Текст книги "Падение Башен"

Автор книги: Сэмюэль Р. Дилэни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава 3

О чем думает человек, когда он собирается увидеться с отцом после пяти лет каторги и трех лет изменнических приключений? Джон спросил себя об этом. Ответом был страх, сжимающий горло, замедляющий шаги, связывающий язык. Это был безымянный страх из детства, связанный с лицом женщины – по-видимому, его матери, и лицом мужчины – вероятно, отца. Но этот страх был неопределенным. В восемнадцать лет была неделя страха, начавшегося с дурацкого вызова вероломного друга, которому посчастливилось быть королем Торомона (и Джон теперь спрашивал себя, принял бы он вызов, который исходил бы от другого парня?), и кончившегося глупой паникой, ударом энергоножа и смертью дворцового стражника. Затем пять лет тюрьмы (приговор был не пять лет, а пожизненно) со злобой, унижением и ненавистью к страже, за дрянное шахтное оборудование, горячие часы под землей, где его руки выцарапывали камень к папоротнику, бьющему его задубевшую от грязи одежду, когда он шел из хижин на рассвете и возвращался вечером. Но неприкрытый страх пришел в тюрьму только один раз, когда впервые начался разговор о побеге – разговор велся ночью, или за спиной стражников в редкие минуты отдыха в подземной работе. Это не был страх наказания, но страх самого разговора, чего-то неконтролируемого, мелкой случайности, незапланированной для плотной ткани тюремной жизни, расцветающей в обмене взглядами, в шепоте. Он по-разному удерживал этот страх, присоединившись к планам, помогая, копая руками, проход, считая шаги стражника, когда тот шел от будки к краю тюремного пространства. Когда план был закопчен, осталось только трое. Он был самым молодым из скорчившихся под дождем у ступеней сторожки и ждущих свободы.

Во время побега в темноте, под хлещущими лицо мокрыми вайями, страха уже не было. Для страха не было времени. Но он весь собрался и взорвался в мозгу Джона, после того, как он потерял двух других беглецов, после того, как вышел из джунглей слишком близко к радиационному барьеру, после того, как увидел шпили Тилфара, после того, как неожиданно, непредсказуемо, его, не имеющего ни ментальной, ни физической защиты, ударило со звезд.

Затем началось приключение. Была опасность, он был измучен, но не боялся, как сейчас. Та маленькая белая пустота, была негативом черного пятна ужаса из полузапомнившегося детства.

Он еще поднялся по давно знакомым ступеням отцовского дома и остановился перед дверью. Когда я приложу палец к замку, подумал он, не окажется ли за дверью свобода?

Замок долго читал линии и завитки его большого пальца. Наконец, темное дерево отступило, и Джон вошел. Интересно, изменился ли отец так же, как я, подумал он. Если привычки отца остались прежними, он должен быть сейчас в семейной столовой.

Джон прошел по коридору мимо гардеробной, мимо двери комнаты трофеев в бальный зал. Высокий, слабо освещенный зал тянулся впереди него до двойной, как крылья лебедя, лестницы, опускавшейся с внутреннего балкона. Его сандалии мягко щелкали, и на миг он почувствовал, как множество признаков его самого провожают его в столовую.

Дверь была закрыта. Он постучал и услышал голос:

– Кто там? Войдите.

Джон открыл дверь. И затикали сотни часов. Дородный седой человек удивленно поднял глаза.

– Кто вы? Я приказал никого не впускать без...

– Отец... – сказал Джон.

Кошер дернулся в кресле, лицо его потемнело.

– Кто вы и что вам надо?

– Отец, – сказал снова Джон. Узнавание повисло перед ним, как яркий свет, и он испуганно отступил назад. – Отец, это я, Джон, – выговорил он.

Кошер выпрямился и положил руки на стол.

– Нет!

Джон подошел к столу. Старик поднял голову и пошевелил губами, как бы подбирая слова.

– Где ты был, Джон?

– Я... – все восприятие Джона повернулось внутрь, и как отец смотрел на него, так и он смотрел на хаос эмоций, взорвавшихся в нем. Ему хотелось закричать, как ребенку, неожиданно оказавшемуся в темноте. Рядом стояло кресло, он сел, и это помогло ему удержаться от слез. – Я долгое время отсутствовал, был во многих местах. В тюрьме, как ты, я полагаю, знаешь, потом три года был на службе у герцогини Петры, имел всякие приключения, переделал кучу дел. А теперь вернулся.

– Зачем? – голова Кошера тряслась. – Зачем? Не хочешь ли ты получить прощение за то, что обесчестил меня, так что я не мог смотреть в лицо своим друзьям, своим сотрудникам?

Помолчав, Джон сказал:

– Так ли ты страдал?

– Я?

– Пять лет, – сказал Джон мягче, чем намеревался. – Я видел солнце меньше часа в день. Меня ругали, били. Я надрывался в неоновой темноте тетроновых шахт, призывая на помощь мускулы, которых у меня не было. Я в кровь сдирал ладони о камни. Так ли ты страдал, отец?

– Зачем ты вернулся?

– Я вернулся, чтобы найти свою... – он помолчал, и его обида ушла. – Я вернулся, чтобы просить тебя простить меня за тот вред, что я причинил тебе, если ты можешь.

– Ну, я... – Кошер издал сухой надтреснутый звук. – Джон! Джон!

Джон обогнул стол и крепко обнял отца за плечи.

– Папа, где Кли? Я пришел также поговорить и о ней.

– Кли? Она ушла.

– Куда?

– Ушла с профессором университета – историком.

– Катамом?

– Они вчера поженились. Я спрашивал, куда они собрались, но они не сказали.

– Почему?

Кошер пожал плечами.

– Просто не захотели.

Джон снова сел напротив отца.

– И не назвали никаких причин?

– Нет. Поэтому я был сейчас так расстроен и так встретил тебя. Я многое передумал, Джон. Ужасно было думать, что ты в рудниках, а мы здесь живем на доходы с руды, над которой ты гнешь спину. Это было для меня тяжелее всего, что могли бы сказать мои друзья. – Он опустил глаза и вновь поднял их. – Сынок, я так рад видеть тебя! – Он протянул сыну руку, а другой достал платок и вытер глаза.

Джон взял руку отца.

– Я тоже рад видеть тебя, папа.

Старик снова покачал головой.

– Торон – маленький мир с жесткой моралью. Я знал это еще мальчиком, и это больше чем любая другая информация, однако, эта мораль захватила меня, и держала вдали от тебя.

– Вне этого мира множество насилия, папа. Надеюсь, что оно не ударит по нашему миру и не разрушит его.

Старик фыркнул.

– Снаружи не больше насилия, чем здесь, внутри.

В настольном коммуникаторе замигал желтый свет. Кошер нажал кнопку. Тонкий механический голос сказал:

– Простите, сэр, но с материка пришло важное сообщение: тетроновый грузовой пароход задержался на шесть часов при выходе из гавани. Его контрольный механизм безнадежно засорен. И пароход не мог даже вызвать помощь по радио. В это время на него перебрались с маленького судна неды, выгрузили руду и в суматохе были убиты два офицера.

– Когда это случилось? – спросил Кошер.

– Сегодня около десяти утра.

– В задержке парохода виноваты неды? Таково было их намерение?

– Не думаю, сэр. Тут все вместе. Пароход старый, с радиоуправлением. В это утро весь район был окутан невероятными радиопомехами, по-видимому, с Тилфара. Были слухи, что у военных какие-то неприятности с компьютером, и он, похоже, как-то связан с этим. Неды просто проходили мимо и воспользовались ситуацией.

– Понятно, – сказал Кошер. – Проверьте непосредственно у военных, узнайте, что происходит и не случится ли такое снова. Ответ сообщите прямо мне.

– Слушаюсь, сэр, – голос отключился.

– Проклятые пираты, – сказал Кошер. – Ты не думаешь, что они пытались повредить лично мне в деле? Я не понимаю насилия ради насилия, Джон. Они не украли руду. Они просто выбросили ее, и тем нанесли столько убытков, сколько могли.

– Это нелегко понять, – сказал Джон и встал. – Если Кли свяжется с тобой, ты дашь мне знать? Это очень, важно. Я остановился в...

– Ты не хочешь остаться здесь? Прошу тебя, Джон. Этот огромный дом так опустел с тех пор, как ушли ты и твоя сестра.

– Я очень хотел бы, папа, но я договорился в среднем кольце города. У меня там комната, и она моя. И оттуда мне легче уйти.

– Да, я не могу надеяться, что ты вернешься, как будто ничего не случилось.

Джон кивнул.

– Я скоро увижусь с тобой снова, папа, и мы поговорим как следует, и я расскажу тебе обо всем. – Он улыбнулся.

– Хорошо, – сказал отец. – Это так хорошо, Джон.

Солнце низко повисло над башнями Торона, наполнило тенью пустые улицы центра города. Джон шел, чувствуя себя одновременно сильным и расслабленным. Ближе к среднему кольцу импозантные дома центрального района уступали место более обычным. Здесь народ сновал туда-сюда, многие возвращались с работы. Джон был уже недалеко от своей квартиры, когда увидел кое-что на другой стороне улицы и остановился.

Босой парень в обтрепанных штанах и разорванной на спине рубашке писал мелом на стене:

«Ты пойман в ловушку...»

– Эй, парень, – окликнул его Джон и пошел через улицу.

Фигура быстро обернулась и пустилась бежать.

– Подожди! – крикнул Джон и побежал за ним. Он нагнал его в конце квартала, схватил за плечо и прижал к стене. Одна его рука уперлась парню в грудь, другая держала запястья.

– Я не причиню тебе зла, – сказал Джон. – Я хочу только поговорить с тобой.

Парень сглотнул и ответил:

– Я не знал, что пачкаю ваш дом, мистер.

– Это не мой дом, – сказал Джон, сознавая насколько лучше он одет. – Что ты писал!? Где ты видел это?

– А?

Джон отпустил его.

– Ты начал писать на стене. Зачем? Где ты слышал эти слова? Кто тебе сказал?

Парень потряс головой.

– Послушай, – сказал Джон. – Я не собираюсь донимать тебя. Как тебя зовут?

Черные глаза рыскнули по сторонам и снова остановились на лице Джона.

– Кино. Кино Клов.

– Ты из Адского Котла?

Глаза Кино обежали лохмотья, затем одежду Джона и его лицо.

– Идешь в ту сторону?

Кивок.

– Я пройду с тобой часть пути. Ты хотел написать: «Ты попал в ловушку в тот яркий миг, когда узнал свою судьбу.» Правильно?

Кино кивнул.

– Я видел много таких надписей. Ты, видно, здорово потрудился.

– Не все их писал я.

– Я так и думал. Но я хочу знать, откуда ты это взял, потому что хочу знать, кто первым написал это.

Кино шел и некоторое время молчал.

– Допустим, я первый написал это, – наконец сказал он. – Что вам от этого?

Джон пожал плечами.

– Так вот, я написал первым, – сказал Кино, как бы не надеясь, что ему поверят и добавил:

– Не я первый сказал это, но написал первым я. А затем увидел, что это было написано мелом в трех местах, где я не писал, и подумал, что это и в самом деле занятно.

– Почему?

Кино хохотнул.

– Потому что я знал, что так случится, знал, что другие тоже начнут писать это, начнут думать об этом, удивляться. И подумал, что это самая чертовски забавная вещь в Торомоне. Вот ведь и вы тоже задумались, верно? – голос его стал угрюмым. – И никто не гнался за мной, как вы.

– Я же не повредил тебе.

– Ну, – Кино пожал плечами. – Не повредили. – И снова хохотнул.

– Кто сказал тебе эти слова?

– Мой друг.

– Кто он?

– Друг. Убийца. Вор. Поэт. Он шлялся с бандой недов в Котле.

– Как ты познакомился с ним?

Кино поднял черные брови.

– Я тоже шлялся с ними.

– Как его зовут?

– Вал Ноник.

– Когда он сказал тебе это?

– Вчера утром.

Интерес Джона усилился.

– Что за человек этот убийца, вор, поэт, предводитель ваших недов? И почему ему вдруг вздумалось сказать тебе это вчера утром?

– Зачем вам знать об этом? Вы все равно не поверите.

– Сам не знаю, зачем, – ответил Джон. – Как ты говорил, это заставляет задуматься. Но я поверю.

– Занятный вы мужик. И говорите странно, вроде нед.

– В каком смысле? – Вы хотите знать странные вещи, поверить во что угодно. То, что сказал мне Вал, делает человека недом. Он сказал, что когда парень узнает и ткнется мордой в реальный мир, он озлится, захочет узнать, кто это работает, и поверит любому, кто скажет, как – правильно или нет.

– Это сказал вам Вал Ноник?

– Ну... Вообще-то, откуда вы, фраер, в таких шикарных шмотках? – Кино снова захохотал. – Так говорят неды.

– Я был в каторжных рудниках. Я бывал в шахтах, шкет, и язык, которым ты бахвалишься и называешь языком недов – просто-напросто старинный жаргон карманников. Он достаточно известен.

– Вы были в рудниках? – удивленно спросил Кино и похлопал Джона по плечу. – Большак!

– Ну, так что насчет Вала Ноника?

– Ну, я так думаю, вреда не будет сказать. Вы вообще-то знаете о делах недов?

– Когда-то знал, но давно. Тогда они еще не назывались так, и жаргон, которым ты швыряешься, употреблялся редко. Я слышал его от двух ребят, вкалывавших в рудниках.

– А-а! Ну, так вот, жили-были три банды. Компания в них была пестрая: были такие острые, что откуда хоть прорежутся, пока не сыграют в ящик. Были причокнутые, невезучие. Обезьяны и гиганты с материка, богатые сыночки из центра города, много с окраины, а больше всего с середины между ними. Да, и марухи тоже, и такие ведьмы, что только ну! Да, три банды: банда Вала, и я был в ней, конечно. Затем банда под командой обезьяны под именем Джеф. Вы знаете этих обезьян, у них не все дома, и они это понимают. Так что, когда они входят в банду, они подчеркивают, что это важно. И джефова банда слыла важнейшей. Третьей была банда Ларты, великанши с материка. Никто не знал, зачем она пришла и что делала раньше. Она неделю терлась в Котле, вся левая щека изрезана. Кое-кто божился, что она читает мозги. Три банды, понятно? И один квартал в Адском Котле хотели захватить и Ларта, и Джеф. Это было как раз за неделю до Момента. На этом маленьком кусочке было чем поживиться, чтобы обосноваться на спорной территории, вызывают третью банду, и она сражается с двумя первыми. Какая банда победит третью, та и получает права. Поскольку сражаться с незаинтересованным соперником, много крови или костолома не бывает. А если обе стороны отлупят третью, то вызывают четвертую и начинают все с начала. Вот Ноника и вызвали. Дрались, и Ларта получила спорный кусок. И ее ведьмы тоже. Но Джеф потребовал нового матча с Ноником. И тут вдруг момент, когда мы все узнали насчет войны и друг друга. И тогда у недов случилось много странных вещей. Вал и еще двое порвали со своими бандами. Вал ходил с девчонкой Ренной из среднего кольца города. Они встретились в университете. Она была художница и что-то вроде учительницы, и хотела, чтобы он писал, а не хулиганил. Я думаю, он и сам этого хотел, потому что, как только вышел из банды, сразу женился на Ренне. А Джефу это не понравилось, он думал, что Вал струсил перед реваншем. Затем банду Джефа размазала по стене другая банда, и кто-то повесил это на Вала. Джеф поклялся, что уделает его, и вчера уделал.

– Что именно он сделал?

– Убил Ренну. Она была для Вала всем самым добрым, чистым, правильным и... прекрасным. Вы бы видели их вместе, вроде бы как каждый из них был миром, к которому другой тянется. Джеф раздавил мир в Вале, а ее убил.

– А что было потом?

– Я думаю, Вал спятил. Он бежал голый, по улице. Я пошел к нему утром, хотел предупредить, что Джеф хочет достать его, и на углу увидел, как он бежит голый и шатается. Я еще не знал тогда, что сделал Джеф, но видел, что Вал избит. Я оттащил его в переулок, обернул мешком, повел в свою нору в доках – в заброшенном складе – дал кое-какую одежду. Из его завываний кое-что дошло до меня. Он как в бреду болтал насчет чего-то позади него, и я подумал, что он имеет в виду Джефа. Но он оказывается имел в виду Вселенную! Затем он сказал мне то, что как вы видели, я писал на стене. И он вдруг засмеялся: Скажи, говорит, им это, и увидишь, что случится. Увидишь, как они закорчатся. Но теперь они меня не возьмут. Я попытался удержать его на ногах и сказал, что он должен идти в Медицинский Центр. Рука у него была вывихнута, лицо избито. Я сказал, что помогу ему идти, а он сказал: «Пусть попробуют помочь себе. Уже поздно. Они пойманы в западню. Мы все пойманы». В конце концов я вывел его. Он хотел, чтобы я остановился и написан на заборе то, что он сказал, но я сказал, что мы пойдем в Медицинский Центр. Было еще очень рано, народу на улицах почти не было. Я пошел по главной улице, чтобы скорое добраться, и вдруг услышал геликоптер. Я посмотрел вверх: они летели страшно низко. Вал был почти без сознания. Вдруг вертолет стал снижаться и сел прямо среди улицы недалеко от нас. Оттуда выскочила женщина и самый страшный мужчина, какого я когда-либо видел. Представляете, полголовы из пластика, так что все мозги видны! Они бежала к нам, и мужик кричал «Вал, что случилось?» Тут-то я и правду струхнул. Может, они как раз те, про кого Вал говорил, что они его не найдут. Мужчина сказал: «Кли, помоги поднять его в вертолет» и спросил меня, что случилось с Валом. Я не мог убежать, потому что Вал был слишком тяжелым, он чуть-чуть пришел в себя и прошептал так жалобно: «Профессор Катам», что даже у меня выступила слезы.

Они подняли его, и я решил бежать. Один раз оглянулся – они уже взлетала. Ну, я и почесал обратно на склад. Но у того забора остановился и написал крупными буквами слова Вала. Больше я ничего не мог сделать. Я в этом ничего не понимал, но когда прочитал то почувствовал как-то странно себя – вроде бы мне даже и не надо знать, что это означает. Я написал это и в нескольких других местах. Очень скоро кто-то другой тоже стал писать это. И я подумал, что это чертовски удивительно. Дьявольски удивительно.

Они дошли до доков-муравейников.

– Ты не разыгрываешь меня? – спросил Джон.

– Я же говорил, что вы не поверите, – засмеялся Кино.

– Кто сказал, что я не верю? Ты сказал, что мужчину с пластиковым лицом зовут Катам, а женщину – Кли. Ты правильно расслышал имена?

– Конечно, правильно. Слышь, а вы не из тех, кто ищет Вала?

– Может быть.

– Черт возьми, – сказал Кино, – если бы я хотел продать друга то должен был бы получить с вас. Что вы хотите?

– Я хочу спать, а ты обеспечь мне это. Где ты болтаешься, если я захочу снова поговорить с тобой?

– В округе. Но в следующий раз с вас немного монеты, чтобы я разинул пасть.

– Где в округе?

– Ну, скажем, там, где жил Вал. Этот дом держит старуха, в нижнем этаже бар. Но после девяти вечера, она не обслуживает. – Он дал Джону адрес.

– Значит, я увижу тебя там?

– Идет, – кивнул Кино. – И не забудьте насчет монеты? Жизнь нынче тяжелая, рудокоп!

– Проваливай, – сказал Джон. Кино ухмыльнулся и провалился.

Глава 4

Алтер оставила в его квартире ленту-письмо. В нем говорилось:

«Приходи и расскажи, как прошла встреча с отцом»

Джон позвонил в королевский дворец. Перед ним появилось лицо герцогини Петры.

– Хотите услышать нечто интересное?

– Что, Джон?

– Я узнал кое-что о Ральфе Катаме и о Кли.

– Где они?

– С парнем, который первый высказал фразу «ты попал в ловушку...» Парня зовут Вал Ноник, он что-то вроде поэта, бывший лидер банды недов. – И Джон передал рассказ Кино.

Герцогиня нахмурилась.

– Вы имеете какое-нибудь представление, что общего между этим парнем и вашей сестрой и зятем?

– Никакого.

– Я проверю в главных записях, и позвоню вам, если что-нибудь найду.

– Если вы позвоните вечером, то я буду у Алтер.

– Может, вам обоим прогуляться в гостиницу, где жил Ноник, и кое-что узнать о нем?

– Хорошая идея, – сказал Джон.

Ночь была теплой. Маленькая квартирка, где жила Альтер с тех пор, как оставила цирк, была той же самой, где в свое время Кли пыталась отгородиться от мира. Алтер, подумал Джон, сумела взломать съежившийся кокон убежища математички и вывести Кли из оболочки вины обратно в реальность. Теперь Кли исчезла снова. Джон покачал головой и постучал в дверь.

– Привет, – сказала Алтер, открывая ему. – Очень рада тебя видеть. Ты узнал от отца насчет Кли?

– Ты задаешь провокационные вопросы, – засмеялся он.

Ее улыбка стала растерянной.

– Ой, Джон, с твоим отцом все в порядке? Ты говорил с ним? Как он, все еще злится?

– Говорил. Это сработало куда лучше, чем я думал. У меня по-прежнему есть отец, а у него все еще есть силы.

– Я очень рада, – сказала она, сжав его руку. – Я часто думаю о своей тете. Я не могла ни повидаться с ней, ни даже узнать, жива ли она. Я думаю, и у тебя было вроде этого. – Она подошла к столу и села. – Ну, так что насчет Кли? Куда она делась?

– Я знаю только, что они с Ральфом Катамом поженились, а затем исчезли.

– Она вышла за Катама? – удивилась Альтер. – Ну что ж, я рада этому. И думаю, они единственные, могущие по-настоящему понимать друг друга. Куда они уехали?

– Не знаю. Но тут есть кое-что интересное. Помнишь ту строчку, которую мы прочитали сегодня на фонтане?

Алтер кивнула.

– Автор ее – поэт-нед по имени Вал Ноник, и последним его видели Кли и Катам, увезшие его на вертолете. – Он рассказал подробности.

Алтер присвистнула.

– Странное дело.

– Это уж точно. Петра сказала, что постарается узнать, и позвонит, если...

Зажужжал телефон. Алтер ответила, и Джон снова увидел лицо герцогини.

– Джон здесь? – спросила она.

– Здесь, – ответил он с другого конца комнаты.

– Ну, я только что создала себе врага на всю жизнь в лице ночного библиотекаря Главных Записей, но получила кое-что о мистере Нонике.

– Гоните.

– Гнать? Кого?

Джон засмеялся.

– Это просто жаргон, который я вспомнил. Это означает – продолжайте.

– Ага. Ну, так вот, во-первых, Ноник был блестящим учеником в школе, хотя чуточку странным. Достаточно блестящим, чтобы получить стипендию в университете, где он занимался языками и в меньшей степени социологией. Два из его социологических курсов он провел у Рольфа Катама.

– Значит, они хорошо знали друг друга? – спросил Джон.

– Вероятно. Он был включен в список для семинара Катама об Америке XX века. Это был весьма почетный семинар, ограниченный шестью студентами, лично выбранными Катамом.

– И Ноник участвовал в нем? – спросила Алтер.

– Нет.

– Почему?

– Его исключили из университета за неподобающее студенту поведение. Уточнений нет.

– Ну, по крайней мере, мы знаем, откуда они знакомы, – сказал Джон. – Теперь нам нужно представить, что они намерены делать друг с другом.

– Я даже могу ответить на это, – сказала герцогиня. – Как раз сейчас Эркор кое-что проверяет для меня. А, вот и он! – Она опустила глаза на что-то, переданное ей. – У него было предчувствие, и оно подтвердилось. В ту неделю, когда Ноника исключили, есть записи Катама о приобретении микропередатчика. Его можно вживить в горло. И в ту неделю Катаму и Нонику вживили такие в Медицинском Центре, в департаменте университета.

– Вы хотите сказать, что с тех пор они были в радиоконтакте?

– Да, чуть больше трех лет.

– Зачем? – спросила Алтер. Изображение на видеоэкране пожало плечами.

– Не знаю, но поскольку геликоптер взял его с улицы, видимо, Катам и Кли следили за ним по радиосигналам.

– Кли и Ноник были в университете в одно время? – спросил Джон.

– Да, только она была в департаменте ученой степени, а он был еще студентом. Ну, вот и все, что у меня есть.

– Немало, – сказала Алтер.

– Однако, это не говорит нам, зачем они вместе и куда направились. Петра, есть ли в аэропорту какая-нибудь запись насчет вертолета или вообще этого Дела?

Герцогиня начала что-то говорить. Затем твердое выражение ее лица вдруг исчезло.

– Я... Я не знаю, Джон. Правда, я больше ничего не знаю. Совет пытался утверждать, что ничего не происходит, и был парализован паникой, когда узнал. Может быть, нам самим надо ехать в Тилфар. Но кроме этого я ничего не знаю.

– Мы найдем их, – сказал Джон. – Если же нет – тогда Тилфар.

Твердость снова вернулась к герцогине.

– Сходите туда, где жил Ноник, может, там есть какой-нибудь ключ. Больше ничего не могу придумать.

– Сделаем, – сказал Джон. Герцогиня резко отключилась. Он повернулся к Алтер.

– Готова в поход?

– Угу.

Джон встал и хмуро сказал:

– Она устала.

– Я думаю, я тоже устала бы, пытаясь направить движение всей страны с кучкой паникующих стариков с одной стороны и с семнадцатилетним королем, который провел последние три года вне двора. О нем только и можно сказать, что он смышлен и послушен.

– Ну, пошли в гостиницу Ноника.

И они пошли.

Пока Джон и Алтер шли к Котлу, дома становились ниже, ближе один к другому, и более убогими. Они свернули в переулок, отмечающий самую старую часть города. Хотя был уже вечер, народу в этой части города было намного больше, чем в центре.

Алтер улыбнулась, проходя мимо двух мужчин, которые ссорились из-за узла. Узел был плохо завязан, и было видно, что в нем тряпье.

– Я снова дома. Спорю, что они сперли его и не могут решить, кому его отнести. Гостиница, наверное, вон там – они снова свернули. – Вспоминая время, когда я бегала по этим улицам, я почему-то испытываю ностальгию. Жизнь была голодная.

На углу под синим тентом находилась выставка. Она показывала выращенные гидропонным способом фрукты, а в стеклянном ящике лежала на ледяном ложе блестящая рыба, выращенная в аквариумах. Продавец в белом фартуке осуществлял продажу. Алтер глянула, не смотрит ли он, и схватила плод. Когда они снова завернули за угол, она разломила его и дала половину Джону. Она немедленно вгрызлась в свою долю, а Джон держал свою в руках. Она улыбнулась и спросила:

– В чем дело?

– Просто думал. Я пробыл в тюрьме пять лет, но ни разу в жизни не украл ни денег, ни пищи. До тюрьмы я имел все, что хотел, так что в тюрьме мысль взять что-нибудь никогда не приходила мне в голову. Теперь мне платит герцогиня. И знаешь, когда я увидел, что ты взяла плод, моей первой реакцией было удивление, и ты, наверное, назовешь его моральным возмущением.

Алтер вытаращила глаза, а потом нахмурилась.

– Да, наверное, глупо было... Я хочу сказать, я просто вспомнила, как таскала фрукты, когда была маленькой, но ты прав, Джон. Воровать – не правильно...

– Но я же не говорил ничего подобного.

– Но я подумала...

– Но я еще подумал, она из Котла, а я из центра, и нас разделяет целый набор морали и обычаев. И я подумал, как ты принимаешь все эти вещи и объединяешь их.

Она хотела что то сказать, но только посмотрела на него.

– Правильно или не правильно, – сказал он. – Черт возьми, я же убийца. Как же мы сравняемся? Я сын богатого купца, а ты циркачка из Котла. Однако, у меня есть ответ: мы уже сравнялись во всем, чему ты учила меня, когда говорила, как откидывать голову, прижимать подбородок и катиться. И мы можем быть равными и теперь. Вот так – он взял ее за руку, – и так, – он откусил от плода.

Она слегка пожала ему руку.

– Да. Только насчет неравенства я хорошо знаю. Помнишь, мы были в поместье Петры, прежде чем вернуться в Торой? Я очень долго чувствовала себя неловко из-за всяких дурацких мелочей: как пользоваться вилкой, когда встать и когда сесть, и прочее. Когда ты пытался прекратить войну, глупо было думать о таких вещах, но я все-таки думала. Вероятно, поэтому я проводила так много времени с Тилом. Хоть он и с материка, но в этом смысле он был более похож на меня. Мы могли бы идти вместе. – Она коснулась ожерелья из раковин. – Но теперь он умер, убит на войне. Так что мне делать?

– Ты любила его?

Алтер опустила голову.

– Я очень любила его. Но он умер.

– Что ты собираешься делать? – помолчав, спросил Джон.

– Учиться. Ты можешь учить меня. Считай, что это взаимообмен.

Они оба рассмеялись.

Это было довольно крепкое строение среди множества досчатых лачуг. Дойдя до двери, Алтер сказала:

– Надеюсь, это путешествие не обернется... – она шагнула вперед и остановилась.

Стоящая за стойкой женщина с пурпурным родимым пятном подняла глаза, отшатнулась и раскрыла рот. Алтер схватила Джона за руку и потащила вперед.

– Тетя Рэра!

Женщина выскочила из-за стойки, вытирая фартуком руки. Алтер обняла ее за плечи.

– Тетя Рэра!

– Ох, Алтер... Какими судьбами... Откуда... – Она улыбалась, но по щекам ее текли слезы. – Ты вернулась ко мне!

Люди в таверне, в основном в военной форме, подняли глаза.

– Тетя Рэра, ты, значит, работаешь здесь?

– Работаю? Я владелица. Я получила лицензию. В самом деле получила. Ох, Алтер, я так искала тебя!

– Я тоже тебя искала, но старая гостиница Джерина была разгромлена.

– Знаю. Я некоторое время работала помощницей медсестры в Медицинском Центре. Я обыскала все цирки, приезжавшие в город.

– Я стала работать там только несколько месяцев назад.

– Понятно! Как раз, когда и перестала искать. – Она смахнула слезы. – Я так рада видеть тебя, Алтер, так рада! – Они снова обнялись.

– Тетя Рэра, – сказала Алтер, вытирая слезы. – Я хочу поговорить с тобой. Но поможешь ли ты мне? Я хочу узнать о человеке, который жил здесь.

– Конечно-конечно, – сказала Рэра, и тут впервые увидела Джона. – Молодой человек, последите здесь, пока я пойду и поговорю минуту с племянницей.

– Ох, тетя Рэра, – спохватилась Алтер, – это Джон Кошер, мой друг.

– Рада познакомиться, – поклонилась Рэра. – Вы просто приглядывайте за всеми, не допускайте скандалов, и не выпускайте никого без оплаты. Хотя, не похоже, чтобы кто-нибудь ушел вообще. – Она повернулась к задней комнате, держа Алтер за руку. – Налейте себе, если хотите. Наливайте всем! – И она заторопилась, таща Алтер за руку.

Ухмыляясь, Джон подошел к стойке, налил себе и сел неподалеку от солдата. Тот взглянул на него, коротко кивнул и снова опустил глаза. Сильная реакция Джона на встречу Алтер с теткой сделала его экспансивным, и он обратился к солдату:

– Похоже, что вы, ребята, сидите здесь весь вечер. Что вы делаете?

– Я напиваюсь, – солдат поднял кружку с зеленоватой жидкостью. Джон вдруг почувствовал, что в мозгу солдата что-то происходит, и он прислушался к тону, каким тот говорил:

– Я делаю неуклюжую попытку спрятаться в кружке. – Вокруг него стояло множество пустых кружек.

– Почему? – спросил Джон, стараясь соотнести этот цинизм с собственным добрым ощущением.

Солдат повернулся и Джон увидел его эмблему: капитан психологического корпуса. После Момента многие сняли свои эмблемы, так же, как униформу.

– Видите ли, – продолжал офицер чуточку пьяным голосом, – я из тех, кто знал о войне, кто планировал ее, вычислял лучший способ ее ведения. Как и вы, горожане. Рад пожать вам руку, – однако, он не протянул руки и снова вернулся к своей выпивке.

Обычно Джон не пытался любопытствовать, если человек не был расположен к беседе. Но сейчас он сам был в необычном состоянии.

– Знаете, – сказал он, – я не был в армии, но у меня впечатление, что из-за этого я что-то упустил. Кроме всего прочего, это, по-моему, опыт, который делает из мальчика мужчину.

– Да, я понимаю вас, – коротко ответил офицер.

– Физическая дисциплина и опыт в действии, – продолжал Джон, – пусть в гипнотическом сне, должны что-то замечать, потому что смерть ожидавшая их, была реальной.

– Видите ли, – сказал психолог, – мы делали куда больше, чем только план сражения. Мы управляли всей пропагандой, которая шла и к гражданским лицам тоже. Мне кажется, я знаю, о чем вы думаете.

Джон удивился.

– Значит, вы не считаете, что военная дисциплина может быть хорошим опытом?

– Опыт – это то, как вы это воспринимаете. Это абсолютная реальность, так? Из мальчика в мужчину? Посмотрите на ребят, которым нравится армия. Это то, у кого несовместимость с родителями так велика, что они отказываются любить отца, отдающего приказы по книге правил, даже если эти приказы отмерли. Такому парию лучше бы договориться с отцом, которого он ненавидит, чем искать замену.