Текст книги "Хирург Илизаров"

Автор книги: Семен Буньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Я могу еще поработать, если у вас есть замечания, – с готовностью согласился Илизаров. Хозяин, однако, сделал вид, что не слышал эти слова и, не отвлекаясь, продолжал:

– Мы несколько изменим конфигурацию, уточним положение планок, в общем, все это я беру на себя и доработаю за свой счет. И тогда…

– Слишком много хлопот, не стоит беспокоиться, – прервал Гавриил Абрамович. Он понял, куда клонит «именинник»… Не выйдет!

– Доделаю сам, – повторил Илизаров.

– Ну что же, дорабатывайте, – мягко согласился хозяин. Помолчал, раскуривая новую папиросу, и, глядя на догорающую спичку, безразличным тоном добавил: – Только учтите, без моего мнения аппарат может не пройти.

Напрасно запугивал эксперт хирурга-изобретателя. Гавриил Абрамович получил авторское свидетельство без его покровительства.

ЧУДО-ЧУДЕСА

Первый, наверно, самый решительный шаг был сделан. Пройдет еще немало времени, прежде чем за аппаратом Илизарова врачи хирурги-травматологи начнут буквально охотиться. Но не его и не их это вина, что изобретение не сразу перешагнуло границу Курганской области. О том, почему и как это случилось, рассказ пойдет позднее.

Используя свой первый аппарат, Гавриил Абрамович начал лечить переломы. Больной поднимался на второй-четвертый день и, опираясь на костыли, выходил из палаты в коридор, чтобы перемолвиться словом с соседом, подышать свежим воздухом на улице, шагнуть просто так, чтобы убедиться: скоро он будет на своих ногах!

Что же происходит в это время с больным? Скрепленная намертво нога испытывает раннюю нагрузку. Иными словами, происходит замена клеток в костной, мышечной, нервной тканях и сосудах. Или, как говорят медики, налицо ранняя функция. Работа мышц улучшает кровоснабжение кости, развивает физиологическую активность, создает наилучшие механические и биологические условия для того, чтобы кость быстрее срослась, а нога или рука восстановила свои прежние функции.

…Доктор между тем не раз вспоминал маленькую женщину из Долговки. Все чаще возникала мысль: почему кожа и мышцы обладают большой способностью «растягиваться», а кость неподатлива? В чем дело, где разгадка? Гавриил Абрамович приближался к следующему открытию и изобретению одновременно.

Однажды главный врач областной больницы мимоходом заметил:

– Напрасно вы беспокоитесь, Гавриил Абрамович. У вас же очень высокий процент выздоравливающих. Отличные показатели!

Илизаров сердито глянул на главного врача и резко возразил:

– Кто-то ввел в наш обиход это неприятное словцо «проценты». Надо, чтобы выздоравливал каждый, понимаете, каждый!

– Далеко замахнулись, – сухо обронил главврач, – мы еще не все болезни распознали, а вы вон куда метите.

По-своему главный врач вроде бы и прав. Кто знает сколько врагов у человека, сколько и каких заболеваний существует на свете? Ответить на это не просто. Впрочем, человеческий организм настолько сложный, что восстанавливать его, ухаживать за ним одному врачу-универсалу невозможно.

Травматология, которой посвятил себя доктор Илизаров, по количеству больных занимает второе место, здесь самые большие потери трудоспособности. Статистика звучит, разумеется, в «общем и целом». Больные лежат на излечении месяцами, порой годами.

А как быть тем, у кого после заболеваний нога «усыхает», становится короче? Мировая практика знает, что в таких случаях больным (тем, кто решается добровольно) укорачивали здоровую ногу. Проблема удлинения: «короткой ноги» и руки остается в центре внимания ортопедов всех стран. Таких больных довольно много, а методы удлинения не удовлетворяют ни больных, ни хирургов. Можно ли удлинить, скажем, бедро? Да, можно. Впервые операция удлинения бедра выполнена в 1891 году русским хирургом А. С. Дмитриевым в клинике профессора М. С. Субботина. А затем в мировой практике было немало попыток справиться с чрезвычайно сложной задачей. Здесь следует сказать о таких хирургах, как Богораз, Кодивилл, Киршнер, Эббот и Крег, Богданов, Мак Керолл.

Имена и примеры неизменно возвращали курганского хирурга только к истории вопроса. К истории, в которой было вроде бы немало светлых проблесков, но еще более – неудач. Как однажды сказал профессор В. Д. Чаклин, «развитие идей металлоостеосинтеза прошло через десятки лет и сотни искалеченных людей». А на какой стадии поисков находятся зарубежные специалисты сейчас? Об этом Гавриил Абрамович сказать не мог – слишком скудно поступала в то время в Курган специальная литература. Одержимый поисками, Илизаров забыл обо всем на свете – о том, что существуют на свете друзья, которых следует навестить, что в очередной отпуск хорошо бы съездить к морю или в родные края, на Кавказ.

– Какой Кавказ, какое море? – удивленно переспросил он однажды жену, когда она напомнила о том, что приближается очередной отпуск. – Поеду в Москву, кое в чем разобраться надо.

Жена только вздохнула: характер мужа ей был хорошо известен.

Приехав в столицу, Илизаров сразу же отправился в Ленинскую библиотеку. Здесь по его просьбе переводили работы, в которых хоть в какой-то степени освещались результаты зарубежных исследований по интересующему его вопросу. Статьи итальянских, немецких, египетских, польских, японских, греческих, индийских, норвежских ученых, переведенные на русский язык, не представляли особого интереса, не сулили никаких перспектив.

«Очевидно, – сообщал американский специалист Мак Керолл в одной из своих статей, – что операция удлинения бедра является серьезным вмешательством, связанным с тяжелыми осложнениями».

– Ничего кардинального, ничего нового, – с досадой отмечал Илизаров, читая статью-новинку. Не утешил его и вывод статьи:

«На основании произведенного анализа разнообразных способов операции для удлинения бедра автор заключает, что ни один из них не свободен от возможных осложнений. Эти осложнения так многочисленны, а условия успешности операции настолько точны, что только у немногих больных эта процедура применима».

Мрачно, очень мрачно звучали прогнозы известного хирурга.

Вернувшись домой, Гавриил Абрамович с удвоенное энергией приступил к разработке конструкции нового аппарата и методики лечения.

В отделении, которым заведовал Я. Д. Витебский (сейчас он главный хирург Курганского облздравотдела), под наблюдением Илизарова находилось вначале десять, затем пятнадцать, двадцать и, наконец, – двадцать пять больных. Лечил он переломы при помощи своего аппарата и разработанной им оригинальной методики. Первые аппараты заказывал на собственные средства, по своим чертежам и моделям.

Когда пациентов стало больше, ему сказали:

– Переезжайте временно в госпиталь инвалидов Отечественной войны.

Небольшое двухэтажное здание за железнодорожным виадуком, за вереницей стальных путей скоро узнали сотни больных из разных уголков страны. Гавриил Абрамович стал получать множество писем. У «чудесного доктора» хотели лечиться те, кто испытал многочисленные и бесполезные мытарства, кто побывал, кажется, в самых авторитетных медицинских учреждениях. И он бесстрашно брался за излечение, хотя порой в истории болезни видел имена глубоко уважаемых специалистов, отказавшихся от трудного пациента. Хирург верил в науку и ее возможности и не просто верил, а, не считаясь со временем, самоотверженно трудился, совершенствуя методику лечения и создавая новые конструкции аппаратов.

Как-то он принял в свое отделение дочь главного технолога машиностроительного завода. Тот часто заходил к Гавриилу Абрамовичу, участливо расспрашивал о делах. Илизаров не раз хотел обратиться к технологу с просьбой, и каждый раз его останавливала мысль, удобно ли. Но рядом лежали больные, помощи хирурга ждали те, кто еще не попал к нему на прием. И однажды Гавриил Абрамович решился, показал технологу чертежи:

– Вот придумал еще один аппарат. Нельзя ли изготовить? Понимаете, нет у нас мастерской.

Технолог взглянул на чертежи, пообещал:

– Пришлю одного толкового мастера.

У мастера и впрямь оказались светлая голова и золотые руки. Да и любознательностью он не был обделен. Выточит деталь, другую – идет к Гавриилу Абрамовичу. Как-то он присел к столу, разгладил волосы, разложил бережно детальки и стал перебирать их крепкими пальцами.

– Любопытные детальки, Гавриил Абрамович. Для чего их надумали приспособить? – спросил мастер, поглядывая на хирурга серыми, чуть прищуренными глазами.

Гавриил Абрамович, раскурив папиросу, начал объяснять.

– Есть, – рассказывал он, – специальный аппарат для скелетного вытяжения. Врачи применяют его давно. А я хочу по-другому лечить и удлинять ноги…

Мастер слушал внимательно. Когда дело касалось специальных медицинских вопросов, переспрашивал, уточнял.

Но прошел день, другой, третий, а умелец не появлялся в доме Илизарова. Как в воду канул. Хирург не стал тревожить мастера – мало ли какие дела у человека. Терпеливо ждал, когда тот снова придет, – работы осталось меньше половины. Но вместо мастера на четвертый день в госпиталь пришел рабочий. Вызвал хирурга, сбивчиво и стыдливо сообщил, что мастер завода послал заявку в Комитет по делам изобретений и открытий, хочет получить на свое имя авторское свидетельство.

– Не может быть, вы что-то перепутали, – возразил Гавриил Абрамович.

Посетитель настаивал, но хирург деликатно с ним распрощался. Не мог он так быстро разочароваться в человеке! На другой день рабочий пришел опять. Чувствовалось, он очень возмущен.

– Как хотите, Гавриил Абрамович, но мы не желаем, чтобы этот хапуга бросил на нас тень. Нужно принять самые решительные меры. Мне его жена сама сказала. Она плачет, людям в глаза смотреть стыдно…

Гавриил Абрамович позвонил главному технологу. Все, что говорил рабочий, оказалось правдой. На заседании завкома мастер путано объяснял, как его «бес попутал».

Нет, что ни говорите, трудно изобретать, когда не имеешь даже захудалой мастерской. Но врач не отступал, и каждый новый год приносил новые доказательства его правоты. И с каждым новым годом больше становилось тех, кто хотел лечиться именно у Илизарова.

УДИВЛЯЮСЬ, НО НЕ ПОДРАЖАЮ

Впервые, когда я побывал у Илизарова, я обратил внимание на то, что в его ординаторской буквально негде было повернуться. Первое, что бросилось в глаза, – письма, горы писем. На медицинской каталке, в грубо сколоченных деревянных ящиках они рассортированы в алфавитном порядке – по названиям городов, откуда поступили. Рассортированы, но не вскрыты. На большом стуле в углу, в шкафу, на окне письма тоже не распечатаны. Почему же? Ведь в них затаилась молчаливая боль и страдания многих людей, обремененных недугами и ждущих согласия доктора о приеме на лечение. Но прежде чем получить ответ на этот вопрос, я обратился к истории.

Авторитеты в области отечественной и мировой хирургии – профессора А. М. Ланда, С. Д. Терновский, В. Д. Чаклин, Д. К. Языков и другие – более десяти лет назад по достоинству оценили работу курганского новатора. Да, Г. А. Илизаров по существу сказал новое слово в мировой практике хирургии, а все, что служит на благо человека, его здоровью, истинный ученый всегда оценит с высоты своей гуманнейшей науки.

Ученый совет Центрального научно-исследовательского института травматологии и ортопедии в 1955 году похвально отозвался об аппарате Илизарова. Спустя неделю заседание медицинского общества травматологии и ортопедии Москвы и Московской области «единодушно отметило, что конструкция фиксационного аппарата Г. А. Илизарова заслуживает внимания и внедрения в практику».

И вот – удивительное дело! – поражаешься не тому, что хирург стал получать колоссальное количество писем, а тому необъяснимому, на первый взгляд, факту, что долгое время Илизаров находился в положении кустаря-одиночки. Авторское свидетельство на первый аппарат он получил еще в 1952 году. Тогда же и позднее Гавриил Абрамович получил многочисленные отзывы и заключения. «Фантазия» стала реальностью, мысль воплотилась в стальных деталях нового аппарата для сращения костей и удлинения конечностей. Многие годы при помощи своего аппарата, основываясь на собственной методике лечения, отличающейся от привычных, так называемых классических методов хирургического вмешательства, Илизаров исцеляет больных.

Для тех, кто ознакомился с первым аппаратом, все как будто бы было предельно ясно. Но Гавриил Абрамович ставил перед собой все более сложные задачи. И когда он вышел в Свердловске на трибуну специальной конференции по применению металла в хирургической практике, то его сообщение вызвало сенсацию.

С 1946 года в Свердловском институте восстановительной хирургии начали применять стержень специальной конструкции из нержавеющей стали как в травматологии, так и в ортопедической хирургии: при операции удлинения бедра, несросшихся переломов и т. д. К тому времени, когда проходила конференция, институт добился результатов, которые превосходили данные большинства зарубежных и отечественных медицинских учреждений. Требовалось уточнить детали, технику, научные обоснования таких операций. Об этом и шла речь в докладе многих научных сотрудников института. При переломе бедра кости срастаются, сообщали докладчики, в среднем через два с половиной месяца, а стержень удаляют через три – три с половиной месяца. Разумеется, это был успех и не малый. Но вот на трибуну поднимается Илизаров. Говорит так, будто в небольшом кругу приятелей беседует о самых обыденных вещах:

– Больные через три-четыре дня после операции начинают ходить при помощи костылей, через восемь-десять дней – с одним костылем. Через четырнадцать – пятнадцать дней они ходят с помощью одной тросточки, а некоторые передвигаются без какой-либо помощи. Аппарат снимается в среднем через шестнадцать – восемнадцать дней с момента операции.

Трудно, очень трудно поверить этому сообщению специалистам, убеленным сединой.

Еще на трибуне Гавриил Абрамович увидел: кое-кто из коллег чересчур многозначительно покачивал головой, когда он говорил о том, что ему удалось добиться. Ну что же, он готов дать на все исчерпывающий ответ – все данные – в историях болезней. Но, даже рассчитывая на худшее, не ожидал, какие каверзные вопросы заготовили его оппоненты:

– Какая надобность ставить больного после такой тяжелой операции на третий день?

Вопрос прозвучал вполне корректно, но Гавриил Абрамович почувствовал его тайный смысл. И, глядя в лицо спрашивающему, простодушно ответил:

– Прежде чем спорить, нужно убедиться: факты – упрямая вещь. Нужно проверить нашу методику и после этого ее критиковать. Так ведь? – Затем, подумав, добавил: – Догадываюсь, некоторые считают это шарлатанством. Но я могу сослаться на ряд специальных исследований, которые достаточно убедительно доказывают возможность ускоренного сращения костей. Кстати, это подтверждается работой бывшего сотрудника Уральского травматологического института Лешиной, проведенной в 1934 году. Я мог бы также сослаться на специальные эксперименты Сангаевского, Ульмана, Васильева, Мацуоки.

Выступление Илизарова оказалось тем «горючим» материалом, который воспламенил присутствующих, и в зале началось кипение страстей. Один за другим поднимались на трибуну «остепененные» оппоненты. Кандидаты наук, главным образом из Свердловска, взяли на себя роль и судей, и арбитров в крупном научном споре.

– Слесарный подход к хирургии нельзя считать полезным, – поучал один из них ортодоксальным тоном, – это граничит с лихачеством. Надо помнить, что в настоящее время за рубежом уже издана специальная монография о компрессионном артродезе Харнлея и обстоятельная работа польского врача Сенгера. В этих работах указывается, что костное сращение наступало в среднем через три-четыре месяца.

Гавриил Абрамович внимательно вслушивался в аргументы оппонентов и невольно отмечал про себя, как оратор заученным жестом поправляет очки, что речь его течет размеренно и в самых «ключевых» местах он отрывается от бумажки и обращается то к уважаемым коллегам из президиума, то к аудитории, словно призывая быть свидетелем его неотразимой аргументации. Оратор скромно перечисляет то, что «мы разработали», «мы предложили». И все это, разумеется, в развитие и дополнение доклада уважаемого научного руководителя института.

Солидно звучала отполированная речь другого оппонента:

– Мы доктора Илизарова уважаем, ценим его предложения, используем принцип фиксации с большой пользой для больных. Но мне… пришлось возражать молодому хирургу здесь, в институте, затем вне стен института, на совещании по борьбе с травматизмом, затем на республиканском совещании в Ленинграде…

В полемическом задоре оратор, вероятно забыл, что, несмотря на все возражения, в самом институте, когда здесь появился аппарат Илизарова, дело продвинулось вперед удивительно быстро.

Один воронежский кандидат наук, вероятно, искренне веруя в то, что говорит, яростно ссылался на авторитеты: выступление доктора Илизарова противоречит установкам такого солидного учреждения, как Ленинградский институт костного туберкулеза.

– Я заканчиваю словами покойного Гальперна, который говорил: «Удивляюсь, но не подражаю».

О, если бы истина застыла в неподвижности! Если бы проникновение в суть вещей могло быть абсолютным, а знания – исчерпывающими и окончательными! Тогда со времен отца медицины Гиппократа мы ни на шаг не продвинулись бы дальше.

Председательствующий, словно не обратив внимания на то, что во вступительном слове благосклонно отозвался о работе Илизарова, в конце заседания мимоходом, со снисходительностью именитого ученого перечеркнул сообщение Илизарова:

– На сегодня в докладе Илизарова нет ничего убедительного, что подтвердило бы выдвигаемое им положение… Доктор Р. представила, собственно, тот же материал, но с установкой нашего института.

По-научному это звучит благозвучно – «осветить вопрос»…

На банкете после закрытия конференции Гавриил Абрамович освободился от душевной скованности, развеселился и решил «показать класс». Он с детства увлекался фокусами и, кое-что вспомнив из стародавнего, стал «затирать» в ладони соседей монеты, убирал с влажного ножа бумажные кусочки, а затем они вновь оказывались на лезвии ножа – незаметно, конечно. Коллеги заливались смехом, все хотели его разоблачить, но никто не мог. И вдруг один из них, прищурясь, заметил:

– Вы, наверное, и с трибуны рассказывали нам о фокусах?

Собеседники притихли, потянулись к вилкам, не замечая пошловатой развязности говорящего. Гавриил Абрамович, шаркнув сумрачными темными глазами, предложил:

– А вы покажите нам хотя бы здесь, за столом. – И все, понимающе переглянувшись, вновь заулыбались. Молодой незнакомый врач, желая сгладить неловкость, поднял бокал и предложил тост:

– Пусть наша дружба будет такой же крепкой, как прочность фиксации аппаратом Илизарова!

А Илизаров, помрачнев, думал: «Что бы сказал этот скептик, если бы узнал, что недавно больной Фоминой я удлинил ногу на двадцать пять сантиметров?..»

Вернувшись в госпиталь, Гавриил Абрамович продолжал лечить больных по-своему, по-илизаровски. Долго засиживался в библиотеках. Вечерами, окутываясь сизым папиросным дымом, мудрил над конструкциями новых аппаратов. Ему сидеть бы да писать диссертации, а он думал об ином. Другие, используя его принцип, «разработали и защитили». Их диссертации, исполненные достоинства и в меру научные, лежат в архиве. Но авторы, «остепенившись», не могут, однако, стать на равную ногу с рядовым врачом и защищать в жизни то, что защитили на бумаге, – здоровье человека. А он защищает, насколько хватает сил, здоровье и счастье людей. И в этом – его большая правда.

И все-таки смутно, как-то беспокойно было на душе Илизарова. Смуту посеяли сочувственные взгляды помощниц – врачей Смирновой и Мыскиной. Они пришли к нему в отделение год назад.

После окончания ординатуры в Горьком Смирнову назначили в Курганскую городскую больницу. Здесь молодой врач начала работать над кандидатской диссертацией. Когда узнала, что в госпитале создается хирургическое отделение под руководством Илизарова, стала настойчиво проситься к нему.

С курорта «Озеро Медвежье» перешла в отделение врач Мыскина. Здесь, в госпитале, они вместе с Илизаровым делили и радости и огорчения. Здесь они научились у Илизарова оперировать и накладывать аппарат, вместе с Гавриилом Абрамовичем выхаживали трудных больных. Эти специалисты сердцем поверили в правоту Илизарова. И теперь молча переживали за своего шефа. Они ничего не говорили, но сегодня, когда он вошел в ординаторскую, почему-то прервали разговор. Он ушел домой, сердясь на себя, на помощниц, не говоря о тех, кто то и дело вставляет палки в колеса.

Гавриил Абрамович присел к письменному столу, осмотрел книжное хозяйство. За окном глубокая зимняя ночь. Ветер гонит сухой, колючий снег, гудит в проводах, подхватывает и разносит гудки паровозов. Сколько вот таких вечеров, ночей провел он за этим столом! В тот раз, когда вернулся из Свердловска, вовсю бушевала декабрьская стужа. Он стоял у окна и незряче смотрел в тяжелый сумрак ночи. И перебирал в памяти ход конференции, свои просчеты, возражения оппонентов. Нет, спор был честным, научным. Его не пугал сердитый азарт коллег, он был уверен – о, как он был уверен! – в своей правоте. Наверное, и у него что-то не до конца продумано, не до конца обосновано. Значит, надо проникать в скрытую суть процессов. Нельзя останавливаться на полдороге. Вспомнились слова Маркса со ссылкой на А. Данте:

«…У входа в науку, как и у входа в ад, должно быть выставлено требование:

 
«Здесь нужно, чтоб душа была тверда;
Здесь страх не должен подавать совета».
 

Он, Гавриил Илизаров, мог честно задавать себе вопросы и отвечать на них. Может ли он обосновать свою правоту? Да, конечно! Но сделать это надо как можно быстрее. Нет, не только из самолюбия, хотя самолюбие истинного ученого – великая вещь. Надо сделать ради тех, кого терзают недуги. И для тех, кто исцеляет недуги, должен исцелять, но пока не верит в его, илизаровскую правду. Не верит, значит бьет не из автомата, а из старой трехлинейки.

В ту вьюжную ночь он спокойно продумал все и решил еще раз ехать в Свердловск. Нелегко это сделать – больные требуют внимания, он устал, но…

За больных можно не тревожиться, помощники не подведут, они понимают его с полуслова. Усталость? К черту усталость! Нет, он должен, непременно должен побывать в Свердловске.

«Подорвем противника изнутри», – усмехнулся Гавриил Абрамович, и на утомленном лице впервые за весь вечер появилась улыбка.

И вот снова Свердловск с его размашистыми, просторными улицами, с квадратами площадей, одетых броней брусчатки, громадное здание института в центре города. Илизаров не спеша поднимается по мраморной лестнице – глаза его ищут патологоанатома Владимира Ивановича Стецулу. С ним предстояло скрестить шпаги и окончательно поставить точки над «и». Стецула считался видным специалистом и был одним из тех, чье слово могло добавить к доброму имени Илизарова заслуженную похвалу или начисто перечеркнуть его работу.

Есть в медицине такая отрасль – гистология. Это наука об изучении клеток. Она исследует микроизменения в тканях, в сосудах и т. д. Специалисты, длительное время наблюдая процесс сращения костных тканей, установили три последовательные стадии, на которые уходят месяцы. На эти данные и ссылался Владимир Иванович после конференции в частном разговоре с Илизаровым. Гавриил Абрамович, сам пристально изучавший вопросы регенерации костной ткани, возразил тогда:

– Мой аппарат создает другие условия, кости срастаются быстрее, иначе, в одну стадию. Помните, что советовал Гиппократ? – шутливо закончил Гавриил Абрамович: – В поисках истины прежде всего обращайтесь к самой природе, наблюдайте за телом, когда оно здорово и когда поражено недугом.

Теперь предстояло обратиться «к самой природе», ставить опыты на собаках. Гавриилу Абрамовичу пришлось сконструировать специальную модель маленького аппарата. В мастерской института их быстро изготовили. В распоряжение экспериментаторов поступило шестьдесят подопытных четвероногих.

Дни ожидания всегда томительны, но Гавриила Абрамовича они не тяготили: он был уверен в успехе. Воскресным вечером вышел из гостиницы, неторопливо направился в центр, в кипящий городской водоворот. Прошел мимо оперного театра, улыбнулся нелепым гипсовым львам в сквере, спустился вниз к почтамту. Повинуясь радостному предчувствию, зашел на телеграф, взял бланк, уверенно написал: «Все в порядке» и отправил телеграмму в Курганский госпиталь.

Утром пришел в институт бодрый, свежий, опаленный сухим морозцем и нетерпеливо спросил коллегу:

– Начнем?

– Давайте, – сдержанно ответил Стецула.

Они сняли аппарат и тщательно исследовали ногу. Сомнений быть не могло: нога срослась через десять дней!

– Вы – чародей, коллега! – взволнованно проговорил Владимир Иванович и крепко, радостно пожал Гавриилу Абрамовичу руку. И тут же, спохватившись, засомневался: – А может, это случайность?

В нем ожил, заговорил скептицизм экспериментатора. Гавриил Абрамович взглянул на ученого, улыбнувшись, покачал головой и спокойно ответил:

– Результаты могут быть еще лучше. Да-да, вы можете теперь убедиться лично.

Исследовали перелом через пять дней и убедились: нога срослась! Здесь первым не поверил сам Илизаров: такого еще не бывало. Он заторопился, позвал Стецулу, что-то объяснил ему скороговоркой, а у самого перехватило дыхание. Владимир Иванович послал за директором института. Профессор вошел в лабораторию быстрыми шагами. Размашистые жесты, короткие, отрывистые фразы – все показывало: ученый потрясен!

В этот момент Илизаров, сам взволнованный результатами, невольно вспомнил, как директор института, один из председателей научной конференции, выступал с трибуны. Высокий, с густой шевелюрой, с широкими черными в проседи бровями, он выразительно говорил:

– Многие хирурги наших районных центров оперируют с большим размахом и получают хорошие результаты. Научно-исследовательские институты должны внимательно прислушиваться ко всему новому, что выдвигает жизнь, заботливо выращивать новое, максимально помогать новаторам и дать им возможность улучшить методику лечения в научных учреждениях.

Решительное, с резкими чертами лицо председателя было обращено в зал, но, кажется, тогда оратор имел в виду безымянных практических врачей, забывая, что такие хирурги сидят здесь, в зале.