Текст книги "Внизу наш дом"

Автор книги: Сергей Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 5. Заявка

– Здравствуйте, отец Николай, – священнослужитель сейчас дома. Сидит под деревом и что-то просматривает, надев на нос очки. Книжка перед ним лежит толстая, но тиснения на корешке не видно. Может статься, что мирского содержания.

– Здравствуй отрок…

– Александр, хотя, обычно Шуриком зовут. По делу я к вам.

– Так присаживайся, рассказывай, – поп откладывает книгу, не закрывая её, и сморит на меня поверх стёкол.

– Для начала докладываю – я совсем безбожник, но агитировать за атеизм не стану. Мне помощь нужна, причём не от вас лично, а сразу ото всей вашей церкви, – вот так, без хитростей. Я ведь понимаю, что ответственный работник самого устойчивого в человеческой истории предприятия любые пацанячьи уловки мигом раскусит и легко запутает меня словесами так, что глаза на лоб полезут. Ну и вообще, с даром убеждения у меня дела обстоят неважно.

– Дело моё богоугодное, – тороплюсь я поскорее внести ясность. – Только это положение требует доказательств, – снова я спешу предвосхитить неизбежные в таких случаях вопросы. – Через шесть лет немец на нас нападёт, – окончательно раскрываю я свои карты. – И столько случится горя, что многие поколения будут помнить об этом нашествии. Людей погибнет страсть…

Пока я перевожу дух, мой собеседник успевает вставить словечко:

– А ты знаешь, как этому делу помочь, но без поддержки никак не справляешься? – и смотрит пытливо.

– Ага, – говорю. – Вроде того. Только со всей бедой мне не совладать – лишь с малой её частью справлюсь. Это сохранит несколько тысяч человеческих жизней.

Священник отложил очки и глядит на меня, словно на экзотическую букашку… экзотический фрукт, появившийся неведомо откуда. А мне пока добавить к сказанному нечего – надо посмотреть на реакцию собеседника и только потом гнать зайца дальше. Только вот не видно пока отклика на мой посыл – человек думает, как бы повежливей отшить малолетнего идиота – вот и всё.

– От врагов страну и её население защищает армия, – наконец изрекает он банальность. – Тебе отроче, нужно не в храм Божий обращаться, а к большому военному начальнику.

Ух ты! Реакция не совпала с ожидаемой. Нормальный человек принял меня за тихого помешанного и пытается избавиться от хлопот по общению с тронутым. А я-то думал, что именно такими ребятами святые отцы должны интересоваться, как своими наилучшими клиентами. Наставить, так сказать, утешить, приголубить и втянуть прямиком в лоно. Чтобы или юродивого организовать, или верного последователя к делу приставить.

В общем, рухнул приготовленный план беседы. Буду импровизировать.

– Военные мне, скорее всего, поверят. Насчёт угрозы их оценки моим познаниям не противоречат. А вот план противодействия нападению у них совсем другой. Не нужен командирам отдельно взятый богатырь одним махом семерых побивахом. Им требуется много бойцов в едином строю под руководством Коммунистической партии давящих гидру мирового империализма прямо в её логове.

С другой стороны, коли они даже возьмутся помогать мне изо всех сил, то и руководить этим делом примутся на свой манер, чем всё окончательно и бесповоротно испортят. Информация о замысле сразу поползёт вверх по вертикали власти и останется тайной только от собственного народа, но не от противника – никакой неожиданности для немцев не выйдет и ничего из затеи не получится, кроме напрасной траты сил.

А потом они ведь, руководители, то есть, станут отдавать команды что когда и где делать, и будут требовать неукоснительного подчинения прямиком по воинскому уставу. Сразу всё дело загубят.

Пока я нёс эту скорострелку, мой собеседник поглядывал на меня оценивающе. «Сейчас наладит куда подальше», – появилась в душе скорбная мысль. Но не тут-то было:

– Сколь годков тебе, отрок, – спросил священник.

– Двенадцать полных, – ответил я не задумываясь.

– И ты уже успел разувериться в Советской власти? – продолжил он свою мысль с наигранным изумлением на лице.

– Не во власти дело, – принялся я отбиваться. – В людях проблема. В тех, которые принимают решения. Они ведь не с Луны свалились – как и любые миряне хлопочут о том, чтобы не наделать ошибок. Поэтому изберут консервативный путь, связанный с минимальным личным риском. А немец – вояка серьёзный, он эти варианты тоже продумывает. Оттого поначалу будет раз за разом одерживать верх. Мой же способ рисковый и с виду вообще ни на что не годный, поэтому мало того, что откажут, так еще и присматривать станут, чтобы поперёк ихнего решения я ничего делать не посмел. Если про свой замысел хоть заикнусь – обязательно найдется, кому позаботиться, чтобы у меня ничего не вышло.

– Уж не зависти ли людской ты опасаешься, сын мой?

– Не в зависти дело, – помчался я срочно объяснять прописную истину. – Загвоздка в служебном положении руководящего работника. Ему же надо следить за тем, чтобы не «подпёрли» снизу и не вытеснили с занимаемой позиции. Поэтому, как только закопошится в его епархии кто-то предлагающий какую-то неожиданную затею, он сразу старается её загнобить. Но не прямым приказом, а задержками, вопросами, дополнительными никому не нужными требованиями – поверьте мне, арсенал приёмов такого рода отработан веками и чрезвычайно богат на уловки, – в этом месте я сдулся, сообразив, что нить беседы как-то странно вильнула. Во всяком случае, не имел ни малейшего представления, о чем говорить дальше.

– Значит, лет тебе двенадцать, а ты и аттестат о завершении десятилетки получил, когда сверстникам твоим ещё учиться и учиться, и мотористом наравне со взрослыми мужчинами работаешь, и самолёт выстроил, быстрый, как ветер, – рассудительно произнёс священник. – И ещё знаешь нечто о будущем такое, о чём другим неведомо, – и поглядел на меня с прищуром.

Тут я и захлопнулся, чтобы не зашла речь о чудесном прозрении или снизошедшей на меня благодати. Ясно ведь, что ветер подул куда-то в эту эфемерную сторону.

– Не по годам мысли твои, Александр. Уж не открылись ли тебе видения грядущего?

– Не знаю, как правильно это назвать, – ответил я торопливо. – Только память во мне возникла. И не чужая, а моя собственная, однако сведения в ней собраны из будущего, из времени, когда я стал сбиваться, подсчитывая правнуков.

– Вот оно как, стало быть, – пробормотал отец Николай. – Значит на бумажке, кою ты мнёшь в шуйце, записаны события, что свершатся в ближайшее время. Это чтобы я поверил, будто ты видишь то, чего ещё не случилось. Ну, давай уж, чего труду пропадать, – протянул он руку и принял от меня изрядно пожамканный в нервном напряжении конверт. – Ладно, ступай пока. Не ты один в затруднении, мне тоже следует поразмыслить над услышанным.

Так и не понял я, то ли раскусил меня духовный наставник здешнего селянства, то ли послал в пешее путешествие по ни кем так и не хоженому маршруту?

Глава 6. Созидательная

Между тем, группу пионеров-энтузиастов авиастроения я сколотил. Поэтому мотопланер мы строили сразу двухместный – я обещал, что каждого прокачу и дам порулить, как только закончим. Комсомол нас активно поддержал, а работе с древесиной крестьянских детей особо учить не нужно – они сызмальства с этим знакомы. Фюзеляж мы сделали из реек и обтянули тканью – жирно было бы расходовать на подобный примитив драгоценный бакелит.

Самая большая возня была с пропеллером. Я его установил позади кабины – так называемый толкающий винт. Почему так? Есть небольшой выигрыш за счет того, что не нужно обдувать фюзеляж. Крохи, конечно, но при нашем слабом движке и никуда не годной аэродинамике, получалась очень нужная добавка. Кроме того, сам пропеллер я сделал нетрадиционным для этой эпохи – четырёхлопастным.

Выклеил целиком из волокон и ткани на каркасе из проволоки от троса. Зачем такая возня, спросите? Из-за низких оборотов двигателя. Даже когда я поменял местами звёздочки, поставив большую ведущей, а маленькую ведомой, и то не хватало тягового усилия. Откуда звёздочки? Так с того же мотоцикла, что и мотор. Говорил же, что всю жизнь посвятил исключительно поршневым машинам. А для них качество винта – важнейший момент. Скорость вращения, шаг, диаметр – все эти факторы тесно связаны с мощностью двигателя, его оборотами и скоростью полёта. И примерно прикинуть их я в состоянии, хотя это для меня и не было основной специальностью.

В результате наш мотопланер оказался похожим на самолёты «Вуазен» – их показывали в фильмах «Новые приключения неуловимых» и «Служили два товарища». Только там штуковина была здоровенная – биплан с кучей расчалок. А у нас свободнонесущий моноплан с верхним расположением крыла. Того самого крыла, что я собрал ещё зимой. Его сняли с предыдущей модели – моноплана, у которого вконец износился старый изработавшийся в хлам мотор «Рон» с вращающимися цилиндрами. Вот под этими плоскостями и подвешен двигатель, перед которым расположена открытая кабина. Винт дует назад прямо на хвост, который прикреплен не к корпусу аппарата, а к его крыльям. Это, чтобы вышла хорошая управляемость. Прикреплён хвост через две балки, отчего самолёт напоминает немецкого корректировщика «Рама», которого мы в войну ужасно не любили.

Развивать особо больших скоростей на этой конструкции никто не собирался, поэтому чересчур её не вылизывали. Заботились исключительно о лёгкости и прочности. Полетела наша ласточка нормально. Несколько небольших исправлений внесли в перерывах между испытаниями, да и всё. Потом я много времени потратил на обучение всех пятерых энтузиастов, на то, чтобы дать им слиться в воздухе с машиной, а там и в самостоятельные полёты стал отпускать. Спросите, кто мне это позволил? А я никого и не спрашивал. Мы вообще с просёлка взлетали и в зону полётов не совались, а ребята толковые. Ну и управление весьма простое. К тому же скорость вообще смешная – мы эту каракатицу даже до шестидесяти километров в час разогнать не могли – сороковка у неё крейсерская скорость. Она же – и посадочная, и взлетная. Ну и планирует наше создание средненько – долго на нём без мотора не продержишься, хотя садится легко и даже приятно.

Собственно, все плюсы этой летающей табуретки обеспечены тонким крылом большого удлинения – классика, в общем. Таких шедевров на планете пока не делают. Имею в виду, на серийных моделях. А за всех умельцев не поручусь.

В начале осени начались дожди, и полёты сами собой прекратились. Местечко в уголке ангара для нашей самоделки выхлопотал наш комсомольский вожак Саня Батаев, поэтому я без помех принялся за совершенствование аппарата. Скажем так – винтомоторной группы. Дело в том, что нам явно не хватало тяги, поскольку использовался недостаточно сильный мотор. Зато у меня был шанс увеличить коэффициент полезного действия винта. Как? Взять его в короткую трубу, чтобы воздух, разбрасываемый лопастями во все стороны, не разлетался вместе с напрасно потраченной мощностью, а направлялся назад, давая прибавку к создаваемому усилию. Такое своеобразное сопло, хотя и без сужения.

Спросите, почему подобная конструкция не применяется повсеместно? Есть тому веские причины. При больших диаметрах винта эффективность этого сооружения резко падает из-за значительных его размеров и массы, необходимой для обеспечения прочности. Трение воздуха о внешние поверхности «лишней» детали тоже не пустяк. А установленное перед фюзеляжем или крылом подобное сооружение вообще только вредит, потому что прижимает воздушный поток к самолёту и увеличивает сопротивление. Задние же винты справедливо считаются опасными для пилота при аварийном покидании самолёта с парашютом.

Кроме того, при нештатной посадке с разрушением машины самая тяжелая её часть – мотор – неотвратимо расплющивает пилота. А кто же станет строить самолёт, которого боятся лётчики? В общем, подобная схема вызывает справедливые опасения и вполне объяснимые трудности.

Одним словом, применять приспособление подобного рода имеет смысл в достаточно узком диапазоне случаев, а то недолго добиться и противоположного эффекта. У меня же шансы на успех были очень велики, потому что две балки, тянущиеся от крыльев к хвосту, сразу давали две линии опоры для полого цилиндра. Третью же точку опоры я организовал искусственно, пробросив вперёд ещё одну балку от верхней точки вертикальной плоскости хвоста. И спереди поставил вертикальную стоечку, подкрепив её укосиной – треугольник жёсткости замкнулся красиво и функционально.

Конечно, в основе успеха лежал малый диаметр винта – всего-то восемьдесят сантиметров. Для самолётов этой эпохи совершенно смешная величина.

После усовершенствований скорость заметно возросла – семьдесят километров в час эта авиетка выжимала, то есть вопросы аэродинамики стали существенными. Как раз в период этого триумфа на лётном поле появились корреспондент и фотограф. Они запечатлели наше детище с сидящим в кабине комсоргом и лётчиком-инструктором Саней Батаевым, а рядом – наша пионерская команда в строгих новеньких технических комбинезонах и с обязательными галстуками. Была публикация в газете – два снимка и статья о том, как комсомольская организация аэроклуба растит для страны будущих авиастроителей.

Ни на фото, ни в тексте я никак не был выделен – рост у меня пионерский, а свой аттестат зрелости я на лоб не приклеиваю, как и диплома о высшем образовании, который остался в далёком будущем, ставшим для меня прошлым. Ну и, когда наш гость писал заметку, я ему подсказывал нужные формулировки, чтобы повыпуклей выпятить руководящую и направляющую роль партийной организации и её верного помощника – Ленинского Союза Молодёжи Украины.

Некоторый ажиотаж, возникший на этой волне, позволил нашему комсоргу «пробить» где-то у себя наверху положительное решение о постройке группой пионеров-энтузиастов самолёта для побития рекорда скорости. Разумеется, речь шла не об абсолютном мировом достижении, а просто о том, что среди машин определённой группы мы окажемся быстрее всех – великих свершений от энтузиастов самоучек никто не ждал, хотя гонки на приз ОСОАВИАХИМА проводились ежегодно.

Главное – через центральный аппарат ОСОАВИАХИМа нам выделили средства на покупку двух моторов Рено. Однорядных, шестицилиндровых, мощностью аж за двести лошадиных сил. Ещё сказали, что их производство освоят на каком-то заводе в Воронеже, что не может не радовать. Хотя, это решение пока находится на стадии подготовки.

***

Появление на горизонте вполне приличных двигателей привело меня к пониманию – можно начинать движение прямиком к намеченной цели. То есть – строить полноценную боевую машину. Москитный истребитель. В предвоенные годы подобное веяние в нашей авиации было, но завершилось ничем – весьма интересный образец конструкции Воронежского авиаконструктора Москалёва – САМ-13 – благополучно «замотал» большой начальник из авиационного управления. Его отправили на продувку куда-то в Москву, а потом тянули время, пока не началась война, и все работы по новым образцам не были вынужденно свёрнуты. Собственно, его идею я и хотел воспроизвести с некоторым опережением по срокам. Дело в том, что машина эта получилась настолько лёгкой и гладкой, что с двумя моторами суммарной мощностью менее пятисот лошадок разгонялась у земли шибче, чем мессеры. То есть догнать их или удрать от них могла уверенно.

У этой лёгкости имелась и оборотная сторона – не могла эта боевая машина нести серьёзного вооружения. Пара ШКАСов винтовочного калибра – это, по мнению военных, маловато. Собственно, и я не возражаю против подобной позиции – для фронтового истребителя такой батареи недостаточно. Поэтому планирую поставить пушки, да не какие-нибудь, а тридцатисемимиллиметровые. И стрелять из них осколочными снарядами.

Однако не будем забегать вперёд – никто никаких пушек мне не даст, поэтому – действуем последовательно и целеустремлённо.

***

Разыскала меня Мусенька. После нашей встречи на Пасху она больше ни разу не появлялась в поле зрения и к группе энтузиастов-пионеров не присоединилась. Одни пацаны мне помогали. Так вот, заглянула она в ангар, подошла и сказала:

– Отец Николай просил зайти, – повернулась и пропала из виду. И это хорошо, а то в её присутствии я мигом теряю адекватность – слишком большой пласт памяти начинает ворошиться в голове.

Отец Николай принял меня у себя дома в обычной для юга Украины мазанке. Не стану долго рассказывать – получилось что-то вроде исповеди. Я вываливал всё, что помню и что по этому поводу думаю. Но не о себе, безгрешном, а о ближайшем будущем. Слушал святой отец внимательно и только изредка задавал вопросы. Такие, знаете ли, вопросы, которые помогают сосредоточиться, а не сбивают с толку. Как-то очень гладко лилась моя речь, и мысли не путались, перескакивая с пятого на десятое.

С другой стороны я и не намеревался ничего скрывать, потому что помощи от организации, которую представлял священник, ждал огромной, а вот опасений служители культа у меня не вызывали. Не представлял я, каким образом и в силу каких причин эти люди смогут помешать моим планам. Не помочь – это запросто. А вот испортить хоть что-то, это никак. Да и незачем им в подобном вопросе пакостить.

Словом, исповедовался я, но ни отпущения грехов ни благословения не получил, потому как безбожник. На этом и был отпущен с миром. С ним в душе и вернулся на аэродром, размышляя о том, что до встречи с отцом Николаем вообще никогда ни с кем из церковников ни разу не общался, во всяком случае, в том возрасте, о котором помню. А, гляди ж ты! Люди они, хоть и рядятся на работе в чудные одежды, в обычной жизни вполне адекватные. Это я о том, что меня неспешно и обстоятельно изучают, собирая важную для них информацию.

Скажем, о репрессиях, что начались в тридцать седьмом, я рассказал всё, что помнил. А это всего три слова: репрессии и номер года. Ещё самые громкие имена расстрелянных перечислил, но сознался – забыл уже, в каком году кого из них, и за что конкретно. Блюхера вроде как в тридцать восьмом за Хасан.

Про начальный период войны упомянул, про Дунайский десант, про оборону Одессы и её совершенно бессмысленную (по моему мнению) сдачу. Про длинные колонны советских военнослужащих, бредущих под конвоем фрицев, про танковые клинья, про окружение Ленинграда – у меня был длинный счёт претензий к товарищу Сталину. Понимаю, что это он не со зла, а по недомыслию, но зачем же было стрелять тех, кто имел несколько иное мнение?

Вот эту затаённую боль, эту обиду на негодное руководство, я и выплеснул на отца Николая. Кажется, его крепко торкнуло. Уж не знаю, показалось ли это мне но, кажется, слезинка в уголке глаза у него блеснула.

***

Двенадцатый год моей жизни – тридцать пятый от Рождества Христова прошел относительно спокойно. Уже в декабре доставили французские двигатели – я мог начинать реплицировать оплаканную мной в прошлом модель самолёта САМ-13. Признаюсь честно – шансов на то, чтобы превзойти в деле её создания прошлого конструктора – Москалёва – у меня было очень много. Всё дело в крыле – моё тонкое, прочное и упругое детище, собранное вручную по технологии с применением композитных материалов, это просто шедевр по нынешним временам. Тут тебе и лобовое сопротивление чуть не вдвое меньше, нежели у современных конструкций, пусть даже и дюралевых. И большое удлинение, и высокая удельная нагрузка. Даже сам Поликарпов на со вздохом сожаления поминаемом И-185 до этих значений не дотянул… немного.

В общем, вычертил я самолёт, поскольку компоновку этой оригинальной конструкции помню прекрасно. В нём два мотора. Один установлен перед пилотской кабиной, второй позади. И два пропеллера: на носу и позади фюзеляжа. А хвост вывешен на таких же продольных балках, как и у нашего мотопланера или у фашистской «Рамы». И сел за расчёты, уточняя размеры частей и способы их соединения.

В оригинале, в модели, разработанной первоначальным конструктором машины Москалёвым, меня смущала короткая кабина, куда никак не входила ни рация, ни более-менее приличное оборудование. Да и для топлива места оставалось маловато в промежутке между двигателями. В крыльевые же баки его тоже входило мало – повторюсь, они у меня примерно вдвое тоньше и чуточку уже.

А ещё куда-то в нижнюю часть фюзеляжа следовало поместить «ногу» убирающегося шасси. Прятать колёса в крыльях совершенно не хотелось, потому что плоскости у меня для этого чересчур тонкие. Поэтому даже бензобаки в них помещаются весьма скромного объёма. Повторяюсь? Так это я нарочно, чтобы лучше запомнили главную мысль – про тонкие крылья.

Начался мучительный процесс выбора компромиссов. В первую очередь пришлось пожертвовать частью удлинения крыла, но не за счёт его укорочения а, увеличив ширину. «Благодаря» этому первыми «полетели» тяги управления элеронами, которые пришлось заново переизобретать. И так шаг за шагом, узел за узлом, я «вылепливал» самолётик заново, после каждой прорисовки проводя целый комплекс расчётов. Это без компьютера – на одной логарифмической линейке.

Чтобы не погрязнуть в технических деталях, сразу пожалуюсь на жизнь. Дело в том, что построить этажерки времён Первой Мировой вроде Ньюпора или Вуазена – это сравнительно несложно. Совсем другой коленкор создать боевую машину, пригодную к использованию в тысяча девятьсот сорок первом году. Тут требуется уйма вещей, специально изготавливаемых на десятках заводов. Если бы не наш комсомольский вожак, горячо взявшийся за дело снабжения «пионерского проекта», ничего бы у меня не вышло. Про такое говорят «загорелся» идеей. Тем более что сам он пилот-инструктор, то есть авиация для него – это серьёзно. Однако, на мой взгляд, он не столько вспыхнул энтузиазмом, сколько почуял перспективность идеи и принялся деловито «разрабатывать жилу». Задатки организатора в нём были большие, и ещё он умел убеждать. Этот парень легко устанавливал контакты с комсомольцами заводов ближайших городов – Одессы и Николаева. Наносил визиты и в Киев и в Харьков. Да где он только не побывал! И каждый раз удачно. Ведь в самолёте требуется куча самых разных штукенций, которых не видно непосвящённому взгляду, скользящему по гладкой обшивке и отмечающему изящество внешних форм крылатой машины.

Я со своей стороны старался не разочаровывать его и уже на первом варианте машины показал очень приличную для тридцать шестого года скорость. Нет, километров тридцать в час «придержал», чтобы время от времени радовать товарищей всё новыми, ещё более высокими достижениями. Потому что мне нужно было летать и совершенствовать аппарат. И еще объяснил, что никакого высшего пилотажа рекордный самолёт не может выдержать, потому что он для этого чересчур лёгок – не заложено в нём никакого запаса прочности. Сам же крутил бочки и петли над седой равниной моря, удалившись, как следует, от берега. Порождение моего замысла оказалось вполне приличным истребителем. Не вооруженным пока, но в продольных балках были оставлены достаточно просторные пазухи, и места крепления я приготовил для орудий весьма серьёзных.

Настал период доводки машины – устранение разных недостатков и неудобств. Это неизбежный период в жизни любого оружия – только опыт эксплуатации выявляет недодумки и заблуждения конструктора. А иногда и просчёты.

***

– Шурик, как полагаешь? Если взять задний винт в кольцо, как на мотопланере, получим мы добавку тяги? – подкатил ко мне с вопросом Саня Батаев.

– Прибавку к тяге получим, – согласился я мгновенно. – Но получим ли прибавку к скорости – неизвестно. Ведь лобовое сопротивление тоже возрастёт.

Дело в том, что никаких революционных решений применять в будущем истребителе я не собирался. Полагал позаниматься «зализыванием» фюзеляжа и ещё поработать с формой крыла – у меня зрела мысль о придании ему стреловидности, но балансировка планера при этом начинала нарушаться – нос слишком отползал назад, что создавало проблемы с продольной устойчивостью – машину тянуло вверх.

– А если оба двигателя заставить работать на один только задний винт? – не отставал назойливый комсорг.

– Тогда вообще ничего доброго не выйдет. Один из моторов, тот, что шибче разогнался, начнёт торопить второй, который, в свою очередь будет его тормозить. А попытаешься применить для решения такого конфликта хитрую механическую приспособу, так веса она получится большого и размера ужасного… и тут меня торкнуло:

– Слушай, – говорю, – если оба винта заставить крутиться на одном валу в разные стороны, да ещё сделать им изменяемый шаг, вот тут точно получится толк. Кольцо-то одно, а тяга более, чем двойная. Только тут тоже кинематика будет непростая. Редукторы, вал, подшипников куча. Сейчас прикину.

И я сел за чертежи. Механические передачи – это опять не моя специальность, но сами конструкции подобного рода мне в будущем встречались, поэтому устройство знаю. Ставили подобные пропеллеры на поршневых самолётах. Конечно, работа точная и материалы нужны такие, что и не знаю, существуют ли они нынче. Опять же, есть ли нынче станки, способные с этим справиться?

Но у меня имеется и своеобразный «зазор» – дальний от мотора конец оси я могу закрепить во всё том же вертикальном пере руля. Видел я подобное решение на одном из образцов какого-то авиасалона в девяностых. Там плоскость хвостового стабилизатора выполнена в виде тонкой пластины. То есть и устойчивость получается отличная, и сопротивление набегающему потоку у этой конструкции с гулькин нос. Словом, мысль замечательная, но весь планер опять «поплыл».

Ну да за его переделку я не брался даже на бумаге, пока Саня не привёз готовую трансмиссию, сделанную под мой замысел по эскизам – нашёл он КБ при заводе, где квалифицированные люди, как следует, просчитали шестерни, вал и передачи. А потом отыскал завод при этом самом КБ, где всё это смогли изготовить. Рассказывал, что сотрудники горкома очень помогли – вовремя подсказали руководящим товарищам, что лозунг «молодёжь – на самолёт» – не пустой звук, а должен быть наполнен достойным содержанием.

Разумеется, после этого от прежней конструкции москитного истребителя остались только двигатели. Внешне как бы и не много отличий, но каркас фюзеляжа понадобилось сваривать заново. Обводы почти не пострадали. Собственно в ней, в форме корпуса, и скрыта основная хитрость – два узких двигателя в носу и в задней части (которая далеко ещё не хвост) требуют меньшей ширины, чем пилотская кабина. В результате в их зоне и происходит сужение сечения, прикрытое обшивкой, что даёт возможность «вылепить» форму почти идеального обтекания. Такое же, как у морского судна с совершенными обводами.

Вал пропеллеров торчит горизонтально из верхнего окончания «кормового» сужения над задней кромкой крыла. Ну а остальное я уже описывал. Винты изменяемого шага – четырёхлопастные – взяты кольцо. Мне крупно повезло, что Саня сумел раздобыть остродефицитного в это время в стране листового дюраля, что расходуется преимущественно на постройку бомбардировщиков. Если бы не это – перетяжелил бы я своё детище. А так – уложился в тонну веса. Даже с запасом. Этот лист отлично пошел на обшивку корпуса, встав поверх каркаса из стального профиля, выполняющего и функцию моторамы. Вернее, он и стал двумя моторамами, между которыми оставлено пространство для кабины. Это пространство сразу образмерено в расчёте на двух пилотов на случай необходимости обучения курсантов. Хотя, на самом деле лётчик здесь будет один. «Лишнее» место потребуется для рации и навигационных приборов. Тут и бензобак можно будет разместить, и бомбовый отсек, если потребуется. Не всё вместе, а то, в чём возникнет нужда.

Ещё я подумывал о локаторе – их испытывали англичане в тридцать девятом году, так что есть надежда разжиться этим нужным для будущего перехватчика приспособлением в случае, если святые отцы сумеют связаться со своими зарубежными коллегами.

Когда попробовал машину в воздухе – не пожалел о проделанных трудах. Стала она, если выражаться языком автомобилистов, приёмистой. Отлично разгонялась и бодро набирала высоту. Вот теперь и начались доделочные работы. Вы не представляете себе, какие неожиданности порой вылезают, если начинаешь гонять аппарат в режиме постоянных полётов и лично заниматься её обслуживанием. Тридцать шестой год как корова языком слизнула. Она же «слизнула» и ресурс моих двигателей. Я хорошо их погонял. Настолько хорошо, что в каждом полёте опасался отказа по любому поводу.

Вообще – затруднения с авиационными моторами – это нескончаемая проблема предвоенных лет. Об этом много писалось. И я напишу – доведя самолёт до вполне пригодного к использованию состояния, я остался у разбитого корыта. До второго капремонта заездил движки, хотя им и первого-то не намного хватило.

Тот морской офицер, что по просьбе Шурочки принёс когда-то водолазный скафандр, узнав об этой беде, несказанно обрадовался и забрал двигатели себе. Сказал, что на маломерном судне они будут служить вполне хорошо. От отказа мотора корабли немедленно не тонут, в отличие от самолётов, вынужденных плюхаться где придётся. Хе-хе… я несколько раз дотягивал до посадочной полосы на одном движке.