Текст книги "Время против времени"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Александр Абрамов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава IX
БИЛЛЬ

Прошел месяц со дня нашего последнего разговора с Мартином: он был в длительной командировке от редакции, разъезжал по городкам и поселкам периферии. Сейчас он, задрав ноги, лежит у меня на диване и прикуривает от свечи в старинном медном канделябре. На улице ночь, электричества в это время в отеле нет, светят только пылающие дрова в камине и свечи в канделябрах.

– Древняя штучка, – говорит Мартин, ставя канделябр на камин. – Чур, рассказывать тебе первому.

Мне действительно рассказывать первому-так мы условились еще до отъезда Мартина. А рассказать есть о чем Например, о популистской конвенции в Вудвилле, сменившей главу партии. Прошел Уэнделл, как и предполагалось, не очень охотно поддержанный фермерами. Но все-таки прошел: сказалось влияние Стила в партийных верхах и тактика «Сити ньюз», купленной Уэнделлом у ее бывших владельцев.

– А как относится к биллю Стил? – спрашивает Мартин. – И вообще, что ты у него делаешь?

– Ничего. Должность фиктивная. Знакомлюсь с окружающими его людьми и сенатскими кулуарами. В общем, то, что мне и нужно. А к биллю он относится отрицательно, будет голосовать против. Я передал ему мнение Уэнделла, но тот промолчал.

– Расскажи мне, наконец, где сенат и где правительство? Что есть что?

– «Что есть что» просто и схематично. В сенате шестьдесят два места. Победившая партия образует миниатюрный по земным масштабам кабинет министров, по-здешнему – секретарей, как в Англии. Глава партии, он же премьер-министр, одновременно ведающий государственной собственностью – казначейством, железными дорогами, рудниками, бюджетной системой. Четверо остальных секретарей представляют кто администрацию Города, иначе говоря, кантональные власти, суд и полицию, кто – промышленность и торговлю, кто – сельское хозяйство, а кто – цеховые организации, по-нашему, профсоюзы В сенате они голосуют, в правительстве действуют. Не ищи земных аналогий, но сущность капиталистической системы от этого не меняется.

– А что изменит билль?

– Только расколет двухпартийную систему управления.

– Значит, комми отколются?

– Оставь свой жаргон, Мартин. Противно слушать. И повторяю: не ищи земных аналогий. Коммунистической партии здесь нет. Рабочее движение еще только приобретает организационные формы: мешают цеховая раздробленность и промышленная отсталость. Но уже нарождается что-то вроде социал-демократии.

– Донован? – улыбается Мартин. – Нашел-таки?

Я раздумываю, говорить или не говорить Мартину о моих встречах с Донованом. Первая была, пожалуй, наиболее примечательной. Мы стояли у стойки бара уже без Уэнделла, критически рассматривая друг друга.

– Интересно, чем это я мог заинтересовать советника сенатора Стила? – спросил Донован. Он был неулыбчив и холоден.

– Политические взгляды сенатора могут и не совпадать со взглядами его советника, – ответил я. – Лично мне, например, нравятся ваши выступления в сенате.

– И мой билль против цеховой раздробленности, за всецеховое объединение с единой экономической программой?

– Иначе говоря, единый профессиональный союз?

– Несколько непривычно звучит, но можно сказать и так. За него подано шесть голосов из шестидесяти.

– Будь я в сенате, я был бы седьмым.

– Интересно, – сказал Донован. – Вы и газету нашу читаете?

– Конечно.

– Тогда почему же вы работаете у Стила?

– Потому что отцы наши были друзьями и участниками Сопротивления в десятом году. Встретились случайно. Стил поразился моим сходством с отцом. Предложил работу. Я согласился, предупредив, что я новичок в политике и только пытаюсь ее осмыслить.

– Ну и как – осмыслили?

– Кое-что. Уэнделл, например, прогрессивнее Стила, так как стимулирует развитие производительных сил, а Стил тормозит его.

Если я рассчитывал удивить Донована, как удивил Мердока земными политическими формулировками, то явно ошибся. Донован не удивился, только заметил:

– Вы обманули Стила. Ано, сказав ему, что вы новичок в политике. Вы узнали ее истинную суть от отца, не потерявшего память. Может быть, вы даже знаете больше меня.

На другой день за завтраком в том же сенатском клубе он мне сказал:

– Не экзаменуйте меня, Ано. Все, что вы говорите о классовой борьбе, мне уже давно ясно. Но второй революции может и не быть. Не исключено, что мы придем к власти парламентским путем, когда большинство народа поймет наконец необходимость социалистических преобразований.

Рассказывать или не рассказывать об этом Мартину? Все равно он скажет: пропаганда. Ведь интересует его только билль, открывающий Мердоку ворота в сенат.

Я передаю ему слова Уэнделла. Мартин не согласен.

– Мердок не только будет покупать голоса, он немало получит даром, – говорит он. – Подсчитай будущие избирательные ресурсы Мердока. Я объездил по крайней мере два десятка поместий, не считая хозяйчиков вроде Фляшона. Это уже не десятки голосов, а тысячи: вместе с хозяевами будут голосовать и все от них зависящие. А ведь раньше они голосовали за популистов. Откуда же перемены? Одна вдова, владелица нескольких тысяч акров пшеницы, была достаточно откровенной. «Я всегда голосовала за Стила, но сейчас это мне будет стоить не меньше миллиона франков». Оказывается, полчаса назад к ней заезжал бродяга с пистолетом за поясом и объявил в присутствии слуг, что на этот раз не только ей и ее семье, но и всем издольщикам и слугам придется проголосовать не за Стила, а за реставраторов. Нет такой партии? Нет, так будет. А если она не послушается, так ей спалят всю пшеницу. «Вы, конечно, не перескажете это в своей редакции, – сказала мне мадам помещица, – я газет не читаю, а верзилу знаю. И то, что он спалит мне урожай, тоже знаю. Вы, вероятно, встретите его по дороге и поймете, что с таким джентльменом обычно не спорят». И я действительно его встретил. Знаешь, кто это? Наш друг Чек Пасква.

– Паскву придется взять под наблюдение. Найди кого-нибудь.

– Уже нашел.

– Кого?

– Луи Ренье.

Находка Мартина отнюдь меня не радует. Рискуем мы жизнью мальчишки. Он даже стрелять не умеет.

– Еще один маневр Мердока, – размышляю я вслух. – Значит, он нам не верит.

– А мы ему. Кстати, серебро до сих пор в его лесной «берлоге».

– Ты уверен?

– Почти. Слитки в больших количествах не появлялись ни на рынке, ни в ювелирных лавках. Может, пустить по следу полицию?

Я рассуждаю. Бойль – начальник полиции Города, – человек Стила. Честный. В какой-то мере принципиальный. Но в подчинении у него слишком много подонков, закупленных Мердоком. Да и не только им. Мартин прав: в Городе нарождаются темные придонные слои, что-то вроде американской мафии. Появляются капиталы, неизвестно на чем взращенные Возникают капиталисты, неизвестно что производящие. А это на руку Мердоку. Ведь именно он основная опасность в будущем. Можно, конечно, взять серебро из его «берлоги». Бойль это охотно и даже умело сделает. Но не рано ли? Не лучше ли выждать более подходящий момент для удара? Тут может помочь Ренье, но оставлять его при Паскве рискованно.

Я тороплюсь. В шесть уже оживают сенатские кулуары и бар гудит в шумной и пустопорожней болтовне, из которой я всегда что-то выуживаю. На лестнице, окаймленной колоннадой, толкотня, как на пристани в Сильвервилле. Пробираясь наверх, встречаю Бойля. Начальник полиции стоит в сторонке и созерцает присутствующих. На заседании он будет сидеть со мной в ложе сенатских чиновников: амфитеатр зала только для сенаторов.

– Все еще не нашли серебро, Бойль? – Мы с ним на дружеской ноге и обходимся без «мсье» и без «мистера».

– Кто сейчас интересуется серебром? – вопрошает он. – Билль и только билль!

– А вдруг провалят?

– Чудак, – смеется Бойль и ныряет в какую-то болтающую группку.

У Бойля своя информация, думаю, верная и вполне исчерпывающая.

Ко мне подходит Уэнделл, дружески пожимает руку.

– Сейчас вы спросите о Стиле, – улыбаюсь я.

– Не буду. Знаю, что он проголосует против.

– Многие боятся его выступления. Оно может быть очень резким.

– А разве вы не знаете точно?

– Он со мной не советовался. Но он очень не любит Мердока.

– Мердок в сенате менее опасен, чем за его стенами. А билль ждут и другие. Жизнь, как время: идет вперед, а не стоит на месте. Общество не могут представлять одни аграрии и банкиры.

Кто-то отвлекает от меня Уэнделла, и я заглядываю в пустеющий понемногу ресторан. Стила нахожу одного в дальней кабине за синей портьерой. Перед ним два бокала и бутылка вудвилльского красного. Но он не приглашает меня ни присесть, ни пригубить вина.

– Я не знал, что вы здесь, Ано, – говорит он, не поднимая глаз.

– Я пришел, как советник, пока вы меня еще не уволили, – отвечаю я и жду.

– С каким советом?

– Не выступать вообще.

– Почему?

– Вы не поведете за собой даже трети сената.

– И пропустить Мердока?

Я повторяю слова Уэнделла, что за стенами сената Мердок более опасен для общества. Сенатский мандат, говорю я, неизбежно сдержит его агрессивные махинации. Хуже будет, если хунта Мердока силой захватит власть. Что такое хунта, Стил не понимает, я вижу это по его глазам и тут же поправляю «хунту» на «шайку» и добавляю, что крайности реставраторов в сенате всегда подавит разумное большинство.

Стил долго не отвечает, и я жду, не присаживаясь.

– А вы знаете, кто выдвинет билль? – наконец спрашивает он.

– Рондель.

– Глава партии «джентльменов». Человек, проживший на свете столько же, сколько и я. Что же заставило его изменить продуманному и пережитому?

– Я только что слышал от главы вашей партии, Стил, – говорю я, делая ударение на «вашей». – Жизнь, как время: идет вперед, а не стоит на месте. Должно быть. Рондель это понял.

– Они хотят расколоть нас, – тихо, но твердо произносит Стил. – Отойдут трудовики, зашевелились каноники, суетится мать-настоятельницв, а главное, конечно, Мердок. Перемены? Я против перемен, Ано. Люблю все стабильное, прочное, неизменное. Должно быть, мне пора в отставку, сынок. Могу назвать тебя так, кто бы ты ни был. Ведь мне уже, как и Висту, давно за семьдесят. Только уйду после выборов. По конституции все мои голоса получат те, кому я их отдам. А у меня сто тысяч избирателей, и ни один из них не будет голосовать за Мердока.

Я вспоминаю рассказ Мартина, но молчу. Стоит ли огорчать старика, да еще в такой день? А на шантаж Мердока можно найти управу: есть и Уэнделл, есть и Бойль. Да и «Сити ньюз» может вмешаться, если понадобится. Словом, ответ Мердоку мы найдем и без Стила.

Звонит колокол, призывающий членов сената в зал заседаний. Стил уходит из ресторана, мне его искренне жалко: священник, основы веры которого поколеблены. Я медленно иду за ним, сливаясь с толпой в коридорах. Цветные сюртуки и фраки перемешались с наглухо застегнутыми пиджаками и высокими жилетами, а кружевные жабо с широкими галстуками, как смесь годов, нравов и состояний. Журналисты с открытыми блокнотами толпились у входа в ложу прессы. Их длинные клетчатые пиджаки походили на форму. В соседнюю ложу сенатских чиновников входили более старомодные джентльмены и леди. Женщин было довольно много и в зале заседаний и на хорах для публики. Они выглядели пестро, но чаще глаз примечал сухопарых подтянутых директрис пансионов и настоятельниц монастырей, а то и просто монахинь в белых накрахмаленных шляпах. Красные треуголки лакеев, приносящих пиво и бутерброды в зал заседаний, еще более увеличивали крикливую пестроту картины.

У входа в ложу мне встречается Мердок, на этот раз более старомодный и чинный, как мопассановский редактор Вальтер из «Милого друга». Улыбка его лучезарна, словно у игрока, крупно выигравшего на ипподроме.

– Радуетесь? – замечаю я. – Не рано ли?

– А вы сомневаетесь, мсье Ано?

– Почему я и отказался от ваших пяти тысяч.

– Боюсь, что вы мне уже не нужны. Как советник Стила, разумеется. Охотно предлагаю вам тот же пост.

– Не рано ли? – повторяю я.

– Я уже присмотрел себе кресло а сенате. Подумайте, Ано, может это окажется выгоднее, чем предложение Уэнделла?

– Вы, как всегда, информированы, Мердок. Но я ни к кому не уйду от Стила. Тем более сейчас.

– Поддержать падающего? – смеется Мердок.

– Нет. Просто большей свободы действий нигде у меня не будет.

– То-то вы так часто встречаетесь с Мартином. Пусть имеет в виду, что разглашение редакционных секретов чревато далеко не радужными последствиями.

– Кому интересны секреты редакции «Брэд энд баттер»? Я лично ее не читаю. Да и Мартин может уйти в другую газету.

– Он мне еще нужен, Ано. Как, впрочем, и вы. Не хочется терять вас из виду. Слишком много вы знаете, молодой человек, – говорит Мердок, рассматривая свои полированные ногти. Еще одна улыбка вполоборота, и он скрывается в ложе.

Значит, он знает о моих встречах с Мартином. Откуда?

Слежка за мной или провал Мартина?

Ни он, ни я не открываем своих карт.

Игра продолжается.

Глава Х
УКРАДЕННОЕ ПИСЬМО

Билль прошел.

Я лежу у себя в комнате на диване, как Мартин, задрав ноги: спинки у омоновских диванов высокие, как в эпоху королевы Виктории. Сейчас в Городе праздник – семьдесят первая годовщина Начала, того самого Начала, с которого повел свою жизнь этот смоделированный неведомыми галактистами человеческий город и которое с тех пор так и пишется, как Город, – тоже с прописной буквы. Делать ничего не хочется, да и дел нет, за окнами праздничная тишина, лишь экипаж изредка проскрипит или прозвенит конка. И в отеле тишина, в одних комнатах спят после бурной предпраздничной ночи заезжие купчики и агенты, как у нас говорили когда-то, коммивояжеры, рекламисты товаров провинциального производства, спят профессиональные шулера побогаче, которым лестно пожить в дорогом, хотя и старомодном отеле. Но большинство номеров пусто: сенаторы-фермеры и промысловики разъехались по своим промыслам и поместьям, в коридорах отеля не щелкают дверные замки и не слышно жильцов, любящих покурить и поболтать на ходу, возвращаясь к себе из бильярдной и бара.

Вот и лежи, Анохин, потому что читать тебе нечего, все газеты уже прочитаны, а книги здешние старомодны, как и этот отель, что-то вроде бульварных романов конца прошлого века. Лежи, Анохин, и жди, не забежит ли Мартин, где-то кочующий и что-то вынюхивающий. Какой детектив вырос здесь из Мартина: Мегрэ не Мегрэ, Пуаро не Пуаро, но некий преемник Арчи Гудвина из романов американца Рекса Стаута – живчик-философ, всюду проходящий и все замечающий, всюду свой: в биржевых кулуарах и в дешевых забегаловках, в семье загулявшего промысловика и на приеме у директора страховой компании. Без Мартина я бы не знал и половины того, что знал сейчас о Городе и его секретах, и не мог бы думать об обеде в баре «Аполло», куда он меня поведет сегодня и куда не ходят респектабельные горожане вроде Уэнделла или Стила. А пока лежи, Анохин, и думай, за каким чертом затеял ты всю эту игру с Мердоком и Стилом, Донованом и биллем, который все-таки прошел, несмотря на двадцать три голоса против. Стил выступил и повел за собой чуть-чуть больше трети сената, но этих «чуть-чуть» оказалось слишком мало, чтобы билль провалить.

Избирательная кампания уже в разгаре, портреты кандидатов в сенат торчат повсюду, в избирательных участках уже готовят списки выборщиков и бюллетени, а я в этих делах чужак, и вся предвыборная карусель здесь кружится помимо меня, и мне полностью безразлично, кто займет сенатские кресла и за какие проекты и поправки будет голосовать. Конечно, я сочувствую Доновану, но что ему от моего сочувствия? В сущности, все мы узнали с Мартином, и если только для этого нас переместили сюда, то пора бы и возвращаться домой, благо желание неведомых нам небожителей уже выполнено, а большего сделать нельзя даже по той легенде, которую оба придумали. Общество здесь развивается по законам, давно на Земле открытым, а ускорить или изменить ход исторического развития не в наших силах.

Кто-то тихонько стучит в дверь, и я уже знаю, что это не Мартин, потому что Мартин входит без стука. А входит Пит Селби с такой удрученной миной, что сразу становится ясно: что-то неблагополучно.

– Что случилось, Пит?

– Неприятность, советник. Меня выставили из архива.

– Почему?

– Потому что директор, мсье Жанвье, заметил, что я интересуюсь больше партийными доходами и расходами, чем восторженными восхвалениями кандидатов в сенат. Такие письма, говорит, я отбрасываю, а изучаю счета и доносы. Теперь все будет выдаваться лишь по его выбору. Мсье Жанвье хочет, чтобы я работал на глазах у его чиновников. Мне он не верит.

– А это не так плохо. Пит, – решаю я. – Кто-то будет интересоваться вами, а вы наблюдайте, кто. Если их будет двое или трое, немедленно сообщите мне их имена. Среди них кто-то, а может быть, и все они окажутся агентами наших врагов. Я уже давно знаю, что часть нашей внутрипартийной информации просачивается на сторону. Смотрите в оба глаза, прислушивайтесь ко всем вопросам и докладывайте мне. Ясно?

Я едва успеваю закончить фразу, как врывается и, конечно, без стука, Мартин. Увидев Пита, спрашивает:

– Где Луи, Пит?

– Не знаю. Он уже несколько дней не ночует дома.

– И я его не встречал, Юри. – Тревожная нотка слышится в словах Мартина.

– Он только сказал, что должен кого-то разоблачить, – говорит Пит, – но кого именно, промолчал. Я начинаю понимать, что Репье в опасности.

– Он кому-нибудь давал свой адрес? – спрашиваю я.

– Зачем? Все и так знают, что студенты из провинции живут в общежитии политехнички.

– Там «пистолетники» рисковать не станут, – говорит Мартин.

– Кто их знает? – задумываюсь я. – Ты бы лучше сейчас переехал, Пит. – Я уже боюсь и за него. – На время к кому-нибудь, а? Сумеешь?

– Если требуется, сумею, – соглашается Пит, но не уходит, словно что-то собирается добавить к сказанному.

– Ну, говори, не бойся, – поощряю его я.

– Знаю. Не хотел говорить сначала. Думал, подожду, когда накопится материал, но сейчас понимаю, что время не терпит. Вы просили посмотреть по-внимательнее, не наблюдают ли сослуживцы за моей работой. Наблюдают, советник. Сначала я ничего не заметил или, вернее, не обратил внимания. В частности, на любопытство старшего клерка Освальда Ринки. Он представился крайне заинтересованным моей работой, заглядывал в документы, которые я просматривал, и в мои записи, причем что-то записывал и сам. Интересовался он именно тем, что хотел скрыть от меня мсье Жанвье, его не волновали происки оппозиции, он хотел точно знать, на сколько голосов могут рассчитывать популисты в том или ином кантоне.

– Значит, Ринки работает не на Жанвье, – замечает Мартин.

Я начинаю уже соображать, в чем дело, в том, что Мердок имеет своих агентов и в избирательной канцелярии популистов, я догадывался давно. Теперь же я знаю, через кого просачивается информация.

– Я еще не все сказал, советник, – прерывает мое молчание Селби. – У меня сегодня украли рекомендательное письмо сенатора Стила.

Еще одно событие!

– Почему оно оказалось у вас?

– Я предъявил его мсье Жанвье, он прочел и вернул его мне, а я спрятал письмо в стол. В письме рекомендовали меня, ну а кому еще могла понадобиться эта рекомендация?

– Скверная история, – говорю я. – Любой документ за подписью сенатора может быть использован нам во вред.

– Вот что, Мартин, – решаю я. – Приедешь в «Аполло» ночью после девяти в самый разгар сутолоки. Столик закажешь заранее. Я постараюсь приехать вовремя. Пока же мы с Питом займемся Ринки. Надо узнать точно, кому он продал письмо сенатора.

«Гзмблинг-хауз» – начертано электрическими лампочками на фронтоне богатого особняка на самом фешенебельном отрезке Больших бульваров. Надпись освещала не только вход и колоннаду у входа, но и примыкающую к ним ресторанную площадку под парусиновым тентом.

Швейцара не было. Мы вошли в открытые настежь двери, где в глубине большого пустынного холла скучал молодой человек в синем сюртуке и кружевном жабо, украшенном булавкой с лиловым, похожим на аметист камнем. Мы предъявили свои визитные карточки и уплатили по двадцать пять франков за вход. Пока оформлялось это налаженное гостеприимство, я успел осмотреть соседний бар за тяжелыми и плюшевыми портьерами. Он был почти пуст – только несколько хорошо одетых молодых людей пили что-то у стойки. Ринки, как подсказал мне Пит, среди них не было.

Наверху нас встретила привычная тишина игорного зала, разбавленная шепотом советующихся, негромкими репликами выигравших или проигравших. Игра шума не любит, игроки немногословны. Лишь возгласы банкометов и крупье прерывают почти бесшумное шуршание фишек по сукну столов.

В игорном зале мы нашли, кого искали. Освальд Ринки, сидевший против крупье, играл осторожно, ставил стопки фишек не на номера, а на цвет, рассчитывая только на удвоенную сумму в случае выигрыша. В модном пиджаке табачного цвета и полосатых брюках он не походил ни на ковбоя из вестерна, ни на клерка из канцелярии популистов. Перед ним на столе уже лежала большая груда фишек, очевидно, Ринки много выиграл и вскоре должен был закончить игру и проследовать к разменной кассе, возле которой у импровизированного буфета можно было наскоро выпить и закусить.

– Не подходите к столу. Пит, – говорю я, – вас он сразу узнает и поймет, что вы пришли не играть в рулетку. Такие люди не любят давать взаймы, и он, возможно, дольше задержится за столом, что нам явно некстати. Лучше подождите незаметно в сторонке и перехватите его, когда он пойдет от разменной кассы к выходу. Внизу, в холле, и попросите у него, скажем, двадцать пять франков. Я же встану у стола и присмотрю не за игрой, конечно, а за его выходом из игры. А потом в холле я неожиданно подойду к вам, и спектакль сыграем без суфлера.

Мы так и делаем. Пит отходит поближе к разменной кассе, я становлюсь у стола позади профессионально орудующего крупье. Но мы не учли одного: Ринки увидел и узнал меня.

Почему советник сенатора от его партии пришел в казино? Ведь имя Жоржа Ано отнюдь не популярно среди его завсегдатаев, значит, он заглянул сюда случайно, из любопытства. Но успел заметить за рулеточным столом своего партийного функционера. Значит, надо бросать игру и немедленно смываться, объяснив свое пребывание в казино той же случайностью. Так я угадываю возможные умозаключения Ринки и не ошибаюсь. Всем своим видом показывая, что игра для него кончена и что играл-то он, в общем, равнодушно, без интереса и выигрыш его чисто случаен, он бочком-бочком пробирается сквозь толпу к разменной кассе. Я осторожно следую за ним, стараясь не опоздать к его встрече с Питом.

Тот успевает все же догнать его, и вот уже они оба стоят в скучной тишине холла, не привлекая внимания ни красно-фрачных лакеев, ни застегнутого на все пуговицы администратора. Я их не слышу, конечно, но вопрос Селби мне известен, а теперь я вижу и ответ. Ринки разводит руками, виновато улыбается, старательно разыгрывая этюд о проигрыше.

– Ваш выигрыш или проигрыш меня не касается, – назидательно говорю я, – но репутация игрока не подходит для партийного функционера, Освальд Ринки. Мне, возможно, придется сделать соответствующие выводы.

– Прошу извинить меня, советник, – не униженно, но даже с достоинством произносит Ринки.

Я морщусь, будто раздумывая, потом говорю, указывая на выход:

– Ладно. Подумаю. Выйдем в сад к бассейну. Здесь слишком душно.

Ринки счастлив, заметив мои колебания, и тут же устремляется к открытым дверям. Я догоняю его, и несколько минут мы втроем молча и не спеша идем по узкой тропе вдоль бассейна к воротам.

Внезапно я останавливаюсь и говорю:

– А ведь мы с вами давно знакомы, Освальд Ринки. Даже как-то сидели рядом.

Ринки удивлен или играет недоумение.

– Не имел такой чести, советник.

– Имели. Вспомните лесную хижину близ Вудвилля. Вы были тогда среди «пистолетников» Пасквы.

Актерски сыгранное удивление Ринки сменяется уже совсем не театральным испугом. Он пятится от меня, не сообразив, что стоит в нескольких сантиметрах от края бассейна.

– Стой, – кричит Пит.

Но Ринки уже потерял равновесие и ушел под воду, окатив нас фонтаном брызг. Секунду спустя он вынырнул и застучал по воде руками.

– Помогите! Тону!

Пит, подхватив его, слегка поднимает над водой.

– Подержите его так, Селби, – говорю я. – Не спешите.

– Но я же не умею плавать, – хнычет Ринки.

– Это тебе и не понадобится. Сразу пойдешь ко дну, если не скажешь, кому ты продал украденное письмо сенатора. Только говори скорее, а то Пит устанет тебя держать. Итак – кому?

– Паскве. За пятьсот франков. Вытащите меня скорее.

– Интересно, за что вам платит Мердок? Профессиональный «пистолетник», а попадается на мелкой краже, да еще сбывает украденное своему же сообщнику. А плавать надо учиться с детства, – поучительно говорю я и помогаю Селби вытянуть из воды промокшего Ринки.

– Я, пожалуй, пощажу вас. Ринки, – замечаю я, протирая носовым платком намокшие полы и рукава сюртука. – Ни Жанвье, ни Мердоку я ничего не скажу. Выигрыш можете оставить себе, двадцать пять франков дайте взаймы Питу, если он в них нуждается, а пятьсот франков, полученных вами от Пасквы, внесите в фонд избирательной кампании сенатора Стила. Вы же, Селби, доставите сейчас эту мокрую курицу домой, а то он еще простудится. Не беспокойтесь, жаловаться он не будет.