Текст книги "Белые призраки (сборник)"

Автор книги: Семен Стрельцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

В ТЕ СУРОВЫЕ ДНИ

В конце 1943 года после недолгого перерыва, отдохнув и набравшись сил, наша чекистская группа была вновь переброшена в тыл врага, где встретилась с боевыми друзьями по Брянским лесам, партизанами Ковпака, которыми теперь командовал Петр Вершигора.

Стояла поздняя осень. Ковпаковцы готовились к очередному, польскому, рейду. Оживленно было на большом хуторе Собычине, где разместился штаб соединения.

Дежурным по гарнизону в этот день был хорошо мне известный ковпаковец – лихой комбат, жизнерадостный, открытой души человек Степан Ефремов.

Нас, чекистов, он встретил как добрых старых друзей. Сменившись с дежурства, он зашел в крестьянскую хату, где разместились мы с командиром группы майором Иваном Юркиным.

Завязалась беседа об общих знакомых по Брянскому лесу: кто где, кого уже нет… Всего лишь несколько месяцев назад ковпаковцы закончили труднейший свой рейд по Карпатам. Было что вспомнить.

– Значит, снова чекисты с нами, – сказал Ефремов. – Вот замечательно! Кстати, знаете, у нас теперь своя чекистка есть, партизанская наша… Да-а. По Брянскому лесу ее вы наверняка не знали – в Сталинском рейде пришла к нам. Александра Демидчик, Карповна, как все мы ее зовем.

– Но почему чекистка? – спросил я.

Комбат улыбнулся.

– Так у нас дружески командиры ее называют…

– За что?..

– Было дело у нас одно. Пожалуй, в общих чертах я вам сейчас расскажу. Не устали, товарищи, хотите послушать?

Беседа затянулась за полночь.

Утром я пошел по Собычину искать штаб соединения. Недалеко от колодца, стоявшего у меня на пути, мне встретилась партизанка с пистолетом в большой кобуре, висевшей на боку. Решил спросить – как пройти к штабу.

– К штабу? – переспросила женщина, усмехаясь. – А вы перед ним, вон эта хата, за колодцем… хата с крылечком.

Это была статная женщина лет двадцати семи, со смуглым лицом и темными блестящими глазами, над которыми четкими прямыми линиями чернели широкие брови.

– А вы… из тех, кто вчера к нам прибыл? – спросила она.

– Да, – ответил я, – а вы откуда знаете?

– Слухом земля полнится… В штабе Ефремова встретите, привет передайте от Карповны.

– Как! – воскликнул я. – Вы та самая Карповна?..

– А вы уже знаете?

– Слухом земля полнится!

Мы рассмеялись.

– Ну, будем знакомы, – сказал я. Назвал себя и в ответ услышал:

– Александра Демидчик.

Впоследствии из уст самой Карповны узнал я в подробностях о том, как она стала «партизанской чекисткой»…

…Был тихий, теплый вечер. На пенечке с длинной цигаркой в руке сидел человек небольшого роста, с проседью в редеющих уже волосах, выбивавшихся из-под лохматой крестьянской шапки. В телогрейке и валенках, с видом отнюдь не воинственным, а сугубо мирным, походил он на украинского «дядька», присевшего отдохнуть у своей родной хаты.

Перед ним догорал небольшой костер, а на коленях лежала карта, над которой он склонялся, покашливая от едкого дыма и размышляя.

Это был Сидор Артемьевич Ковпак – гроза немецких оккупантов, партизанский генерал, за голову которого, как говорили в народе, фашисты давали «столько золота, сколько весит его голова».

Задача, которую он решал, была сложной и ответственной: немцы встали крепким заслоном на пути партизан к намеченной цели. Нужно было прорвать этот заслон быстро и без потерь. Но как и где это сделать, если дороги перекрыты карателями?

Ковпак курил, подбрасывал время от времени сучья в костер, задумчиво глядел на огонь.

Постепенно, сначала смутно, а потом все отчетливее перед ним вырисовывался дерзкий, но в случае удачи самый выгодный для партизан план. Связан он был с показаниями словацкого перебежчика Саксы, доставленного в штаб прошлой ночью.

Мобилизованный гитлеровцами, Сакса, личный шофер командира одного из карательных полков, заявил, что ненавидит немецких захватчиков и долго искал случая перейти на сторону советских войск.

Узнав о том, что гитлеровцы готовят решительный удар против партизан, Сакса поспешил осуществить свое решение, чтобы немедленно сообщить Ковпаку об этом.

– Каратели получают боеприпасы и со дня на день ждут авиацию, – сказал он. – В ближайшее время заканчивается оборудование аэродрома.

На вопрос, кто командует полком, в котором он служил, перебежчик ответил:

– Мой земляк, подполковник Иозеф Гусар, словак, мобилизованный фашистами как военный специалист.

Из дальнейшего рассказа Саксы можно было понять, что Гусар служил у немцев по принуждению и симпатии его не на стороне оккупантов.

Из детального допроса о связях Гусара выяснилось, что у него в Виннице есть знакомый – гитлеровский генерал фон Гаммер.

По словам перебежчика, в откровенных беседах с ним, как с земляком, Гусар высказывался с сочувствием о Советской Армии, высоко оценивал боевые действия партизанских соединений Ковпака и даже говорил о благородстве их освободительной миссии.

«А нельзя ли привлечь подполковника Гусара на нашу сторону? – думал Ковпак. – В крайнем случае, добиться его согласия на секретный союз. Воспользовавшись этим, мы могли бы выйти через зону его полка на оперативный простор и развернуть там боевую работу.

Хорошо бы направить на переговоры к подполковнику Гусару кого-либо из опытных и смелых разведчиков. Но кого? Нужен человек проверенный, испытанный в боевых делах».

Ковпак вызвал начальника разведки подполковника Вершигору. Они решили послать на переговоры женщину: женщина вызвала бы меньше подозрений у оккупантов, нежели мужчина.

Остановили выбор на Карповне – Александре Карповне Демидчик.

До войны она учительствовала в одной из белорусских школ на Полесье. Здесь застала ее война. Когда в эти края с боями прорвались советские партизаны, Александра Демидчик явилась к Ковпаку и попросилась к нему в отряд.

– Могу быть разведчицей, – заявила она. – Я эти края, особенно Овруч, Наровлю, Хойники знаю отлично. В любую разведку пойду. Я не подведу вас, будьте уверены.

И Ковпак не обманулся, взяв в отряд Карповну. Она проявила мужество и в разведке, и в боях. Можно было полагать, что новое задание окажется по плечу отважной женщине.

В лесу давно уже тянуло прохладой, отгорела заря, на небе зажглись редкие звезды, а Ковпак и Вершигора все еще обсуждали различные варианты предстоящей операции.

В тот же вечер в детали операции была посвящена Карповна. А еще через день, прощаясь с Вершигорой, она слушала последние его напутствия.

* * *

…– Я, товарищ майор, – рассказывала мне Александра Карповна, – на всю жизнь запомнила эту операцию. С самого своего первого разговора с Ковпаком и Вершигорой.

– Итак, – сказал Вершигора, проводив меня до опушки леса, – вы, Карповна, идете из Винницы. Письмо Ковпака надежно спрятали?

– Конечно.

– Указания крепко запомнили?

– Да.

– Туфли по ноге?

Я ответила:

– Спасибо. В самую пору.

Мне достали хороший костюм и модные туфли. «На всякий случай», – как сказал Вершигора, дали пачку нот – «подарок Гусару от генерала фон Гаммера». Подготовили необходимые документы. Вручили также письмо Саксы к его знакомой в Хойниках.

– Вас, Карповна, до села Борисовщина будет сопровождать группа товарищей, – сказал Вершигора. – Василий Кашицкий со своими разведчиками. Если немцы заподозрят неладное, дайте ребятам знак – отобьют вас. На всякий случай пойдет и Пархоменко с ручным пулеметом.

Голубоглазый, молодой парень Пархоменко славился своим мужеством и находчивостью.

– Проводят они вас до березовой рощи, а там километров с десяток останется до штаба Гусара. Ну, дружок, ни пуха вам, ни пера!

– Подите, подполковник, к черту! – Я засмеялась.

– Да, чуть не забыл: возьмите НЗ. – Начальник разведки достал из полевой сумки несколько плиток трофейного шоколада.

Я взяла шоколад и поблагодарила.

…В нескольких километрах от Хойников, в селе Борисовщине, меня задержали полицаи и доставили к старосте. Учинив мне допрос – кто такая, откуда иду, куда, к кому и зачем, – староста тщательно проверил мои документы. И хотя они, видно, не вызывали у него сомнения, староста, напуганный, как я подумала, слухами о появлении в округе грозного Ковпака, решил основательнее проверить меня. Он дал мне в качестве конвоира полицая, который верхом на лошади должен был сопровождать меня в город Хойники, в штаб Гусара. За околицей села мне удалось откупиться от провожатого двумя плитками шоколада. Привязав лошадь к дереву, полицай улегся спать на опушке леса. А я продолжала свой путь.

Вот и Хойники. В начале улицы, выходившей в открытое поле, стояла засада. Снова проверка документов, расспросы – кто такая, откуда, куда идешь…

Пущена в ход последняя плитка шоколада. Старший полицай, успокоенный моими «правильными» документами, отдал приказание пропустить меня в город.

Пройдя две улицы, я, товарищ майор, услышала «Хальт!» немецкого патруля. Обер-лейтенант потребовал мои документы. Придирчиво расспросил, снова и снова рассматривая паспорт и пропуск.

Бесконечно, казалось, течет время. Прохожие, заметив группу гитлеровцев, окруживших меня, и услышав раздраженный голос офицера, боязливо опускали головы, ускоряли шаги. Обстановка создалась напряженная, но я старалась держать себя в руках.

Хотя нервы мои были на пределе, обостренным вниманием, как бывает в минуту опасности, я будто улавливала ход мысли начальника патруля. С одной стороны, его раздражало мое спокойствие. Обер-лейтенанту казалось, что один даже вид офицера гитлеровской армии должен заставить трепетать сердце любого русского. Между тем русская женщина с мудреной фамилией «Де-мид-чик» вела себя спокойно, на сносном немецком языке отвечала на вопросы, предъявила оформленные по всем правилам паспорт и пропуск…

И все же я, видимо, не внушала офицеру доверия.

Не без опаски взяв из моих рук сумку, открыл ее, увидел сверток и развернул: «Сен-Санс», – прочитал он, – «Сарасате», «Цыганские напевы»…

– Подарок подполковнику Гусару, – сказала я, – от его друга генерала фон Гаммера.

Это убедило офицера. Сменив тон, обер-лейтенант объяснил мне, как пройти в штаб. Пройдя два квартала и удостоверившись, что за мной не следят, я свернула на одну из ближайших улиц. Здесь жила знакомая перебежчика Саксы – местная девушка Юля. Это к ней от Андрея Саксы я имела письмо. Словак просил Юлю устроить меня на ночлег.

…Во второй половине дня в кабинет командира полка вошел адъютант и доложил, что господина подполковника хочет видеть какая-то женщина из Винницы.

– Дама желает, – добавил поручик, – передать вам личный привет от генерала фон Гаммера.

Гусар вышел на крыльцо, где стояла группа офицеров, пригласил Карповну в штаб.

Штаб полка карателей разместился в здании бывшей школы. Подполковник Гусар облюбовал под свой кабинет один из самых маленьких классов. До сих пор еще здесь на стене висела школьная доска, сразу напомнившая разведчице ее учительство.

Гусар усадил Карповну в кресло. Русским языком он владел неплохо. Он стал расспрашивать о генерале Гаммере, и Карповна, будучи хорошо подготовленной, поддержала разговор.

Между прочим, Гусар спросил:

– Генерал все такой же завзятый курильщик?

– О да, изо рта сигареты не вынимает! – с улыбкой ответила Карповна, – ей вспомнились огромные цигарки Ковпака, насчет которых вечно шутили в отряде.

– У меня к вам и дело есть, господин подполковник! – сказала Карповна, вполне уже освоясь.

Подпоров на глазах изумленного Гусара подкладку изящной сумочки, Карповна достала письмо Ковпака, отпечатанное на куске парашютного шелка.

– Вот письмо от генерала… Ковпака!

Услышав это имя, подполковник схватился за пистолет.

– Да как вы посмели? – вероятно, первая мысль его была о подсылке к нему провокатора гестапо.

– Прошу вас, не поступайте опрометчиво, – сказала Карповна. – Не поднимайте шума: это прежде всего будет невыгодно для вас. Я-то знала, к кому иду…

Гусар сразу как-то обмяк.

В эту минуту раздался стук в дверь, и в комнате появился адъютант. Он доложил, что подполковника хотят видеть офицеры из гестапо. Вероятно, Гусар поставил неожиданный визит в связь с появлением Карповны. Он побледнел, но, овладев собой, сказал, что господа могут войти.

Визит гестаповцев был как нельзя некстати, но Карповна была уверена: Гусар ее не выдаст. Она отметила, что Гусар не вернул ей и не отбросил лоскут шелка с письмом, а сунул в карман. Взглянув тревожно на Карповну, он поднялся из-за стола навстречу двум гитлеровцам в штатском, со свастикой. Увидев незнакомую женщину, один из вошедших извинился.

– Это русская дама из Винницы, – отрекомендовал гостью подполковник, – она привезла мне привет от генерала Гаммера и, представьте, ноты.

– Ноты? О, музыка, это хорошо! – воскликнул фашист. – Но в этом городе, в этой проклятой дыре и рояля не найдешь!

– Наша гостья, дорогой Флешке, не понимает нас, – она говорит только по-русски, – пояснил подполковник.

Гусар извинился перед гостьей и пригласил офицеров в соседнюю комнату. Через тонкую дверь в кабинет Гусара доносились отдельные слова и обрывки фраз.

Карповна поняла, что гестапо просило Гусара – начальника местного гарнизона – выделить солдат для подготовки аэродрома. А то, что этим вопросом занималось гестапо, наводило на мысль о подготовке операции против партизан.

Закончив беседу с гестаповцами и выпроводив их, Гусар вернулся к Карповне. Налив стакан воды, выпил ее залпом и, отдышавшись, сказал, не скрывая своего волнения:

– Я вижу, у вас железные нервы! Удивительное самообладание! Но согласитесь: ваше появление слишком большая неожиданность для меня. И это письмо… Я должен собраться с мыслями.

– У вас, подполковник, нет для этого времени, – сказала Карповна. Гусар бросил на нее быстрый взгляд. Лицо его выразило и опасение, и растерянность, и сочувствие.

– Милая женщина, вы ходите по лезвию бритвы! – вырвалось у него.

– Защищая Родину, о своей безопасности мало думаешь.

Спокойствие Карповны передалось Гусару. Он заговорил очень горячо, с видимой искренностью:

– И я, и мои соотечественники питают симпатии к вашему народу… И служат немцам не по своей воле. Но поймите и нас: не так легко перейти на вашу сторону… Это означает по существующим законам «третьего рейха» казнь наших близких. Но допустим, мы перешли бы к партизанам, чем бы это вам помогло? Немцы заменят нас кадровыми гитлеровцами – вам же будет хуже! Пока мы здесь, вам легче бить немецких захватчиков. Поверьте: симпатии мои лично и моих офицеров-словаков, моих солдат – на стороне советских людей, и мы, как только можем, идем партизанам навстречу… Помните бой под местечком Брагином? Когда немцы пошли в наступление против ваших отрядов, я под благовидным предлогом задержал свой полк, и генерал Ковпак разгромил фашистов. Разве это не доказательство моего расположения к русским?

– Все это так, господин подполковник, и мы это ценим…

– Но перейти открыто на сторону партизан я не могу, хотя всем сердцем ваш, – твердо сказал Гусар.

– В письме просят вас о помощи другого рода. Я должна это разъяснить на словах. Помогите нам в другом, дайте прорвать немецкий заслон.

– Рад был бы, но не вижу ни малейшей возможности к этому.

– А между тем у вас есть такая возможность, – сказала Карповна.

– Именно?

– От вас гестапо требует солдат для подготовки аэродрома. Дайте этих солдат! Но снимите их с вашего фланга, возьмите этих солдат из огневой охраны. Ослабьте эту охрану на стыке вашего полка с другим полком… Но, чтобы гестаповцы ничего не заподозрили, вы не всех солдат отправьте на аэродром. Часть их оставьте в огневой охране. Остальное мы берем на себя. Кстати, – сказала она, – дайте, пожалуйста, спички! И письмо…

Пока Карповна аккуратно сжигала письмо Ковпака, Гусар стоял у окна и нервно курил, обдумывая ее предложение.

– Я согласен, – наконец обернулся он к ней, – сделаю так, как вы предлагаете.

– Спасибо, подполковник, за помощь. Но мне для доклада генералу Ковпаку нужны сведения о дислокации частей.

– О да! Я понимаю.

И подполковник рассказал Карповне, у каких деревень концентрируют силы для операции против отрядов Ковпака, где находятся танки, где, в зоне его полка, партизанам удобнее будет прорвать немецкий заслон.

– Вы должны торопиться, – сказал разведчице на прощанье Гусар, – хождение по городу разрешено до семи вечера. В вашем распоряжении ровно час. Вы не должны рисковать собой зря.

Выписав Карповне пропуск на выход из города, подполковник сказал:

– Будьте осторожны. Такие, как вы, должны жить! – Глядя на Карповну, Гусар добавил: – Так вот каковы советские женщины!

И замолчал, восхищенно глядя на гостью. А она, глаз не спуская с классной доски, с минуту молча стояла у стола.

– Мне эта доска напомнила школу, где я до войны учила детей. И я подумала, когда же у такой вот классной доски будет стоять не офицер вражеской армии, а наш, советский малыш с мелом в руках.

– Мой бог! – воскликнул Гусар. – Разве можно теперь, в разгар войны, думать о школе и об учебе!..

– Прощайте, господин подполковник! – Карповна протянула Гусару руку.

С чувством пожав ее, Гусар сказал:

– Вас до окраины города проводит мой верный человек, адъютант, поручик Чепик.

В этот день жители захваченного немцами города Хойники могли видеть на главной улице хорошо одетую женщину в нарядной шляпке и модных туфлях, вышедшую в сопровождении офицера из штаба. Они подошли к базарной площади. Навстречу из-за угла показался небольшой отряд.

Впереди шли солдаты, тащилась пушка, за ней двигались подводы, на которых лежали убитые и раненые гитлеровцы, а сзади под конвоем вели избитого, окровавленного, со связанными руками голубоглазого пулеметчика Пархоменко.

Партизан заметил Карповну и офицера рядом, спокойно с ней разговаривавшего. Но пулеметчик ничем не выдал этого. Он понял: дело сделано. И жертва его не напрасна…

Растерявшись от неожиданности, едва подавив готовый вырваться крик, Карповна судорожно вцепилась в руку Чепика. «Что произошло у разведчиков? Как попал в руки гитлеровцев Пархоменко?..»

Узнала об этом Карповна, только возвратившись в отряд.

Отделению разведчиков, ожидавших Карповну в березовой роще, пришлось выдержать бой с гитлеровцами, в неравном бою партизаны были разбиты. Раненый пулеметчик Пархоменко был захвачен гитлеровцами и вечером расстрелян.

Через несколько дней Гусар снял с фланга полка большую часть солдат и бросил их на подготовку аэродрома, ослабив тем самым огневую охрану на фланге. Ковпаковцы вышли на оперативный простор и устремились к объекту, намеченному заданием партизанского штаба. На славу поработали минеры.

…В августе 1944 года в Киеве, в зале заседаний Президиума Верховного Совета Украины, вручали ордена группе партизан-ковпаковцев, не так давно возвратившихся из своего польского рейда.

Среди награжденных был Андрей Сакса. Волнуясь, принял он орден боевого Красного Знамени. Глаза его были влажны от слез. Партизан-словак получил в Советском Союзе награду за мужество, проявленное в боях с фашистами. В кратких словах выразил он свою сокровенную мысль: сражаясь в рядах советских партизан на полях Украины и в лесах Белоруссии, он боролся за счастье и своей родины – Чехословакии.

Прошли годы, и правительство Чехословацкой Социалистической Республики наградило «Партизанской Звездой» Александру Карповну Демидчик.

В послевоенные годы Александра Демидчик учительствовала в родной Белоруссии. Сейчас проживает в городе Наровле Гомельской области.

ПОЧЕРК ВАЛЬКИ СЕМЕНОВА

Вскоре после войны, отдыхая в Сочи, я встретил в санатории чекиста Дмитрия Медведева, в годы войны – командира крупного партизанского отряда. Он мало изменился с военной поры, разве что сделался еще более спокойным и одновременно энергичным.

– Вот, – Медведев вынул конверт из кармана, – гляди, получил письмо. Знаешь, кто на днях сюда приезжает? Лихой наш разведчик-кавалерист…

– Валька Семенов! – воскликнул я.

– Он самый!..

Мы долго сидели в тот вечер, и я слушал воспоминания Медведева о Вальке Семенове, о добром и мужественном его характере, с особой силой проявившемся в годы войны. Вот часть из его рассказов.

– Семенова я знал давно, – начал Медведев. – Он был вместе со мной заброшен по воздуху в тыл врага. Поздней осенью сорок третьего года нам пришлось перебазироваться из Цуманских лесов, что на Волыни, ближе к Ровно. Совершая поход, отряд расположился на дневку в большом селе Верхополье.

День был пасмурным. Резкий ветер прохватывал насквозь, и колючая снежная пыль обжигала лицо, засыпала уши, набивалась в рукава полушубков и шинелей.

Во второй половине дня погода улучшилась: ветер стих. Солнце стояло на горизонте огромным огненным шаром, когда мы с Николаем Кузнецовым вошли в штабную хату. Нас вызвал дежурный по гарнизону – застава задержала старика поляка, показавшегося подозрительным.

Задержанный – невысокого роста щуплый дедок, по его словам, шел из родного села в другое к дочери. Дорога проходила у самой околицы Верхополья, где наши ребята и задержали деда. Я спросил старика, есть ли у них в селе немцы. Он ответил:

– Нет, но иногда приезжают.

– Партизаны действуют в вашей местности? – спросил Кузнецов.

Старик замялся, заморгал глазами, пощупал реденькую бородку и, вздохнув, сказал:

– Да, были у нас партизаны недавно. Недобрые люди. Обижают народ.

Мы переглянулись с Кузнецовым. Недавно к нам поступили разведданные о группах подозрительных людей, которые называют себя партизанами, но поведением своим, грабежами и насилием компрометируют партизан.

«Не исключено, – писали разведчики, – что эти группы заброшены сюда немцами с целью компрометации истинных партизан».

– Попроси его, Николай, – сказал я Кузнецову, хорошо знавшему польский язык, – пусть он подробнее расскажет о поведении этих «недобрых партизан».

По словам старика, «партизаны» ворвались в село, стали забирать у жителей скот, одежду, даже отобрали у девчат красивые платки. Оставили десятки семей без посевных семян и зерна, перепившись, учиняли драки со стрельбой. Затем ушли.

– Слава богу! – добавил старик. – Через день в село пришли другие партизаны – добрые, – лицо деда оживилось, и он, нагнувшись ко мне через стол, сказал: – Вот это партизаны настоящие! Догнали тех насильников, отобрали наши вещи, спасибочко им! Вернули наш скот и зерно – дай им бог здоровья…

Кто были эти «добрые партизаны», дед не знал. Ни фамилий бойцов, ни командира назвать он не мог. Кузнецов задумался. Помолчав, он сказал мне:

– Я начинаю догадываться, кто эти «добрые партизаны». В самом деле, Дмитрий Николаевич, маршруты, по которым шли наши группы, совпадают с маршрутом тех самых «добрых партизан», о которых говорит этот дед. Это наши ребята. Я убежден – виден «почерк» Вальки Семенова.

Я велел дежурному вызвать Семенова в штаб.

– По вашему приказанию явился, товарищ командир!

Стоя у двери, подтянутый, стройный даже в тулупе и валенках, обвешанный оружием, улыбаясь, Валентин весело глядел на меня и Кузнецова.

Обратившись к старику, Кузнецов спросил, указывая на Валентина:

– Знаете этого командира?

Старик внимательно взглянул и просиял:

– О-о! То есть тэн добжи пан партизан-командир!..

– Ну что я сказал? – обернулся ко мне Кузнецов. – Я сразу почувствовал «почерк» Семенова!

– Молодец, Валентин! – не удержался я. – Местные жители о тебе хорошо отзываются.

– Служу Советскому Союзу! – весело ответил Семенов.

* * *

Здесь Медведев остановил свой рассказ, какая-то новая мысль овладела им.

– Знаешь, – произнес он задумчиво. – Я думаю, это было здорово, что партизаны в те годы были рядом с нашими людьми, страдавшими в оккупации. Ведь дело не только в том, что мы били врага. Дело и в том, что это помогало нашим людям выстоять. А сколько было радостных минут… Вот хотя бы концерт, который устроил Валька Семенов и его друзья для детей. Отличный получился концерт!.. Послушай!

…Был канун Нового года – года, в котором ждали конца войны, победы, прежнего счастья, года, за неисчислимыми муками, бедами и лишениями военных лет казавшегося таким далеким.

Отряд Дмитрия Медведева расположился в окрестностях большого украинского села Верхополье, а вокруг, в соседних селах, стояли крупные гитлеровские гарнизоны.

Утром в хату, служившую квартирой и штабом Валентину Семенову – командиру группы разведчиков-кавалеристов, с шумом вошли его друзья Мажура и Сергей Шишмарев.

– Валентин! – пророкотал Мажура, разгоняя рукавицами белые клубы морозного воздуха. – Ты знаешь, какой завтра день?

– Предположим, – усмехнулся Семенов, – канун Нового года.

– Так вот, – возбужденно зачастил вступивший в разговор Сергей Шишмарев, – мы пришли к вам, товарищ командир, с предложением: хотим отметить наступление Нового года. Очень хорошо бы провести здесь в деревне новогодний вечер для детей, маленький такой детский праздник. И родителей пригласить. Все-таки четвертый год под немцем. Натерпелись они всякого. Да еще кое-что мы придумали.

– Неплохо, – с одобрением сказал Семенов, – а какая все же программа вечера?

– Первым номером нашей программы, – зычным голосом, явно подражая эстрадному конферансье, заговорил Мажура, – два усиленных поста: на северной окраине, где проходит дорога от деревни Красновка, и другой – на дороге из районного центра Луково. Это чтоб детишкам праздник не испортили.

– Первый номер программы, – сказал Семенов, – принимается с небольшой поправкой: пост на дороге, ведущей к селу Луково, будет усилен двумя ручными пулеметами, а с севера, на крыше старой мельницы поставим дополнительно пост с минометом, для незваных гостей.

– Правильно! – засмеялись Мажура и Шишмарев, и программа вечера тут же была рассмотрена во всех деталях.

«Гвоздем» ее, несомненно, должно было стать выступление Максима Грекова, бойца одной из медведевских опергрупп.

Минер Греков к этому времени из семнадцати вражеских эшелонов, уничтоженных одной из групп медведевцев, на свой «личный счет» записал восемь составов с гитлеровскими солдатами, офицерами и техникой.

До войны Греков учился в театральной школе. Он охотно согласился приехать на новогодний вечер в Верхополье. С его командиром об этом договорились заранее.

Новогоднего вечера с участием «настоящего артиста» с нетерпением ожидали как ребятишки, так и все взрослые.

И вот он наступил, этот вечер.

В самую большую избу села набилось много народа. Тесно. Приподнятое настроение, улыбки. Дети очень быстро перестали стесняться, зачарованно рассматривали маленькую елочку, украшенную самодельными игрушками, а на вершине елки – пятиконечная звезда! Изредка они украдкой посматривали на дверь – когда же появится Дед Мороз? Партизаны, глядя на ребят, тоже оттаяли, на несколько мгновений забыв, где им приходится встречать этот добрый праздник.

Широко распахнулась дверь, и на порог вступил партизанский Дед Мороз – Мажура. Он был в тулупе, меховой шапке, в валенках, во все стороны топорщились седые усы и борода, а из-за спины выглядывал большущий мешок с подарками!

Деда встретили шумными, радостными возгласами. Ребятишки окружили его со всех сторон, помогли сиять со спины мешок, наперебой его расспрашивали, не было ли ему холодно в пути, и как он их нашел, и… скоро ли придет Красная Армия.

Дед Мороз долго откашливался, потом глухим голосом стал рассказывать о том, как встречают Новый год школьники на свободной советской земле, пообещал, что скоро, очень скоро Красная Армия прогонит фашистов с нашей земли. Потом развязал мешок и стал раздавать подарки.

Скромные партизанские подарки! Весь трофейный сахар, мед, консервы были разделены на тридцать две равные доли – по числу гостей. Из кусков разноцветной бумаги, которая нашлась у учителя, партизаны смастерили десятки хлопушек, лошадок и человечков. Все это Дед Мороз жестом фокусника доставал из мешка, подзывал какого-нибудь мальчонку или девчушку и под веселые звуки баяна торжественно им вручал.

Как радовались ребятишки! Они прижимали к себе игрушки и банки с консервами и в восхищении смотрели, как улыбающийся Дед Мороз доставал все новые и новые подарки…

Вот начался концерт. В избе было уютно и непривычно светло – ярко горели две замечательные лампы – маленький шедевр «заведующего осветительной частью» комсомольца Сергея Шишмарева. Лампы он специально для вечера смастерил из металлических снарядных стаканов к противотанковой пушке, не забыв насыпать в них сверху соли, чтобы пламя было ровное.

Пел Мажура, минер Сорокин декламировал стихи и басни Крылова, старшина группы показывал фокусы, а Максим Греков плясал.

Как он плясал!

Глинобитный пол буквально пружинил под ногами танцора. Максим то взлетал к потолку и будто парил там, то волчком, к удовольствию всех присутствующих, выкручивал на полу затейливые вензеля, то рассыпал мелкую дробь залихватской чечетки, то, вдруг охнув, хлопнув себя ладонями по сапогам, снова взмывал ввысь. И еще больше детей забавляло то, что тени от пламени самодельных светильников тоже, как веселые чертики, прыгали за Грековым по стенам и потолку.

Ребята ожили. Счастье светилось на их раскрасневшихся худеньких личиках. Они заливались смехом, хлопали в ладоши, пускались в пляс.

Вот уже Мажура, организовав детский хор, дирижирует шомполом трофейной винтовки, и все громче раздается:

«С нами Ворошилов, первый красный офицер…»

Вечер в разгаре.

Шишмарев, переглянувшись с Семеновым, незаметно уходит проверить посты и сменить караулы.

В углу, возле печки, в полумраке сидит хозяйка хаты.

Еще молодое лицо женщины неестественно бледно. Черные глаза, из которых катятся слезы, с грустью смотрят на ребятишек.

А возвратившийся Семенов сидит на табурете возле окна, наблюдает за тем, что происходит в избе, и думает о том, как много дал сегодняшний праздник этим обездоленным в фашистской неволе, но не убитым бедой, не сдавшимся, не потерявшим надежду советским людям. Время от времени он поглядывает на часы и выходит на крыльцо – послушать, все ли тихо кругом.

К десяти часам вечера в избе остались одни только взрослые и дети хозяйки хаты – остальных детей родители отвели домой и вернулись встречать Новый год.

В полночь командир вышел на середину комнаты. Он тепло поздравил гостей с Новым годом, рассказал о положении на фронтах, о том, как наш народ помогает Красной Армии громить фашистов, о партии Ленина, сумевшей поднять и возглавить гигантские силы народных масс на беспримерную в истории борьбу с нацизмом.

– Посмотрите, – Семенов указал рукой на обвешанного оружием, с гранатой за поясом разведчика, стоявшего у дверей, – посмотрите на него! Грозный партизан этот до войны работал на производстве. Или поглядите вон на того пожилого человека с бородкой, что стоит у окна, не выпуская из рук карабина… До войны он работал на одной из железных дорог Советской Украины. Теперь он – бесстрашный народный мститель…

Слушали его затаив дыхание.