Текст книги "Сочинения в 3 томах. Том 3. Хрононавигаторы"

Автор книги: Сергей Снегов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Аркадий перевел взгляд дальше. Справа от Марии стояло незнакомое высокое существо – нечто очень похожее на человека и очень нечеловеческое. Львиной головой и гривой он напоминал Старейшину Старейшин Гуннара Гунну, но был много моложе, не имел таких длинных рук и был лишен хвоста. Он был высок, этот незнакомец, рост гармонировал с величавой осанкой.

Мария встала с колен и сказала величавому незнакомцу:

– Ватута, прикажи положить Аркадия на носилки. Он плох, его надо срочно доставить на «Гермес».

Незнакомец церемонно поклонился настоящим человеческим поклоном и громко ответил на хорошем человеческом языке:

– Будет исполнено, повелительница!

Часть третья
МЕРТВОЕ БЕССМЕРТИЕ
1

Михаил Петер Бах, знаменитый на Земле археолог, академик и знаток населенных и пустынных планет ближнего к Солнцу космоса, человек, испытавший множество опасных приключений и неизменно выходивший сухим из воды, ни минуты не сомневался, выпадая из разваливающегося шара, что гибель и на этот раз не близко. Его выбросило наружу, но не разбило; его непреодолимо тащило куда-то, но тащило мягко; он вполне мог разнести свой череп о любой крупный камень, но его увертывало от камней. Это не случайность, понял он. «Меня похищают», – подумал он и перестал сопротивляться уносящей силе.

И он не удивился, когда вдруг почувствовал, что его тело уже не катится, а летит над почвой. «Подняли антигравитационным полем, хладнокровно думал он, – а зачем подняли? Что-то новое, подождем». Новое предстало в образе такого же шара, из какого его выбросило, но значительно крупней. Шар подлетел вплотную, в нем открылся лаз, из лаза высунулась рука, схватила человека и втянула в шар. Бах упал на пол, с усилием приподнялся. У пульта сидело трое аборигенов, весьма похожих на людей. Лишь у того, кто втянул его, руки были по-дилоньи гибки; у двух других они, более короткие, явно не удлинялись, а хвостов не было ни у одного. И лица у всех были скорей обезьяноподобными, а не собаковидными, как у дилонов; на теле – густая шерсть, губы выпячены. Все трое повернулись к Баху спиной, как только он поднялся с пола, – похоже, он больше их не интересовал. Один что-то сказал другому, тот что-то ответил – они разговаривали звуковой речью, слова были непонятны, но это были слова, а не однообразный визг дилонов, лишь сопровождающий передачу мыслей. Это приободрило Баха, – акустической речью, как она ни сложна, все же легче овладеть, чем телепатированием неизвестно как закодированных мыслей.

Он обратился к аборигенам, стараясь говорить медленно и членораздельно, чтобы они, если и не поймут сразу, то хоть запомнили слова:

– Вы рангуны? Не откажите в любезности сообщить, куда меня волочите? В смысле: для чего похищаете?

Все трое разом обернулись. Один сказал гортанно, как бы не произнося, а выплевывая каждое слово поодиночке:

– Хаврон. Бедла.

– Хаврон. Кадла, – подхватил второй.

Третий закончил:

– Хаврон. Рудла.

И все трое опять повернулись спинами к Баху.

– Понятно. Хавроны, – сказал Бах в спину троим. – Воины рангунов. Не знаю, будет ли приятным наше знакомство, но все же познакомимся. Я человек, Михаил Петер Бах, археолог. Впрочем, вряд ли вы поймете, что такое археолог. Да и вообще сомнительно, чтобы вы хоть словечко мое понимали. Но все же – куда вы меня тащите?

Хавроны, уловив вопросительную интонацию, обернулись.

– Хаврон. Бедла, – выплюнул первый.

– Хаврон. Кадла, – дополнил второй.

– Хаврон. Рудла, – закончил третий.

Бах помолчал. Долго молчать он не мог. Его распирало от мыслей и чувств. В далеких походах он привык общаться со словоохотливым и умным собеседником – самим собой. Он заговорил вслух:

– Итак, хавроны. Дилоны ненавидят хавронов (все они обезьянолики или только эти три молодца?) пожалуй, больше, чем рангунов. Это-то, впрочем, объяснимо. Слуга врага всегда отвратительней самого врага. И тащат меня эти слуги, естественно, не по своей прихоти, а по велению господина. Возможно, по приказу Верховного Злодея рангунов, как его назвал Старейшина Старейшин, тот милый старец, который сейчас трудит свою высокомудрую голову над мучительной загадкой, сколько ангелов можно разместить на острие иголки. Как его зовут, Верховного Злодея? Да, вспомнил – Ватута!

Трое хавронов поспешно вскочили, услышав громко произнесенное имя, разом обернулись, разом склонили мохнатые головы.

– Хаврон. Бедла, – почтительно сказал первый.

– Хаврон. Кадла, – угодливо добавил второй.

– Хаврон. Рудла, – торжественно завершил третий.

– Заткнитесь, лохматые! – раздраженно попросил Бах. – Мне ваши церемонные самопредставления надоели. Одно важно: кому и зачем я нужен, а этого вы не скажете, даже если бы знали, а наверно, и не знаете. Поэтому помолчим. Сидите ко мне спинами. Спины у вас еще невыразительней лиц. Один древний писатель по выражению спин определял характер людей точней, чем по их лицам. Вы его не читали, естественно. Интересно, умеют ли в вашей стране читать? У дилонов, считающих себя воплотителями Высшего Разума, книг нет, но разум есть, хотя, по-моему, не высший. Впрочем, это мое частное мнение. Поэтому и о дилонах помолчим. В вашем летательном снаряде все стены изнутри прозрачны, это хорошо. Конечно, взирать на ваши светила: и томную Голубую, и разъяренную Белую – равно нерадостно, зато можно полюбоваться планетой. Хорошая планета Дилона, одно плохо – враждуете, воюете, а зачем? Причины войны позабыли – значит, и прекратить войну не можете, ибо без устранения позабытых причин… В общем, неважная ситуация, лохматые. Вы не находите?

Хавроны уловили не только вопросительную интонацию, но и некоторое сокрушение в голосе Баха. Все трое согласно обернулись.

– Хаврон. Бедла, – печально сказал один.

– Хаврон. Кадла, – грустно добавил второй.

– Хаврон. Рудла, – скорбно вымолвил третий.

2

Шар делал круг над столицей дилонов. На охранной башне – они пролетали вблизи – ярко вспыхнула верхушка, донесся грохот взрыва. Шар уклонился от удара резонансных орудий, отделавшись лишь кратковременной вибрацией, сделал круг и воротился к той же башне, чтобы ловко сманеврировать при новом ударе. Полет походил на игру, но игру опасную. Бах помнил, как вспыхнул и превратился в раскаленную пыль аэроразведчик с «Гермеса», – и не хотел такой же участи для себя. Надо было сказать об этом хавронам, но ведь они в ответ только обернутся и сообщат, кто они. И тут Бах сообразил, почему они неустанно рекомендуются, – он обращался сразу ко всем, никого не называя особо.

– Бедла! – сказал он громко. Обернулся один Бедла, двое других деловито выворачивали шар на третью петлю вокруг башни. – Бедла, мне не нравится ваша игра с башнями. Во всяком случае, пока я в шаре. Ты не знаешь моего языка, но уверен, что ты меня понял.

Бедла махнул лохмами, изобразил подобие улыбки и так же гортанно, как свое имя, выплюнул одно слово, зато настоящее человеческое слово.

– Понял! – И, помолчав и вторично обернувшись, добавил так же гортанно, скорее звериным рыком, чем речью: – Улетаю.

Шар отвернул от башни и унесся за город. Вскоре он пролетел над местом, где произвели резонансное нападение на авиетки «Гермеса» и шары дилонов. Внизу лежали остатки одного из шаров, но авиетки не было. «Гермес» пригрунтовывался где-то неподалеку, с высоты открывался большой обзор, но корабля и следов не было.

Бах тихонько – чтобы не привлекать внимания хавронов – беседовал с собой:

– Четыре возможности. Первая: погиб. Чушь! «Гермес» может в ответ на нападение разнести все боевые установки на планете, но погибнуть? Исключено! Вторая: улетел. И обсуждать не буду – вздор! Товарищей не оставляют. Третья: заэкранирован. Возможно, но сомнительно. Кнудсен будет нас вызволять, а не экранироваться. Последняя: сменил место стоянки. Зачем? Не знаю, может быть, толковому Различнику под силу авторазмышлением обнаружить место новой стоянки, но мне – нет. И все же «Гермес» где-то в другом месте!

Шар увеличивал скорость. Внизу проплывала странная планета: безмерные леса, прерываемые остриями скал. Где-то на другой стороне ее разместилась гористая страна рангунов; горы виделись издалека, но Рангунии все не было. На вершинах гор что-то посверкивало – жгучее сияние Гаруны Белой мешало разглядеть детали. Вероятно, резонансные батареи, думал Бах. Батареи его не интересовали, эта техника была ближе Кнудсену и Аркадию. Он поглядывал на хавронов. Согнутые спины трех похитителей свидетельствовали о сосредоточенности. «Нахмуренные спины», – думал Бах. Он любил выразительные словечки, они улучшали настроение при неудачах. Нахмуренные спины, угрюмые затылки, невеселые локти рук – или лап? – варьировал Бах описание пилотов шара.

Потом показалось населенное место, разорвавшее лес, – равнина, утыканная зданиями и сооружениями, похожими на промышленные. А вокруг на все стороны простирались бесконечные леса, уходившие за далекий горизонт.

Шар стал снижаться. Бах увидел толпу на крохотной площадке. Шар опустился, в стене распахнулся лаз. Бедла показал мохнатой рукой на выход. Бах вышел и остановился, оглушенный. От города несся такой грохот, что заложило уши. Из шара вылезли трое хавронов. Бедла лапой подтолкнул Баха к стоявшей поодаль толпе встречающих. Толпа складывалась из таких же хвостатых собаколиких дилонов, каких Бах встречал в Дилонии, даже хавронов не было, кроме троих пилотов шара. «Где же чертовы рангуны?»– с удивлением спросил себя Бах, но не стал придумывать ответа. Бедла подталкивал, надо было идти.

Толпа раздвинулась, вперед выступили три фигуры. Бах понял – рангуны! Эти трое не были похожи ни на дилонов, ни на хавронов – в их облике было много человеческого, но и нечеловеческого хватало:, две ноги, две руки, два глаза, два уха, мощная шевелюра, зато голова скорей львиная да и бочкообразное туловище сразу выдавало нечеловечность. Баху показалось издали, что приближаются три вертикальные цистерны с руками и ногами и пышноволосой головой. В рисунках одного детского художника он видел много таких бочкообразных фигур – эти трое сходили за спрыгнувших с тех красочных страниц.

Рангуны встали в ряд перед Бахом: правый самый высокий, средний пониже, третий самый низенький и очень юный.

Правый выдвинулся на шаг вперед и сообщил на неплохом человеческом языке, только со скрипом в голосе – будто одна сухая доска терлась о другую:

– Бессмертный номер двадцать девять. Кагула.

Выступил средний, в его голосе звучал металл:

– Бессмертный номер сорок четыре. Варана.

Юный рангун прозвенел тонким голоском:

– Бессмертный номер одиннадцать. Казана.

Бах постарался не показать, что его поразило и человекоподобие рангунов, и что они, не зная до него ни одного человека, все же знают человеческий язык. Он вежливо отрекомендовался:

– Михаил Петер Бах, археолог, хронавт.

– Знаем, – благожелательно сказал Кагула, Бессмертный No 29. Путешественники по искривленному времени, хронолет «Гермес», родина планета Земля, другой поток времени. Верно?

– Верно. Откуда вы все это узнали?

– От вас. Вы о себе рассказали дилонам, все рассказали… Мы знаем все, что делается у дилонов, что делается… Они отлично раскодировали ваш язык, они это могут, но говорить по-вашему неспособны. Для нас это просто, для нас…

Кагула по-человечески наслаждался удивлением Баха. Он еще добавил, что рангуны могли похитить людей и раньше, но решили дать дилонам досконально изучить пришельцев, а потом изымать их.

– Похищен я один? А мои товарищи?

Рангун любезно разъяснил:

– Пока один. Твои товарищи, некто Аркадий и некто Асмодей Киборг или Киборг Асмодей, его точное имя пока не установлено, попали в хроноворот, попали… Мы велели найти и вызволить их. Будь покоен, они не минуют плена, они не минуют…

– А наш корабль?

Рангун нахмурился.

– Исчез. Но мы его разыщем. Иди рядом со мной. Нас ждут в городе, все нас ждут… Это близко.

Впереди шли три хаврона – Бедла, Кадла и Рудла, потом Бессмертный No 29 и Бах, а замыкали церемонное шествие – уже беспорядочной толпой дилоны, составлявшие, сообразил Бах, свиту Бессмертных.

Город рангунов походил скорей на промышленный поселок и грохотал, как древний котельный цех на Земле. В городе имелись и здания, и улица, но все окутывала пыль, в пылевом тумане посверкивали искры. Бах, скинувший было шлем астроскафандра, пожалел, что поторопился открыть голову. Можно было натянуть шлем снова, но трое Бессмертных шли с непокрытыми головами. Бах ограничился тем, что натужно закашлялся.

– Много пылят в вашем городе, – сказал Бах Бессмертному No 29.

– Стараются! Вот этот дом, – Кагула показал на облако пыли, в нем что-то смутно темнело, – должны были разрушить только завтра, а начали разрушать вчера, начали… А это прекрасное здание, – он показал на другое облако пыли, в нем еще меньше можно было что-либо разглядеть, – должны были завершить только через неделю, но строители передадут разрушителям для уничтожения совершенно готовое здание на четыре дня раньше срока, раньше передадут… Великолепная работа, не правда ли?

– Не понял. Разрешите, я повторю: строители завершают сооружение прекрасного здания, чтобы без промедления передать его разрушителям на слом?!.

– Правильно. Ведь нельзя разрушить то, что еще не построено, ведь нельзя…

– Да, уничтожить можно лишь то, что предварительно создано.

– Рад, что понимаешь это. Мы уверены, что найдем с людьми общий язык быстрей, чем глубокомысленные глупцы дилоны, которых вы почему-то предпочли, вы предпочли. Мы сразу поняли: пришельцы – существа такого же разума, как и мы, такого же… Это облегчит взаимопонимание.

– В порядке взаимопонимания… – Бах закашлялся от удушливой пыли. Ты сказал, что нас ждут. А где? В одном из тех прекрасных зданий, которые немедленно идут на слом, едва их построят?

– Нет, мы идем в пещеру. Иногда и наши боевые операторы могут переусердствовать, иногда и дилоны-Опровергатели возмутительно плохо сдерживаются… Бессмертный No 3, великий Ватута, не любит, чтобы при важных обсуждениях валилась крыша или судорога сводила пол… В глубоких пещерах такие неудобства исключены, такие неудобства…

– Вы меня ведете к Ватуте?

– К Великому Ватуте, так точней. К Великому!

– А зачем?

– Как зачем? Надо дружески обсудить, какой тебя удостоить казни, какой удостоить. Где это торжественней совершить, как не на синклите Бессмертных под председательством самого Ватуты.

Бах споткнулся на ровном месте.

– Удостоить казни, ты сказал? А зачем меня казнить?

– Казнь – лучшее, что можно предложить тебе.

– Я не считаю ваше решение наилучшим. Тем более, в порядке взаимопонимания… Буду протестовать!

– Непременно протестуй! Протест удостоенного казни входит в ритуал, входит… Если бы казнимые не протестовали, их было бы неинтересно казнить. Дружески информирую тебя, что после того, как ты объявишь Бессмертным свой протест, который они, естественно, отклонят, ты сможешь выбрать самую приятную для тебя форму перехода в небытие, сможешь выбрать…

– И с самой приятной формой перехода в небытие не примирюсь, – твердо сказал Бах.

3

Ошеломленный дружеским сообщением Кагулы, Бах все же сохранил наблюдательность. Он не раз в беспокойной жизни исследователя незнакомых планет попадал в отчаянные положения – и никогда не впадал в отчаяние. Минуту-другую он присматривался, нельзя ли сбежать из-под конвоя. Сбежать, наверно, не так уж трудно – рванул в ближайшее облако пыли: в удушливом полусумраке теряются целые здания, кто его там быстро отыщет? Быстро не отыщут, но отыщут непременно! Бегство – не выход, надо придумывать другой. И тут он вспомнил простодушный ответ рангуна на свой возмущенный вопрос. «А что еще с тобой делать?»– сказал рангун. Здесь выход – надо самому придумать, что с ним делать. Он должен стать нужен для еще чего-то, кроме казни. Вон сколько у них дилонов, а ведь это их враги, а он никому не враг – ни дилонам, ни рангунам. Местные дилоны им чем-то полезны. Хорошо, он станет полезным проклятым бессмертникам!

Пока эти мысли торопливо проносились в голове Баха, он продолжал набираться впечатлений. Бах любил ощущать себя не только исследователем, но и уличным зевакой. И хоть грохот из облаков пыли мешал что-либо отчетливо слышать, а пыль не давала что-либо отчетливо рассмотреть, Бах быстро установил, что рабочие на стройке и разрушении чаще всего дилоны, но попадаются и хавроны, а переноска тяжестей совершается так: груз иногда и громоздкий, и по виду тяжелый – сам плывет над поверхностью, а рабочий только подталкивает его ногой или поворачивает рукой. И еще Бах разглядел, что главные инструменты – резонаторы, небольшие аппараты, которые все здесь носят с собой: резонаторами, при слабой вибрации, утрамбовывают и закрепляют, резонаторами же, давая большую нагрузку, сваливают и разрушают. Грохот и пыль, терзавшие уши и горло, свидетельствовали, что резонаторы работают исправно и эффективно.

– Интересный у вас способ переноса тяжестей, – заметил Бах Бессмертному No 29.

– Очень простой, – любезно откликнулся Кагула. – Я рад, что ты это заметил, я рад.

– Не мог бы ты меня проинформировать обстоятельней о вашем быте и труде, – осторожно продолжал Бах, не зная, как относятся рангуны к чрезмерному любопытству.

Рангуны, в отличие от дилонов, видимо, не считали зазорным задавать вопросы и требовать ответа. С охотой, граничащей с энтузиазмом, Кагула разъяснил, что их общество совершенно, ибо гармонично. А вот общество дилонов уродливо, у них отсутствует гармония, они страдают от несинхронности своего физического времени и, стало быть, смертны. И так углубляются в саморазмышления по любому поводу, что забывают о реальностях бытия. Они…

В этом месте Бах счел возможным прервать Бессмертного No 29:

– Я спрашивал тебя не о дилонах, а о цели вашего строительства и разрушения, ибо мне показалось, вы не различаете эти понятия и строить у вас то же, что разрушать.

Кагула, однако, считал, что отвечает именно на заданный вопрос. Итак, дилоны. Дилоны знают, но не умеют. Дилоны способны многое постигнуть продолжительным размышлением, но не в состоянии реально использовать знания. Им раздумывание важней применения. Зато рангуны знают и умеют. Кое-что и меньше знают, но зато больше умеют. Уловил ли пришелец Михаил Петер Бах, чем разнятся рангуны от своих вечных противников?

– Очень интересно, – неопределенно прокомментировал Бах.

Рангун с тем же воодушевлением продолжал. До вибрации и резонанса додумались дилоны. Их Конструкторы установили, что при помощи резонанса можно разрушить любой предмет, любую конструкцию, живую и мертвую. Их Опровергатели доказали, что тот же резонанс способен и созидать, превращая конгломераты частиц в прочные предметы. Ну и что? Что сделали значительного дилоны из своего великого открытия? Да ничего! Зато рангуны сумели все свое строительство, все свои разрушения базировать на резонансе. Наши аппараты превращают самые прочные конструкции в осколки при помощи вибраций. Потом из этих же осколков и пыли, теми же аппаратами воссоздаются прежние величественные строения. Разве это не великолепно?

– Как ваши резонансные орудия превращают в прах летательные шары дилонов и наши авиетки, я испытал на себе, – заметил Бах.

Вот именно – испытал на себе! Это же восхитительно – испытать на себе действие мощного резонатора! Чтобы все клетки в теле тряслись и стонали! Чтобы и вопль, исторгаемый из груди, распадался на тысячи разобщенных звуков, чтобы и в вопле звучала все та же непреодолимая вибрация. Все основано на резонансе! Мы резонируем даже мыслями, ибо мысли одни у всех, они – всеобщий резонанс от главного резонатора: он и создает ту пленительную, ту захватывающую, ту таинственную вибрацию в голове, которая называется мыслью и которая немедленно резонирует во всех головах. Все Бессмертные сообща вибрируют одними и теми же мыслями. А у людей имеются всеобщие идеи, творимые могучим резонансом?

– Всеобщие идеи у нас есть, например, хорошие идеи добра, справедливости, дружбы, любви, совершенствования, да и много других. Но они создаются не вибрацией какого-то резонатора, а всей нашей жизнью воспитанием, чтением, бытом…

– Несовершенный способ, – установил Кагула. – Вы могли бы у нас поучиться, у нас… Жалко, что из-за казни ты не успеешь перенять наши успехи.

– Ради этого можно бы и повременить с казнью, как по-твоему?

– Это решит ассамблея Бессмертных, это решит.

– Но ты мог подсказать бы… С одним поговорить, с другим…

– Какое это имеет значение? – удивился Кагула. – Идея сохранить тебе жизнь должна одновременно прорезонировать во всех головах.

– Тогда провибрируй во все головы мысль, что мне надо непременно сохранить жизнь.

– А если Ватута провибрирует мысль о твоей казни? Его вибрация так сильна! Ее резонанс забьет любую мою вибрацию, забьет…

Процессия миновала два дома – один строился, другой разрушался. Густой пылью одинаково несло от обоих, грохота каждый производил столько, что Бах невольно ускорил шаг. Кагула придержал его рукой.

– Полюбуйся, пришелец! Сколько энергии! Уверен, что у вас и похожего нет.

– Почему же? – возразил археолог. – И на Земле иногда совершаются подобные операции. Их называют переливанием из пустого в порожнее.

– Звучит неплохо – переливание из пустого в порожнее! – одобрил Бессмертный No 29. – Но согласись: создавать, чтобы разрушать, – еще сильней! Выразительнейшая формула. Самодумы дилоны, определенные на нашу службу, установили, что эта формула прорезонирует на всю Вселенную.

– Старайтесь, старайтесь! – хмуро ответил Бах.

Пока Бах разговаривал с Кагулой, двое других Бессмертных молчали, и, как показалось Баху, не просто молчали, а почтительно. Наверно, и у рангунов табель о рангах – как у дилонов, думал академик. Тогда решают не сообща, а высшие в иерархии. Кагула сказал о Ватуте, что тот командует, а остальные вибрируют под него, то есть ответно резонируют… в общем, покорствуют.

Поселок конвой прошел быстро. За поселком высилась гора – безлесная и островершинная. В горе зияло отверстие. У отверстия сторожили два рослых хаврона: голова Баха была ниже их плеч. Наружное отверстие начинало собой туннель – обычные самосветящиеся стены, уклоны и повороты. И на Земле, и на других планетах Бах повидал множество пещер – естественных и искусственных, обитаемых и безжизненных, грандиозных и крохотных. Эта была из средних – не брала ни красотой минералов, ни обширностью пустот. В этом логове рангунов не придется ничему удивляться, кроме них самих, – невесело думал Бах.

Но когда его ввели в обширную пустоту, он удивился. Удивительное предстало в форме ярко светящегося пятна на потолке. Какое-то естественное вкрапление в массивный камень разбрасывало вокруг столь яркие лучи, что освещение в пещере ненамного уступало дневному свету. Бах быстро прикинул природу светящегося пятна. Конечно, какая-то смесь радиоактивного минерала с минералом, способным выбрасывать фотоны при облучении нейтронами и протонами. Модель естественной ядерной бомбы, только тлеющего, а не взрывного типа. Но ведь этот естественный светореактор не только дарует сияние, но и губит своим излучением! Неужели радиоактивность не действует на рангунов и их прислужников?

Все пространство освещенной естественным фонарем пещеры заполняли рангуны. Один направился к Баху – он был на голову выше всех. Короткие руки едва доставали до бедер, зато ноги были длинные и массивные. А на массивных ногах покоилось цилиндрическое туловище, и грудь не выпирала бочкой, как у других. Уродлив, но величественным уродством, оценил его Бах. И ближе к человекообразию, чем остальные рангуны, не говоря уже о хавронах и дилонах.

Величавый рангун неторопливо проговорил на хорошем человеческом языке – скрип в голосе был слабей, чем у Кагулы:

– Бессмертный No 3. Ватута. Дилоны зовут меня Верховным Злодеем. Горжусь этим званием. Дилоны чтут меня.

– Ваш гость. Человек, археолог, хронавт и академик Михаил Петер Бах, – отрекомендовался Бах. – Друзья обычно зовут меня Миша Бах.

– Пленник, а не гость, – ласково поправил Ватута. – Пленник.

– Гость, – повторил Бах. – Пленные – профессиональный продукт войны. А мы с вами не воюем, брать нас в плен вы не можете.

– Но мы взяли тебя в плен. Ты этого не будешь отрицать?

– Буду. Вы пригласили меня в гости, только выбрали для приглашения не самый лучший способ.

– Ты гость дилонов, ты друг наших врагов. Мы взяли тебя в плен как врага. И против этого будешь возражать?

Бах быстро заметил, что Бессмертному No 3, с гордостью носившему титул Верховного Злодея, по душе их спор. Он улыбался, глаза лучезарно сияли, слова – отнюдь не дружественные – произносились весьма дружелюбно. На этом можно было сыграть.

– У меня тысяча возражений против плена и все – убедительные! Но прежде хотел бы спросить тебя… как величать столь высокую особу. Не Верховным же Злодеем?

– Можно и Верховным Злодеем, это правдиво и величественно. Можно и Ватутой. Каждое наименование рисует мою исключительность. Ибо у рангунов только один Верховный Злодей и только один Ватута.

– Понял. Именовать тебя просто Бессмертным No 3 не годится, ибо у вас Бессмертных, наверно, много.

– Годится и наименование Бессмертный No 3, но оно, кроме номера, мало выражает мою особость – Бессмертных сейчас девяносто восемь. О чем же ты хотел спросить меня? Об ожидающей тебя казни?

– И об этом. Люди в древности казнили только больших преступников за очень большие провины. Но я перед вами не провинился. Почему бы вам не перенять благородные обычаи древних людей?

Ватута заулыбался еще шире и благодушней.

– Мне не нравятся ваши порядки, человек. Ты назвал их благородными? Это звучит нехорошо. Кто из Бессмертных согласится все бессмертие пребывать в благородстве? Таких глупцов не найти.

– И все-таки – почему меня надо казнить?

– А почему бы не казнить? И то и другое возможно. Из двух равнозначащих возможностей я выбираю ту, что приятней. Приятней видеть твою казнь, чем постоянно видеть тебя. Казнь врага – радостное зрелище, а какая радость в любовании твоей тщедушной фигурой?

– Я могу быть вам полезен, Ватута.

– Не смеши! Смертному надо искать пользы, чтобы удлинить свое кратковременное существование. А какая польза искать пользы Бессмертному? Можешь ли ты удлинить мое существование? Оно и так безгранично. К чему же твои услуги, тем более, что ты и сам не знаешь, на какую услугу способен. Бессмертные ненавидят полезное. Ты заметил, что мы одновременно строим и разрушаем построенное?

– Заметил.

– И сказал при этом, что на вашей далекой родине подобные действия называют переливанием из пустого в порожнее. Мой министр Прогнозов и Ведовства, дилон Кун Канна, в своей стране некогда величайший из Конструкторов Различий, додумался глубоким саморазмышлением, что переливание из пустого в порожнее равнозначно творению бесполезного и ненужного. Вот единственная операция, роднящая людей и рангунов: с энтузиазмом переливать из пустого в порожнее! Именно с энтузиазмом, ибо без энтузиазма такие совершенные операции не совершить! Вы расцвечиваете редкими случаями бесполезности свое скудное существование, оно немыслимо без непрерывно творимой пользы. Вы все делаете по необходимости. А мы, не нуждающиеся ни в чем, заполняем свое бессмертие одним бесполезным. И чем выше степень красивой бесполезности, чем горячей градус великолепной ненужности, тем привлекательней. Вот если бы ты сказал: могу сделать нечто такое, что никогда, нигде, никоим образом и ни для какой цели не сможет вами быть использовано, еще можно было бы сохранить тебе жизнь. Но разве ты, раб полезного, мог бы сотворить что-либо прекрасное и абсолютно ненужное?

– Могу, – хладнокровно объявил Бах.

Пока Ватута разглагольствовал, Бах увидел путь к спасению. В студенческие годы Бах среди друзей прославился как острослов и софист. Создатель хронистики, науки о трансформации физического времени, Чарльз Гриценко, тоже артист в переиначивании понятий, с уважением говорил о молодом ученом: «Миша Бах способен убедительно доказать, что «да» это «нет», а после – еще убедительней, – что «нет» это «да». И сообразив, как воздействовать на Верховного Злодея, Бах быстро переориентировался. Но, уже уверенный в успехе, он позволил себе раньше поиздеваться над Ватутой, а уж потом увлечь его абсолютной бесполезностью задуманного плана.

– Мой отец был из немцев, – начал он, – а мать гречанка. Теперь все народы на Земле сильно перемешались, но в древности немцы и греки существовали особо. И каждый народ отличался от другого. Считаю, что от отца-немца я унаследовал трудолюбие, глубину мысли и основательность, а от матери-гречанки – любовь все оспаривать и неверие в незыблемость истин.

– В самовосхвалении тебе не отказать, – одобрил Ватута.

– И, в порядке побочного замечания, – продолжал Бах, игнорируя реплику Ватуты, – я сейчас докажу, что, казнив меня, ты совершишь полезный для себя поступок. – Бах почувствовал удовольствие, увидев, что Ватута удивился. – Ведь, оставив меня в живых, ты обязан заботиться обо мне, кормить, искать мне дело без переливания из пустого в порожнее – я не из мастеров такого искусства. Тысяча хлопот! А казнив, избавляешься от всех хлопот, то есть совершаешь нечто полезное для себя. Ты не смеешь умертвить меня, поскольку такой поступок тебе полезен и, стало быть, противоречит сущности вашего абсолютно бесполезного бессмертия.

– Интересно, я подумаю, – с уважением промолвил Ватута. – Но ты хотел предложить что-то, а не только оспорить твою казнь.

– Именно предложить. Слушай, Ватута.

И Бах сообщил, что за свою не такую уж короткую жизнь он совершил немало путешествий по ближнему к их Солнцу космосу, прежде чем записался в хронавты. На сотнях планет он узнал столько событий, форм жизни, катастроф и расцветов, что одно перечисление открытий заняло бы месяцы местного времени. И главным из его открытий была недавняя по их земному времени находка в Северной Скандинавии – есть такая мало обитаемая местность на Земле. Та находка поколебала все устоявшиеся представления о жизни во Вселенной. Именно для проверки его скандинавского открытия и снарядили «Гермес», первый хронокорабль, путешествующий не только в прямом времени космоса, но свободно вторгающийся во времена фазовые – под углом к прямому.

– Так вот, Ватута, я согласен рассказать о всем пережитом и обнаруженном, и ручаюсь, что рассказ мой, во-первых, будет захватывающе интересным, и, во-вторых, ничто услышанное никогда, нигде, никоим образом и ни для какой цели вы не сможете использовать. Все будет для вас абсолютно и всеохватно ненужным!

Ватута задумался.

– А если что-либо из твоей информации будет неинтересно или, что хуже, полезно для нас? Тогда тебе придется немедленно расстаться со своим краткосрочным существованием.