Текст книги "Внизу наш дом"

Автор книги: Сергей Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 9 Последний рывок

Сороковой год прошел относительно спокойно. Не могу сообразить, когда и как я проговорился, но все вокруг вели себя так, как будто целиком и полностью разделяли мои планы. Только в несколько расширенной интерпретации. Например, Саня привёз из Киева сразу два сварочных аппарата и опытного сварщика, прибывшего по комсомольской путёвке. Этот уже не комсомольского возраста серьёзный мужчина обучил и меня и «пионеров» делать прочные швы в достаточно сложных местах.

Откуда-то появилось сразу огромное количество мелкофасонного проката, после чего бакелит перестал применяться в наборе нашей машины – сталь, и только сталь сделалась основой скелета истребителя. Прибавка в весе вышла небольшая, зато прочностные характеристики сразу подскочили по всем параметрам. Обшивка же из композитных, листов, выклеенных на болванках, нас вполне устраивала – где то она брала на себя часть нагрузки, где-то равномерно распределяла её по каркасу.

Только вот, неожиданно оказалось, что мы сразу строим целый десяток самолётов, вместо одного единственного. Я числился руководителем молодёжного кружка авиастроителей при аэроклубе, а помощники мои были оформлены в нём инструкторами – они много чего нахватались от меня. Могли и чертёж оформить, и несложные расчёты провести – мы ведь постоянно общались за решением самых разных технических задач, а секретов я от них не держал. Зарплаты у нас были скромные, но на жизнь хватало. У меня запросы невелики, а крестьянские дети, приносящие домой заработок – люди уважаемые.

Признаюсь, привлекать к нашим трудам следующее подрастающее поколение я не торопился – судя по всему, к нужному моменту подготовиться получается уверенно, а расширять круг посвящённых ни к чему. Вот только не нравилось мне, что Мусенька явно намерена войти в состав боевой группы пилотов. Не нравится мне, когда женщины рискуют жизнью на войне. Разумеется, решать проблему следовало кардинально – сделать ей счастливой мамой и… она же с ребёнком попадёт под оккупацию, что значительно хуже, на мой взгляд. Особенно при её решительном характере. Причём, под оккупацию румынскую… охохонюшки! Вздохнул, и смирился с неизбежным. В конце концов не все погибают, может быть ей повезёт?

Кроме меня, Сани, Шурочки и Мусеньки облётывались в новых истребителях и наши «пионеры» – я им обещал полёты ещё когда совсем мальчишками увлекал авиацией. Обучение в аэроклубе они тоже прошли, поэтому пришлось скрипя зубами смирить сердце и заниматься их обучением – я оказался под катком ранее взятых на себя обязательств, а материальные возможности в виде наличия материалов, моторов и предоставляемого в наше распоряжение горючего – просто не давали ни малейшей возможности увильнуть от «сверхплановой» работы.

Разумеется, поняв, что и моим товарищам, возможно, придётся драться в небе войны, начал серьёзные занятия по тактике маневренного боя – собственного опыта мне было не занимать, да и немало роликов о знаменитых схватках, просмотренных в своё время благодаря интернету, кое-что добавили к знаниям. Вражескую технику я себе представлял отчетливо, поэтому вырезал деревянные модели, раскрасил, как полагается и начал тренировки по «узнаванию» их с разных расстояний и ракурсов.

В полётах мы тренировали всевозможные фокусы, вроде широко известной Покрышкинской «кадушки», отрабатывали маневрирование при встрече на произвольных ракурсах и высотах. Огромное внимание уделяли использованию преимуществ наших самолётов над любыми другими – мы были маневренней во всех отношениях. Вертлявей, скороподъёмней и не теряли управляемости, пока винты обдували хвост – то есть даже на самых малых скоростях, даже беспорядочно падая – могли направить нос туда, куда нужно.

Почему-то в этот период я испытывал огромный внутренний подъём. У меня получилось всё, что задумал. И продолжало получаться – отец Николай «подогнал» аппаратуру «из-за бугра». Радиополукомпас в машину никак не лез, зато рации и авиагоризонт подошли прекрасно, встав на оставленные для них места. Всего этого добра оказалось достаточно для всех строящихся самолётов и даже осталось немного для… позднее помяну, а то сейчас не к слову.

Отрабатывали мы и такие элементы, как взлёт и посадка. Особенно нас волновали длины разбега и пробега. При старте раскручивали двигатель, зафлюгерив винт – он при этом просто перемешивал воздух, не создавая тяги. А потом ставили шаг на «передний ход», и машина срывалась, как пришпоренная, вжимая пилота в спинку кресла. Тут нужно было внимательно удерживать аппарат горизонтально, пока наберётся скорость отрыва. Потом – сработать обоими элеронами, выполняющими функцию закрылков, чтобы оторваться от грунта. Словом, взлёт получался энергичным.

При посадке подобных удобств не было – всё делалось по классике, причём точность касания одновременно всеми тремя точками требовалась ювелирная. Только торможение винтом немного сокращало пробег. Однако, в целом, вполне прилично выходило. Не хуже, чем у серийных истребителей.

Изменений в конструкцию самолёта больше не вносили, кроме нескольких мелких уточнений, необходимость в которых выявилась в процессе энергичных эволюций. То есть творческая компонента в нашей деятельности более не присутствовала. И это вызвало своеобразную ломку, особенно в рядах «пионеров» – многократное повторение одних и тех же производственных операций – не то, к чему они привыкли.

А одна «задачка» у меня для разминки была. Поскольку намечалось что-то вроде эскадрильи – объёмы снабжения её ожидались вполне приличными. То есть на крестьянских телегах даже горючего не привезёшь. Или потребуется небольшой обоз. Но лучше, конечно, самолёт – ему не нужны дороги. Самолёт с вертикальной посадкой мне совершенно не по зубам, но вот приспособить его к работе с короткой полосы было бы замечательно.

Вообще-то, бипланы этой эпохи по данному параметру просто вне конкуренции – их наследник знаменитый Ан-2 это наглядно продемонстрировал. А только мне хочется ещё сильнее снизить посадочную скорость и уменьшить нужное для взлёта и посадки пространство. Как? Как создать дополнительную подъёмную силу, когда слаб набегающий поток?

Есть такое явление – эффект Бернулли. Подмечено, что давление газа тем ниже, чем выше его скорость. Как это работает для самолётного крыла – знают все. Выпуклая верхняя поверхность создает потоку, вынужденному её огибать, более длинный путь, отчего скорость воздуха над крылом заметно выше, чем внизу. Зато давление выше именно внизу – оно и поддерживает крыло. Нет, не только за счёт этого создаётся подъёмная сила, но вклад данной компоненты следует признать заметным.

Теперь представим себе поток воздуха из под воздушного винта, заключённый в трубу. Понятно, что снаружи на такой тоннель давит воздух, пытаясь сжать его. А теперь мысленно откинем верхнюю часть, давая воздуху возможность уходить туда свободно, и получим добавку к подъёмной силе от оставшегося снизу жёлоба.

Когда я поделился замыслом со своими воспитанниками, те активно забегали, принялись за расчеты и рисование разных немыслимых конструкций. То есть перешли в нормальное душевное состояние. Мне, если по правде, более было не до этой затеи, потому что всплыла ещё одна проблема. Проблема перегрузок.

Наш истребитель можно было отнести к классу авиеток из-за его весьма скромных размеров. В тоже время пятьсот лошадок разгоняли эту ничтожную массу до весьма значительных скоростей. А резкие эволюции создавали значительные поперечные ускорения. Разумеется, мы строили маневры так, чтобы нагрузки были направлены вниз, в сторону брюха аппарата – так пилоту их легче переносить. Кровь при этом отливала от головы, вызывая сужение поля зрения, способное перейти в полную отключку.

Ладно при тренировках, где ещё можно за этим хоть как-то следить! А в бою? Ну и ещё – без активного управления наша машина практически неспособна держаться в воздухе – она абсолютно не страхует пилота ни от одной оплошности и склонна к заваливанию набок, если её от этого не удерживать. Мы ведь летим, непрерывно покачивая крыльями и слегка «кивая» на ходу, потому что должны всё время контролировать полёт.

Вообще-то противоперегрузочный костюм, это просто надувные штаны. Их задача – поддерживать в нижней части тела давление, компенсирующее отток крови от мозга. Но это только при воздействии положительной перегрузки. То есть, без автоматики, решающей эту непростую задачу, никак не обойтись. Признаюсь, я не сразу решился взяться за работу, которая под силу разве что целому КБ, но, подумав, всё-таки осмелился попробовать.

***

– Двойные штаны из прорезиненной ткани! – пожилой закройщик смотрит на меня удивлённо. – Помню, давным-давно, когда я был моложе и выше ростом, мой папа шил макинтоши. Ви знаете, что такое макинтощ? Настоящий макинотщ? Нет, юноша. Даже представления не имеете… – я устраиваюсь поудобнее, чтобы ничем не огорчить еврея-закройщика, решившего обстоятельно поговорить.

Меня не один раз уже послали… по другому адресу, едва поняли, чего я от них добиваюсь. В одном ателье сказали, что не знают такой модели, в другом, что не имеют возможности найти подходящей ткани. Были и другие варианты, но в финале меня спроваживали, иногда, напоив чаем, иногда откровенно посочувствовав. Несколько раз выразили даже соболезнование лётчику, у которого в полёте кружится голова.

Вот и сейчас, слушая журчание речи собеседника, я приготовился к долгому бесплодному разговору.

– Так ви собираетесь носит надувные брюки? – слышу я слова человека, рассмотревшего мой эскиз. – Не простые, а такие, которые можно надувать и сдувать. Очень, очень оригинально. Никогда не слышал ни о чём подобном. Но, мне кажется, эта мода имеет хороший шанс на успех. Ага, двойные швы нужно проклеить резиновым клеем – это прекрасно. А почему ви не не хочете надувать их сильнее? Они же тогда произведут значительно более сильное впечатление на девушку?

– Что, ви и своей девушке хочете заказать такие же штаны? А может быть, сошьём ей надувное платье?

– Как это обжать ноги и попу? Отогнать из них кровь? Чтобы голова лучше работала?

– Так молодой человек лётчик? И его девушка тоже лётчик? И правда-таки сильно давит, когда нужно быстро повернуть? Да-да. Бедной Крисе тоже доктор сказал забинтовывать ноги эластичным бинтом, когда они у неё опухают, но он не предупредил, что от этого она станет быстрее думать. Знаете, юноша, я посоветуюсь с Крисей и попытаюсь сшить ей такие брюки – думаю, она будет рада. Заходите недели через две. А то я боюсь вас обнадёживать понапрасну.

– Чего я боюсь? Швов, конечно. Ви представляете себе, как они могут беспокоить, если прижаты к телу? Ах, ну что ви можете себе представлять, когда молоды и здоровы!

***

Через две недели этот закройщик «перевесил» мой заказ, ещё на целый месяц дальше. Я уже думал, что у него совсем ничего не получится, как вдруг, зайдя к нему в третий раз, увидел его сидящим на большом, с полметра диаметром, мяче, от которого к поясу тянулся шланг. На дополнительные мысли наводил велосипедный насос, прислонённый к дверному косяку.

– Знаете, молодой человек. Я не стану делать на вас большой гешефт. Ви мне помогли, а я помогу вам. Давайте снимать мерки.

– Нет, не вылечивает. И доктор сказал, что это не может помочь. Но очень облегчат жизнь. Ведь старому мастеру нужно трудиться, чтобы кормить семью, а как можно думать о работе, когда движения доставляют боль.

– Зачем мяч? А ви пробовали ходить в надутых штанах?

– Зато очень облегчается нагрузка на сосуды, когда садишься.

Вот так я и получил сразу и противоперегрузочный костюм, и автоматику к нему. Ведь конструкции с акселерометром, вертевшиеся у меня в голове, по простоте и надёжности не шли ни в какое сравнение с простым воздушным мешком, придуманным старым закройщиком. Оставалось разместить мягкий резервуар под фанерной пластиной, на которую укладывался парашют, и подобрать жесткость пружин, индивидуальную, зависящую от веса пилота.

Не стану утверждать, что всё сделал правильно, но прибавку в переносимости перегрузок все оценили где-то в полтора «Же». Да, стесняли «штанишки». Их надевание и снимание стали ритуалом достаточно напрягающим стыдливость наших дам потому что ничего кроме трико поддевать под это сооружение было категорически нельзя, а оставаться в прорезиненной ткани дольше, чем необходимо, никто не хотел. Я успокаивал девушек, заявляя, что ножки столь совершенных форм показать совершенно не стыдно – ведь циркачки нарочно делают это, заслуживая самое искренне одобрение… привыкли, успокоились… фигурять в воздухе в этой амуниции действительно было легче.

***

Воздушный грузовик мои ребятки построили не менее странный, чем перед этим истребитель. К оригинальному во многих отношениях крылу они подвесили прямоугольный продолговатый короб с прочным днищем и ажурными стенами, обтянутыми тканью. Хвост – горизонтальная плоскость с шайбами рулей на концах. Собственно крыло имело полукольцевые прогибы вниз, перед которыми крутились пропеллеры. Оба их крутил мотор, расположенный в фюзеляже под потолком грузового отсека, через валы, расходящиеся в разные стороны.

Редукторы, поворачивающие ось вращения, крепились к горизонтальной перемычке, скрепляющей направленную вниз дугу профиля крыла. Крыла толстопрофильного.

Воздух прогонялся винтами через эти желоба со скоростью, значительно большей, чем скорость набегающего потока. В принципе, чем медленнее двигался наш экипаж, тем большая часть энергии двигателя уходила на создание подъёмной силы. Это потому, что скорость потока снаружи была намного меньше, чем внутри. Но и при полёте прибавка от эффекта Бернулли оставалась приличной – хватало довольно скромной площади крыльев.

Этот сундук взлетал разогнавшись метров на шестидесяти, вёз тонну и быстрее ста тридцати километров в час двигаться не желал. В экономичном режиме получалось сто. Шасси он имел простейшее – автомобильные колёса. Двигатель, всё тот же ММ-1 мощностью двести пятьдесят лошадиных сил пришлось положить набок. Так он ничего так, нормально работал и в положении лёжа. Потом один из ребят попросил машину на время для домашних дел – сена привезти с пойменных лугов, что на островах. Другой – корову доставить куме брата из-под Николаева сюда, на Одессчину. Третий на Днестр смотался за рыбой – у него там кум матери в артели.

Лёха забегал, тот, что из ЭПРОНа. Насос нужно было по-быстрому перебросить взамен сломанного. Одним словом, не успели мои питомцы управиться – пошла техника нарасхват. Я прикинул для себя, что на ней от нас до Москвы вполне можно за пару ночей добраться с днёвкой где-нибудь на краю поля под маскировочной сеткой. Это, если на военное время прикидывать. Хотя, над своей территорией можно и светлого времени прихватить. Ну что же, годный транспорт.

А тут как раз начальник аэроклуба заглянул, дал понять, что хорошо бы ещё один экземпляр сделать. Ответственный товарищ из управления интересовался. Неудобно отказывать.

Глава 10. Началось

Двадцать первое июня тысяча девятьсот сорок первого года. Я сижу под деревцем на краю развалистой балки с заросшими чахлым южным леском склонами. Жду Саню, Шурочку и Мусю. Пионеры мои – все четверо – должны уже собраться, но не здесь, а на подворье Захара – карманника с Привоза. У них там из сарая лаз ведёт в старые каменоломни. Вот туда мы и перевезли недостроенные самолёты, моторы, материалы и шаблоны. А заодно и все технологическое оборудование для защиты органов дыхания при работе с бакелитовым лаком и приспособления для выдержки деталей при высокой температуре, чтобы те хорошенько полимеризовались. Сварочные аппараты и прочая, прочая, прочая.

Это наша «вторая волна». Не успевали мы подготовить к сроку восемь машин – по штуке на брата. Завтра на рассвете ребята вскроют оставленный для них пакет и будут знать, что делать. У них в запасе не меньше двух месяцев, чтобы как следует завершить постройку ещё четырёх боевых машин. Есть и пушки, и боеприпасы и даже горючесмазочные материалы. Вообще-то они, эти парни, пока ещё недостаточно взрослые, чтобы воевать – Мусенькины ровестники. По семнадцать лет им сейчас. Но меня по привычке слушаются, не то, что эта заноза. Ну и летает она лучше – поэтому в первой волне.

Сами же мы будем взлетать и садиться с дороги, что проходит по дну балки – есть там прямой участок метров трехсот длиной. Главное, никому и в голову не может прийти, что в столь неподходящем месте расположена полоса аэродрома. Да, у нас всё на грани фола, всё не по правилам, не как у людей.

***

– Значит так, ребятки. Машины мы подготовили – всем спать. Подъём в три часа ночи, – запереглядывались мои товарищи, но возражать не стали. Устроились в палатке по две стороны ситцевой занавески – мальчики направо, девочки налево.

Слышал, как ворочались какое-то время. Саня наверняка хотел к Шурочке (похоже, их отношения уже допускают совместный сон), ну а я бы Мусеньку с удовольствием потискал. Но не сегодня – нужно выспаться. Да и девушку не стоит тревожить перед нелёгким испытанием. Уснул.

***

Подъём. Выпиваем по чашечке кофе с кусочком намазанного маслом белого хлеба.

– Ну а теперь, слушайте меня внимательно, – говорю я, вглядываясь в лица друзей при свете керосинового фонаря. – Фашистская Германия напала на нашу страну. Уведомление об этом будет сделано по радио только после обеда. Но противник уже действует. В частности – вскоре ко многим аэродромам направятся группы бомбардировщиков, перед которыми стоит задача уничтожить нашу авиацию прямо на земле.

Предположительно, это будет по три Юнкерса восемьдесят восьмых. Нас четверо, значит мы можем прикрыть четыре ближайших к нам аэродрома, – я показываю их на карте, «нарезая» каждому участки ответственности. Себе выбираю самый дальний – у меня будет меньше, чем у остальных, времени на поиск и уничтожение целей.

– Сверим часы. Время взлёта, азимут и продолжительность движения у каждого будут свои.

На меня смотрят шальными глазами, полными недоверия.

– Кто не хочет, может не лететь, – растерянно тяну я.

– Да чего уж там, – улыбается Шурочка. – Слетаем, посмотрим. Силуэты-то Юнкерсов, чай, знаем, не спутаем с нашими СБ.

– Да и нечего нашим в это время в указанных тобой местах делать, – соглашается Саня.

– Опять же садиться будем уже при дневном освещении, – поддерживает Мусенька.

То есть, согласны ребята с моей диспозицией, хотя и не доверяют до конца.

– В точности времени прибытия бомберов я не знаю, как не знаю и высоты. Где-то от одного до трёх километров. И подойдут с западной стороны между без четверти пять и пять с четвертью. Придётся поискать, покараулить, побарражировать. И не попасться нашим ястребкам – они тоже могут подняться навстречу, потому что о войне войска уже предупреждены и готовятся к встрече врага. В частности, служба воздушного наблюдения, оповещения и связи не спит, – завершаю инструктаж и собираюсь вставать.

– Так ты не ждёшь при Юнкерсах истребительного прикрытия? – уточняет Саня.

– Темно ведь было, когда они вылетали. Судя по всему, не должно их быть. Ну и добавлю ещё – цельте в пилотскую кабину. Наше дело – выбивать лётный состав Люфтваффе.

На этой ноте заканчиваем дебаты и расходимся по капонирам – каждый к своей машине. Мне уже пора вылетать – пойду ведь не быстро, на самой экономичной скорости.

***

Нифига себе пельмень. Не юнкерсы, а хейнкели, и не три, а целая девятка. Идут на высоте трёх километров чётким строем клиньями-тройками. У каждого под брюхом и наверху турельная установка назад. Впрочем, снизу еще и вперёд может смотреть стрелок с пулемётом. И в бортах у этих самолётов имеются стволы, выставляемые через амбразуры. Эти машины очень хорошо защищены от нападения не только со стороны хвоста, простреливая, практически всю сферу окружающего пространства.

Разглядел я их чётко на фоне совсем уже светлого неба почти прямо над собой – сам-то, считай, на брюхе ползу… метрах на ста. Короткий вираж, и я догоняю их, разгоняясь, чтобы подкрасться снизу. Не видно, реагируют ли на это стрелки – не улавливаю шевеления стволов. Но страшно – вдруг уже берут на прицел. Хотя, могут не видеть маленький силуэт на фоне земли.

Снижаюсь с разгоном почти до плохо различимой земли и задираю нос, делая свечку. Скорость падает, зато я в зоне, где обоим нижним стрелкам неудобно – мой самолёт находится практически вертикально вниз от него.

Теряю скорость, заходя под брюхо, поворачиваю машину вокруг оси так, чтобы плоскость моих крыльев совпала с направлением движения цели, Близко подхожу, считай в упор, и даю залп из обоих стволов в переднюю часть фюзеляжа. Ручка на себя – валюсь через спину и, пока падение не перешло в штопор разгоняюсь, опустив нос, но кверху брюхом, настигая проскочивший дальше строй. В правой тройке Хейнкелей осталось две машины, зато в мою сторону потянулись трассы – разбудил стрелков.

Новый заход снизу начался неудачно – я недостаточно погасил скорость подъёма и был вынужден отвернуть ещё до того, как прицелился. То есть – «упал на спину» между двумя бомбардировщиками, перевернулся через крыло в обычное для полёта состояние, и тут оказалось, что движение моё уравнялось с перемещением целей. Ударил в правого – он в удобном положении и ближе, изменил крен и в вираже перенацелился на левого – ударил опять почти в упор. Условия для прицельной стрельбы идеальные, дистанция мизерная. Почему они в этот момент меня не срубили из верхних установок – буду гадать позднее.

Вот так – оглянуться не успел – троих в строю нет. Что с ними – ума не приложу. Некогда было разглядывать. Остальная шестёрка продолжает полёт по первоначальному маршруту, будто и не заметив потери трети самолётов. И истребителей не видно. Думаю, фактор внезапности сыграл мне на руку, плюс немного везения – по мне не стреляли сначала потому, что было неудобно целиться точно вниз, а потом я оказался для стрелков на фоне своего самолёта – вот и произошла заминка с открытием огня. Или стволы не смогли повернуть на достаточный угол?

А у меня на очереди вторая ведомая тройка. Пристраиваюсь точно в хвост правому заднему. Левый задний обстреливает меня из верхней установки, но ему далеко – трассы проходят ниже. Тот же, которого скрадываю – молчит, потому что моя машина оказалась точно за хвостовым стабилизатором для верхнего стрелка, зато высоковато для нижнего.

Пилот начинает немного поворачивать, намереваясь поставить меня под прицел, но я маневрирую синхронно, чем свожу его старания на нет. Стрелять не спешу – далеко. А подойти ближе – так с соседнего самолёта достанут. Зато строй тройки ломается – правый задний, уклонившийся вправо, пытается вернуться на покинутое место, левый чуть снижается, чтобы не столкнуться с ним, но это не открывает передо мной никаких новых перспектив подобраться поближе и не быть расстрелянным.

Ныряю вниз, чтобы набрать скорость, которую снова гашу в «свечке», подбираясь к брюху… угодил на ведущего. Вот ему и вкатил пару осколочных, но не в кабину, как хотел, а куда-то в область центроплана. Как бы бомбы не рванули!

Не рванули, но что-то я ему там испортил, он задымил и стал быстро снижаться. Ведомые шарахнулись, и я подловил левого – вкатил оба снаряда точно в кабину. И тут же свалился в штопор – скорость-то потерянную на подъёме, так и не набрал. Вся управляемость исключительно за счёт интенсивного обдува хвоста. И ни малейшей подъёмной силы – практически – неуправляемо падаю.

Пришлось переходить в пике, а уж потом из него выводить машину чуть не у самой земли. Пока управился, вижу – последний недобитый из второй тройки пристроился к ведущим – замкнул строй клина, дополнив его до ромба. Ух и упрямые мне сегодня фрицы встретились! Больше половины машин потеряли, но продолжают упорно двигаться к цели. А вдруг они пьяные? Или с большого бодуна?

Я опять разогнался и свечкой пошёл к ним снизу, а они задрали носы, подставляя меня под огонь нижних задних стрелков. Хорошо, что дистанция была ещё приличная. Я сбросил газ и замедлил сближение, перейдя в полёт по пологой наклонной. Уж что-что, а в скороподъёмности им со мной не тягаться. Всё правильно – теперь немцы принялись снижаться, всё также придерживаясь прежнего курса.

Снова «ныряю» вниз, а дудки. Мы уже чересчур близко к земле – не хватает места для маневра. К тому же я попадаю под огонь верхних установок. Отвернул и пошел по широкой дуге разгоняться, заодно набирая превышение – попробую клюнуть их в темечко. Из верхней-то установки вертикально стрелять тоже неудобно. Понял ведущий мой маневр – совсем низко повёл остатки своих бомберов. Тут чёткий расчёт на то, что я не рискну на них падать, потому что шансы выйти из пике будут ничтожными – так близко к поверхности они летят.

А я всё равно «упал» на них сверху практически отвесно, переведя лопасти винтов в реверсивное состояние – тяга пропеллеров принялась меня очень сильно тормозить. И сверху, как с балкона, расстрелял всех трёх ведомых – отрабатывали мы штурмовку с вертикального пикирования, только не знал я тогда, что придётся этим приёмом валить воздушные цели.

Потом перевёл пропеллеры на «полный вперёд» – обдутый интенсивным потоком хвост послушно перевёл самолёт в горизонтальное состояние, в просторечии именуемое парашютированием. Перегрузка почти расплющила Вашего покорного слугу в то время, как винтомоторная группа, дрожа от напряжения, создавала горизонтальную составляющую полёта – не чиркнул я об шарик, удержался. И птичка моя не рассыпалась.

И что Вы думаете?! Оставшаяся четвёрка продолжает следовать прежним курсом – ни разу не попал. Видимо не угадал с упреждением. А у меня больше нет ни одного выстрела. Восемь их было в каждом барабане. Восемь Хейнкелей я обстрелял, давая двухорудийные залпы. Попадал ли? Не знаю. Не до разглядывания было – просто потом отмечал убавление численности самолётов в строю, но что происходило с пропавшими – не видел. А вот последние три раза надёжно промазал.

Теперь в барабанах моих пушек пусто. Как быть?

Имитирую атаку, подходя сзади снизу, но держусь поодаль. С нижних турелей в мою сторону тянутся трассы, которые я «обхожу» скользя то в одну сторону, то в другую. Фрицы нервничают и жмутся к земле, пытаясь ограничить мой маневр. А я то и дело прячусь от огня за вертикальной плоскостью хвостового оперения того, на кого имитирую атаку, и начинаю сближаться. Не могу сбить – так хоть понервничать заставлю.

Даже таранить не могу. Винта у меня впереди нет, так что рубануть нечем. А просто ударить корпусом бессмысленно. Моя скорлупка по сравнению с их металлической прочностью вообще никак не канает. Сам развалиться могу, а хейнкелю ничего не сделаю.

Однако, летим мы всё ниже и ниже. Супротивники, чтобы подставить меня стрелкам, вынуждены то и дело мотылять хвостом, отчего курс их на прежний теперь ни капельки не похож. И ведь продолжают держаться всё тем же ромбом, пусть и у самой земли. Не могу свалить – так хотя бы сорву им выполнение задачи. А между тем в баках у меня скоро станет пусто…, и тут, откуда ни возьмись, падает сверху краснозвёздный МИГ и прямо через мою голову распарывает ведущего фрица вдоль хребта убедительной такой крупнокалиберной очередью.

Тот сразу у всех на глазах переходит из полёта в скольжение по широкой украинской степи, теряя крылья и другие предметы экстерьера. Высота-то была… мы чуть не на брюхе ползли. Уф! С души упал камень. Этот парень додавит остальных, а мне пора домой, однако – горючки осталось – кот наплакал.

***

Ныряю в нашу балку и быстренько сажусь – такое чувство, что движки вот-вот встанут от жажды. Ужасный сушняк в баках. Но ничего – хватает бензину и на то, чтобы без фокусов приземлиться, и культурно подрулить к капониру. Ребята встречают. Как хорошо, что все – первый бой, да ещё в одиночестве – нелёгкое испытание.

Отцепляюсь от парашюта, через боковой люк выдираюсь из кабины. Мы с Саней за хвост втаскиваем птичку в углубление, выкопанное в склоне балки и накрытое сверху жиденьким бревенчатым накатом. Девчата подталкивают аппарат за крылья. Тут же, пока сгоряча, заправляем машину бензином и маслом. Торопливо баним стволы и заменяем барабаны с выстрелами. Всё – молча. Я даже не спрашиваю, летали ли мои товарищи, или так и дожидались, пока по радио войну объявят. Все выглядят сильно помятыми. Четко пахнет потом, как мужским, так и женским. На лицах румянец, словно после перегрузок. И руки дрожат. Всем уже досталось – успели повоевать.

С другой стороны – глаз радуется – «ах, эти девушки в трико!» – противоперегрузочные надувные штаны мы снимаем, как только, так сразу. Летать в них хорошо, а жить – тесно.