Текст книги "Второе пришествие"

Автор книги: Семен Слепынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

А по-настоящему овеществился он, то есть родился, в 1968 году. Иисус лег в постель и предался воспоминаниям о своем подлинном детстве. Сначала он не знал ни своего божественного происхождения, ни туманных предшествующих существований. Он рос нормальным, здоровым мальчиком Гюнтером Шмидтом – шаловливым и веселым, несколько самолюбивым. Учился в школе, наравне со сверстниками увлекался футболом, мечтал о славе чемпиона по боксу. В последних классах Гюнтер несколько отошел от однокашников. Все свободное время проводил за книгами, в картинных галереях. С тех пор он полюбил искусство прошлого, особенно литературу девятнадцатого века. С каждым днем открывал все новые, ослепительные дали человеческого духа.

Гюнтер успешно закончил школу. Вскоре произошло знаменательное, чуточку испугавшее его событие, когда понял, что жил до этого вроде вполне свободным и в то же время словно под чьей-то властью. Неназойливой, неощутимой, даже необидной, но все же властью. Однажды (Гюнтер собирался в это время спать) власть внезапно кончилась, оборвалась. Гюнтер ощутил себя беспредельно свободным, как Бог. В тот же миг незримая власть вновь взяла его в свои руки. Какая-то неведомая сила повлекла его в глубь времен – туда, где было… Ничего не было! Гюнтер вдруг увидел – странно подумать! – ничто, небытие. Обладая образным мышлением, Гюнтер воспринимал небытие как черную завесу, за которой скрывался иной, потусторонний мир. Влекущая сила внезапно ослабла и окончательно выпустила его из своих цепких объятий.

Гюнтер почувствовал облегчение, радость освобождения, и перед его закрытыми глазами поплыла вереница образов, сначала смутных, затем все более четких и ясных. Юноша с неотразимостью очевидности сразу воспринял их как свои прошлые, полупризрачные, как бы невещественные существования.

Несколько дней Гюнтер ходил под впечатлением этого полусна, перевернувшего всю его дальнейшую жизнь. Все чаще он ощущал свою странность, пришлость из иного, может быть даже нефизического мира. Вскоре юноша узнал, что у него и земных родителей никогда, вероятно, не было. Семнадцать лет назад бездетная чета Шмидтов подобрала ночью у дверей загородной дачи грудного ребенка, неизвестно кем подброшенного. Мальчика они назвали Гюнтером и усыновили.

Все это и заставило семнадцатилетнего юношу всерьез задуматься над пугающей тайной своего происхождения. Воспитанный в атеистической семье (отчим был известным ученым-физиологом), Гюнтер стал искать ответы на мучившие его вопросы в науке. Он поступил на физико-математический факультет, хотя по-прежнему увлекался гуманитарной наукой прошлого. Внешне поведение его не отличалось от поведения однокурсников. Обладал, правда, несколько неустойчивым характером. Непосредственность, детски озорная веселость мгновенно сменялись отчужденностью, странной задумчивостью. Сангвинический меланхолик – так в шутку называли его друзья. Учился он старательно и с отличием закончил университет.

Однако Гюнтер разочаровался в физике и в науке вообще. Она не смогла объяснить секрет виденного им небытия и следовавших затем многовековых существований. Материалистические позиции новоиспеченного физика дали трещину. Наука, решил Гюнтер, имеет дело лишь с физическим, эмпирически доступным природным миром, а тайна его происхождения лежит где-то за гранью предметной осязаемости.

Гюнтер Шмидт стал простым коммивояжером крупной торговой фирмы. В двадцать семь лет он вновь ощутил властный зов из таинственных, недоступных осязанию сфер, и вновь затем шествовала вереница выплывающих из тумана образов-перевоплощений. После этого все свободное время, а его у коммивояжера было иногда довольно много, бывший физик посвящал философии и… богословию. Все^чаще вспоминался монах Нильс Ларсен с его мыслями о двух типах бытия – материального и идеального, о фундаментальности, изначальности бытия духовного.

А тут еще просыпающееся всемогущество, – видимо, отзвук далекого, нефизического мира… Сначала мелочи вроде спасения утопающих. Но однажды, во время туристской поездки в горах Швейцарии, у впереди идущего автобуса что-то случилось с рулевым управлением. На крутом повороте он перескочил через заградительные столбики и стал падать в глубокую пропасть. Гюнтер выпрыгнул из своей машины и мигом очутился на краю ущелья. С замирающим сердцем видел он, как автобус с пассажирами, кувыркаясь, летел вниз. Вот-вот он врежется в скалистое дно. У Гюнтера вспыхнуло неодолимое, страстное желание спасти людей, вернуть падающую машину на прежнее место. Он даже протянул руку над пропастью. И автобус застыл в метре над дном, а потом, делая плавные кувырки в обратную сторону, взлетел вверх, перевалил через заградительные столбики и встал на дороге.

“Массовая галлюцинация”, – под такими заголовками появились в некоторых местных газетах сообщения об этом странном случае. Но Гюнтер твердо знал, что никакой галлюцинации не было.

С тех пор Гюнтер часто уединялся и втайне от людей осторожно испытывал свои силы. О некоторых случаях Иисус вспоминает сейчас со стыдом – настолько они роняли достоинство Бога. Например, свою способность к воскрешению он проверял на… дохлых кошках. Гюнтер уходил за город и где-нибудь на свалке находил труп кошки, густо облепленный мухами. Каждый раз со жгучим мальчишеским любопытством и одновременно с холодящим жутковатым чувством он протягивал руку над разлагающимся трупом. И каждый раз кошки мигом оживали, вскакивали на ноги. Испуганно мяукнув, они убегали прочь.

Гюнтер долгое время находился в смятении и растерянности. “Кто же я?” – этот вопрос особенно мучил его в начале нового столетия.

Миновал двухтысячный год. В Западной Европе и Америке усилились религиозные настроения. Многие верующие ждали какого-то мистического поворота в судьбе человечества. Христиане поговаривали о Втором пришествии.

В конце мая две тысячи третьего года Гюнтер по делам торговой фирмы поехал в небольшой город на южном берегу Англии. Сам еще не зная зачем, он купил в убогой лавчонке старые, но еще крепкие плетеные сандалии и странную одежду, похожую на древнегреческий хитон. В нем смутно зрело какое-то решение.

Вернувшись в гостиницу, Гюнтер заперся в номере, переоделся в только что приобретенную одежду и посмотрел в зеркало: похож! Тот же рост, те же светлые волосы и бородка. Правда, лицо чуточку иное, чем на иконах и картинах великих мастеров прошлого. Но ведь живописцы и художники – не фотографы.

Оглушенный, сбитый с толку невероятными мыслями и догадками, Гюнтер метался в номере гостиницы. И вдруг – третий раз в жизни – ощутил приближение странного часа. Он, этот заветный час, весьма кстати. Он должен разрешить все сомнения.

Гюнтер разделся и лег. И тут словно плотину прорвало. В состоянии между сном и явью с небывалой четкостью и ясностью обрушился поток воспоминаний. Но сейчас Гюнтера интересовали не образы прошлых существований, а то, что им предшествовало: ничто. Он вновь увидел загадочное небытие – черную завесу, за которой скрывался потусторонний, трансцендентный мир. Гюнтер окончательно уверовал, что он пришел оттуда. Каким-то образом он нарушил таинственные затворы небытия и, овеществившись, проник в осязаемый, трепещущий светом предметный мир. Так родился Бог.

Итак, он – мессия, спаситель человечества. Гюнтер понимал, от чего нужно спасти человечество: от надвигающейся тьмы бездуховности.

В качестве коммивояжера он побывал во многих странах и видел, как технический прогресс, рост материального благополучия сопровождался у людей утратой идеального смысла жизни и нравственных целей. Смерть нравственная – страшнее смерти физической. И Гюнтер проникся великой жалостью к человечеству. Нет, не случайно послан он в эти духовно сумеречные времена.

Весь остаток ночи Гюнтер с бьющимся сердцем, одолеваемый еще кое-какими сомнениями, ходил из угла в угол. Под утро, когда городок еще спал, Гюнтер уложил в саквояж нехитрую одежду, в какой мессия был на Земле две тысячи лет тому назад, и покинул гостиницу. На пустынном берегу, вдали от людских взоров, он опять оделся в евангельскую одежду и решил еще раз проверить себя.

Справа, километрах в четырех, белели знаменитые Дуврские меловые скалы. Море рокотало, бросая на каменистый берег тяжелые волны. Гюнтер, только что осознавший себя богочеловеком, поднял руку и повелел волнам усмириться. И море повиновалось. Лишь мелкая рябь, похожая на рыбью чешую, блестела под косыми лучами восходящего солнца.

Гюнтер без малейшей опаски ступил на зеркальную гладь и зашагал, ощущая приятный холодок от просочившейся в сандалии воды. Сами сандалии погружались всего лишь на два-три миллиметра. Под ними, в многометровой прозрачной глубине, плавали рыбы, шевелились водоросли.

Гюнтер все дальше уходил от берега – туда, навстречу встающему солнцу – солнцу восходящего Бога. Он ощущал себя таким же свежим и могучим, как этот бескрайний синий океан. Он хмелел от сознания таящейся в нем неизмеримой божественной силы. Каждая клетка его земного тела трепетала от радости вещественного бытия…

Этим утром из мира ушел коммивояжер Гюнтер Шмидт, а через день на земную арену выступил Иисус Христос.

Сейчас, укрывшись в марсельской гостинице и пытаясь трезво оценить свои первые шаги, Иисус все чаще признавался себе, что еще тогда к его стремлению спасти человечество примешивалась изрядная доля тщеславия, мальчишеское желание прославиться.

Прославиться-то он прославился. Но как?

На берегу Черного моря Бога не признали. После встречи с Вилли Менком Бог был пошлейшим образом посрамлен, а на симпозиуме ученых – унижен.

“Феномен, – горько кривя губы, часто повторял про себя Иисус оскорбительное слово, придуманное учеными. – Я всего лишь жалкий феномен, материальный объект для изучения”.

Но еще унизительнее звучало другое, совсем уж язвительное словечко – мутант. Иисус слышал в нем даже что-то похожее на лошадиное ржание. Как будто Бог – образчик удачного скрещивания!

Самолюбие Иисуса страдало как никогда. Два начала, как две стихии – огонь и вода, боролись в его душе. Может быть, он в чем-то, с большой натяжкой, и согласился бы с учеными. Но самолюбие! Оно-то и не позволяло сдавать позиции.

“Не на того напали, господа ученые! – мысленно восклицал Иисус. – Вам ли объяснить мое происхождение? Я не такой, как все! Отступать мне некуда, ибо я Бог! И буду нести свой крест до конца”.

Однако прошедшая ночь, когда он более честно оценил свою родовую память и опыт промелькнувших, как на экране, веков, не прошла бесследно. Иисус временами и очень смутно осознавал, что в мир он идет на этот раз надломленный, с глубокой внутренней трещиной. В глубине души зрело безбожие, все более определенной становилась мысль о необходимости бороться с рабской и принижающей человека идеей Бога. Во имя спасения того же духовного богатства человека…

Несколько дней Иисус не выходил из гостиницы, находясь в подавленном состоянии духа. Вскоре, однако, стал проявлять интерес к миру. Да и бури уязвленного самолюбия утихали.

Однажды Иисусу попалась испанская газета (Бог знал все основные языки мира), где он не без удовольствия прочитал фантастический рассказ о самом себе. Назывался он “Чудотворец из Сахары”. Эпиграфом были взяты загадочные слова Саврасова: “Вероятно, мутант”. Автор с живописными подробностями, с остросюжетными поворотами, к которым Иисус всегда был неравнодушен, повествовал о том, как во время испытания французами атомной бомбы в Сахаре одна беременная женщина очутилась вблизи взрыва. Она не только чудом уцелела, но родила и вырастила совершенно здорового мальчика, у которого произошли мутационные сдвиги в наследственном механизме. Небывалая, впервые встретившаяся на Земле генетическая структура дала ему впоследствии возможность возбуждать экстрасенсорные (недоступные чувственным восприятиям) силовые поля. С их помощью мутант, объявивший себя Богом, творит сейчас чудеса.

Рассказ позабавил Иисуса. Еще больше рассмешил его комментарий видного испанского биофизика. Тот отметил, что основная фантастическая посылка автора о связи непредвиденных генетических сдвигов с экстрасенсорными полями не лишена научной основы.

“Какая восхитительная ученая галиматья”, – рассмеялся Иисус. Как физик-теоретик и отчасти физиолог он знал предельные энергетические возможности живой клетки и понимал всю абсурдность слова “мутант” в применении к его чудесам. Нет, эти ученые-христологи погрязли в болоте материализма и не способны ни на миллиметр приблизиться к разгадке Христа. О какой разгадке может идти речь, если и от самого Бога, в его вещественно-человеческом воплощении, тайна происхождения скрыта мистическим покрывалом.

Иисус вновь почувствовал уверенность и прилив сил. Мир земной с христологами и менками не победил его, Не поколебал его убежденности в божественном происхождении и в стремлении продолжать свою миссию. Еще не все кончено. Он еще раз попытается вернуть человечество на путь нравственных исканий!

Луиджи Мелини. Возрождение из пепла

Первого августа в ночном небе Италии развернулось редкостное по красоте, почти немыслимое для южных широт световое представление – северное сияние. Грандиозные семицветные полотнища полоскались в высоте, как флаги, и затмевали своим блеском сиротливый серп луны.

В утренних газетах Италии говорилось, что следует ожидать, по-видимому, появление таинственного незнакомца, которого иногда под влиянием талантливого испанского писателя называли “Чудотворцем из Сахары”. Отдельные газеты по-прежнему почтительно именовали чудотворца Иисусом или Богом. На предстоящее событие откликнулась вся печать, кроме, как ни странно, клерикальной. Здесь чувствовалась явная растерянность. В большинстве таких газет не было даже упоминания о северном сиянии и ожидаемых в связи с этим последствиях. Лишь официальный орган Ватикана “Оссерваторе Романо” на первой полосе призывал христиан соблюдать бдительность и не поддаваться искушениям дьявола, туманно и с затаенной опаской намекая на гостя.

Однако верующие, а таких в исконно католической стране было очень много, с утра вышли встречать Иисуса. К ним присоединились остальные: рабочие и служащие, ни разу в жизни не осенившие себя крестным знамением, учащаяся молодежь – в большинстве своем атеистически настроенная, но шумная и сгорающая от нетерпения увидеть необычного гостя. Улицы Рима, Неаполя, Милана и других городов Италии были переполнены.

Большое оживление царило на площадях, примыкающих к Ватикану. Ожидали, что Иисус наконец-то пожелает встретиться с наместником Бога на земле – с папой Римским, чтобы уладить недоразумение. Однако Бог появился совсем в другом конце города, на проспекте, ведущем к новому комплексу правительственных зданий.

Рассеивая остатки тумана, все выше вставало солнце и ощупывало крыши домов и верхушки деревьев золотистыми лучами. Казалось, сама природа радовалась приходу Бога.

Иисус, кидая по сторонам благодарные взгляды, шел посреди шумного людского коридора в ту сторону, где жарким утренним блеском сверкали шпили президентского дворца. Многие, очень многие крестились. Другие смотрели, как казалось Иисусу, со святым обожанием и благоговением. Правда, часто попадались просто любопытные. Но и они приветливо махали руками и бросали под ноги гостя цветы. Обрадованный и растроганный, Иисус обходил цветы, стараясь не помять их.

В ответ он кивал головой и ласково улыбался. И вдруг лицо его слегка искривилось: Бог увидел Вилли Менка!

“Дьявольское чутье у этого репортера, – с упавшим сердцем подумал Иисус. – Как он угадал, что я появлюсь именно здесь?”

Вилли Менк выскочил из толпы и беззастенчиво нацелил на Бога жерло телеобъектива. Прыгая и порхая, он без разбору топтал цветы своими полненькими ножками. Журналисты, оказавшиеся поблизости, осмелели и последовали примеру Менка. Защелкали затворы фотоаппаратов, зажужжали кинокамеры.

Нахмурившись и опустив голову, Иисус заспешил к правительственным зданиям.

Настроение Бога снова поднялось, когда увидел, с какими почестями встречают его у ворот. Двое нарядных часовых, стоявших друг против друга, звонко щелкнули каблуками, картинно повернулись лицом к подходившему Иисусу. Затем каждый, еще раз стукнув каблуками, сделал шаг в сторону, пропуская гостя к огромной арке ворот. За ними виднелась широкая аллея и главный вход во дворец.

Решетчатые створки ворот разошлись, и к Богу, четко печатая парадный шаг, подошел еще более нарядный офицер. Козырнув, он вежливо осведомился:

– К кому желаете? К премьер-министру?

– К президенту, – сказал Иисус и, кивнув головой, добавил: – Только, пожалуйста, без репортеров.

Офицер взял трубку видеотелефона, висевшего в нише арки, с кем-то переговорил и повернулся к Иисусу.

– Следуйте за мной. Президент готов принять вас.

И вот Бог у президента Итальянской республики Луиджи Мелини – одного из самых уважаемых политических деятелей Европы.

В просторном светлом кабинете Иисус увидел овальный стол и за ним сухощавого человека с настолько густой шевелюрой седых волос, что на голове, казалось, сидело белое облако. Загорелый почти до черноты, хозяин кабинета выглядел в своем светло-сером костюме, как негатив.

“Лет семьдесят, не меньше, – отметил Иисус. – Однако какой он… молодой!”

Глаза хозяина кабинета и в самом деле светились необычайно молодо и весело.

Президент встал, бодрым шагом человека, привыкшего к длительным пешим прогулкам, подошел к гостю и крепко пожал протянутую руку. В его энергичных, юношески живых движениях и жестах, во всем его поведении Иисус не заметил и намека на смятение или робость. Однако не было и малейшего признака наигранного панибратства. Это было искреннее дружеское расположение, которое Иисус сразу почувствовал и оценил.

– Очень рад, – президент улыбнулся, и глубокие морщинки веером собрались вокруг его глаз. – Мне казалось, что вы не очень жалуете сильных мира сего. Предпочитаете являться народу, массам. Так?

– Да, это так, – охотно согласился Иисус. – Но после недоразумения с теми полицейскими…

– Да, да! – живо подхватил президент. – Скандальнейший случай. И вы пришли ко мне, чтобы, так сказать, узаконить свое положение в стране? Правильно. У нас подобных случаев не будет. Я позабочусь. Нам не нужны малолетние полицейские.

Хозяин кабинета рассмеялся так весело и заразительно, что гость не удержался от ответной улыбки. “Какой приятный человек”, – отметил Иисус, с удовольствием глядя, как вокруг глаз президента снова образовались веера добродушных морщинок.

– А ловко вы тогда превратили сорокалетних верзил в ребятишек. Говорят, они сейчас примерно ведут себя и готовятся осенью ходить в школу. Как вам удалось их? А?

Хозяин с дружелюбным любопытством взглянул в глаза гостю. Тот смущенно пожал плечами.

– Понимаю. Недоступная смертным тайна? Так? А чтобы докопаться до этой тайны, ученые готовы вас чуть ли не анатомировать. Шучу, шучу, – поспешил президент, заметив, что при слове “ученые” лицо посетителя исказилось, как от зубной боли. – Шучу. Они не такие уж изверги.

Жестом руки президент показал на кресло около стола.

– Присаживайтесь, синьор… Э-э… Извините, как вас именовать? Синьор…

– Иисус, – подсказал гость и сел в кресло.

– Хорошо, пусть будет синьор Иисус, – по лицу Луиджи Мелини скользнула мягкая, необидная улыбка. Усевшись по другую сторону стола, он продолжал: – Почему бы вам, синьор Иисус, и в самом деле не показаться ученым. Например, биологам и медикам.

Предложение “показаться” ученым, да к тому же медикам (может быть, даже психиатрам!), так подействовало на самолюбие Бога, так покоробило, что нижняя губа его вздрогнула и затрепетала.

– Уж не хотите ли… Не хотите ли сказать, что я не в себе? Так сказать, свихнувшийся мутант?

– Что вы, синьор Иисус! – вскочив на ноги, воскликнул президент.

Понимая, что допустил оплошность по отношению к чрезмерно обидчивому гостю, он сконфуженно засуетился, несколько раз прошелся вокруг стола. Затем, ласково и совершенно безбоязненно коснувшись плеча Бога, произнес:

– Извините, синьор Иисус. И как вы могли подумать такое?

“Скверный, однако, у меня характер, – кисло отметил про себя Иисус. – Я смутил и обидел такого приятного человека”.

Луиджи Мелини сел за стол.

– И как вы могли подумать такое? – продолжал он. – Я хотел лишь сказать, чтобы вы вошли в контакт…

Президент на секунду задумался, подыскивая вместо слова “ученые” другое, которое не так бы резало слух гостя.

– Чтобы вы подружились с людьми, познающими природный мир, – нашелся он. – В конце концов дадут же они когда-нибудь объяснение вашим чудесам.

– Какое объяснение? Материалистическое?

– Разумеется, – удивился президент. – Какое же еще? Ах, да! Извините. Забыл, что имею дело с представителем, так сказать…

– Трансценденции, – подсказал гость. – Овеществленным представителем нематериальной сущности, которую ваши люди, изучающие природный мир, – Иисус саркастически усмехнулся, – объявили несуществующей. Между тем это недоступное чувствам и научному познанию небытие есть высшее бытие, фундаментальная основа изменчивого, преходящего физического мира.

– Нечто подобное я уже слышал раньше, – проговорил хозяин кабинета. – Философская традиция, утверждающая приоритет духовного бытия, идет еще от Платона. Она, как ни странно, сильна и в наше время. Сам я не верю в вашу божественную трансценденцию. И если вы пришли в нашу страну вести религиозную пропаганду, то не могу сочувствовать вам.

– Запрет? – губы Иисуса вздрогнули.

– Нет, нет! Ни в коем случае. В этом отношении вы имеете полную свободу, как и любой гражданин, – поспешил президент успокоить гостя и с добродушной усмешкой продолжал: – К тому же, насколько понимаю, для Бога не существует запретов.

– Но я пришел вести не религиозную пропаганду. Жаль, что вы упрощенно понимаете мою миссию.

– Тогда не пойму, в чем цель вашего прихода. Нет, не ко мне, а вообще, – президент улыбнулся. – Цель, так сказать, вашего второго пришествия.

Иисус заговорил о том, что человечество подошло к роковой грани, когда оно или утратит свои высокие духовные качества, или создаст царство божье на Земле – тот самый “Золотой век”, о котором давно мечтало. Могущество науки и техники – вот та роковая грань.

– Как я заметил к своему прискорбию, научно-технический прогресс сопровождается механизацией и выхолащиванием внутренней жизни человека, утратой им высоких нравственный целей.

– Правильно заметили, – поддержал президент, с возрастающим любопытством поглядывая на гостя.

Далее Иисус обрушился на “цивилизацию сытости”. Последнее слово он произносил не иначе, как только брезгливо искривив губы. В его воображении неизменно вставал при этом образ Вилли Менка.

– Я пришел, чтобы выпрямить человека, вытащить его из уютненького болота сытости и комфорта, показать ему красоту и величие его же собственного, ныне растоптанного духа!

– Послушайте, синьор Иисус, – уставившись на гостя, произнес президент. – Да знаете ли, кто вы такой? Вы… Вы отчаянный безбожник!

Сначала Бог хотел обидеться. Но изумление президента было настолько неподдельным, а его слова показались такими неожиданными и забавными, что Иисус рассмеялся.

– Браво! – воскликнул он. – Просто восхитительно! Такого парадокса не ожидал даже от ученых.

– А никакого парадокса здесь нет. Вы высказываете подчас верные мысли. Они противоречат всем догмам церкви, которой нужны послушные люди с рабской психологией. Противоречат даже священному писанию, утверждающему, что блаженны нищие духом. Зародыш ваших верных мыслей содержится уже в проповеди. Ее вы произнесли еще в Гамбурге. Помните? Не случайно наиболее догадливые церковники всполошились и осторожно намекнули, что, возможно, на Землю сошел вовсе не Иисус, а этот… Э-э…

– Антихрист, – криво усмехнулся Иисус. – Не бойтесь произнести это слово при мне. Я уже начинаю привыкать.

“Какая странная загадка”, – размышлял Луиджи Мелини, поглядывая на гостя, на его обыкновенное лицо, на котором выделялись умные с грустинкой синие глаза и тонкие нервные губы.

– По-моему, синьор Иисус, – задумчиво произнес он, – вы похожи на одного литературного героя, благородного рыцаря…

– На Дон-Кихота? – догадался гость.

– Не совсем похожи, но что-то общее есть. Вы типичный либеральный буржуазный интеллигент, оторвавшийся от социальной действительности. Так сказать, просветитель, абстрактный гуманист. Проблема, волнующая вас, – растущая бездуховность. Так?

– Именно так. Я не против сытости. Но цивилизация изобилия и материального богатства порождает нищих духом.

– И вы хотите спасти человечество от бездуховности одним ударом? Путем реставрации обветшалой идеи Бога?

– Не совсем обветшало, – хмуро возразил гость.

– Послушайте, синьор Иисус. Это же наивно! Вы не разобрались в историческом аспекте проблемы бездуховности. Вы, по-моему, давно не бывали в России, пережившей семидесятилетний тягостный период диктатуры, нравственного и экономического унижения. А посмотрите, что там делается сейчас. Она вышла из полосы экономических неудач, духовного рабства и догоняет западные страны…

– В сытости, – криво усмехнувшись, добавил Иисус.

– Я знаю ваше неприязненное отношение к сытости. А сытость не такая уж плохая вещь. Просто необходимая для духа. Да, Россия стремительно догоняет нас, как вы выражаетесь, в сытости, а в духовном возрождении уже давно обогнала.

– Был я там в начале девяностых годов, – с грустью сказал Иисус. – Ад! Преисподняя! Люди с карточками на продукты стоят в неисчислимых очередях. Люди унижены нищетой. О какой сытости вы говорите? О каком духовном возрождении?

– А вы побывайте там сейчас, в начале нового века, и убедитесь в обратном, – настаивал президент, но, увидев недоверчивое выражение лица гостя, переменил тему разговора. – Мы вот с вами беседуем о высоких, божественных материях, – губы президента тронула невеселая усмешка. – А у меня немало простых, земных забот. Иногда горьких забот. Знаете, какое несчастье случилось этой ночью? На окраине города сгорел старинный, построенный еще из дерева двухэтажный дом. Бывшая вилла какого-то князя. Двадцать жильцов!

Президент подошел к стене, которая почти сплошь представляла собой экран видеофона, и нажал одну из кнопок. На засветившейся стене Иисус увидел большую квадратную комнату и множество мигающих микроэкранов, вмонтированных в полукруглый пульт. За пультом сидел человек в форме пожарника.

– Синьор президент? – Человек вскочил на ноги. – Дежурный офицер слушает.

– Мне офицера команды, работавшей сегодня ночью.

Появился офицер с озабоченным и усталым лицом.

– Удалось кого-нибудь спасти?

– Никого, синьор Мелини. Остались одни головешки и пепел. Дом-то как порох.

Густые посеребренные брови президента сурово сдвинулись. С его губ готово было сорваться резкое слово, но он сдержал себя и нажал кнопку. Экран погас.

– Пожарники ни при чем, – проговорил Мелини, устало опускаясь в кресло.

– А если мы посмотрим на месте? – предложил Иисус, с сочувствием глядя на осунувшееся лицо хозяина кабинета.

Президент поднял голову. “А может быть, странный гость как-нибудь поможет, – шевельнулась у него надежда. – Э, чепуха все это. Не верю же я в Бога и мистику”.

Вздохнув, он все же согласился.

– Вы правы. Президенту надо знать и видеть не только успехи страны. Едем.

На дворе их ждал новенький каплевидной формы “фиат”, двигавшийся на воздушной подушке. Машина мчалась по проспектам столицы, беззвучно рассекая воздух. Уже минут через десять за окнами, слегка прикрытыми шторами, замелькали пригородные сады, виллы и дома.

На развилке дорог шофер свернул направо – туда, где заметной струйкой вился в небо дым. Машина остановилась недалеко от пепелища. Рядом находились две, теперь уже никому не нужные, машины скорой помощи.

Небольшими кучками стояли люди. Между ними сновали с кинокамерами и фотоаппаратами журналисты.

Подъехала старого выпуска колесная машина. Двое мужчин осторожно вывели из нее, почти вынесли на руках пожилую женщину. На окаменевшем лице ее застыло такое горе, что Иисус вздрогнул. Женщина увидела кучи пепла, в которых еще змеились слабые огни, и из груди ее вырвался крик.

– Доченька моя!.. Люди! Пустите меня к ней! Пустите!

Женщина билась в руках мужчин. С неожиданной силой она вырвалась и бросилась на середину пожарища, где еще светились головешки и пробегали голубые мотыльки пламени. Мужчины успели остановить ее у самого огня, вывели на край пепелища и посадили в пожелтевшую, тронутую недавним пламенем траву. Женщина упала на траву и зарыдала. Люди обступили ее и утешали, как могли.

К горлу Иисуса подступил ком, на глазах накипали слезы. Он почувствовал такую острую жалость, будто в него вселились все боли и скорби людские, все горе человечества.

“Какой он однако впечатлительный, как переживает”, – с симпатией подумал президент, видя, как у его соседа вздрагивают плечи.

Иисус открыл дверцу и выскочил из машины, забыв о величественности осанки. Он не шествовал, а бежал, полы его хитона развевались.

В толпе послышались возгласы, люди, узнав гостя, расступились.

Женщина подняла голову. В ее обезумевших от горя глазах вспыхнула искра надежды. Она вскочила на ноги и тут же рухнула перед Иисусом на колени.

– Прости меня! – кричала она, сложив руки на груди. – Прости! Не верила в тебя. Но сейчас верю. Всю жизнь буду стоять на коленях и молиться. Только спаси ее! Спаси!

– Успокойся, мать, – сказал Иисус, положив руку на ее голову, – и не надо на коленях.

Он подошел ближе к пожарищу.

– Вызываю вас… – заговорил Бог, и заговорил неожиданно для себя слишком взволнованно и тихо. Вскоре голос его окреп. Воздев над пепелищем руки, он ликующе и звонко воскликнул:

– Люди, вызываю вас к жизни! Вам говорю я. Слышите? Восстаньте из пепла и огня!

И тут произошло поистине ослепительное чудо, поразившее до онемения присутствующих и всколыхнувшее затем весь мир.

Очевидцы, в том числе и журналисты, сумевшие даже сделать несколько снимков, рассказывали потом, что их на какой-то миг опалило жаром. Неистово, с неправдоподобной скоростью закрутились клубы дыма, заплясали красные полотнища пламени. Из клокочущего и гудящего огненного ада донеслись треск рухнувших стропил и крики, от которых у очевидцев вставали волосы дыбом даже много дней спустя, когда они старались спокойно рассказать о случившемся. То были страшные крики горящих людей!

Все это длилось однако две—три секунды. Дым, почему-то падающий с неба, исчез. Его будто всосала в себя земля. Перед глазами предстал кокетливый загородный двухэтажный дом, окрашенный в голубую краску и опоясанный столь же внезапно возникшим палисадником. Кусты в палисаднике бриллиантово сверкали утренней росой. На раскрытых окнах чуть колыхались занавески. Из дома неслись веселые голоса, детский смех, а на подоконнике в первом этаже сидела кошка и умывалась. Из окна выглянула девушка лет двадцати и, увидев ту самую недавно убитую горем, а сейчас крайне изумленную пожилую женщину, радостно воскликнула: