Текст книги "Маньчжурия. 1945"

Автор книги: Сергей Воронин

Соавторы: Даниил Калинин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Товарищ капитан, поступил приказ о вашем новом назначении.

Мне осталось только хмыкнуть:

– Он поступил до того, как моя батарея получила задачу подавить два закопанных в землю панцера, или уже после?

Капитан пропустил мою подковырку мимо ушей, положив на стол завизированный подписью командира полка приказ. И прежде чем я успел с ним ознакомиться, Боев уточнил:

– Вас переводят в часть, направляемую из Германии на Дальний Восток. Предстоит новая война с милитаристической Японией, а там такие опытные командиры «сорокапяток» на вес золота. Поздравляю с назначением.

Я стиснул зубы от ярости, едва удержавшись от того, чтобы не втащить капитану по морде. Как же, поздравляет он! Наверняка ведь сам подсуетился насчет перевода, мудак! Хотя интонации были совершенно нейтральные, издевка в последних словах Боева читалась легко… Словно почуяв мое настроение, командир дивизиона быстро заговорил:

– Это не просто перевод, это перевод с повышением для вас, товарищ капитан. Обещают должность не ниже командира дивизиона! Кроме того, война с Японией сложной не будет, а для «сорокапяток» там целая прорва целей. В конце концов, у японцев нет сильных танков с крепкой броней! Глядишь, успеете обзавестись заслуженными наградами…

Опять издевается, гад. У меня из всех наград только медаль «Партизану Отечественной войны» второй степени. Ну а как? В 1941-м успел побывать только в одном бою под Смоленском – хоть и в жарком бою. Затем ранение, окружение, партизанский отряд… С начальством отряда все было тоже не очень ладно. На наши диверсии немцы отвечали казнями заложников, и, в конце концов, я начал уклоняться от участия в акциях партизан по любому поводу. Но медаль получил заслуженно: когда немецкие егеря вывели батальон карателей на отряд, мое орудие и хорошо натасканный расчет сумели прикрыть отход партизан.

Потом еще много чего было. Фильтрационный лагерь по выходе к своим, понижение в звании. Едва в штрафбат не загремел! Спасло осколочное ранение в последнем бою, оставленное миной «восьмидесяткой»… Новые бои, восстановление в звании, повышение до комбатра. Но на дивизион уже не поставили – клеймо окруженца… Зря только Боев волновался.

Были и представления к наградам, но их неизменно заворачивали. Явно не без участия непосредственного командира! Вот бы прямо сейчас съездить ему по морде! Нельзя. Подсудное дело, и в случае с Боевым не замнут – капитан наверняка поднимет шум.

С другой стороны, может, оно и к лучшему? После войны все домой хотели вернуться – только вот меня мысли о доме откровенно пугали. Ибо нет дома, точно знаю, что нет – сгорел после бомбежки. Семья? Так женой и детьми обзавестись не успел, родители же на письма не отвечают, как и братья… Что ждет дома – неведомо, а так хоть какая-то надежда, что живы родные.

Пусть и наивная надежда.

Может и прав Боев, и мне действительно лучше схлестнуться с японцами? У них до недавней поры танков с противоснарядной броней не было, М-42 такие за километр выбьет без всяких проблем, даже старая 53-К справится! А так будем участвовать в боях в качестве мобильного орудия поддержки пехоты, подавляя огневые точки врага. «Сорокапятка» – это ведь снайперская винтовка на колесах, и в этом качестве воюет всю войну…

– Есть перевод в новую часть!

Глава 5

 
Полнолуния ночь!
Даже птицы не заперли
Двери в гнездах своих.
 

Тие, 1703–1775

Переброска советских войск с запада на восток через всю страну только набирает обороты, но моей группе обеспечили все возможные условия: самолетами, в несколько пересадок, доставили до аэропорта Омска, оттуда спецвагоном до Читы, а уже там пересадили на поезд во Владивосток. Да не просто пересадили, а путешествуем мы словно какие министры! Чистое, представительное купе с мягкими полками, теплый свет абажура, белые накрахмаленные простыни и крепкий чай с лимоном от проводника по первому требованию. А за окном – глухая, дремучая тайга с ее разлапистыми елями, прохладой сосновых боров и быстрыми реками, полными рыбы. Отойдешь от железки метров на сто, и потеряешься, коли непривычен… А на станциях продают местные таежные вкусности: кедровые орехи, вяленую дичь и рыбу.

А уж что творилось, когда проезжали мимо Байкала! Я его впервые увидел – и, видимо, не только я, потому как весь вагон прилип к окнам. Настоящее море, спрятанное в таежных лесах, – берега не видать! Разве что далекие сопки на закате тонут в багровом мареве… Говорят, что вода в этом озере чистейшая, питьевая – на несколько метров в глубину все видно, словно на ладони.

Мы с бойцами заняли четырехместное купе, а соседями едут шишки из штаба. Даже граммофон из предпоследнего купе звучит! Видимо, трофейный. Смотрели товарищи полковники на нас с неодобрением, но лишних вопросов не задавали, понимая, что группа из двух офицеров и сержантов соседствует с ними неспроста.

– Всегда бы так, Вася! Настоящий курорт! – мечтательно протянул Сергей, оккупировавший верхнюю полку. – Не то что в Восточной Пруссии…

Меня аж передернуло.

По замыслу высокого командования, план Восточно-Прусской операции был прост и гениален: прорвать оборону противника ударами 3-го Белорусского фронта на Кенигсбергском и 2-го Белорусского фронта на Мариенбургском направлении и, развивая наступление, отрезать восточно-прусскую группировку немцев от основных районов Германии. Рассечь ее на части и последовательно уничтожить в нескольких котлах!

Но, как обычно, гладко было на бумаге, да забыли про овраги…

Немецкая группа армий «Центр» закопалась в завоеванную тевтонцами землю по шею и готова была лечь костьми за сердце Германии! Ведь Второй рейх был объединен под властью прусского короля, и военная элита что кайзеровской армии Вильгельма, что вермахта состояла именно из прусских юнкеров. Среди озер, болот, рек, каналов и лесных массивов были подготовлены капканы для наших войск. Немцы сделали все возможное, чтобы вписать ландшафт Восточной Пруссии в их оборонительные линии, используя все преимущества местности в инженерной фортификации! Уже на излете войны наши бойцы проложили путь к Берлину сквозь Пруссию – увы, неся далеко не малые потери. Достаточно сказать, что за время боев в Восточной Пруссии личный состав моей группы целиком обновился с учетом погибших, раненых и вновь вернувшихся в строй после ранений…

Факелами пылали наши и немецкие танки и САУ. Лицом к лицу сходились красноармейцы и зольдаты вермахта в яростных рукопашных. Немцам же хорошенько промыли мозги, и за свой дом они бились остервенело, ожидая, в общем-то, вполне справедливой расплаты!

Вообще-то за все то, что они сделали на советской земле, за убитых и изнасилованных жен и матерей, за погибших и казненных карателями детей, за разбомбленные до основания города и мертвые деревни, от которых остались лишь обугленные печи… За расстрельные рвы и ужасы концлагерей – за все это мы имели моральное право оставить после себя безжизненную пустошь на месте Германии! Иногда даже жаль, что советские воины столь непохожи на чудищ из геббельсовской пропаганды… Но, с другой стороны, расправы над мирняком превращают воинов в палачей, быстро разлагающихся и стремительно теряющих боеспособность.

Пусть живут простые немцы – и пусть помнят нашу милость и великодушие. Может быть, это когда-нибудь на что-то и повлияет…

– Да, не дай бог еще раз такое пережить!

– А может, лучше сходим послушаем граммофон? – поспешил перевести тему Леха. Его лучшего друга изрешетило из пулемета во время боев за Кенигсберг. – Только в коридоре. Не особо хочется лезть к полканам на глаза…

– Нет лучшей музыки, чем тишина, друг, – улыбнулся чукча.

– Ну и сидите как сычи, а я пойду.

Медик спрыгнул с верхней полки и скрылся за дверью. А Володя прищурил и так небольшие глаза:

– Думаешь, японцев разобьем легче, чем немцев, командир?

– А как же, – улыбнулся я. – Ты же с нами.

– Да-а-а… – протянул снайпер. – Повезло вам, конечно.

Мы дружно засмеялись.

– Чай, товарищи? – донеслось из-за двери.

– Спасибо, чуть позже, – отсмеявшись, ответил Володя.

– Легче или не легче, разобьем! Нет у нас других вариантов, дружище, – похлопал я товарища по плечу. – Да и можно самураев бить. Спроси вон Серегу.

Связист нехотя отозвался:

– Командир, ну что ты меня вечно спрашиваешь про японцев? Я дрался на Хасане, а там масштаб был… Вначале одна, потом две дивизии с обеих сторон в самые напряженные дни. Хотя поначалу-то вступали в бой отдельными ротами и батальонами… При этом у врага не было ни танков, ни авиации – по крайней мере, японцы ее особо не использовали. Вот год спустя на Халхин-Голе было куда тяжелее! Там развернулось сражение уже полноценных армий со всеми средствами усиления. Конечно, под началом Георгия Константиновича наши дали самураям по зубам, но и крови за то пролили немало…

Сергей сделал короткую паузу, после чего продолжил:

– Когда воины императора Хирохито захватили плоскогорье Баин-Цаган у монголов – наши тогда откровенно зевнули, – отбивать стратегические высоты Жуков бросил Одиннадцатую танковую бригаду, бросил с колес. А заодно монгольский бронедивизион и еще одну, уже нашу мотоброневую бригаду… Атаковали танки и броники без поддержки пехоты, потерявшейся в степи и подоспевшей ко второй половине боя. Понимаете? Там в основном «бэтэшки» были, БТ-5 и БТ-7, про броневики вообще молчу! Представляете, какие потери несли танкисты, и так очумевшие от двухсуточного марша по дикой монгольской жаре, летом? Броня же противопульная на «бэтэшках»! А у самураев хватало противотанковых орудий калибра тридцать семь миллиметров – собственная разработка, не немецкая. Полевые орудия по танкам работали, а там уже серьезный калибр, практически три дюйма. И лицензионные крупповские орудия, и разработанные на основе французской пушки Шнайдера, но с лучшей горизонтальной наводкой. Зенитные орудия опять же, противотанковые ружья – все по танкам! А простые солдаты кидались к бронемашинам с минами на шестах, бутылками с горючкой и даже взрывпакетами. И ведь удавалось им подбить наши «коробочки»… Хотя зачастую сами противотанкисты были обречены.

Сергей горестно вздохнул:

– Половину машин бригада потеряла в тот день! А потери наших и монгольских броневиков даже приблизительно неизвестны. Но главное, Георгий Константинович врага победил, добился стратегического успеха… Обильно заплатив за головотяпство штаба кровью танкистов. Были потом разбирательства – но смысл? Высоту нужно было брать, она господствовала над местностью и давала врагу возможность нанести сильный фланговый удар. И ее нужно было брать как можно скорее, пока японцы успели возвести только полевые укрепления, а не долговременные огневые точки с бетонными капонирами и дотами…

Мы со снайпером замолчали, отчетливо представив, что творилось летом 1939-го на плоскогорье Баин-Цаган. Но спустя некоторое время я решился прервать угрюмую тишину:

– Что же, выходит, японцы еще отчаяннее и страшнее, чем немцы? Еще сложнее с ними будет?!

Радист устало отозвался:

– Не думаю. Немцы все же выучкой брали, отработанным взаимодействием родов войск, лучшим оружием на первых этапах войны, тактикой… Да, японцы стойки в драке, у них развит фанатизм, готовность умереть за императора и столетиями выпестованное презрение к плену. Но выучкой они фрицам сильно уступают, это бесспорно… Хотя японские солдаты неплохо дерутся в штыковой, метко стреляют. Также у них хватает снайперов – у немцев ведь снайперинг был не особо развит в начале Отечественной, а у самураев много крепких стрелков с оптикой. Вот автоматов было мало – в основном только у лучших штурмовых рот. Пулеметы – станковые «гочкисы» по французской лицензии на треноге, вполне себе хорошая машинка. Хотя не особо мобильная, да и обойма к ним всего на тридцать патронов… Зато неплохая оптика. Ручные пулеметы – «Тип 11», сильно устаревший и ненадежный, заряжался в открытый магазин обоймами по пять патронов, его в войсках не шибко уважали. Но более современный «Тип 96» уже вполне ничего, внешне похож на чешскую «зброевку».

– А с танками и самолетами у япошек как?

– С танками и самолетами… На Халхин-Голе воевал легкий танк «Ха-Го» с противопульной броней и легкой пушкой тридцать семь миллиметров, да средний «Оцу», «второй». У него пушка была чуть посильнее, пятьдесят семь миллиметров, так что и осколочный снаряд мощнее. Но броня, даже лобовая, все равно слабая… В принципе, нашим «бэтэшкам» противник соразмерный, только наши танки были быстрее и маневреннее. Конечно, в Союзе сейчас Т-34-76 самый массовый танк, да Т-34-85 в войсках уже хватает, «ИС» обеих моделей предостаточно, «зверобои» опять же. А у самураев все еще «Ха-Го» воюют… Но, понятное дело, нам даже с ним лучше не встречаться.

Сергей взял короткую паузу, после чего продолжил:

– Что касается авиации… У японцев на Халхин-Голе поначалу перевес в небе был, они наших «ястребков» в воздухе крепко громили. Их основной истребитель «накадзима» был одной из лучших разработок тридцатых, он давал опытным пилотам сильное преимущество в воздушных боях. Но, повторюсь, японцы не немцы – пока у них превосходство в воздухе было, активных боевых действий не вели… Не пытались наступать, подобно фрицам, подавляя любую оборону на пути танковых групп массированными ударами бомбардировщиков. А когда самураи опомнились, из Союза в качестве военспецов уже прибыла группа опытных пилотов, повоевавших с японцами в Китае и с немцами в Испании. И они летали уже не на стареньких И-15, а на «ишачках» последних моделей и «чайках», и все воздушное превосходство японцев пошло прахом… Так что, когда Жуков громил Шестую армию самураев, наши бомбардировщики и истребители вовсю штурмовали позиции врага!

– Короче говоря, можно бить японцев?

– Еще как!

– Понятно… Ну что, может, тогда чайку, Сергей?

– Не, командир. Спать… Я спать.

– Понял. Ну тогда и мы потише.

…Сергей Ушаков так и не смог уснуть. Навеянное разговорами о боях с японцами, ему вспоминалось былое, и картины прошлого встали перед глазами, словно наяву.

Вот он, счастливый, что поступил на физико-математический факультет Белорусского университета в Минске. Рубаха расстегнута, туфли новые. Девчонки, улыбаясь, смотрят видному парню вслед.

Отца перевели в Минск на завод главным инженером, так что всей семье из четырех человек пришлось уезжать из родного Воронежа. Благо переезд совпал с выпускным Сергея, так что поступал уже в Белоруссии. Сестренка больше всех была расстроена переездом, но новые куклы в цветастых сарафанах смогли ее успокоить.

Увы, блестящее начало новой жизни вскоре пошло прахом – драка за понравившуюся девушку в университете закончилась отчислением. Проигравший драчун оказался родственником декана… Потом армия – как раз был отменен территориальный принцип формирования воинских частей – ведь национальные части зачастую показывали очень слабую военную подготовку. Так что Сергею пришлось служить не в Белорусской ССР, а на дальневосточной границе… В 40-й стрелковой дивизии имени Серго Орджоникидзе.

Изнурительный курс молодого бойца запомнился тяжелыми физическими нагрузками, что поначалу давалось очень нелегко, упорным обучением штыковому бою и финальными стрельбами перед присягой. А потом:

– Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина рабочей и крестьянской армии…

Остальное как в тумане: наряды по кухне и в казарме, редкие стрельбы и теоретическое изучение гранат, метание макетов. Проводить учебу с боевыми РГД-33 и уж тем более с «лимонками» командиры побаивались из-за высокого риска травматизма. Упор же делался на штыковой бой – «пуля – дура, штык – молодец», как же! Старые, даже ветхие традиции царской армии из РККА тогда еще не ушли, несмотря на стремительно возросшую роль и точность стрелкового оружия.

Уделялось внимание и японской императорской армии. Бойцы тщательно зубрили цвета родов войск, обозначавшихся нашивкой в виде буквы «М» над правым нагрудным карманом. А также звания, не особо-то и похожие на советские, скорее на царские.

– Нам рано или поздно придется вступить в бой с японскими милитаристами! – вещал политрук. – Запоминайте все!

И снова учеба, редкие стрельбы да штыковой бой…

А потом началась война.

Точнее боевые действия у озера Хасан, где японские милитаристы атаковали посты советских пограничников на сопках между рекой Туманной и самим озером. И, несмотря на пройденную после Отечественную войну со всеми ее опасностями, потерями и напряжением, именно свой первый бой старший лейтенант Сергей Ушаков запомнил во всех подробностях.

… – Лихо бьют!

Пулеметчик Паша Воронин прижимал родной ДП-27 к груди, словно ребенка, с опаской поглядывая на высоту, содрогающуюся от мощных артиллерийских ударов. Тогда еще ни он, ни сам Сергей не смогли бы назвать калибр рвущихся наверху боеприпасов, но теперь-то старший лейтенант Ушаков с уверенностью определил их как 75-миллиметровые выстрелы крупповских орудий! А батареи японцы разместили прямо на реке, на островах Туманной.

– Как там хоть погранцы?

Лев Бойков, второй номер пулеметного расчета, такой же рослый и крепкий, как Паша Воронин, с искренним сочувствием смотрел на вершину каменистой сопки, где рвались осколочно-фугасные и шрапнельные гранаты…

Однако артналет был сколь интенсивен, столь и недолог – уже вскоре разрывы на высоте стихли. А следом сверху раздались родные выстрелы трехлинеек и басовитые очереди станкового «максима». Также послышалась частая пальба с южной стороны, а затем до бойцов 3-го батальона 118-го полка 40-й сд, расположившихся у подножия сопки Заозерная, донесся пока еще далекий, но полный яростного исступления крик: «Банзай!».

– Ро-о-о-та-а! К бою!!!

Вечером 30 июля переброшенный к озеру Хасан третий батальон пришлось разделить для поддержки погранцов, обороняющих сопки-соседи – Заозерную и Безымянную. Но если действующие наособицу пограничники подготовили какие-никакие оборонительные позиции – окопы и проволочные заграждения, – то стрелковые части уже не окапывались. Штаб командующего, маршала Блюхера, счел, что оборона на пересеченной болотистой местности нецелесообразна… Это был просчет, который уже на следующий день приведет к локальному поражению советских подразделений на высотах Заозерная и Безымянная и последующему их отходу. Возвращать сопки придется ценой большой крови, выбивая японцев из окопов полного профиля, уже хорошо подготовленных к обороне…

Но все это было на следующие сутки, а вечером 30-го числа рота Сергея Ушакова, тогда еще рядового красноармейца, принялась спешно подниматься по северному склону Заозерной. Бойцы спешили к вершине высоты – туда, где японцы атаковали сильную погранзаставу, поддержанную огнем станкового «максима»…

Японцы бросили в атаку усиленную роту – не менее полутора сотен солдат при поддержке сразу нескольких станковых пулеметов. И хотя в первые мгновения боя длинные очереди «максима» заставили врага залечь, на крупном щитке станкового пулемета тотчас скрестились очереди сразу трех «гочкисов»! Был ранен второй номер, а первый, сержант Фадеев, отпустил гашетку, заметно растерявшись после серии жестких ударов по защитному щитку… Однако уже и сам «максим» пришел в негодность. Пули «гочкисов» продырявили кожух, из которого с шипением потек кипяток…

Станковый пулемет удалось укрыть на время артобстрела, и командир пограничников, старший лейтенант Сидоренко, крепко на него полагался. Все же массивный «максим» хорошо держит кучность и точность боя за счет значительного веса и способен вести плотный огонь длинными очередями за счет водяного охлаждения. А длинные очереди в обороне заставляют противника залечь, сбавить темп атаки… Что же касается моральной устарелости «максима», так ведь японские «гочкисы» тоже воевали под Порт-Артуром!

Но враг сумел сблизиться с окопами пограничников под прикрытием своего артобстрела, следуя к позициям советских воинов буквально за разрывами осколочных снарядов. Самураи успели срезать колючую проволоку и беспрепятственно развернуть треноги своих станкачей, а когда «максим» крепко приложился по атакующей цепи, заставив японцев залечь, вражеские пулеметчики тотчас заткнули расчет Фадеева…

В отряде Сидоренко еще остались ручные пулеметы ДП-27 в количестве двух штук (расчет третьего разметал разрыв трехдюймового фугаса, угодившего прямо в окоп пулеметчиков). Сам же старший лейтенант принялся выбивать врагов из ППД-34 с коробчатым магазином на 25 патронов. Срезав вырвавшегося вперед японца экономной очередью в три патрона, Сидоренко закричал:

– Фролов, выбивай офицеров! Они с мечами в атаку идут!

Штатный снайпер, заслышав крик старлейта, согласно кивнул, припав к четырехкратному прицелу ПЕ родной «мосинки». Он действительно разглядел в японской цепи офицера, поднявшего людей в атаку и сжимающего в руках кривой самурайский меч, больше похожий на саблю. После чего, тщательно прицелившись в живот противника, мягко потянул спуск… Выстрел, знакомый толчок в плечо (опытный стрелок, Фролов очень плотно прижал приклад) – и тяжелораненый японский офицер, размахивающий дедовским мечом для поднятия боевого духа своих воинов, упал на спину, корчась от жгучей боли в животе. Его тотчас подхватили санитары, но свой выстрел сделал и вражеский снайпер…

К японским винтовкам «Арисака» в советских войсках относились довольно пренебрежительно – калибр всего 6,5 миллиметра, мелкашка! Но у этой мелкашки, благодаря меньшей отдаче, весьма хорошая точность боя. И пусть она с трудом достает противника за самыми простыми укрытиями, все же для снайперского огня «Арисака» вполне подходит… Вражеский снайпер попал точно в выбранную им цель – лицо первого номера пулеметного расчета ДП-27. Именно в лица учили бить японских снайперов, невольно ужасая соратников убитых ими врагов страшными ранами павших…

Пограничников неплохо учат стрелковому бою, но когда замолчал уже второй пулемет, неопытные бойцы растерялись, видя, что атакующий враг упрямо рвется вперед, не считаясь с потерями! Свою роль сыграл и беглый огонь вражеского снайпера, успевшего достать еще пару бойцов, и огонь станковых пулеметов…

Между тем самураи сблизились с окопами метров на тридцать пять–сорок, и наиболее опытные, физически развитые японцы принялись метать в траншеи пограничников гранаты. Это были трофейные китайские «Тип 23», копия германской «колотушки», весьма удобные для броска за счет длинной деревянной ручки… Большинство из них не долетело до цели и рвануло за бруствером окопов, оглушая бойцов и внося дополнительную сумятицу. Но некоторые взорвались и в ходах сообщений, ранив осколками человек семь.

Казалось бы, уже ничто не мешает японцам сделать последний рывок, чтобы ворваться в окопы и вступить в яростный рукопашный бой с русскими! Но когда враг уже рванул вперед, на высоту поднялись первые бойцы третьего батальона…

Сергею казалось, что продолжительный подъем и боязнь неизвестности отняли у него последние физические и духовные силы. Товарищи-пулеметчики так и вовсе отстали на скатах сопки! Но когда он увидел цепи японцев, накатывающих на окопы погранцов, и встающих к ним навстречу бойцов погранотряда, усталость ушла. Животный страх разом накатил на Ушакова, щедро плеснуло в кровь адреналином, заставляя дрожать от возбуждения, выбирая между «бей» или «беги»… И Сергей побежал – побежал, чтобы бить, раззявив рот в беззвучном крике, как ему тогда самому казалось. Он не кричал «За Родину», «За Сталина» или даже бравое «Ура!». Он выл на протяжной ноте, как выли все те, кто бежал впереди него или рядом с ним, извергая истошное:

– А-а-а-а-а!!!

Впрочем, этот крик не казался японцам криком отчаяния или трусости. Для них он звучал грозно, обозленно – он стал предвестником смерти, застывшей на граненых штыках русских…

Врага временно заслонили спины погранцов. Впрочем, будучи честным с собой, Ушаков понимал: он бы и не смог выстрелить в те страстные, яростные мгновения штыковой атаки. Тогда ложе винтовки словно слилось с его руками в одно целое, а инстинкты заставляли одурело рваться вперед. Чтобы выстрелить, нужно было полностью овладеть собой, замереть, а лучше и вовсе залечь! Но в первом бою мало кто из бойцов способен собой владеть – уж тем более, когда грозит встречная штыковая… А потому Сергей бежал, молча бежал, сберегая дыхание и уже досланный в казенник патрон.

Он бежал, покуда на него не вылетел японский солдат, перепрыгнувший через ход сообщения в стремлении сразить рослого русского парня…

Японец успел выстрелить, но ему не хватило времени дослать в казенник очередной патрон – азарт боя погнал его вперед на показавшегося вблизи противника! Воин императора Хирохито был неплохо подготовлен. А блики вечернего солнца на длинном ножевом штыке (40 сантиметров!), косо заточенном, словно самурайский меч, ослепили Сергея на краткий миг…

Враг ударил снизу-вверх, целя наточенным до бритвенной остроты клинком в солнечное сплетение красноармейца. Этот удар бывший крестьянин неплохо натренировал на китайских заложниках, не жалея даже годовалых младенцев… Но Ушаков, до автоматизма оттачивавший приемы русского штыкового, уверенно парировал вражеский выпад цевьем винтовки вправо вниз, с силой ударив по стволу «Арисаки». После чего – короткий выпад, как на учениях! И тотчас отдернуть оружие назад, не позволив четырехгранному русскому штыку застрять в теле врага…

Штыковой бой, коему исступленно учили Сергея в армии, и приемы, вбитые в молодого бойца до уровня рефлексов, спасли Ушакова в рукопашной. Включились во время схватки, когда разум бойца был затуманен от шока, страха, возбуждения и выброса адреналина, и сработали сами собой.

За что старшине Тимофееву низкий поклон до пояса!

Японец завалился спиной наземь, с ужасом взирая на окровавленный русский штык, испачканный именно в его крови. Сами собой вспомнились разговоры старых солдат, воевавших с русскими в начале века. Они говорили, что раны от граненых штыков заживают чуть ли не годами, если вообще заживают… Ему было невдомек, что пропоровший брюхо штык вскрыл кишечник, содержимое которого выплеснулось в брюшную полость. Японец еще не понял, что обречен, хотя силы уже стремительно покидали его… Отчего-то вспомнилась замученная китайская девушка – совсем еще молодая, с гибким, стройным телом и небольшой, но изумительно тугой грудью. Ее насиловали всем отделением, так что под конец она потеряла сознание, а после солдату приказали ее добить. Девушку было даже немного жаль, но ослушаться капрала солдат не мыслил, так что он дисциплинированно вонзил штык в живот вздрогнувшей жертвы. Мучимая острой болью, она раскрыла глаза, подарив своему убийце полный муки и отчаяния взгляд…

А теперь солдат императора Хирохито отчего-то вспомнил именно этот взгляд – в последние мгновения своей жизни.

Ударивший вблизи выстрел ожег предплечье, вырвав клок гимнастерки и царапнув кожу. Но набегающий на Сергея японец – товарищ убитого – выстрелил слишком поспешно, на бегу. Да и руки его дрожали от возбуждения и щедро хлынувшего в кровь адреналина… Ушаков шагнул навстречу невысокому, с виду щуплому парню и заученно, стремительно уколол, целя в грудь! Но японец умело парировал длинный выпад красноармейца ложем винтовки… Тогда Сергей, дернув трехлинейку на себя, изловчился поддеть ствол «Арисаки» креплением собственного штыка. Рывок! И более физически развитый, сильный красноармеец обезоружил противника!

Сергей не мог знать, что творили японские каратели в китайских селениях, а потому не имел должной ненависти к выродкам, запятнавшим себя кровью гражданских. Красноармеец пощадил бы противника, если бы тот поднял руки, сдался, но трясущийся от страха и ярости японец схватился за торчащую из-за пояса гранату… В это мгновение он не понимал, что если ему и удастся взорвать «колотушку», то смерть заберет обоих. Не понимал, что пострадают и его товарищи… Нет, солдат императора Хирохито очень хотел убить русского, и вся его жизнь свелась к одной простой цели.

Ушаков не стал рисковать и столь же точным, коротким уколом оборвал жизнь врага, всадив штык ему в «солнышко»…

Ошалевший от боли в раненой руке, от первой пролитой им крови и напряжения ближнего боя, Сергей полностью поддался инстинктам, бросившим его вперед, в самую гущу схватки. Он перепрыгнул через узкую траншею, ринувшись к замершему слева японскому офицеру.

Сухой и жилистый, уже немолодой самурай действовал хладнокровно, опустошая магазин табельного пистолета «Намбу», внешне сильно смахивающего на немецкий парабеллум. Он израсходовал пять из восьми патронов, попав как минимум тремя, и теперь целился в русского лейтенанта, стреляющего в его солдат из пистолета-пулемета ППД… Старший обер-офицер успел почуять опасность и резким движением направил пистолет в сторону набегающего на него русского, но не успел выстрелить! Сжимающие рукоять пальцы ожгло острой болью, и табельное оружие полетело в сторону…

Граненый штык перебил безымянный палец левой руки, повисший на полоске кожи, но в правой японский офицер сжимал армейский меч син-гунто. Традиции владения холодным оружием в семье потомственного самурая были очень сильны, он и сам в значительной степени овладел искусством кэндзюцу. А потому повторный, слишком прямолинейный укол русского с легкостью парировал влево, поддев ствол винтовки ударом снизу вверх! После чего копия древнего самурайского меча тати описала короткую стремительную дугу над головой старшего обер-офицера, перехватившего рукоять клинка обеими руками и рубанувшего наискосок, справа налево, по нисходящей!

Резкий диагональный удар перерубил ключицу отшатнувшегося было Сергея, вспоров грудные мышцы над его сердцем, и скользнул по ребрам наточенным лезвием…

Красноармеец упал на спину, отчаянно крича от боли и страха и с ужасом глядя на японского офицера. А последний каким-то картинным, отточенным движением развернул меч острием вниз для добивающего удара… Но отчаяние придало Ушакову сил! И, уперев приклад трехлинейки в землю, Сергей поспешно направил ее на врага правой рукой, суетливо потянув за спуск.

Выстрел!

Ушаков выстрелил навскидку, но выстрелил в упор, промахнуться было сложно. И сбереженная до поры пуля, досланная в казенник еще на подъеме, ударила оступившегося офицера в живот. Разгоряченный боем самурай отчаянным волевым усилием все же устоял на ногах, желая, пусть и в падении, но добить русского!

Очередь ППД Сидоренко срезала старшего обер-офицера, а заодно и двух японских солдат, бросившихся на помощь командиру роты… Гибель последнего стала переломным моментом боя. Оставшиеся без командиров японцы медленно попятились, теснимые погранцами и красноармейцами третьего батальона, уже поднявшимися на высоту…