского голоса. Тут Томмазо вспомнил, где его слышал, – в замке миланского герцога на Рождество. Именно таким приказным гоном разговаривала с ним служанка Катарины. Чем дольше он рассматривал стоящих внизу, тем больше он убеждался, что это женщины. Выходит, вторая – это… У него перехватило дыхание от волнения. Но откуда у них такая власть над поджидавшими его убийцами?

– Сеньор, не желаете ли спуститься сюда? – повелительным тоном произнесла служанка.

Томмазо стал медленно спускаться, осматриваясь и прислушиваясь – какая еще неожиданность его здесь может поджидать?

Одна из закутанных в темные плащи фигур сделала повелительный жест, и вторая послушно пошла к выходу. Томмазо неуверенно приблизился, фигура в темном откинула капюшон, и он увидел, что это Катарина. Девушка была очень бледна, и ему вспомнились их совместные конные прогулки, когда она вовсю пришпоривала коня, приходя в восторг от быстрой езды, раскрасневшаяся от ветра, бьющего в лицо.

– Добрый день, сеньора графиня. – Томмазо поклонился, не зная, как себя вести. – Благодарю за то, что спасли от верной смерти.

– Разве может спасти от смерти наславший ее? Ведь это я, обуреваемая дурными мыслями, наняла убийц.

– Так почему вы передумали? – Томмазо был спокоен, холоден и ироничен. – Решили отложить казнь до следующего раза? Боюсь, это будет весьма затруднительно – я уже так глупо не попадусь в ловушку.

– Не знаю, что на меня нашло, что подтолкнуло на смертный грех. – Голос Катарины задрожал.

– Не волнуйтесь так, сеньора графиня. Брат вашего супруга торгует индульгенциями, а если и этого мало – Папа лично отпустит вам грехи.

– Я не знаю, почему решила вас убить, – возможно, считала, что это будет лучшим выходом…

– Договаривайте, сеньора графиня! Считаете, что я злоупотребляю вашим гостеприимством, – так ведь ваш супруг меня не отпускает от себя. Или я много ем за вашим столом? Впредь буду отказываться от угощений.

– Наверное, следовало дать убийцам довести дело до конца… – Катарина зажмурилась, так как мучения терзали ее душу, но тут же открыла глаза, и выражение ее лица стало решительным. – Я бы никогда не простила себе этого! И никакая индульгенция не помогла бы мне! Ты приходишь не только в мой дом, но и в мои сны, думы – днем и ночью, во сне и наяву. Это наваждение мучает меня – а ведь я думала, что все давно закончилось, еще в ту рождественскую ночь, когда я решила прекратить наши отношения. Я не знаю, чем ты привязал меня к себе. В Милане мы были лишь друзьями, ты помогал мне коротать время. Меня даже забавляло, что ты – тот, кого считали суровым воином, кому неподвластны человеческие чувства, угождал моим девичьим прихотям. Я почти забыла тебя, однако ты проник в мои сны, делая со мной… – Тут она перекрестилась и покраснела. – …А затем появился и в моем доме. Я стала холодна с супругом, и он завел в Риме любовницу – мне об этом донесли, но это меня не трогает. Но почему, почему он стал мне безразличен, а ты поработил мою душу, привязав к себе? Попытка устранить тебя с моего жизненного пути была жестом отчаяния, но и ее я не смогла довести до конца…

Томмазо, видя искреннее отчаяние девушки, обуреваемый сам муками любви, подошел к ней и заключил в объятия. Их уста слились в поцелуе.

Вскоре он снял небольшой дом недалеко от палаццо Риарио, и там они стали тайком встречаться. В их отношения была посвящена только Сесилия Леони – кузина Катарины, которую он ошибочно принял за служанку. Катарина поставила одно-единственное условие – больше не появляться в палаццо Риарио, и Томмазо его выполнил. Он старался не видеться с Джироламо, ссылаясь на недомогание, а когда тот все же настоял на встрече, наговорил столько нелепостей и глупостей, что граф только диву дался, как мог ошибиться в нем при знакомстве, и больше в свой палаццо не приглашал.

Для Томмазо наступила самая счастливая пора жизни: он любил, и его любили. И грязный, многоязыкий, переживавший упадок Рим с ветхими зданиями, где лишь отдельными островками выделялись циклопические сооружения славного прошлого – Пантеон, собор Святого Петра, Колизей, крепостные сооружения и базилики, – город, который он ненавидел, на протяжении полутора десятков лет мечтая вернуться в родную Ломбардию, вдруг стал для него родным, близким, так как там жила КАТАРИНА! Однако его насторожили ее слова, что любовь к нему у нее вспыхнула внезапно, без видимых причин, когда они уже расстались. Томмазо вспомнились слова брата Никколо, обещавшего при помощи магической рукописи помочь добиться ее благосклонности, но он гнал эти мысли прочь: «Этого не может быть – Никколо находится в Ломбардии, а мы в Риме!» Все эти мысли затаились глубоко, ожидая своего часа.

И вот сейчас Томмазо находился на аудиенции у Папы Сикста IV. Он предполагал, что его вызвали сюда для получения нового задания, но оказалось, что это не так, и причина вызова к понтифику для него оставалась неизвестной. Фраза «никто не считает, что он грешит сверх или хотя бы в меру дозволенного» его насторожила и прозвучала как сигнал опасности. Никогда и ничего просто так Папа не говорил, каждая фраза имела определенный подтекст. Томмазо похолодел – неужели стало известно о его отношениях с Катариной? В этом случае вряд ли ему удастся покинуть живым и невредимым дворец Папы. Ему было известно, что папский дворец соединен верхней галереей с башней Святого Ангела, считавшейся самой надежной папской крепостью. Ходили слухи, что кроме этой галереи имелся и подземный ход, который вел прямо в глубокие подвалы крепости, служившие тюрьмой. Он вспомнил, как совсем недавно архиепископ каринтийский, Андрей Замометич, которого прислал сам германский император, при общении с Папой проявил неуважение и сразу же оказался в подвалах крепости Святого Ангела – и неизвестно, выйдет ли он оттуда когда-нибудь живым [17]17
  После настоятельных просьб императора архиепископ Андрей Замометич был освобожден в 1481 г.


[Закрыть].

– До меня дошли известия от епископа Павии, Петра, что твой младший брат водит дружбу с чернокнижниками и сам занимается колдовством. – Папа испытующе посмотрел на Томмазо. – Епископ ссылается на распространяющиеся среди паствы слухи, что именно Никколо вызвал чуму, опустошающую сейчас Ломбардию и соседние земли.

– Этого не может быть, святой отец. Я съезжу к Никколо – уверен, это все наговоры! – Томмазо пытался сохранить спокойствие, а в его голове застучало молоточками: «Манускрипт! Проклятый манускрипт!»

– Поезжай, а я уже назначил инквизитором фра Бруно из францисканского монастыря, и вчера он отправился по приглашению епископа Петра в Павию расследовать это дело. Да поможет ему Бог!

Томмазо чуть успокоился: фра Бруно, успешного теолога и неистового поборника веры, он знал, правда, недостаточно близко, но рассчитывал найти у того понимание.

– Перед тем как отправиться в путь, поясни мне, как твой брат, никогда и ни в чем подобном не замешанный, вдруг стал чернокнижником? Не сыграла ли в этом роль твоя поездка в Базель? – Взгляд Папы пронзал Томмазо не хуже клинка. – Или ты оттуда что-то привез и забыл мне отдать?

– Святой отец, мой брат – истинный христианин и верный католик! – Томмазо постарался придать твердости своим словам. – А те, кто на него наговаривает, пусть поберегутся! Из Базеля я ничего не привез, за исключением вшей, подхваченных в местной тюрьме.

– Мне нравится твоя убежденность – иди с Богом! – И Папа отпустил Томмазо, уже не надеявшегося выбраться отсюда невредимым.

На следующее утро была Назначена встреча с Катариной, но теперь надо было срочно ехать в Павию, встретиться с фра Бруно. Томмазо решил через Сесилию передать Катарине известие о своем отъезде в Ломбардию, надеясь, что скоро вернется…

На выходе из дворца его остановил церемониймейстер Агостиньо Патризи и увлек к себе, чтобы похвалиться полученным из Бургундии вином.

– Мирская слава мимолетна и быстро растворяется, как дым от костра. – Агостиньо с довольным видом рассматривал на свет золотистый напиток в бокале. – Только что получено известие о том, что швейцарцы при Нанси в очередной раз одержали победу над герцогом Бургундским Карлом Смелым. Герцог в этой битве погиб. Осталась лишь «magni nominis umbra» [18]18
  Тень великого имени (лат.).


[Закрыть].

Томмазо выпил из вежливости два бокала вина, на вкус показавшегося ему не таким уж хорошим, как его расхваливал Агостиньо, и поспешил домой. Ему не удалось переговорить с Сесилией, не оказавшейся в условленное время на площади Рынок, и он пожалел о зря потраченном времени. Он ощутил недомогание, его стало лихорадить, тошнить, но, несмотря на недуг, он в сопровождении двоих слуг отправился в Павию. Однако уже через два часа болезнь выбила его из седла, и перепуганные слуги отвезли его на постоялый двор. Томмазо становилось все хуже и хуже, усилия местного лекаря ни к чему не привели, и вскоре пришлось звать священника, чтобы тот принял последнюю исповедь и соборовал отходящего в мир иной. Томмазо ди Кавальканти умер в страшных мучениях – все его внутренности сжигал неведомый огонь, и он ожидал смерть, как избавительницу. В последние мгновения в его затуманенном сознании возник образ хохочущего Арджиенто, радостно вопившего: «Рукопись убила тебя, как убила меня, и убьет твоего брата!»

Известие о смерти Томмазо ди Кавальканти не вызвало удивления у церемониймейстера Агостиньо Патризи, поспешившего доложить об этом Папе. Тот немного помолчал и затем поинтересовался:

– А пособница блудницы – какова ее участь?

– Сесилия Леоне вчера вечером недалеко от палаццо подверглась нападению разбойников, изрезавших ее ножами. Графиня Катарина, ее кузина, в безутешном горе – они вместе выросли и очень дружили.

– Пришли ее завтра ко мне – я ее утешу, – жестко произнес Сикст IV. – Граф Риарио ни о чем не догадывается?

– Нет, ваше святейшество. Все это умрет вместе со мной.

– Смотри, Агостиньо, чтобы это не произошло в скором времени из-за твоего языка…

Через полтора месяца из Павии вернулся инквизитор, фра Бруно, привезя пухлые папки дел на десяток еретиков, но пребывая в ужасном настроении. Главный подозреваемый – колдун Никколо ди Кавальканти – избежал допросов инквизиции, скончавшись от моровой язвы до истечения месячного срока, даваемого еретикам и колдунам для добровольного покаяния в своих черных делах. Чернокнижник Бертольдо Муни непостижимым образом сбежал, унеся с собой дьявольский манускрипт, за которым он и покойный Кавальканти, по показаниям слуг, просиживали и днями и ночами. Организованные инквизитором поиски ни к чему не привели.