Текст книги "Из неопубликованного 1970-1995"

Автор книги: Семен Альтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Альтов Семен
Из неопубликованного 1970-1995

Раковина

Кубиков нашел под кустом морскую раковину. Здоровая, как дыня, только с рогульками, как мина.

«Ух ты!» – подумал Кубиков, повертел раковину в руках и приложил к уху. Где-то писали, будто бы из раковины слышен шум моря.

«Ух ты!» – действительно, в ухе плескалось далекое море.

Кубиков рассмеялся и, приладив раковину к уху, пошел дальше.

Шум моря стал затихать.

– Не туда иду, что ли? – он потоптался на месте и повернул в обратную сторону, забыв, зачем шел.

Море из раковины впадало в ухо. Шум нарастал. Послышались чайки. Кубиков никогда не видел моря, да и слышал его только по радио полгода назад. Поэтому инстинктивно ускорил шаги, будто впрямь мог выйти к морю, хотя здесь его отродясь не было. Да что там моря, речки толковой не было, даже ручья. Степь кругом, в степи засуха.

А в раковине уже пенились волны, в гальке шебуршился прибой. В ухе стало свежо, на губах солоно.

Кубиков зажмурился:

– Ух ты, ух ты! Как настоящее! Во раковину нашел! Или у меня такие уши морские! – весь в предвкушении настоящего моря, Кубиков, зажмурившись, шагал по степи, прижав к уху раковину, не замечая, что ноги лижет настоящий прибой.

Вода дошла до колен. Кубиков ойкнул, когда прохлада стиснула тело в области таза и то, что было в тазу.

В раковине сквозь крики чаек донесся ну натурально человеческий голос: «Заходить за красные буи запрещено!»

Кубиков, не открывая глаз, восхитился: «Во, раковина! Как взаправду! Рассказать – не поверят!»

Кубиков с трудом продвигался, толкая животом тяжелую воду, которая скоро накрыла его с головой. Стало нечем дышать, вода лезла внутрь.

– Ух ты! – подумал Кубиков. – Один к одному, тону! Ай да раковина! Сдохнуть можно!

И утонул.

Когда Кубикова вытащили на берег, губы его были сведены улыбкой человека, мечта которого сбылась.

Стакан воды

Думал: умру, так и не повидав заграницы. Нет, умру, повидав.

В Швецию съездил. Ничего не посмотрел, по распродажам ходил, торговался, чтобы на сто долларов, которые были, побольше купить барахла.

Мороженого не лизнул, в автобус не сел, в туалет не сходил, на стриптиз с мужиками не пошел, скрепя сердце. Потом они рассказали, показали – вспотел так, будто сам посетил.

Себе ничего не купил, жене – жвачку. Все – доченьке.

Вернулся, жена на стену полезла, где и сидит пятый день: «Дурак старый! Сколько нам осталось! Так и умрем босыми, голыми! Умные барахла с распродажи привозят мешками, оденутся, да еще продадут, предыдущую жизнь оправдав! Говорят, на улице там баки стоят „Армии спасения“. Шведы туда все, что не надо, скидывают.

А что им не надо – нам только давай! Соседка ночь в баке просидела с фонариком – оделась как куколка, да еще напродавала, купила автомобиль! Я ж тебе адрес бака дала! А ты все соплюхе!»

Что с жены взять? Дура. Я знаю, что делаю. Видели бы, как дочка тряслась, щебетала, когда в тряпье копошилась. Я смотрю не на день вперед. Дальше. «Кому спасибо за все?» – «Тебе, папочка родненький!» Родненький! А до того грубила как отчиму. Знает: по нашим меркам, если человек на тебя до копейки валюту потратил – ты в неоплатном долгу! Говорю дочке: «Теперь стакан воды поднесешь отцу, когда помирать буду?» Отвечает: «Папочка, подносить буду до тех пор пока не умрешь!» Во как! Но на всякий случай расписочку взял. «Обязуюсь на сто долларов носить воду, по курсу, и так далее». А на сотню долларов, представляете, сколько воды! Так что, умирая, напьюсь всласть!

На живца

Он мне, главное, говорит: что ж ты за мужик, если один на один с ними не справишься?!

Объясняю, не один на один, а один на двоих… Причем что выяснилось, в журнале, это не столько он, сколько она. Самец комариный, как пишут, не кусается, только делает вид, кровопийства в нем нет, а вот самочка, комариха, та до крови сама не своя. Пишут, мол, ей необходимо напиться, она мать, ей выродков кормить грудью, поскольку пока жива, вечно беременна и в положении.

Каждую ночь работаю донором и на глазах таю!

Казалось бы, центр города, двенадцатый этаж! На лифте не каждый поднимется, а эти гнусавки месяц со мной живут бок о бок, я их кормилец, хочу того или нет.

Ночи не было, чтоб они мне с кем-нибудь изменили! Откуда порода такая вылупилась? Есть же нормальные комары. Сел на тебя, клюв воткнул, ты его сверху хлоп – мокрое место! А эти две вурдалачки, не иначе, мичуринские! Их не поймать. Свет не выключаю, лежу голый, жду когда приземлятся. Сели. Я для маскировки храплю, глаза суживаю и только за спиной пальцы в кулак сжал! Фить!

Улетели! У них глаза везде! Или каким местом они чувствуют?! Бьешь – мимо! К утру на себе живого места нет, весь в синяках, а эти стаканами кровушку пьют, зудят пьяными голосами!

За три недели крови моей на двоих, считай, литр нацедили! Еле ноги волочу, а эти толстые, розовые, как в санатории.

Напился – уйди! Нет! Каждую ночь банкет устраивают, будто слаще меня в мире нету!

Откуда я знаю, что это одни и те же?!

Да по писку их различаю, и на морду за ночь насмотришься так – этих двух из тысячи комаров с закрытыми глазами опознаю!

Один мужик говорил: есть устройство французское, в розетку втыкнул, оно ультразвук издает, что на комарином означает: «Атас!» – и насекомые в панике разбегаются по соседям. Он где-то достал, включил – так к нему со всего города комары слетелись! Полный аншлаг! То ли наше напряжение с французским не совпадает, то ли наш комар французскую команду неправильно понимает, а переводчика нет, комар французский к устройству не прилагается.

И вот тут Николай, друг мой, и говорит: «Возьми ты их на живца».

– Это в каком таком смысле, на живца? – Я не понял.

Он говорит: «Положи на ночь кого-нибудь рядом. Тогда рукам больше свободы, и запросто перебьешь всех комаров на чужом теле! Я для этого дела девушку пригласил на ночь. Кладешь ее рядом. А комар на свежую кровь сам не свой!

Слетелись! И я всю банду переколотил! От этой девицы к утру мокрое место осталось! Пригласи ты бабу к себе – одним махом и ночь весело проведешь и от комариков избавишься. Рекомендую.»

Вот такое предложение поступило.

Честно говоря, я до женского полу не шибко охотник, но тут выбирать не приходится: еще пару ночей без сна и откину коньки. Кое-как уговорил старшего экономиста Сбруеву Светлану Павловну на кофе якобы с коньяком. Она женщина не из симпатичных, редкий мужик на нее клюнет. Фигура необъятная, зато внутри кровищи! Привел я ее. Выпили, покурили, потом она сказала, что в такую ночь без провожатых одной идти страшно. Я ей говорю: «А вас провожать никто и не собирался. Оставайтесь до утра, я вас в обиду не дам.» Она кокетничает: «Видите ли, на улице на беззащитную женщину напасть могут, а где гарантия, что на меня тут нападут, если останусь?!»

Я ей дал слово, что ни в одной подворотне с ней не случится того, что начнется сейчас тут! И налетел как сексуальный маньяк. Светлана Павловна отбивалась недолго, счастливая от того, что хоть кого-то привела в возбуждение. А я как представлю всю ее обнаженной с сидящими на высокой груди комарами, аж трясусь!

Только к оргии приступили – мои тут как тут, тоже участвуют. Начали с меня, причем, не во время, в смысле, в то время, когда не вовремя. Я взвыл, а Светлана Павловна вообразила, что это она такое ощущение предоставила и загордилась совсем. Я разубеждать не стал. Удовлетворенная Светлана Павловна расхрапелась с улыбочкой на устах. Я свет зажег. Простынку с нее стянул, как при открытии памятника. Смотрю на тело ее с вожделением! Жду когда комарики с ней в экстазе сольются! Долго кружили, видно прикидывали, с чего начать.

Приземлились посреди физиономии Светланы Павловны. А там есть где разгуляться!

Комарики туда-сюда потопали, один от губ оторваться не смог, второй на носу расположился. Светлана Павловна во сне чему-то там улыбается, небось, снится ей, что это не комары, а я по ней ползаю. А у комаров просто слюни текут!

И такая ненависть поднялась к этим кровопийцам! Встал в боксерскую стойку, изо всех сил левой и правой как звездану! От комаров мокрое место осталось! Я на радостьях подпрыгнул, но не один, а вместе со Светланой Павловной. Которая спросонья ногой поддых въехала. Я сложился напополам. А она кулаками молотит, вопит: «За доставленное удовольствие другие валютой расплачиваются!» Еле-еле отбился, объяснил, что это я берег ее сон, комаров отгонял. Она сразу успокоилась: «Не пойму только, вы с такой силой меня любите или комаров ненавидите?»

Словом, помирились, даже второй раз полюбовно сошлись, хотя целовать в губы ее, на которых комара уложил – дело нелегкое. В один поцелуй не уложишься. Но за то, что она от комаров избавила, я, как честный человек, готов на все.

И, знаете, с той ночи ни одного комара! Сплю, как убитый! И Светлана Павловна не в обиде. Я мужикам рассказал, каким успехом у комаров она пользуется. У нее отбоя нет от предложений. Женщина прямо расцвела. Я даже пригласил ее просто так, посидеть вдвоем, по-человечески. Она глазом сверкнула: «А комары у вас есть?» – «Да что вы, Светлана Павловна, без никаких комаров!» – «Тогда не приду, без комаров мужчины вялые.»

Вот так-то. И комары у нас странные, и женщины непростые!

Оазис

Во дворе вдоль дома прямо под окнами тянулся газончик. Три метра на десять, не больше. Это не ботанический сад, но в городской пыли, ругани, считайте, оазис. Травка росла, две березки вставали на цыпочки солнышко посмотреть, плюс лопух, ромашки, да еще крыжовника куст! Глаз городской по зеленому изголодался, а тут смотри, нюхай, вплоть до крыжовника – жуй!

Естественно, собак там выгуливали. А где еще? Псина годами живет в помещении, пусть хоть нужду справит на лоне природы! Помочиться на воле – согласитесь, праздник. Словом, на газон и собак, и кошек, и детей, и взрослых тянуло, потому что оазис. Микроклимат особый – у газона ни скандалов, ни драк никаких.

Тут жилец новый въехал, окошки на втором этаже аккурат над газончиком. Как он под собой эту мирную картину увидел, забрызгал слюной: «Собак не потерплю!

Гадют под окнами! Не имеют права, поскольку я участник войны!..»

Ему народ возражает: «Не горячитесь, уважаемый! Они, действительно, гадят под окнами, но с наружной стороны окон, а не с внутренней! Окошко закройте, будем гадить раздельно!»

Дед пуще синеет: «Милицию вызову!»

Вызвал.

Она приехала и сказала: «Старый хрыч прав. Какая ни есть зеленая зона. Собачий выгул запрещен исключительно. Ведите к речке, хоть весь берег уделайте, а при людях типун на язык!»

Ага! До той речки чесать километра три!

Сержант говорит: «Вот и чешите!»

Ему снова: «Товарищ сержант! Будьте человеком! Поставьте себя на место собаки.

На такой марш-бросок ее мочевой пузырь не рассчитан!»

Милиционер аж подпрыгнул: «А как мы в армии с полной выкладкой по жаре в сапогах марш-бросок, это по-человечески?!»

– Да кто ж сравнивает! Собаке с полной выкладкой в сапогах по жаре ни в жизнь не добежать, чтоб пописать! Куда ей с вами тягаться! Но поймите специфику собачьего организма. Ей даже генерал не объяснит, что согласно закону надо три километра бежать, чтобы задрать одну несчастную ногу. У нее инстинкт, как у вас: увидели военного, рука сама к козырьку, отдать честь. И собака. Увидела куст – лапа к козырьку.

Сержант говорит: «Если честно, мне-то плевать! Но старик всех доведет до могилы, хотя сам двадцать лет при смерти, как огурчик.»

Вот так.

Пытались смельчаки на газон прорваться с собаками ночью. Но старик начеку, в окне машет шашкой, рот пенится. Как в такой обстановке собачке оправиться?

И что в результате? Конечно, до реки никто не дошел. А выгуливали тайком, где попало: по подворотням, по дворикам. Конечно, не всем нравится. Особенно, когда в новых туфлях в темноте. Да еще с дамой! Но тут надо выяснить: во что вляпался? В собачье или в человечье? Сейчас не стесняются. А внешне не отличишь. Питаемся одинаково.

То ли дело газон! Все растворялось, усваивалось и, казалось бы, гадость, но путем обмена веществ превращалось в крыжовник! Я пробовал!

Но не в том дело, а вот в чем изумление! Раньше под окнами деда цвело, созревало, к концу июля крыжовник аж лопался. А тут как собак выгнали, чахнуть стало. Трава полегла. Вместо ягод у крыжовника колючки набухли.

Дед в панике. Оказывается, он баночки подготовил, варенье крыжовенное на зиму закатать. На-ко выкуси колючки, дедуля! Он каким-то составом газон поливал, химическим прыскал. В результате, гусеницы развелись. Старик хоть и выжил заслуженно из ума, но смекнул: наверно было что-то в том, что собаки нужду в газон оправляли. Раз при них все росло, цвело, пахло. Пробовал дед собак заменить собой лично. Не стесняясь ходит под куст, под березки. И что в результате мелиорации? Кроты завелись. Роют землю, не иначе, задумали метро.

Старика свезли в госпиталь: жадность сердце сдавила, весь на удобрения вышел.

Как его увезли, народ с собаками объявился. Лай, визг, разговоры. И вы не поверите, за неделю зелень выпрямилась, ромашки принарядились, на крыжовнике ягоды выскочили. Гусеницы исчезли, кроты эмигрировали! Значит, то, что собаки, задрав ногу, выделывали, было естественно!

Вывод какой? Простите за выражение, но иначе не высказать: когда насрано от души, оно всегда во благо! А если со зла, хоть гору наложи, все равно вред.

Врачи

Тут за углом доктор поселился – к нему не попасть! Сумасшедшие платят деньги, ночью записываются. Вплоть до драки на костылях. Лечит неизлечимое!

Каждому слово скажет ласковое, пошутит, заговорит. У него есть лекарство ото всего. Причем, что интересно, одно и то же. Каждому выписывает по таблетке три раза в день принимать регулярно до смерти. И дает упаковку на тридцать штук. Всем до смерти хватает. Причем запивать, исключительно водочкой.

Кто от такой щадящей медицины откажется? И больной с песней переходит с этого света на тот, не почувствовав разницы.

Есть, правда, еще один врач. Старый профессор: сорок книг написал, чего-то там лауреат. Ну все знает! С чем ни придешь, он вместо того, чтобы успокоить, головой качает, языком цокает, на часы смотрит и говорит, сколько вам осталось с точностью до минуты. Мол, медицина бессильна, вам осталось пять дней тринадцать минут. И ошибается. Пациент через день отдает богу душу, опровергая диагноз.

Либо профессор предложит курс лечения года на полтора. Причем неукоснительно: того нельзя, сего нежелательно, об этом забудьте… Так проще умереть в хорошей компании, чем жить в муках. И кто к такому доктору сунется? Диагност чертов!

Естественно, к нему никого. Даже бесплатно!

Кому интересно знать о своей неизлечимой болезни?! Не говори, чем я болен, скажи, чем я здоров! Наври то, что человеку хочется. За это никаких денег не жалко! А правду знать – дураков нет! Чем меньше врач знает, тем охотнее к нему люди идут. И это логично.

Последнее фото

В воскресенье Николай Николаевич с дочкой, зятем и внучкой гулял по городу, восхищаясь товарами на витринах и ужасаясь их ценам. Пятилетняя внучка Даша без устали тыкала пальчиком и голосила «купи, купи, купи…» Ребенок еще не знал арифметики, не умел делить желание на возможности без остатка.

Остановились около фотоателье. За стеклом на глянцевых фотографиях застыли нарядные лица. И тут вдруг дед заявил:

– Снимусь на фотокарточку для могилки!

– Папа, что за бред такой? – удивилась его дочь Таня. – Чего вас в могилу ни с того ни с сего потянуло?

– Уж больно фото красивые, – сказал Николай Николаевич. – Скоро помирать, а дома ни одной приличной фотокарточки нету! Одна качественная, где я в Сочи на пляже играю в футбол в 1971 году. Так я там в трусах, на памятник вроде неловко. А хочется остаться в памяти у людей симпатичным. Сегодня, вроде, я ничего.

– Да кто ж это заблаговременно фотографию для того света готовит? – ухмыльнулся зять, разглядывая в витрине снимок ладной брюнетки с остановившимся взглядом.

– Все-таки, Митя, ты дурак, хоть и лысый, – незлобно сказал Николай Николаевич. – Ну зачем мне на могильной плите фотография, где я уже мертвый в гробу?! Я-то умру, а люди по кладбищу гулять будут, зачем мне глядеть на них синим покойником? Человека заботит как он выглядит и после смерти! Доживешь до моих лет – поймешь!

– Николай Николаевич, вы меня извините! – распалился зять. – Да, у вас была пара инфарктов, кто считает! Но вы у нас окружены такой заботой и вниманием, комар не проскочит! И ваши намеки на кладбище неуместны! Мы вас оттуда оттаскиваем, а вы рветесь! Пока живы, берите от жизни все, что возможно!

Идемте, я вас на карусели покатаю! На том свете будет, что вспомнить!

– Желаю фотографироваться и все! – старик затопал ногами.

– Ну если это ваше последнее желание, черт с вами, папа!

Родственники вошли в фотоателье.

– Прошу! – фотограф сделал улыбочку. – На паспорт? На права? Для души дружным семейством желаете?

– Мне бы на могильную плиту! Если можно, посимпатичнее!

– Ради бога! Будете как живой! Присаживайтесь!

– И я с дедой! – обрадовалась внучка.

Таня схватила дочку за ногу:

– Слезь с деда! Он фотографируется для кладбища!

– Хочу с дедой для кладбища! – захныкала внучка.

– Тебе еще рано. Вырасти, состарься, тогда другой разговор!

– А пусть с внучкой! – Николай Николаевич прижал девочку к себе. – В земле лежать будет легче, зная, что ты не один!

– Николай Николаевич, вы знаете, как мы вас любим, но если я вас правильно понял, помирать вы собрались один. Или нас с собой приглашаете за компанию? – зять нервно размял сигарету.

– У нас не курят! – предупредил фотограф. – Решайте, как вас снимать?

Всколькиром?

– А давайте все вместе?! – улыбнулся старик. – Таня, Петя, присаживайтесь!

Уважьте старика!

Таня скрипнула зубами:

– Папа, дай вам бог здоровья, но куда ж вы нас в могилу с собой тянете? Люди придут на кладбище, увидят на фотографии нас вместе, решат: погибли в авиакатастрофе, начнут звонить, выражать соболезнования. Придется оправдываться, почему до сих пор живые. Вернитесь с того света на этот!

– Желаю вместе на кладбище! – старик побледнел, схватился за сердце. – Или откажу в завещании, все отдам Нинке!

– Тань! Брось связываться. Не видишь – человек из ума выжил! Отдаст все твоей сестре, точно попадем на кладбище! Не отказывай покойнику, грех!

– Хорошо! – Таня с грохотом поставила рядом два стула. – Только из любви к вам! Хотя лучше бы вам с Нинкой сняться, она фотогиничнее.

Таня достала из сумочки зеркальце, с ненавистью уставилась на себя.

– Хоть бы предупредил заранее! Черт знает, на кого похожа! Люди придут на кладбище, увидят, как я выгляжу, что они скажут?! Решат: здесь похоронена эта старая мымра!

– Мымра и есть! – Петя начал затирать пятна на брюках. – Сколько раз говорил – постирай брюки! Посмотри, на кого я похож! В таком виде не то что на кладбище, в туалет войти стыдно!

– Товарищи! – скомандовал фотограф. – Приготовились!

– А что такое «мымра»? – спросила внучка. – Если мама мымра, то папа – мымр?

Петр шлепнул дочку по попе, она заплакала.

– Не смей бить ребенка, старый мымр! – крикнула Таня. – Это ты меня такой сделал. Ничего! Пусть люди увидят, кто довел меня до этого состояния. Снимайте, товарищ, этого преступника!

– Если бы не ты… – начал Петя, но рев дочки перекрыл слова.

– Снимаю! – крикнул фотограф. – Улыбочку! Отлично! Все свободны!

Через три недели Николай Николаевич, действительно, скончался. Его похоронили и, согласно последней воле, на гранитной плите под стеклом вставили фотографию.

На ней Николай Николаевич радостно улыбался, внучка плакала, а родители сидели с перекошенными лицами.

Однажды у могилы остановились двое отбившихся от родителей ребятишек. Один сказал: «Смотри, дедушка веселый, а остальные все грустные. Кто из них умер?»

– Не видишь, что ли? Тот кто умер, тот и радуется. А этим еще долго мучиться, вот они и расстроились.

Причуды

У каждого должны быть свои причуды. Какая кому по карману. Я не миллионер, но причуды имею. Перед сном прошу жену чесать за ухом. Поначалу ломалась, кобенилась: насмотрелся, мол, порнографии! Я пригрозил: «Кормлю, одеваю – чеши, будь любезна!» Полгода чешет, уже не надо напоминать. И засыпаю в момент.

Жена говорит: «Чего ты во сне улыбаешься? Кто тебе снится?» Я отмахиваюсь. Не скажешь ведь ей, что снится мне, будто не жена рядом, а кошка о ноги трется, мурлыкает и до того становится хорошо. Ну, правда, просыпаешься, – никакой кошки, кругом одна жена. Зато когда засыпаю, сибирская кошка со мной до утра. Я спросонья: «Кис-кис…» А жена думает, что я со сна по-английски «кис ми», мол, «целуй меня». И с поцелуями лезет. А потом во сне кошка ревнует, царапается.

Так и живем.