Текст книги "Вместе (сборник)"

Автор книги: Сергей Шапурко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Величие гиганта понятно лилипуту

– А почему, Сова, ты выбрала меня?

– Ты воин. Ты целен, ты монолит, в тебе сила. И если придать тебе всеобщее знание, общечеловеческую мудрость, ты будешь незаменим в великом деле единения людей. Ты уже познал все ужасы раздора и видел кошмар непонимания, поэтому скорей вникнешь в великую радость объединения. Я расскажу тебе одну легенду. Да и не легенда это вовсе… Правда! Истинная правда! Даже больше, чем правда, поскольку недоказуема.

Итак, слушай.

Легенда о Челе

Когда-то очень давно существовал во Вселенной великан Чел. За его мудрость и силу доверил ему Высший Разум быть смотрителем Космоса.

И вот как-то перемещаясь дозором по необъятным просторам Мироздания, решил он для отдыха присесть на голубой шар, попавшийся на пути. Присел, значит, да и не заметил сам, как уснул. На его несчастье забрела в тот район Чрезвычайная Комиссия. Увидела спящего Чела, разгневалась, да и разложила его, в качестве наказания, на мелкие составляющие. И разбрелись они, эти атомы, по всей Земле. Не имея опыта раздельного существования, стали они конфликтовать друг с другом, не понимая противоестественности этого.

Те части, что образовались из мозга, постепенно захватили Землю и назвали себя «человеками». Остальные частички стали животными, птицами, рыбами, насекомыми и растениями.

– Так почему же Чел до сих пор не восстановился? Ведь атомы его мозга разумны!

– Да, они, атомы эти, может быть и хотят прийти друг другу в объятья, да есть одна сила, препятствующая этому.

– Кто это?

– Кеволечи. Как раз-таки для того и насланы, чтобы не дать Челу реанимироваться.

В глазах соседа ты видишь сам себя

Сова умолкла. Глаза ее стали отрешенными, искра ума угасла в них. Она нахохлилась и стала чистить перья. А через какое-то время и вовсе замерла.

Ветеран услышал треск за спиной и обернулся. В десятке метров от корабля прямо в воздухе горели огромные слова небесного послания. Он нашел в себе силы для хладнокровного восприятия действительности и стал читать.

«Между людьми бродят мрачные призраки кеволечи и всеми силами мешают людям понять друг друга и объединиться. Чтобы очистить путь к другому человеку, надо мысленно представить, как душишь кеволеча, стоящего у тебя на пути. Но надо душить мысленно, потому что люди очень часто промахиваются мимо кеволеча и начинают душить живого человека. Многие войны так начинались.

У каждого из людей есть свой персональный кеволеч. Он появляется сразу же после рождения с первым криком младенца. В начале он очень маленький и ему трудно мешать людям. Поэтому-то дети такие общительные и непосредственные, у них нет комплексов, и они всегда вместе. Со временем кеволеч, питаясь людскими страхами, предрассудками и глупостью, растет. Иногда к старости люди понимают, что нельзя его кормить и кеволеч начинает сохнуть от голода, но не умирает. Его можно только убить. Собственными руками».

Когда буквы исчезли, Ветеран посмотрел на Сову, которая уже открыла глаза.

– Ну, что, воин, попробуешь победить этого темного фантома.

– Да.

Ветеран без промедления схватил кеволеча, стоящего между ним и Совой и начал его душить.

– Что ты делаешь?! Отпусти! Отпусти меня!

Крик птицы охладил ярость воина, и он увидел, что держит за горло Сову.

– Ха-ха-ха-ха-ха!

Смех Совы острым лезвием прошел по сердцу Ветерана.

– Куда тебе, старому вояке, уловить тонкую грань между человеком и кеволечем! Это великое искусство!

– Можно я попробую еще раз?

– Хорошо, попробуй.

Ветеран внимательно посмотрел на Сову и задумался. Он вспомнил недавнюю битву, погрустнел. Затем улыбка невольно расслабила его уста – парусник его детства промчался по его мыслям. А вот и кеволеч проскочил! Но он не дал ему уйти! Ловко схватив, он начал его душить. Тот извивался, истошно визжал, но, в конце концов, испустил дух. Лицо Ветерана озарилось, тело стало как бы легче, воздушней. Все окружающее засверкало. А Сова? Ему на секунду показалось, что вместо нее на планшире сидит маленький божок и улыбается.

Как убить кеволеча

Это упражнение нужно проделать заблаговременно до намечаемого общения в закрытом помещении без яркого света.

Ноги на ширине плеч. Руки вытянуты вперед, ладонями внутрь. Шея кеволеча находится на уровне носа (кеволеч чуть выше нас). Глубоко вдохните и, резко схватив его, начинайте на шумном продолжительном выдохе душить его в течение 3–5 секунд. Делайте это энергично с полным напряжением сил. Сразу же после этого резко расслабьте руки (как бы бросьте их вниз). Если вы чувствуете, что кеволеч еще жив, повторяйте упражнение до тех пор, пока не ощутите, что он уже уничтожен. Своего кеволеча вы убили, и он не будет мешать вам минимум неделю, пока вновь не воскреснет.

Отдай долги, в поход собираясь, можешь ведь не вернуться

Скрипя деревом, шлюп нес старого воина по волнам моря и времени. В задумчивости стоял он на палубе и наблюдал, как величественно парил в воздухе поморник. Неожиданно из трюма послышался шум. Ветеран, с трудом передвигая холодеющее тело, спустился вниз. Там он, лишенный всеми произошедшими ранее событиями способности удивляться, обнаружил Берга, соратника по оружию. Тот полулежал на каких-то тюках спиной ко входу и что-то сосредоточенно делал. Ветеран подошел к нему вплотную и заглянул через плечо. У Берга в руках была глина, и он из нее лепил, от усердия даже слегка сопя.

– Эй, Берг, дружище! Так ты жив! Как ты из мясорубки той кровавой выбрался?

– Жив, жив еще пока. Спешить, спешить надо.

– Да ты весь в крови!

– Это ничего, ничего. Не мешай только. У меня времени совсем мало. Разрешили не надолго.

– Хорошо, хорошо! Не буду мешать, только скажи, что ты делаешь?

– Потом, потом…

Ветеран в недоумении отступил вглубь трюма. Он отчетливо вспомнил, как на Берга обрушился страшный удар двуручного меча и тот, истекая кровью, рухнул на палубу. «Неужели выжил… Или нет…»

– Чашку я делаю, – вдруг заговорил неожиданно спокойным голосом Берг. – В детстве такую же разбил. Любимая она у матери была. Всегда она из нее пила. А я разбил. Случайно, конечно. Плакала мать очень. Но меня не ругала. А за что? Я же не специально разбил. А от того, что не ругала, еще тяжелее было. Я тоже плакал. Сильно плакал. Осколки собрал, а склеить не могу. Вроде бы чашку разбил, а, казалось, что матери сердце. Плакал, губы кусал. Потом забыл. Сейчас уходить пора, вот и вспомнил. Завершить все надо прежде, чем проститься со всем. Иначе, себя-то я знаю, маяться там буду.

– Так ты уже, что ли…

– Да какая разница! Ладно, поговорили! У меня еще дел много: обжечь надо, разукрасить. Ну бывай! Встретимся еще!

Поднявшись на палубу, озадаченный Ветеран подошел к Сове. Но та, опережая вопрос, сказала:

– Не спрашивай. Сам думай, Ничего не скажу. Итак, как с маленьким, с тобой вожусь.

«Чего это она разошлась?»

Он отошел, сел возле борта на палубу. Мысли роились в голове, словно встревоженные пчелы. Но одна все же выделялась. Она-то и хмурила лицо старого вояки.

«А все ли я склеил перед тем, как уходить? Уходить?… А может быть, я уже ушел?»

Кто подарил нам жизнь, того мы вечно будем вспоминать в молитвах

Прошел день, нищий на события. Ушло за горизонт светило. В сумерках воин спустился в трюм и устроился на ночлег. Не успел Ветеран провалиться в блаженную пропасть сна, как его кто-то осторожно потряс за плечо.

– Сова, опять твои штучки! – зло пробурчал он.

– Ты только не удивляйся, старший. Это я, Эрд.

– …Но, но… Ты же погиб! Я своими глазами видел: две стрелы в тебя попало.

Постой, постой, дай огонь зажгу. Так вот же они, стрелы, торчат!

– Да, погиб я, погиб. Не волнуйся ты так. Не мог я там оставаться, пойми. После боя мертвых родственники опознают, потом хоронят. А я у матери один. Меня найдет – сразу ума лишится. А не найдет, будет думать, что я, может быть, жив, или в плену, или еще что…

– Так, а как же ты здесь… оказался?

– Да вот так и оказался. Когда захочешь мать сберечь, и не такое еще сможешь.

Ветеран пошевелил губами, но звуки не вышли наружу. Эрд прилег невдалеке от него, и лунный свет упал на его молодое лицо. Оно было белым, как первый снег. Мука не отражалась на нем, но была скорбь. Тихая скорбь юноши, многое не познавшего в этом мире перед гибелью и потому только интуитивно понимающего, что он потерял, потеряв жизнь.

«Зачем они мне все являются? И Берг, и молодой? Может еще кто придет? Или это я к ним уже пришел?»

Вилась веревочка, не вышла бы коса

Вот уже и внутренняя ткань нашей невеселой повести начинает с треском рваться, испытывая колоссальное напряжение, вызванное неведомыми силами. Хотя, извините, нет, этот треск – это треск грома приближающейся грозы.

Любил погреться мотылек, да, видно, чересчур

Раскат грома, словно слившийся воедино залп тысячи орудий, разорвал глухую тишину открытого моря.

«Поздно. Уже совсем поздно», – почему-то подумал Ветеран. Молнии, словно гигантские огненные столбы, на доли секунд подпирали небосвод.

«Сова… Где Сова?!» – вдруг спохватился он.

Тяжелейшее испытание ожидало воина. Как будто предчувствуя это, взгляд его, казалось, целую вечность плелся в сторону места, на котором обычно сидела Сова. Яркая вспышка очередной плазменной стрелы осветила палубу. Время остановилось. Молния не погасла. Гром грохотал, не переставая.

Сова взглянула на Ветерана в последний раз своими бездонными глазами, взмахнула крыльями и исчезла для него навсегда, растворившись в воздухе. На палубе, точно там, где только что была Сова, лежало бездыханное тело. Его тело.

«Поздно! Совсем поздно!» – неслось внутри сущности Ветерана.

Текущие события, тут же переходящие в воспоминания, напоминали изощренный калейдоскоп.

Дух его медленно поднимался ввысь и слушал, как внизу мало-помалу затихает гроза.

Ему еще до конца не верилось, что все уже позади. Печально оглядываясь по сторонам, прощаясь с материальным миром, он испытывал невыносимую тоску – тоску расставания с Землей, Океаном, Солнцем, грозой, разбитым кораблем, Совой и людьми. А когда самый последний раскат грома грозно грянул завершающим аккордом, ему стало ужасно больно и обидно за то, что такие простые и понятные для человека мысли о мире и единстве пришли к нему так поздно. Слишком поздно.

«Океан состоит из несметного количества капель, пустыня – из несчетного числа песчинок. Что такое капля или песчинка?

Ничто! А океан?! А пустыня?! В единении сила и смысл. Чел – это не миф. Чел – это цель, может даже и не достижимая, но цель. Война столь же абсурдна, как собака, кусающая сама себя, как лев, поедающий собственное мясо». Однако, поздно делать выводы, когда точка уже поставлена.

Последние отголоски грома стихли, молнии погасли, и мир погрузился в абсолютную темноту.

Лишь горе учит нас сполна

О гибели Ветерана его жена и сын узнали сразу же после битвы. Вдова, облачившись в траур, иссушенная горем, выплакав все слезы, целыми днями сидела на берегу и смотрела на море пустыми глазами.

Сын, починив шлюп, в котором нашли тело отца, собрался в далекие края. Мать не стала отговаривать его.

Настал день выхода в море. Сын за месяц после гибели Ветерана, сильно изменился, возмужал, из глаз ушла юношеская веселость, кадык и подбородок заострились, губы сжались. Многое он понял за последнее время и сейчас он шел в море не тупо мстить за отца, а говорить с викингами, с другими людьми, со всеми, кто повстречается на пути. Многое он хотел им сказать.

Забудь раздор, взгляни на мир совместно

Ветер судьбы надувал паруса, весла воли прибавляли скорости, шкоты нервов напряглись и штурвал ума направил судно по нужному курсу в бурлящем море человеческого века. Яркое солнце, чуть прикрытое облаками, своими доброжелательными лучами благословляло корабль в его непростое путешествие. Славься человек! Бойся, холодный Космос! Век единого человечества не за горами!

Скоро, совсем скоро мы будем ВМЕСТЕ!

Однако загадочное мироздание никогда не смирится с наличием внутри себя существ, способных оценивать и противостоять.

Только преодолев раздор, объединив усилия абсолютно всех людей, возможно победить Космос, переделать его под человеческое представление о способе и форме существования. Когда сгниет последний пограничный столб, когда алеут и непалец, негр и китаец, все люди будут говорить на одном языке – языке разума, когда руководить человечеством будут не алчные капиталисты, самолюбивые политики и агрессивные военные, а лучшие из лучших, достойнейшие из достойнейших, мудрейшие из мудрейших, только тогда падет к ногам людей Вселенная, и откроется все, и закончится детство человечества, и вступит оно в зрелость свою, поняв ошибки свои и преодолев заблуждения.

Не увидит этого уже Ветеран, как и миллиарды других, потерявших свою сущность и так ничего не понявших. Но воздвигнут им памятник люди будущего в сердцах своих. И лучшей памятью об ушедших, лучшей наградой им будет братство озаренных и объединенных.

Круг завершен. Начнем сначала?

В глухой сибирской тайге на высоченной сосне сидит Сова и смотрит немигающим взглядом на медленно поднимающееся из-за горизонта солнце, несущее на своих кроваво-красных лучах еще один день, еще один листок бесконечного календаря, бесконечной истории бестолкового населения беспечной планеты.

ВОЛНЫ МОЛОДОСТИ НАШЕЙ

«Веселые рассказы из жизни одного загорелого паренька, написанные для отроков, юношей, а также для людей более старших возрастов, но с нестареющей душою».

(Предупреждение автора)

Борька

Тихое летнее утро, проснувшееся с первыми лучами солнца, сладко потянулось, скинуло одеяло, надело тапочки и неспешно затрусило по улицам и скверам южного провинциального города. Яркий свет, словно полковой горнист, поднял с наемных коек несметную армаду отдыхающих, съехавшихся со всех концов необъятного Советского Союза. Белокожие и застенчивые, они нестройными рядами двинулись к своей Мекке – черноморскому песчаному пляжу. Вот уже их авангард босым шлепаньем разбудил спавшего на лежаке спасателя и он, словно застигнутый врасплох змеелов, смущенно улыбнулся, виновато облизал губы и с несвойственной для его сана скоростью скрылся за дверью с табличкой «администрация».

Картина дня была великолепна! Огромные булыжники, называемые в обиходе горами, солидно примостились на заднем плане. Море, возбужденное легким флиртом ветерка, поигрывало веселыми волнами. Дельфины, неожиданно выпрыгивая из воды, демонстрировали отрывки из балетных партий. Чайки, словно опытные звукорежиссеры, создавали акустическую поддержку дневному шоу под названием «Море волнуется раз…». Солнце избрало для себя роль театральной рампы, освещающе-одобряюще смотря на все это диво свысока.

Покой соленого аквариума нарушила разношерстная толпа, имеющая в своем составе людей самых разнообразных профессий и разного социального статуса: столяров, слесарей, водителей, поваров, двух ответственных работников в белых шляпах и с женами, шахтеров, летчиков, беременных женщин, сталеваров, сантехников, трех сотрудников КГБ в черных очках и одного полного кавалера ордена Славы. Все эти уважаемые люди, достойно ведущие себя в повседневной жизни, как и подобает гражданам великой страны, проделав долгий путь через бескрайние просторы супердержавы и оказавшись на теплой гальке, вместе с одеждой скинув с себя чрезмерное приличие и гордый вид, превратились в веселую толпу дикарей…

Не принимавший участие в утреннем омовении, находящийся на каникулах новоиспеченный семиклассник Игорь Перов крался вдоль деревянного забора курятника. Сегодняшнее утро он решил посвятить невинному розыгрышу. Его кипучая натура и постоянное желание рассмешить окружающих и себя не давали покоя детским рукам и ногам. Игорь находился в вечном поиске приключений и забав, что довольно часто заканчивалось дедушкиным ремнем. Дед его, Ефим Григорьевич, нрав имел крутой, так как прошел войну и директорские кресла. Внука он любил, что, однако, не мешало ему с завидной регулярностью выбивать дурь из его башки.

На сегодня план у Игоря был прост, словно урок пения, и гениален, как рогатка: подложить в курятник к яйцам гальку, по цвету и форме напоминающие настоящие источники белка и желтка. И потом наблюдать через щель в заборе, как его бабушка Нина будет с удивлением рассматривать сквозь очки, недоверчиво покачивая головой, почему-то потяжелевшие яйца. Когда Гош (так называли Игоря практически все знакомые: Игорь – Игореша – Гоша – Гош), словно маленький ирокез, пробрался в сарай, его нога провалилась между прогнившими досками. Петух, с самого появления мальчишки смотревший на него недружественно, воспользовавшись тем, что непрошенный гость попал в капкан, сипло закукарекал, застучал шпорами и пошел в наступление. Гош, вынужденный обороняться, выхватил из кармана гальку и стал обстреливать агрессора. Не все снаряды достались петуху, некоторые попадали в его подопечных – дико вращающих глазами кур. Переполох и гомон поднялся такой, как будто на собрании клоунов выбирали президиум. Ирокез, попавший в засаду, сохранял бодрость духа и уже начал отбиваться в рукопашную. Столь явный шум не мог не быть услышан. Граждане пенсионного возраста, почему-то думающие, что милиция решит все проблемы, вызвали последнюю, доверительно шепча в трубку и не называя свои фамилии.

Ко всем несчастьям Гоша приключилась еще одна – дежурный по райотделу милиции перепутал вызовы и направил оперов, едущих на захват рецидивиста Брюликова, на поимку советского пионера. Скорости разворачивания дальнейших событий позавидовал бы даже калейдоскоп.

Прибыв нереально быстро и обложив курятник со всех сторон, люди в штатском сняли «Макаровы» с предохранителей и их старший закричал:

– Брюликов, сдавайся! Ты окружен!

Все в округе решили, что это съемки приключенческого фильма и устроились невдалеке на деревянных ящиках, которые мерным покачиванием создавали неповторимую атмосферу круизного судна.

Гош наконец-то выдернул ногу из щели и что есть сил пнул петуха. Тот дико заорал.

– У него заложник, – услышав крик, полушепотом сообщил старший – толстый дядька с одышкой и пышными усами.

– Примкин, кидай дымовую шашку! Вперед, ребята! Берегите заложника!

Гош недетским чутьем ощутил, что затевается что-то скверное. Обведя взглядом загаженный курятник, он увидел оказавшегося рядом разбуженного шумом хряка Борьку, проживающего вместе с курами. Решение созрело моментально.

Из облака дыма выскочил дико визжащий хряк с не менее дико визжащим пацаном на спине. Словно заплывшая жиром ракета, поднимая в воздух перья и разбрасывая в разные стороны навоз, мчался бесстрашный евин. Со всех сторон посыпались хлопки – засевшие в кустах опера стреляли из табельного. Наездник еще крепче обхватил шею свиньи и сильнее вонзив пятки в поросшие щетиной бока, закричал:

– Выноси, Борька! Спасай, милый!

– Белогвардейцы! – дико закричал соседский дед Назар, раненный еще в гражданскую.

У Борьки под толстым слоем сала билось смелое сердце: под ураганным огнем он скакал по двору, спасая Гоша.

Вслед за хряком из сарая стали выскакивать истошно орущие куры, которые добавляли суматохи, хотя, казалось, дальше уже было некуда. Последним вышел петух. От пуль он не уворачивался, как и положено настоящему мужчине-многоженцу.

Когда внутренняя струна текущего момента готова была разорваться от чрезмерного напряжения, бабушка Нина, протерев фартуком очки, опознала своего внука, разъезжающего под пулями на свинье. Борясь с желанием упасть в обморок, она несвойственным ей, громовым голосом закричала:

– Не стрелять! Это мой внук!

Оружие зачехлили, свинью поймали, пацана допросили. Куда делся Брюликов, он не знал, был ли заложником – не помнил. По-прежнему близкую к обмороку бабушку успокоили, сказав, что стреляли холостыми – у бандита же был заложник.

Борька за смелость был приговорен дедом к долгой жизни – решили в этом году обойтись без свинины. Гош был вначале расцелован и залит слезами, а потом слегка выпорот и оставлен под домашним арестом – это было ужасным наказанием, ведь на улице был июль!

Что делал Гош в курятнике, и куда делся Брюликов, так и осталось тайной.

Яблоки

Еще звучали в ушах скучные, как таблица умножения, нравоучения бабушки, а амнистированный Гош, преодолев скрипучую калитку, выскочил на улицу, радостно крича, словно впередсмотрящий, увидевший землю.

Ленивые коты и одуревшие от жары собаки спали рядом в тени – все разногласия были забыты до более прохладных времен. Одинокая курица, совершившая побег из курятника, ошалевшая от пекла и кратковременной свободы, медленно брела вдоль кустов, обрамляющих дорогу. Замершие в безветрии деревья мужественно защищали притихшие частные дома от жарких атак солнечных лучей.

Светило, поджарив людей до хрустящих корочек, попробовало их вилкой, скептически сощурило глаза, решило, что еще не готово, и немного убавило огонь – наступил август.

Соседские пацаны встретили появление Гоша радостным воем. После коротких приветственных речей, вручения верительных грамот и праздничного фейерверка, общение перетекло в деловое русло. Мальчишы, вновь обретшие Гоша, своего атамана, сейчас галдели, как призывники на медкомиссии. Зарезервированная на время молодая энергия бешено искала себе применение. Сценариев текущего дня было предложено множество. Все ждали заключения генерального директора, профессора уличных наук. Гош наморщил лоб, почесал подбородок и сказал только одно слово:

– Яблоки.

Надо заметить, что самые вкусные и сочные яблоки на улице Красных военморов были у деда Назара и бабы Нюры. Пацаны, вопреки сложившейся практике, не срывали их еще зелеными, как в прочих садах, а собрав волю в кулак, выжидали полный налив. И вот этот налив совпал с освобождением Гоша.

Каникулирующее малолетство, временно превратившись в неорганизованный сброд без своего команданте, с появлением оного, мгновенно прониклось духом единения. Соответственно и план налета на яблоневый сад был выбран и одобрен моментально. Он был прост и гениален, как приснившаяся Менделееву таблица. Полный сбор был назначен на полночь. Ни один уважающий себя пацан не имел права пропустить это ответственное мероприятие.

Однако, как выяснилось в дальнейшем, к ночному налету готовились две стороны. Оппонентом налетчиков решил выступить дед Назар. Он ежегодно лишался яблочного урожая и терпение его в конце концов лопнуло. Не в силах более терпеть вытоптанных грядок, поломанных веток, оборванных фруктов он решился на последний бой, на садовый Сталинград. Силы ему придавало то, что он защищал святые права частного собственника. Моральное преимущество было на его стороне. За него играл и фактор неожиданности – ведь до этого пацаны не встречали сопротивления. Задарив младшего брата Коляна Олега сладкими грушами, дед выведал точное время налета.

Подготовка к отражению нападения заняла полдня. Дед Назар, знакомый в разумных пределах с электрическим делом, обмотал все яблони проводами с навешенными на них лампочками. За полведра слив соседские девчушки надрали ему с десяток лукошек колючих репьев, которые он разбросал в местах возможного прохода ночных визитеров, передвигающихся для бесшумности босиком. Достал из чулана оставшуюся с войны сирену. Псу Пирату примотал изолентой к бокам по фонарику. Баба Нюра, тоже имеющая больной и большой зуб на яблочных гангстеров, принимала живейшее участие в приготовлениях. Она привязывала к веткам деревьев свежесорванную крапиву и помогала деду копать ямы-ловушки.

Когда ночь в полной мере обрела свои права, пацаны зашли в сад, тихий, как «Дон» Шолохова, и черный, как «Квадрат» Малевича.

Первые яблоки уже отправились в пацанячие запазухи, когда Гош почувствовал, что что-то не так. Еще раз оглядевшись, он понял, что насторожило его – обычно в окне маленькой прихожей деда Назара горел свет, а сейчас его не было.

– Назад! Засада!

Но было уже поздно. Дико взревела сирена, раскручиваемая коварной рукой защитника фруктовой собственности. По его команде престарелая супруга воткнула вилку в розетку и выпустила пса с включенными фонариками и намазанным скипидаром задом.

Такого шоу приморский город еще не видел! На это представление вполне можно было бы продавать билеты, и стоили бы они немало.

Среди полыхающих, словно новогодние елки, яблонь метались оглушенные сиреной пацаны с обожженными крапивой руками, исколотыми репьями ногами и содранными в охотничьих ямах коленками. Пес Пират, похожий на сошедшего с ума огромного светлячка, с наслаждением рвал мальчишечьи портки.

Дед мысленно аплодировал сам себе и удовлетворенно улыбался – вековая ненависть собственника к похитителям была удовлетворена сполна.

Почти до самого утра Гош собирал по окрестным огородам свое наголову разбитое войско. Оглушенные произошедшим любители чужих яблочек затравленно смотрели на вожака.

– Сейчас всем спать. Сбор в полдень на скамейке, – хриплым голосом сказал он.

Ответный удар пацаны готовили два дня. Основная идея родилась после продолжительного осмотра Гошем дедовского двора. Его внимание привлек уличный туалет, выполненный почему-то из железа. Первоначальный план предусматривал частые удары ломом по железному сортиру во время его посещения дедом. По мысли команданте, он там должен был себя чувствовать, как механик-водитель танка в момент прямого попадания гаубичного снаряда. Жорик, технический мозг пацанячей компании, существенно подкорректировал план, предложив заменить лом «водородными бомбами». Изготовлялось это, любимое мальчишами, оружие так… В стеклянный пузырек из-под лекарств наливалась вода. Потом засовывался пучок травы. И сверху ложился карбид. Трава была нужна для того, чтобы карбид раньше времени не соприкасался с водой, и не начиналась химическая реакция. Закручивалась крышка – и бомбочка готова. Теперь стоило перевернуть пузырек кверху дном, вода сквозь траву просачивалась на карбид, начиналось бурное взаимодействие и, как следствие, через некоторое время – взрыв.

Проведя подготовительные мероприятия, юные мстители залегли в засаде. Ждать пришлось довольно долго.

– Может, простим деда? – примирительно сказал не слишком пострадавший от назаровского коварства Витя Ленский, щуплый паренек с соломенными волосами и добрыми серыми глазами.

– Вдруг еще кони двинет, – поддержал Андрей, простоватый крепыш в красной майке.

– А бомбочками диких голубей в лесу набьем и в глине запечем, – вмешался толстый Кудя.

– Так, не понял? Мало вам дед вломил? Так я добавлю. А Назара старого лечить будем. Взрывотерапией. Новая область медицины. Сейчас как раз таки и увидим, помогает или нет. Будем ему прививать уважение к младшим, – Гош был непреклонен.

Да бесполезно его лечить – он Берлин брал, – вмешался Вова. Он занимался самбо, говорил мало, был хмур и решителен.

За Берлин ему, конечно, спасибо. Но и за яблоки пусть ответит. Так, все тихо! Дед в железную комнатку пошел. Спокойно. Ждем.

Две минуты ожидания показались часом.

– Пора. Колян, Миша, Борец, Андрей, Леня! Вперед, пацаны! Только тихо.

Заложив фугасы мальчишки бесшумно вернулись назад.

Бомбочки начали взрываться неожиданно даже для пацанов. Вначале две вместе, затем несколько раз по одной, а уж потом пошло-поехало.

Произошедшее далее не поддается описанию. После первых взрывов, многократно усиленных железным закрытым помещением, ошалевший дед пытался вырваться наружу. Однако коварные пацаны предусмотрительно засунули кусок ветки в навесы на двери.

Отчаяние придало старому силы, и дверь после нескольких ударов с грохотом отлетела, чуть не сорвавшись с петель. Ревущий дед, дико вращая вылезшими из орбит глазами, словно недоваренный рак, вылетел из отхожего места, неожиданно ставшего западней. Он не успел надеть штаны, и было хорошо видно, что процесс опорожнения кишечника не только не остановился, а, напротив, усилился. Мимоходом дед наступил на любимицу бабки, престарелую болонку, некогда белую, приобретшую из-за частого зарывания костей в землю болотный цвет. Та, соответственно, укусила его за ногу. Рев деда, дополненный визгом собаки и взрывами пузырьков, напоминал спуск на воду судна во время отлова в порту бродячих собак.

Выскочившая на шум бабка, не имея достаточного времени на анализ обстановки, находясь в цейтноте, приняла тактически неверное решение. Она предположила, что дед, будучи в туалете, закурил и при этом не смог сдержаться и пустил ветров естественного происхождения, вследствие чего произошел взрыв от воспламенения газов. Дед контужен, болонка тоже. Схватив резиновый шланг баба Нюра стала поливать ледяной водой деда, чтобы привести его в чувство. Однако эффект оказался обратным. Попав из огня да в полымя, затравленный Назар, словно скалолаз, без лестницы забрался на чердак. Только под вечер, после долгих уговоров, притихший дед спустился на землю.

Пацаны катались по траве.

– Один-один! – орал Жорик-изобретатель.

– Дед штаны одень, – боролся за нравственность Витя Ленский, вставая с травы и одергивая расклешенные брюки.

– Это тебе за яблочки, старый, – давясь от смеха, кричал Андрей.

На следующее утро возле лавочки, где обычно собирались пацаны, стояло полное ведро отборных яблок. На листке бумаги было начертано «От деда» и карандашом дописано «И бабы Нюры».