Текст книги "Дороги (СИ)"

Автор книги: Сергей Панченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Глава 2

Глава 2

Матвей, Александр и Геннадий, без Макарки на этот раз, стояли у края разлома. Вернее, на перешейке между окончанием одного разлома и обрывистым краем другого. Точно такой же перешеек имелся по диагонали на противоположной стороне в пятнадцати километрах на юго-восток. Таким образом, Екатеринославка и Можайкино не оказались внутри затерянного мира, очерченного разломами земной поверхности, но вход и выход отсюда надо было еще поискать. Жители сел посчитали это хорошим знаком. Они боялись банд, которые непременно появятся и станут обирать беззащитных крестьян.

Но разломы таили и неприятные моменты. В пяти километрах от Екатеринославки, строго на север со дна бездонной расщелины доносились пугающие звуки вулканической активности, и временами поднимался едкий черный дым. В некоторые моменты активность становилась такой сильной, что начинала дрожать земля. Скотина в штольне поднимала панику, рвалась с привязи, пытаясь выбежать на улицу. Этого допускать никак не следовало. Одна из женщин не справилась с обезумившей коровой. Напуганное животное выскочило наружу и с ходу влетело в грязевой вулкан. Ее смогли вытащить, но спасти уже не получилось. В тот день было много вареной говядины.

– Трещина растет. – Заметил Матвей. – Я в прошлый раз ставил заметку на краю, ее уже нет. Метров пятьдесят прироста за неделю. Такими темпами через год разлом соединится и у нас останется только один проход во внешний мир.

– Так ты же все равно собрался уходить. – Напомнил Геннадий.

– Я думаю пока, но точно еще не решил. Если Тимоха перестанет скучать по родителям, то можно и остаться. Шансов выжить здесь в тысячу раз больше, чем по дороге. – Матвей бросил в бездну камень.

– Конечно, разделенная семья, где родные не знают о судьбе друг друга, трагедия. Я бы с ума сошел, если бы не знал, что с моей женой и детьми. Думал бы всякую хрень и распалял себя. По совести, надо бы вернуть внука родителям, но по логике, это может не получиться. Как ты и сказал, пришло время принимать тяжелые решения, а мы отвыкли от этого. – Геннадий вздохнул. – Спасибо тебе, Господи, что у меня нет таких проблем.

– Наверное, ты хороший человек, раз тебя не заставляют принимать сложные решения. – Предположил Матвей Леонидович.

– А может, слабый. – Хмыкнул Геннадий. – Ладно, не будем гадать, надо возвращаться. Игнат сказал, что сегодня будем сеять озимую пшеницу. Поздновато, конечно, но я уверен, что зима в этом году задержится.

– Если зима выдастся снежной и теплой, посевы могут выпреть. – Предположил Матвей. – Хотя, если плесени на зерне не будет, то и не выпреет. В общем, делать надо, а как получится, увидим.

– Вот именно, прогнозировать бесполезно, всё впервые происходит. Будем учиться на своих ошибках. – Задумчиво произнес Александр.

За неполный месяц, что прошел со дня того самого землетрясения, многое перевернулось в сознании жителей деревни. Никто уже и не вспоминал про интернет, электричество, автомобили. Сходить пешком в Можайкино и обратно уже не казалось безумной затеей. Обмен шел регулярно, и приходилось не просто идти налегке, но и переть на себе груз. Очевидность преимущества обмена над сокрытием реальных сохранившихся активов стала понятна вскоре. Екатеринославцы сохранили крупный рогатый скот, овец, коз, и зерна годного для посева у них оказалось намного больше, чем у соседей. Рожь, озимая и яровая пшеница, кукуруза и подсолнечник дали неплохую всхожесть. Зерно с очевидными признаками термического воздействия пустили на фураж и сами употребляли в пищу. Не стопило списывать со счетов и припасы Матвея Леонидовича. Каждая семечка из его овощей и фруктов шла в семенной фонд.

Можайкинские, благодаря овощехранилищу, спасли картофель, морковь, лук, свеклу. Каким-то неведомым чутьем они успели вовремя спасти приличное поголовье кур и уток. Половина всех снесенных яиц шла на восстановление популяции. Жителям деревень привыкшим покупать готовых птенцов на птицефабриках пришлось заново вспоминать, как разводить домашнюю птицу. В трудах и заботах дни шли за днями, становясь обыденностью, похожей на жизнь предков тысячу и более лет назад.

Екатеринославка и Можайкино превратились в два центра мира, связанные между собой экономическими, хозяйственными и родственными отношениями. В первом главой с огромным нежеланием со стороны избираемого, был выбран Харинский Игнат. Он совершенно не желал брать на себя ответственность и пытался сбагрить её на Матвея Леонидовича, будто бы тот сторонний человек и будет беспристрастен по отношению к деревенским. Только все знали, что Матвей с внуком готовы в любой подходящий момент уйти. Такого временного руководителя не желал никто. Пытались избрать инженера Александра, но он категорически не согласился и сказал, что уйдет с Матвеем, если на него станут наседать. Пришлось стать главой Игнату без всякого желания, но смирившись, и приняв выбор односельчан, он начал проводить ту политику, которую от него ждали.

Игнат начал координировать людей, определять какие работы необходимо производить сейчас, какие отложить и чем заинтересовать соседнее село, чтобы выгодно обменяться. Он постоянно курсировал между своей деревней и Можайкино. Впрочем, Вера Петровна, глава соседнего села, появлялась в Екатеринославке не реже.

Матвей Леонидович добровольно попал в бригаду из трех человек, которая занималась сбором годного строительного материала, с помощью которого можно было перегородить в штольне жилые уголки. Тачка Марии Алексеевны пригодилась для этих работ как нельзя кстати, перевозя за один прием по полтора центнера груза. Матвей перестал различать один день от другого, помня только натоптанную дорогу между очередными развалинами и дорогой к штольне. Он с сожалением смотрел на собственную обувь, с каждым днем становящуюся все обветшалее.

Ему повезло, на разборе очередного дома Матвей наткнулся на подпол, в котором чудом сохранились кирзовые сапоги, обильно покрытые ваксой с белым налетом, следами перенесенного жара. На белой петельке, пришитой к голенищу с внутренней стороны, стояла печать с датой, указывающей, что они были произведены еще в стародавние советские времена. Наверное, хозяин дома забыл о них. Сапоги пришлись впору.

– Ну, жених на выданье. – Мария Алексеевна сразу заметила на Матвее обновку. – Была бы на тридцать лет моложе, непременно посваталась бы.

– Да уж, конечно, жених. – Усмехнулся Матвей. – Одинокий дед с прицепом.

– Дед – это состояние тела, а не души. Я даже в свои восемьдесят с гаком не чувствую себя старухой. И хорошо, что сейчас не осталось зеркал, это помогает мне жить в иллюзии, что я еще ничего.

– Да вы еще ничего. – Сделал Матвей комплимент.

– Озорник. – Мария Алексеевна погрозила пальцем.

Несмотря на свой возраст, бывшая директор школы сохраняла потрясающий оптимизм, чувство юмора и работоспособность. Женщины даже побаивались ее, потому что она старалась руководить всеми процессами в штольне. Иногда она вела себя с ними, как строгая учительница, которая могла вызвать в школу родителей. Игнату бывшая директриса стала отличным подспорьем, позволяя не отвлекаться на некоторые хозяйственные задачи. Через нее он транслировал свои пожелания, а она воплощала их, наполняя собственное существование привычным смыслом.

– Была директором школы, а теперь я директор штольни. – Шутила она.

Промеж себя ее так и стали звать «директором».

Матвей Леонидович, Александр и Геннадий вернулись в село как раз в момент начала посевной кампании. В полукилометре от села был выбран ровный участок земли, с которого обильные дожди не смыли почву. Сама почва была мертва, поэтому ее за две недели до посева начали оживлять коровьим навозом. Пшеница взошла бы и без этого оживления, но почему-то были сомнения, что во время роста корневая система справилась бы со своей задачей. Жителям Екатеринославки хотелось получить хороший урожай, собрать зерно, солому в достаточном количестве для поддержания поголовья скота.

Александру, как ведущему инженеру, поставили задачу сделать орудие, среднее между плугом и культиватором, нарезающим неглубокие борозды, чтобы его могли утянуть один или два человека. Он со своей задачей справился. Помедитировав над ржавеющим железом с машдвора, Александр переосмыслил роль культиватора. Для этого пришлось выгнуть стойки, на которые крепились режущие лапки, чтобы срезанный пласт почвы отгибался как плугом, но был гораздо мельче. Культиватор пришлось значительно укоротить, оставив всего четыре рабочие лапки. Он опирался на два колеса, оставшихся без резины. Острые края колесного диска служили еще и средством, ограничивающим «метания» культиватора по поверхности.

Человека хватало на один круг в двести метров, затем менялись. Дети шли за следом с ведрами с зерном и аккуратно бросали его в борозды. Другие шли за ними и мотыгами заделывали их. Игнат лично присматривал за работой, чтобы никто не позволял себе халтурить. Каждое пшеничное зернышко было на вес золота. Полуголодные подростки мечтали тайком закинуть горсть зерна в рот, но строгий глава всегда был рядом.

Матвей впрягся в узду после Геннадия, обливающегося потом.

– И это только начало. – Произнес он, выбираясь из-под железной трубки, выполняющей роль упряжи. – На будущий год еще и яровую сеять, и подсолнух и кукурузу, а народу нас больше не станет. Мы же не кошки, не приносим в год по десять штук.

– Ничего, поголодаешь зиму, вперед остальных побежишь на посевную. – Усмехнулся Игнат. – Если пшеница взойдет и переживет зиму, а мы сможем собрать урожай, это будет чудо. Выкормим телят, будем с молоком, выменяем у атаманши курей и будем каждый день омлеты на завтрак есть.

Атаманшей за глаза он называл Веру Петровну, но это не несло в его понимании негативного оттенка. Он уважал ее как руководителя и втайне считал достойнее этой должности, чем себя.

Матвей развернул культиватор на новый круг. Выставил правое колесо по краю свежей борозды, чтобы сохранить равный интервал между ними, опустил лапки в рабочее положение и, упершись новыми «кирзачами» в землю, потянул орудие. Сырая земля легко поддалась его усилиям. Матвей взял приличный старт, но легкость оказалась обманчивой. Ноги скользили по раскисшему суглинку, отбирая дополнительные силы. Через пятьдесят метров он понял, что остаток прогона придется выкладываться. Как только культиватор замер на краю поля, он откинул упряжь в сторону и упал на колени.

– Укатали… лошадку крутые горки. – Произнес он, утирая с лица обильную влагу.

– Это по первой кажется тяжело, а потом привыкаешь и работаешь на автомате. – С еле заметной улыбкой поделился Игнат. – Мысли себе думаешь, а ноги сами идут.

– А тебе уже приходилось таким заниматься? – Удивился Матвей.

– Не таким, конечно, но к примеру, выкопать в одного траншею под дом для канализации лопатой. Если думать про надорвавшуюся поясницу и сорванные мозоли, то много не накопаешь. В деревне всегда было много ручного труда, несмотря на автоматизацию и механизацию. Быстрее сделать самому, чем ждать, когда экскаватор освободится или стогомёт. Мы с отцом сено косили всегда руками, собирали и грузили тоже вручную. Вот это был труд, никому не пожелаешь. Тоже, чтобы не зацикливаться на жаре, на жажде, на усталости мысли думаешь всякие, а тело работает. Своего рода медитация, отключение. Нирваны, правда, ни разу не достиг, но умных мыслей пришло много.

– Ладно, совет принял. Буду думать мысли. – Пообещал Матвей.

Он присел на скамью для отдыха. Ее носили с собой, чтобы не сидеть на грязной земле. Ноги тряслись от перенапряжения, но усталость была приятной. Он смотрел на красиво расчерченную культиватором часть поля и радовался, что жители деревни не впали в уныние, а героически сопротивлялись страшной действительности. При этом они не считали себя героями, работали, как и до катастрофы, только с учетом изменившихся обстоятельств.

Матвей заметил, как дети с ведрами одновременно остановились и стали показывать руками. Он присмотрелся в ту сторону и увидел одинокую фигуру человека, идущую вдоль поля. Согбенная фигура еле передвигалась и в какой-то момент, не дойдя до посевной компании ста шагов, упала. Матвей подхватился и побежал к ней. Его опередили дети, но окрик старшего заставил их остановиться. Матвей оказался возле упавшего человека раньше остальных.

Это был мужчина в рваных обносках, худой, с впалыми глазами, длинной бородой и отросшими грязными космами. Он смотрел, шевелил губами, но сказать ничего не мог. Матвей отстегнул фляжку и протянул к его губам. Мужчина сделал несколько судорожных глотков и громко задышал.

– Спа…спа…бо. – Еле выговорил он, проглотив слог.

– Ты издалека? – Спросил Матвей.

Мужчина кивнул.

– Давно идешь? Месяц?

Незнакомец снова кивнул. Полез в карман лохмотьев правой рукой и вынул календарик с изображением города Сочи. Матвей взял его в руки и посмотрел на обратную сторону. Там были зачеркнуты дни, соответствующие количеству дней, проведенных в дороге. Дата начала пути соответствовала дню, когда случилась катастрофа.

К ним подбежали остальные.

– Кто это? Откуда? А чего он такой тощий и грязный? – Посыпались вопросы.

– Он пешком сюда дошел от самого Черного моря. – Пояснил Матвей и показал календарь. – Его надо накормить.

– У меня сало есть. – Заявил один мужчин, участвующих в посевной.

– Сдурел, он от него сразу скончается. Ему жирное сейчас нельзя. У кого с собой липучка осталась? – Поинтересовался Матвей.

«Липучкой» стали называть кашу из прожаренного зерна, размолотую до состояния крупы, залитую кипятком с небольшим добавлением молока и жира любого вида. Из-за нехватки дров ее не варили. Замоченная субстанция из-за высокого содержания клейковины в зерне в охлажденном состоянии становилась липкой и тягучей.

– У меня есть. – Мальчишка лет десяти снял с плеча самодельную сумку и достал из нее железную миску, прикрытую блюдцем вместо крышки.

Матвей взял ее. Вынул собственную ложку и зачерпнул кашу краешком. Протянул немощному незнакомцу. Тот вытаращился на еду и открыл рот, как птенец, которому родители принесли червячка. Челюсть его тряслась, когда он снимал еду с ложки губами. Он был очень слаб и видимо, близок к тому, чтобы потерять последнюю надежду и умереть. Матвей скормил ему пять ложек и решил, что этого пока достаточно. Не хотел, чтобы человек умер на радостях от заворота кишок.

– Спа… сибо. – Прошептал незнакомец.

– Поправляйся скорее. Интересно послушать, откуда ты пришел и чего видел. – Произнес Матвей. – И как нашел дорогу к нам.

– Его надо отвезти в штольню, пусть бабы им занимаются. – Посоветовал подошедший после круга Геннадий.

– Вот ты и иди за Макаркой и забирай его. – Решил Матвей.

– А ты за меня будешь культиватор таскать?

– Буду. – Ответил Матвей Леонидович. – Только не забудь сказать, что мы его покормили. Наверное, на сегодня ему больше еды давать не стоит, только водички.

Весь остаток дня он не мог думать ни о чем другом, кроме того, что мог рассказать изможденный дорогой человек. Обе деревни с начала катастрофы жили в полной изоляции, абсолютно не зная ничего о том, что происходило по другую сторону огромных разломов. Судя по состоянию путника, ничего хорошего, но тем интереснее был его рассказ.

Мужчина смог заговорить только на третий день и то, с огромными перерывами. Его звали Наилем, он был из Уфы, в которую и собирался добраться пешком. Ему едва исполнилось двадцать семь, но из-за бороды казалось, что ему не меньше сорока. Он поехал на отдых к морю с девушкой, но она погибла во время землетрясения, утонув в воде. Наиль выбрался и даже смог пережит пекло. Оправившись от последствий катастрофы, он отправился в путь.

Вначале Наиль шел с компанией людей, но в какой-то момент они рассорились из-за еды и выгнали его. Вскоре после этого на него напали, но он отбился и стал проявлять больше осторожности, что очень замедлило скорость передвижения. С едой везло редко. В среднем он находил перекусить чего-нибудь раза два в неделю. От плохой воды развился устойчивый понос, отнимающий силы. Вскоре он ослаб настолько, что проходил в день не более одного километра. Поняв, что так он скоро погибнет, Наиль решился на отчаянный шаг, лег на дорогу и стал ждать тех, кто окажет ему помощь.

Повезло не сразу. Люди, бредущие по дороге, мало чем отличались от него самого, нуждались в помощи почти в той же мере. Обходили его, перешагивали, как бездушное препятствие, не обращая внимания. Он уже собрался умирать от бессилия и голода, но тут бог смилостивился, послал ему неравнодушных людей. Они шли двумя семьями и, несмотря на то, что у них были дети, поделились с ним чистой водой, покормили и дали с собой пару горстей сахара, которые он растянул на неделю. Вернувшаяся вера в людей позволила Наилю проявить больше смелости с незнакомцами. Ему снова несколько раз перепало что поесть, а позже он и сам нашел припасы и поделился с другими. А потом начался долгий период невезения.

Наиль свернул не на ту дорогу, где долгое время не повстречалось ни одного человека. Он даже обрадовался этому, проходя мимо вымерших деревень, в которых иногда удавалось найти что-нибудь съестное. А есть он научился что угодно, от крупы, пропитанной сплавившимся пластиком, до грязи в погребах на которой сохранились остатки всплывшего жира. Живот, конечно, протестовал, но силы идти все равно оставались. А потом он уперся в огромный обрыв и шел вдоль него дней десять. Точнее он сказать не мог, так как снова ослаб и с трудом осознавал реальность.

От воспоминаний о пережитом Наиль начинал плакать, поэтому еще щадили, не приставая с расспросами. Можайкинские пошли проверить по его следам, откуда он пришел. Подсознание Наиля провело его по тонкому перешейку между двумя разломами, что было удивительно. Но далее дождь смыл все следы, и понять, какой дорогой он добрался, не представлялось возможным. Жители обеих деревень хотели знать, стоило ли ждать с того направления гостей или нет.

– Ну, что Наилёк, пойдешь дальше в Уфу или нет? – Поинтересовался у него Игнат, когда тот настолько восстановился, что начал самостоятельно выходить из штольни на свежий воздух.

– Примете, останусь, а нет, куда деваться, пойду. – Ответил тот.

– Конечно, примем. Нам любые руки сейчас нужны. Работы непочатый край.

– Спасибо, значит, остаюсь.

В тот день, когда состоялся этот разговор, Матвей находился в штольне. Накануне он подвернул ногу на машдворе, где они разбирали ржавеющую технику. Игнат дал ему три дня на восстановление, определив на легкий труд. Он работал с внуком и другими детьми на очистке зерна от семян сорняков. Жители Екатеринославки пришли к мнению, что семена сорных растений стоит высеять так же, как и пшеницу, чтобы скорее восстановить хоть какое-то природное разнообразие.

– За прополку сорняков в ближайшие десять лет грозит смертная казнь. – Предупредил Игнат.

Помимо сорняков пытались проращивать вишневые косточки, яблочные, грушевые семечки, надеясь через несколько лет получить урожай фруктов. Никто этим никогда не занимался, и поэтому всхожесть оставляла желать лучшего. Но больше всего жителей деревни беспокоили посевы озимой пшеницы. Поле вот уже неделю оставалось черным. Игнат каждое утро ходит проверять, не вылезли ли ростки, и возвращался домой смурной, не увидев ни одного. Атаманша Вера Петровна, которой гарантировали часть урожая, уже приходила дважды, узнать, не взошла ли пшеница, нервируя главу еще больше.

Тимофей покряхтел и потянулся. Засиделся, согнувшись в одном положении, выбирая в слабоосвещенном помещении мелкие семена сорняков. Дремлющий рядом Тузик проснулся и с любопытством посмотрел мальчику в глаза, ждал, что тот соберется погулять или накормить его.

– Устал? – Заботливо поинтересовался Матвей Леонидович у внука.

– Спина устала и глаза. – Тимофей потер веки ладонями.

– И правда, ребята, чего мы сидим в темноте. На улице дождя нет, давайте перенесем наше рабочее место туда. – Предложил Матвей.

Дети с радостью согласились. Вынесли ведра с зерном наружу, постелили кусок ткани посередине и расселись вокруг нее. Тузик, решив, что это какая-то забава, начал носиться от одного ребенка к другому, провоцируя их поучаствовать в его игре.

Матвей размялся, поприседал, слушая хруст коленок. Он услышал и другие звуки и даже успел испугаться, решив, что с суставами совсем плохо. Однако это был Макарка, скачущий по улице. Геннадий гнал его галопом прямо к штольне. Дети вскочили, подумав, что случилась беда. Пастух резко осадил коня и спрыгнул на землю.

– Игнат здесь? – Спросил он.

– Нет. Кажется на машдворе. А что случилось? – Матвей тоже подумал, что произошла неприятность.

– Озимые взошли. Как один, одновременно.

– Фу, дьявол, напугал. Да ладно? – Не поверил Матвей.

– Иди, проверь. Есть, конечно, проплешины, но в целом взошло ровненько, как под гребёнку.

– Хорошая новость. – Обрадовался Матвей. – Надо скорее Игнату доложить, чтобы он Веру Петровну успокоил, пока она не начала от нас свои припасы прятать.

– Я пешком дойду до машдвора. Запалил коня. Дадите ему напиться? – Попросил Геннадий.

– Конечно, сейчас наберу и напою.

Геннадий посмотрел на ведра с зерном.

– Может и пшенички пару жменек найдется? – Решил снаглеть пастух.

– На такое я пойти не могу. Это семенной материал, каждое зерно на вес золота. – Не поддался Матвей.

– Блин, ну ладно, забегу на ток, нагребу откуда-нибудь. – Геннадий похлопал коня по ребристым бокам. – Ладно, пойду.

Макарке явно не хватало питания, потому он быстро уставал. Помимо пшеницы ему требовалась трава, сено или в худшем случае солома, чтобы набить огромный желудок. Взять их было неоткуда, природа погибла. Вся надежда была на следующее лето, но никто точно не знал, какими станут времена года, и стоит ли ждать положительных результатов, основываясь на прошлом опыте.

Скотине было особенно тяжко из-за ограниченного типа питания. Коровы, овцы и козы страдали от недостатка грубых кормов. Алабай Бывалый превратился в собственную тень. Он иногда показывался на улице, но вид у него был, мягко говоря, невеселый. Пес привык к большому количеству мяса, костям и прочим собачьим радостям, но теперь ему выпадала миска «липучки» в день, редко две. Только человек, куры и крысы чувствовали себя относительно привычно и внешне выглядели не сильно страдающими. Несушки оказались самым синергетически выгодным союзом с людьми, одаривая их ежедневно яйцами и получая взамен почти все то же, что и до катастрофы. Впору было ставить памятник курице и яйцу, чтобы отдать дань их заслуге в выживании жителей обеих деревень. В Можайкино успели соорудить целую многоэтажку-инкубатор для высиживания курами яиц, считая эту отрасль наиболее перспективной в ближайшем будущем. В Екатеринославке пока такого поголовья птицы не имелось. Всё, что снесли куры, моментально уходило на питание.

Матвей, прихрамывая, сходил вглубь штольни и набрал ведро воды из собравшегося там озерца. Макарка сразу понял, что это ему и загорцевал в нетерпении. Выпил ведро до дна и долго возил языком по влажному дну, показывая, что не откажется от добавки. Матвей сходил еще раз.

– Мотя, кого вы так обильно поите? – Поинтересовалась директор штольни Мария Алексеевна.

– Макара. – Ответил Матвей. – Геннадий запалил скотину, чтобы поделиться со всеми радостной вестью, что озимые взошли.

– Да вы что? – Воскликнула бывшая директор школы. – Ну, слава богу. А то я, грешным делом, уже начала думать, что умру от голода, а не от старости.

Матвей рассмеялся.

– Вы, Марь Алексеевна, умрете от сдетонировавшего заряда оптимизма. – Пошутил он и направился к выходу.

– Надо девчонок обрадовать. – Директор штольни поспешила в обратную сторону, где работал женский коллектив.

Конь снова выпил ведро досуха, но уже не пытался сделать вид, что ловит последние капли на дне. Помотал гривой и медленно подошел к детям, громко вдыхая запах зерна.

– Иди отсюда. – Тимоха отодвинул Макаркину морду в сторону.

Тузик, решив, что конь перешел личные границы друга, злобно оскалился и зарычал. Макарка всё понял, посмотрел на собачонку добрыми умными глазами и сделал шаг назад.

– Прости меня Господи. – Матвей зачерпнул из ведра горсть зерна и дал его слизать коню с двух ладоней. – Ребята, вы ничего не видели.

Подростки согласно закивали. Макарка сделал вид, что ему дали гораздо больше, чем на самом деле и тщательно пережевывал еду в течение нескольких минут. На свежий воздух вышел Наиль. Ему аккуратно постригли бороду и волосы, переодели и теперь он был похож на просто изможденного человека. Единственно, что сильно отличало его от остальных, это взгляд. В нем остался страх. Наиль смотрел распахнутыми глазами, как человек, увидевший опасность за мгновение до рокового события.

– Привет. – Поздоровался с ним Матвей.

Он давно ждал, когда тот придет в себя достаточно, чтобы поговорить о дороге. Матвей с Тимофеем еще не оставили идею найти его родителей, но совершенно не представляли, каким стал внешний мир. Хотелось получить достоверные данные и принять на их основе правильное решение.

– Привет. – Ответил Наиль. – У вас и лошади выжили? – Удивился он.

– Это все благодаря штольне. Было куда затолкать крупную живность.

– Я даже собаку за всю дорогу ни разу не увидел. – Он кивнул в сторону Тузика. – Тех, что выжили, быстро съели.

Тимофей положил руку на Тузика сверху, как будто хотел защитить его от поедателей собак.

– А мы с внуком не местные, всё думаем, сможем ли мы добраться до Москвы самостоятельно.

Наиль хмыкнул.

– И думать забудьте. У вас здесь рай, а там настоящий ад. Такого как у вас я не видел. Везде голод и смерть. Какие коровы или куры, люди землю едят, если на ней лежала еда. Я сам ел землю в погребах или магазинах, где банки полопались. Не надо никуда идти, ничего не найдете, кроме собственной смерти.

Тимофей и дед переглянулись. Взгляд внука выражал печаль, но в нем появилось понимание, что затея действительно может оказаться слишком опасной.

– А везде одинаковые разрушения? – Поинтересовался Матвей.

– Ну, да, везде эти разломы, булькающие горячие лужи, гейзеры. Я в самом начале встретил семью, как я думаю, все погибли. Вид у них был, как будто их в кипятке сварили. Я сошел с того места и буквально через пару минут из-под земли долбанул фонтан кипятка и пара. А с виду это была обычная трещина, как и тысячи других. Смерть может настигнуть там, где ее не ждешь. И люди, и природа, все хотят тебя убить.

– А что бандитизма много на дорогах? – Матвей до встречи с Наилем считал эту опасность самой значимой.

– Хватает. Особенно пока по трассе шли. Убитых много раз встречал. Хотя мне непонятно, зачем убивать, если тебя никто преследовать не собирается. Ну, отобрал еду, но убивать зачем? – Наиль присел на корточки, как будто устал стоять. – Люди быстро потеряли человеческий облик. Мне кажется, они стали частью плана природы по уничтожению людей.

– Да беззаконие это и ничего другого. – Не согласился Матвей. – Все мы цивилизованные пока над нами висит опасность неотвратимости наказания.

– Не пойму, как вам удалось изолироваться от остальных? Мне сказали, что я первый человек, которого они увидели после катастрофы. – Удивленно поинтересовался Наиль.

– А я не пойму, как ты нашел сюда дорогу? – В свою очередь полюбопытствовал Матвей. – Ты попал в узкий перешеек, к которому не ведет ни одна дорога. Мы тут действительно живем, как в затерянном мире.

– Я не помню. Последняя неделя у меня прошла, как во сне. Я просто шел. Голова уже не работала, только подсознание, как у пьяного. Брел и брел, а потом увидел людей и понял, что всё, добрел и упал. Я думаю, бог вел меня.

– Не иначе. Математически оказаться у нас у тебя не было шансов.

– Чего-то я должен еще сделать в этой жизни. Наверное, сказать вам, чтобы не обнадеживались тем, что вы в изоляции. Надо бы поставить под контроль тот перешеек. Если голодные банды прознают, в каком богатстве вы живете, вам конец.

– Да у нас и оружия нет никакого. Максимум, что можем найти, пару старых двустволок, да с десяток патронов с мелкой дробью. С таким хозяйством не навоюешь.

– Это да. – Согласился Наиль.

– А что, там прям банды?

– Ну, а как их еще назвать? Группы по интересам? Есть-то всем хочется. Соберутся в шайку самые отмороженные и давай шерстить все деревни и городки в округе. Я много раз слышал стрельбу, но везло, что не попадал на разборки. Один раз ночью на меня почти наступили, но не увидели. Я слышал, как гремело оружие у них. А потом они открыли стрельбу. Убили тех, кто ночевал на дороге чуть дальше меня. Я после этого и решил, что с трассы надо уходить.

– Военных не видел?

– Только в районе Краснодара, больше нигде. Они оборудовали два блокпоста, и там было довольно безопасно. Дурак я, что решил идти домой. Думал, раз столько народа на дороге, то это безопасно. А потом, когда дело коснулось еды и защиты, оказалось, все сами по себе. А через неделю от толпы уже остались единицы, а через полмесяца и вообще никого. Кого убили, кто прятались днем по норам, как крысы, кто от плохой еды или болезней умер, кто в трещину провалился в темноте или в кипящую лужу. Дорога – гиблое место. Я – это типичная ошибка выжившего. Наверное, мне надо было оказаться здесь, чтобы отговорить вас от этого мероприятия.

На Матвея пугающие откровения похождений Наиля произвели тяжелое впечатление. Он предполагал, что внешний мир станет жестоким вследствие конкуренции за продукты, но был уверен, что порядка останется больше. Надеялся на отряды самообороны, военных и прочих энтузиастов, готовых объединять людей ради общей безопасности и, переоценил их. Тяжелые времена еще должны были родить тех, кто захотел бы взять на себя ответственность за будущее человечества.