Текст книги "Юрий Трифонов: Великая сила недосказанного"

Автор книги: Семен Экштут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Юрий Валентинович достаточно подробно написал о том, на какой именно бумаге он предпочитал писать в разные годы своей жизни.

«Меняются времена, меняется жизнь, меняются сорта бумаги, перья и пишущие машинки. Когда-то я любил писать в тонких школьных тетрадях в клетку. Ни на чём другом не писалось. Весь роман „Утоление жажды“ написан в тонких тетрадях для арифметики. Казалось, эта привычка останется до конца жизни. Потом внезапно перешёл на простую белую бумагу, потребительскую, и теперь пишу только на ней. Отчего эта перемена? Мне кажется, найдётся объяснение, если подумать всерьёз.

Раньше писал более связно. Одно клеилось к другому, одно текло из другого. В этой связности была и связанность. Для такой последовательной и равномерной прозы требовалась последовательность и равномерность бумаги, одна страничка за другой, цепко сшитые проволочными скрепками. Теперь стремлюсь к связям отдалённым, глубинным, которые читатель должен нащупывать и угадывать сам. „И надо оставлять пробелы в судьбе, а не среди бумаг“. Пробелы – разрывы – пустоты – это то, что прозе необходимо так же, как жизни. Ибо в них – в пробелах – возникает ещё одна тема, ещё одна мысль.

Для такой прозы, якобы разрывчатой, нужны разрывы в бумаге: отдельные листы. Вот и причина, по-моему, заставившая перейти от тетрадей в клетку на потребительскую бумагу. Случилось это, конечно же, совершенно неосознанно»[21]21
  Трифонов Ю. В. Нескончаемое начало // Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовётся… / Сост. А. П. Шитов; вступ. ст. Л. А. Аннинского; прим. О. Р. Трифоновой, А. П. Шитова. М.: Советская Россия, 1985. С. 90–91. Сравните эти наблюдения с признанием Юрия Тынянова: «Странное для меня обстоятельство в моей работе: я сначала всегда уверен, что напишу очень мало, потом оказывается, что написал много. Первая моя книга по договору должна была равняться шести печатным листам, а написал 20. Начиная роман о Грибоедове, я опять подумал, что напишу листов 6, и даже заключил такое условие с журналом, а вышло больше двадцати. Но теперь, когда я хочу написать маленькую вещь, я знаю, как это делается. Я пишу её в маленьком блокноте. Нет большого листа без линий, похожего на ледяной каток, по которому вы можете шататься справа налево и как угодно, – есть узкоколейка блокнота. Так мне удалось написать небольшой рассказ». См.: Тынянов Ю. Как мы пишем // Как мы пишем: Сборник. Л.: Изд-во писателей, 1930 // http://readr.ru/yuriy-tinyanov-kak-mi-pishem.html?page=3.


[Закрыть].

Однако в середине 1940-х Трифонов ещё писал рассказы в школьных тетрадях в клеточку. Именно с такими тетрадями он и ходил на семинар, который вёл Федин. Формально первокурсник, да ещё и студент-заочник, не имел права на посещение семинара, но Константин Александрович с симпатией относился к этому неторопливому и вдумчивому студенту в рабочем ватнике. Трифонов сумел очень скоро выделиться из среды однокурсников, причем выделиться отнюдь не своим ватником. Он прочитал на семинаре один из своих рассказов – историю чернорабочего по кличке «Урюк». Двенадцать членов фединского семинара уподобились двенадцати молотобойцам и стали «плющить» рассказ на семинарской наковальне. Их претензии были обоснованны: первокурсника можно было обвинить и в шаблонной композиции, и в обилии штампов, и в невыразительности языка. Федин не выдержал. Ударил кулаком по столу с неожиданной яростью: «А я вам говорю, что Трифонов писать будет!» [22]22
  Цит. по: Шитов А. П. Время Юрия Трифонова: Человек в истории и история в человеке (1925–1981). М., 2011. С. 287.


[Закрыть] И чтобы не выглядеть слишком категоричным, пояснил свою мысль: сквозь все очевидные недостатки рассказа просвечивает ощущение подлинности жизни, ощущение достоверности рассказанной истории. Это – самое главное.

Литературный мэтр сделал два практических вывода, имевших судьбоносное значение в жизни начинающего писателя. Во-первых, серьёзного юношу стоит держать на примете, потому что из него, несомненно, будет толк. Во-вторых, его надо перевести на очное отделение. Сказано – сделано. В 1945 году Трифонов стал студентом очного отделения Литинститута, что дало ему законное основание уволиться с оборонного завода. Экономика страны была мобилизационной, и уволиться по собственному желанию с любого предприятия, не говоря уже об оборонном, было очень непросто. Благодаря Федину жизнь Юрия Трифонова снова сменила русло. После всех трагических передряг 30-х годов его бытие стало меняться к лучшему.

«Влетел в литературу, как дурак с мороза»

Когда Трифонов поступал в Литературный институт, до окончания войны оставался ещё год, и фронтовиков в его стенах было мало. Когда же он перевёлся на очное отделение и стал студентом второго курса, ситуация принципиально изменилась: ряды студентов пополнились демобилизованными фронтовиками. Вспоминает хорошая знакомая Трифонова поэтесса Инна Гофф: «Теперь война кончилась, и среди бушлатов и кителей кургузые гражданские пиджачки выглядели сиро. Но к нему это не относилось. Он уже утвердил себя, удачно выступив на семинаре Федина… Великое дело – заявить о себе. Утвердиться. Он уже утвердился, в отличие от тех, в морских бушлатах и армейских гимнастёрках. Здесь, на мирном полигоне, они выглядели в сравнении с ним необстрелянными новобранцами…»[23]23
  Там же. С. 290.


[Закрыть]

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 6 июня 1945 года «Об учреждении медали „За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.“». ГАРФ

Докладная записка генерала армии А. В. Хрулёва об учреждении медалей «За освобождение Белграда», «За освобождение Варшавы», «За освобождение Праги», «За взятие Будапешта», «За взятие Кёнигсберга», «За взятие Вены», «За взятие Берлина» с резолюцией И. В. Сталина. ГАРФ

Прошло три года. Три первых послевоенных года. Сколько событий они принесли! Между былыми союзниками по антигитлеровской коалиции полным ходом шла полномасштабная холодная война. В СССР был создан легендарный автомат АК-47, хотя имя его создателя старшего сержанта Калашникова ещё не стало мировым брендом. Шло восстановление разрушенного войной народного хозяйства, и миллионы фронтовиков начали с нуля осваивать реалии мирной жизни. В стране провели денежную реформу и отменили карточки. Началась идеологическая кампания по борьбе с «низкопоклонством перед Западом», направленная против «безродных космополитов».

В эти годы студент Литинститута Юрий Трифонов замахнулся на написание книги о своих сверстниках. В ноябре 1948 года 23-летний студент прочёл несколько глав из повести «Студенты» на семинаре в институте. Однокурсница Трифонова Инна Гофф с протокольной точностью донесла до нас атмосферу этого семинара: манеру авторского чтения и реакцию присутствующих. «…B ту пору чтение и впрямь несло в себе некий заряд, подобный атмосферному электричеству… Он читал неторопливо, размеренно, несколько скучным голосом. И это было резким контрастом с тем, о чем он читал. И тем, как это было написано, – нам казалось, что блистательно… Юркина повесть показалась мне многообещающей. Такую вещь послушаешь и заражает, хочется писать… Тогда был его триумф. Юра был бледен. Красные пятна на лице подчёркивали бледность. Значит, волновался…»[24]24
  Цит. по: Шитов А. П. Время Юрия Трифонова: Человек в истории и история в человеке (1925–1981). М., 2011. С. 303–304.


[Закрыть] Так сбылось пророчество Константина Федина. Юрий Трифонов стал писателем. В следующем, 1949 году он окончил Литературный институт, причём повесть «Студенты» была представлена им как дипломная работа. Однако и после окончания института Трифонов продолжил работу над рукописью, шлифуя и совершенствуя текст. Ему доставляло удовольствие «вылизывать» своё детище. В январе 1950 года повесть была завершена.

Современные читатели эры всеобщей компьютеризации уже вряд ли способны ощутить всю ту гамму переживаний, которые испытывал автор, от руки написавший книгу и поставивший последнюю точку. Для Пушкина, который пользовался гусиными перьями, но успел дожить до появления стальных перьев («Медный всадник» написан в 1833 году стальным пером), момент окончания работы обладал каким-то сакральным смыслом: Александр Сергеевич нередко фиксировал не только дату, но и время завершения работы. С точностью до четверти часа скрупулёзно отмечен финал «Евгения Онегина», с точностью до минуты – итоговые строфы «Медного всадника». Так обстояло дело в XIX столетии. В XX веке литераторы пользовались авторучками и пишущими машинками. Момент окончания работы всегда был материализован, нагляден, осязаем, получал вещественное воплощение, которым автор, как правило, сполна наслаждался. Завершение работы над рукописью было растянуто во времени. Черновая рукопись переписывалась набело. Беловая рукопись перепечатывалась самим автором или машинисткой, раскладывалась по экземплярам в стопки, а те укладывались в папки с тесёмками. По толщине бумажной стопки сразу было видно, что́ написал автор – короткий рассказ, небольшую повесть, пухлый роман, многотомную эпопею. Завершённая работа отпочковывалась от автора, отчуждалась от него и начинала существовать независимо от своего создателя, обретая свою собственную судьбу – счастливую или нет, но свою. Habent sua fata libelli. Книги имеют свою судьбу.

Карточка на промышленные товары «Литера Д» – детская. Москва. 1947 г.[25]25
  Отдельные черно-белые иллюстрации заменены на аналогичные цветные. (Прим. верстальщика.).


[Закрыть]

Карточка на промышленные товары «Литера Р» – рабочая. Москва. 1947 г.

Итак, пухлая рукопись объёмом в 20 авторских листов (500 машинописных страниц!) была уложена в две старые желтые канцелярские папки довоенного образца, принадлежавшие, вероятно, ещё Валентину Андреевичу Трифонову. Выпускник Литинститута и автор всего-навсего двух опубликованных рассказов повёз эти папки с рукописью на квартиру к Федину, жившему в писательском доме, что в Лаврушинском переулке. Дальнейшие события развивались стремительно. Классик советской литературы не стал читать опус начинающего писателя: он уже имел представление о трифоновской прозе, и этого было для него достаточно. Константин Александрович, член редколлегии журнала «Новый мир», снял телефонную трубку и позвонил Александру Трифоновичу Твардовскому. Трижды лауреат Сталинской премии Твардовский в возрасте сорока лет накануне был назначен главным редактором «Нового мира». Этот звонок стал судьбоносным. Федин рекомендовал Твардовскому напечатать повесть в журнале. В тот же день курьер «Нового мира» приехал к Трифонову, взял папки с рукописью и доставил их главному редактору. Это было нечто из ряда вон выходящее! К начинающему автору, только что окончившему Литинститут и ещё не опубликовавшему ни одной книги, прислали казённого курьера. Казалось бы, велика важность, мог бы и сам привезти рукопись в редакцию. Однако 24-летнему Трифонову было оказано небывалое почтение. По сложившейся практике тех лет курьер приезжал исключительно к литературным мэтрам, имевшим не только громкое литературное имя, но и высокий социальный статус. Например, не только курьер, но и штатный редактор всегда приезжали к Илье Григорьевичу Эренбургу, лауреату Сталинских премий и всемирно известному публицисту. Однако, бывало, не только начинающие авторы, но и почтенные литераторы сами приносили свои опусы в секретариат редакции, чтобы затем терпеливо ожидать решения судьбы своего детища. А тут такой колоссальный прыжок – через все барьеры. Звонок Федина – и рукопись на столе главного редактора.

Затем последовал ещё один подарок судьбы. Прошло десять или двенадцать дней, и Трифонову внезапно пришла телеграмма: «Прошу прийти в редакцию для разговора. Твардовский». Вероятно, не могли дозвониться. Состоялась встреча. Последовал вердикт главного редактора: рукопись отредактировать и сократить, а с автором заключить издательский договор. После того как с официальной частью было покончено, Александр Трифонович доверительно сказал: «А знаете, Юрий Валентинович, моя жена заглянула в вашу рукопись и зачиталась, не могла оторваться. Это неплохой признак! Проза должна тянуть, тянуть, как хороший мотор…»[26]26
  Трифонов Ю. В. Записки соседа. Из воспоминаний // Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовётся… М., 1985. С. 144.


[Закрыть]

На этом подарки судьбы не закончились. Твардовский нашёл для повести Трифонова прекрасного редактора – Тамару Григорьевну Габбе, детскую писательницу, литературоведа, автора пьесы-сказки «Город мастеров» и адресата лирики Самуила Маршака.

 
А была ты и звонкой и быстрой.
Как шаги твои были легки!
И казалось, что сыплются искры
Из твоей говорящей руки[27]27
  Маршак С. Я. Ветер жизни тебя не тревожит… // Маршак С. Я. Лирика. М.: Детская литература, 1968. С. 125. «Самуил Яковлевич считает, что у меня нет мускулов честолюбия», – признавалась Габбе. Трифонов хорошо запомнил эти слова и впоследствии использовал их в романе «Утоление жажды» для характеристики одного из персонажей: «Перед войной он здорово шёл в гору в Москве. Будучи совсем молодым, уже котировался на пост редактора какого-то крупного журнала, но потом случилась осечка. Кажется, его напугал тридцать седьмой год. Сам он не пострадал, но у него атрофировались мускулы честолюбия, он сник, стушевался, постарался исчезнуть с видного места и покинуть Москву. Испуг и интеллигентность – как орёл и решка одной монеты – сидят в нём до сих пор, хотя он провёл войну в армейской газете, заслужил боевые ордена» (http://www.Hbok.net/writer/2070/kniga/33307/trifonov_yuriy_valentinovich/utolenieJajdyi/read/48).


[Закрыть].
 

Тамара Григорьевна была человеком изумительной доброты и редактором высочайшей квалификации: «…про неё говорили „лучший вкус Москвы“, а ещё раньше „лучший вкус Ленинграда“»[28]28
  Трифонов Ю. В. Записки соседа. Из воспоминаний // Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовётся… М., 1985. С. 145–146.


[Закрыть]. Действительно, это был подарок. Совместная работа продолжалась в течение трёх месяцев, до конца лета. Тамара Григорьевна оценила рукопись иначе, чем это сделал Твардовский: «…Там не лишнее, а там не хватает. Надо углублять, мотивировать»[29]29
  Там же. С. 145.


[Закрыть]. По советам Габбе Трифонов написал почти три листа нового текста: повесть насыщалась смыслом. После редактуры Габбе, которая была внештатным сотрудником редакции и работала на договоре, повесть принялась читать и править штатная сотрудница «Нового мира». Вспомним, что на дворе стоял 1950 год и так, вероятно, проявилась борьба с «безродными космополитами» – заведомо нерусская фамилия внештатного редактора и «сомнительные» моменты её биографии. Скончавшийся ещё до революции отец Тамары Григорьевны принял христианство, чтобы поступить в Военно-медицинскую академию. Сама Габбе осенью 1937-го была арестована как «член вредительской группы, орудовавшей в детской литературе». Следователям не удалось сломить эту хрупкую и красивую женщину, да и хлопоты Маршака неожиданно возымели успех, и уже в декабре Габбе освободили. В этих обстоятельствах надо было подстраховаться и отдать рукопись штатному редактору, чья биография не вызывала бы ассоциаций с «безродными космополитами».

О том, что произошло дальше, Юрий Валентинович, у которого не сложились отношения с новым редактором, очень живописно поведал в своих воспоминаниях. «С дамой сразу возник конфликт. Это была редактриса того распространённого типа, который я бы назвал типом бесталанного самомнения: талантом, то есть чутьём и пониманием литературы, бог обидел, а самомнение наросло с годами от сознания свой власти над рукописями и авторами. <…> Работа началась с черканья и перестановки слов на первой же странице. Я вступил в спор. Дамское самомнение кипело. Я упорно не уступал. Больше всего меня задело пренебрежение дамой не к моему тексту, а к авторитету Тамары Григорьевны. Черкать и переставлять слова во фразе, ей одобренной! И эдак с маху, с налёту! А Тамара Григорьевна вовсе не брала ручку и ничего сама не правила в рукописи. Да и что за замечания? „Которые… которые… как… как…“ Можно согласиться, можно не соглашаться. Я решил не соглашаться. <…> Пожалуй, я вёл себя рискованно. Но тогда этого не сознавал»[30]30
  Там же. С. 148.


[Закрыть].

Юрий Трифонов вёл себя не просто рискованно, а очень рискованно, если учесть, что он был начинающим автором и решалась его судьба. Трифонов пошёл к Твардовскому и решительно потребовал назначить другого редактора. Твардовский вник в суть конфликта и принял радикальное решение, избавившись от некомпетентной сотрудницы. Трифонов, не без сарказма, поведал о дальнейшей судьбе незадачливой редактрисы: «Дама, которая наскочила на меня, как баржа на мель, переплыла в „Советский писатель“ и лет двадцать благополучно подчёркивала там слова „которые“ и „как“»[31]31
  Трифонов Ю. В. Записки соседа. Из воспоминаний // Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовётся… М., 1985. С. 148–149.


[Закрыть].

Отредактированная рукопись повести «Студенты» не залежалась в редакционном портфеле и в том же 1950-м была опубликована в октябрьской и ноябрьской книжках журнала «Новый мир». После того как рукопись была послана в набор и накануне выхода в свет октябрьской книжки «Нового мира» начинающий автор совершил ещё один очень смелый поступок. Он написал любовную записку, адресованную известной московской красавице – певице Нине Алексеевне Нелиной, солистке Большого театра, и назначил ей свидание.

«Трифонов – Нелиной в Большой театр, 23 сент. 50 г. Дорогая Нина! Я безумно люблю Вас. Нам необходимо встретиться. Вы не знаете меня, но сегодня мы должны познакомиться, и… Вы всё узнаете! Всё, всё!!! Ради бога не отвергайте моего предложения! Умоляю Вас! Сегодня в 6 ч. вечера мы встречаемся у стадиона „Динамо“ и едем за город. Это решено! Я уверен, что Вы согласитесь. Любимая, жду Вашего ответа у 1-го подъезда. Ваш навеки, Ю. Трифонов. P. S. Вы были сегодня восхитительны! Ю. Три…»[32]32
  Тангян О. Ю. Испытания Юрия Трифонова. С. 208 // odessitclub.org/publications/almanac/alm_4l/alm_41_198 – 226. Пользуюсь случаем, чтобы уточнить датировку этой записки. При публикации была допущена ошибка. Записка датирована 23 сентября 1950-го, а не 1951 года, как было ошибочно напечатано. Чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно вглядеться в воспроизведённое на этой же странице факсимиле записки. В сентябре 1951 года Трифонов и Нелина уже были мужем и женой.


[Закрыть] Красавицу, уже успевшую побывать замужем и отнюдь не обделённую вниманием поклонников, ещё никогда не приглашали на свидание на стадион. Она удивилась… и пришла на свидание, благо стадион «Динамо» находился неподалёку от Верхней Масловки, где вместе с родителями жила певица. Юрий и Нина стали встречаться. Так в жизни и судьбе писателя появился тайный сюжет, рассказ о котором впереди.

После выхода «Студентов» 25-летний Трифонов проснулся знаменитым. Казалось, что река его жизни сделала крутой поворот и потекла по широкому руслу: «Обрушились сотни писем, дискуссии, диспуты, телеграммы с вызовом в другие города. Всё это началось в декабре и продолжалось, нарастая, в течение всей зимы. В редакцию „Нового мира“ я заходил за письмами, которые Зинаида Николаевна (секретарь редакции. – С. Э.) собирала в толстые пакеты и, передавая их мне, шептала с изумлением: „Послушайте, ну кто бы подумал! Ведь только Ажаев получал столько писем!“ Члены редколлегии, которые раньше меня не замечали и едва здоровались – с какой бы стати им замечать? – теперь останавливали меня в зальчике и задавали вопросы.

Катаев сказал, что он в два счёта сделал бы из меня Ильфа и Петрова. „Небось уж подписались в Бюро вырезок? И носят вам на квартиру такие длинные конверты со всякой трухой?“ – спросил он.

Я не слышал, что существует какое-то Бюро вырезок. Твёрдо решил: не подпишусь. Но через год всё-таки подписался»[33]33
  Трифонов Ю. В. Записки соседа. Из воспоминаний // Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовётся… М., 1985. С. 149.


[Закрыть].

Успех шёл по нарастающей. В начале января 1951 года в газете «Правда», самой главной газете СССР, появилась положительная рецензия. Появление публикации в «Правде» было связано с тем, что редакция «Нового мира» выдвинула повесть Юрия Трифонова на соискание Сталинской премии. В ту эпоху рецензия в «Правде» могла резко изменить жизнь писателя: положительная – вознести, разгромная – уничтожить, притом с неотвратимостью античного рока. Итак, «Правда» вознесла. 15 марта на заседании Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства автору повести «Студенты» была присуждена Сталинская премия 3-й степени, денежный эквивалент которой составлял 25 тысяч рублей. 25-летний Юрий Валентинович Трифонов стал, пожалуй, самым молодым лауреатом за все годы существования этой премии. Это был апогей его успеха – жизненного и литературного. Последствия сказались незамедлительно.

«Мне звонили товарищи, поздравляли. Посыпались всякие лестные предложения: из „Мосфильма“, из театра, с радио, из издательства. Люди, меня окружавшие, были ошарашены; я же, представьте, принимал всё, как должное! И вёл себя глупо»[34]34
  Там же. С. 150.


[Закрыть]. Трифонов ответил отказом на лестное предложение «Мосфильма» написать сценарий по его повести. Свой отказ мотивировал нежеланием эксплуатировать успех. Посчитал это унизительным для себя. «Художник и дела – это гадость, это плебейство»[35]35
  Трифонов Ю. В. Время и место // Трифонов Ю. В. Вечные темы. М.: Советский писатель, 1985. С. 300.


[Закрыть]. Издательство «Советский писатель» захотело выпустить отдельное издание повести. И вновь последовал гордый отказ. Якобы когда-то, полтора года назад, первое издание было обещано издательству «Молодая гвардия», и Трифонов не находит для себя возможным нарушить данное слово. Именно данное слово, а не издательский договор, который ещё не был заключён. К чести автора, он своё слово сдержал. Первое отдельное издание «Студентов» вышло именно в «Молодой гвардии». Но ничто не помешало бы ему опубликовать повесть и в «Советском писателе». В то время ситуация на книжном рынке принципиально отличалась от нынешней. В стране существовал огромный читательский голод, и издательская практика тех лет была такова, что популярные книги параллельно выходили в нескольких издательствах и, не залеживаясь на прилавках книжных магазинов, благополучно доходили до своего читателя.

Впрочем, на некоторые заманчивые предложения молодой автор соглашался. Он благосклонно отнёсся к предложению Театра им. Ермоловой поставить спектакль «Молодые годы» по повести «Студенты». Почему Юрий Валентинович не посчитал театральную инсценировку повести эксплуатацией успеха – непонятно. Вероятно, потому, что интеллектуалы тех лет с известной долей высокомерия относились к кинематографу, но благоговели перед театром. Известна фраза Анны Ахматовой: «Кино – это театр для бедных». А может быть, Трифонов согласился на театральную инсценировку, потому что ему понравился главный режиссёр театра Андрей Михайлович Лобанов. Не просто понравился, а пришёлся по душе, причём не только сутью эстетической концепции, но и стилем жизни, характером дарования, отношением к искусству. Именно Лобанов остался для Трифонова «поразительным и как бы вечным… примером человека театра, истинного художника или, как говорили в старину, а на Западе говорят до сих пор, – Артиста»[36]36
  Трифонов Ю. В. Записки соседа. Из воспоминаний // Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовётся… М., 1985. С. 356.


[Закрыть].

Государственный казначейский билет СССР. 1947 г.

Билеты Государственного банка СССР. 1947 г.

Знакомство с режиссёром совпало с самым успешным периодом в жизни Юрия Валентиновича. В течение нескольких месяцев редкий день проходил без встреч молодого лауреата с читателями. В декабре 1950-го Трифонов, ещё не успевший стать лауреатом, выступил на диспуте о своей повести перед студентами Московского государственного пединститута им. Ленина. В следующем, 1951 году диспуты и выступления перед студентами самых известных столичных вузов шли непрерывно, один за другим, причём иные из них продолжались не один день. Легче отыскать институт, где не было публичного обсуждения повести, чем перечислить все институты, где Трифонову довелось выступать. Первый медицинский, станкостроительный, институт связи, инженерно-экономический, полиграфический, лесотехнический, инженерно-строительный, архитектурный. Даже слушатели Военно-юридической академии и студенты Института международных отношений МИД СССР захотели встретиться с автором «Студентов». Помимо этого были библиотеки, школы, клубы, поездка в Ленинград и новые выступления… Юрий Валентинович, по его собственному выражению, «тогда влетел в литературу, как дурак с мороза»[37]37
  Цит. по: Шитов А. П. Время Юрия Трифонова: Человек в истории и история в человеке (1925–1981). М., 2011. С. 323.


[Закрыть].

После военного лихолетья истосковавшиеся по мирной жизни читатели жаждали книг о мире. И молодой автор сумел ответить на этот запрос времени. Его книга подкупала бытовыми подробностями и каким-то наивным реализмом. Читатели «Студентов» узнавали персонажей повести в кругу своих знакомых и, бывало, как дети, бурно радовались этому сходству. Один из студентов Литературного института лучше всех выразил причину феерического успеха: «Здорово написал. Как на фотографии. Все ребята один к одному»[38]38
  Там же. С. 318.


[Закрыть]. Это было то наивное время, когда цветные иллюстрации из «Огонька» использовались для украшения квартир. Даже на даче товарища Сталина висели эти репродукции.

Материальным же воплощением успеха стало приобретение Трифоновым автомобиля «Победа», причём лауреат не стал сам управлять личным автомобилем, а нанял шофёра. Переводчик и публицист Лев Владимирович Гинзбург, многолетний друг Юрия Валентиновича, оставил нам точное и весьма колоритное описание того, во что новоявленный лауреат конвертировал свой литературный успех. Обычно это мемуарное свидетельство цитируют в усечённом виде, приводя лишь ту его часть, что выделена курсивом. Такое цитирование, с одной стороны, существенно искажает и выхолащивает мысль автора, с другой – облыжно представляет самого Гинзбурга, давшего яркий образчик феноменологии успеха, озлобленным завистником. Итак, цитируем этот документ без изъятий.

«Моими ближайшими друзьями в то время были молодые литераторы, уже успевшие выбиться в люди. Более всех преуспел Юрий Трифонов, получивший за первый свой роман („Студенты“) Сталинскую премию – честь по тогдашним понятиям огромная. Ещё совсем недавно неприкаянный бедный студент, живший на иждивении бабушки, он вдруг купил автомобиль, отстроил загородную квартиру, женился на певице Большого театра… Всё, что писал Трифонов ещё в студенческие годы, вызывало во мне уважение. Я был убеждён, что он настоящий писатель, то есть владеет тайной письма, ему повинуется слово, предрекал ему большое будущее. И вот он стал знаменитостью. Его роман читали все, самого Трифонова по фотографиям в газетах на улице узнавали прохожие» (курсив мой. – С. Э.)[39]39
  Гинзбург Л. В. Разбилось лишь сердце моё… Роман-эссе // Гинзбург Л. В. Избранное. М.: Советский писатель, 1985. С. 332 // http://www.belousenko.com/books/Ginzburg_Lev/Ginzburg_Lev_Izbrannoe.htm


[Закрыть].

Метко подмечено. Действительно, через несколько месяцев после получения премии Юрий Валентинович женился на певице Большого театра Нине Алексеевне Нелиной. Казалось, что он ценой собственных усилий сумел вернуться на тот советский Олимп, откуда был низвергнут в 1937-м, когда его отца объявили врагом народа. Его красавица-жена, безоговорочно поверившая в успех мужа, надеялась, что за одной Сталинской премией последует другая. Нине, как впоследствии не без иронии заметил Юрий Валентинович, «казалось, что он каждый год будет получать премию»[40]40
  Трифонов Ю. Из дневников и рабочих тетрадей / Публикация Ольги Трифоновой // Дружба народов. 1998. № 6 // http://magazines.russ.ru/druzhba/1998/6/trifon.html; Тангян О. Ю. Зачем Юрий Трифонов ездил в Туркмению? // Знамя. 2013. № 4 // http://magazines.russ.ni/znaima/2013/4/t9-pr.html


[Закрыть].

«Знакомился, узнавал, записывал…»

Но река его жизни вновь стала менять своё русло, причём произошло это ещё до смерти Сталина. Сам Юрий Валентинович очень образно сказал об этом периоде: «…Время текло, ломалось, падало белой стеной, разбивалось с грохотом: водопадное времечко!»[41]41
  Цит. по: Шитов А. П. Время Юрия Трифонова: Человек в истории и история в человеке (1925–1981). М., 2011. С. 391.


[Закрыть] Братья-писатели не смогли равнодушно перенести тот грандиозный успех, который выпал на долю Трифонова – и громадную популярность романа, и Сталинскую премию, и очевидное для всех изменение образа жизни, и жену, певицу и красавицу. Слишком стремителен был переход от бедного студента к преуспевающему литератору. В послевоенную пору такого феноменального успеха, пожалуй, не было ни у кого. Ведь иные диспуты по трифоновским «Студентам» продолжались по два дня: так велико было желание читателей высказаться. Хотя присуждению Сталинской премии и предшествовала положительная рецензия в «Правде», успех повести у читателей не мог быть объяснён тем, что был директивно санкционирован и организован. Это был действительно живой интерес масс – стихийный и непосредственный. Могли ли спокойно перенести этот успех те члены Союза писателей, которые годами ожидали присуждения им премии, вожделели её и грезили о ней?! Одно обстоятельство было особенно обидным: Трифонов помимо его вызывающей молодости ещё и не был членом Союза писателей.

Десятки добровольных ищеек из числа литературной братии ринулись выискивать сомнительные моменты биографии лауреата – и без труда их отыскали. «Жизнь бросила его в один из тех нечаянных водоворотов, которые отшибают внезапно силы, память и временами дыхание»[42]42
  Трифонов Ю. В. Время и место // Трифонов Ю. В. Вечные темы. М., 1985. С. 325.


[Закрыть]. Выяснилось, что Трифонов, вступая в комсомол, скрыл, что его отец – «враг народа». При вступлении в комсомол рабочий авиазавода на вопрос об отце ответил уклончиво: якобы отец умер в 1941 году. Иными словами, Юрий Валентинович воспроизвёл официальную версию. В справке, выданной НКВД, говорилось, что В. А. Трифонов скончался в 1941 году. В те годы существовало негласное официальное указание: родственникам лиц, расстрелянных в 1937–1938 годах, при выдаче справок сообщать вымышленные даты смерти их родных и скрывать факт расстрела. На вопрос «подвергались ли ваши родственники репрессиям» нужно было отвечать лишь при заполнении более подробных анкет, которые рабочие авиазавода не заполняли. Братья-писатели уже сладострастно потирали руки, предвкушая предстоящие перипетии публичного разбора его персонального дела с заранее предрешённым финалом – исключением из Союза писателей. Произошла осечка. Выяснилось, что Трифонова не успели принять в Союз писателей, а раз не успели принять, то нельзя и исключить. Тогда было решено передать персональное дело Ю. В. Трифонова в комсомольскую организацию Литинститута, где он и после окончания института состоял на учёте, ибо формально нигде не работал. На повестке дня стоял вопрос об исключении из комсомола. Трифонову пришлось пережить разборки на комсомольском собрании в Литинституте, в райкоме и горкоме комсомола. «Дело завершилось строгим выговором с предупреждением. Оставили жить. Но райские куши отодвинулись: договора на переиздания на меня, как на других лауреатов, не сыпались…»[43]43
  Цит. по: Шитов А. П. Время Юрия Трифонова: Человек в истории и история в человеке (1925–1981). М., 2011. С. 320.


[Закрыть] Недоброжелатели лауреата могли торжествовать. Учитывая суровые реалии тех лет, можно считать, что Юрий Валентинович легко отделался. Он чудом не не был затянут в глубокий омут.

Прошло несколько месяцев. Скандал с несостоявшимся исключением из комсомола затих. В издательстве «Молодая гвардия» вышло отдельное издание повести «Студенты», которая отныне стала именоваться романом. Роман перевели на венгерский, азербайджанский, болгарский, китайский, немецкий… Положение Трифонова стабилизировалось, весной 1952-го он появился в редакции «Нового мира» и попросил командировку в Туркмению, где в пустыне шло строительство канала, гордо именуемого Большим или Главным – он собирался написать об этой стройке книгу. Идея строительства канала Амударья – Красноводск принадлежала лично товарищу Сталину и была озвучена им в сентябре 1950 года. Заручившись согласием Твардовского, оформив командировку, получив деньги на проезд и суточные, Трифонов улетел на трассу канала. В изыскательских работах принимала участие геоботаник Татьяна Трифонова, сестра писателя, только что окончившая МГУ и получившая распределение в Туркмению. «В апреле я улетел на юг. Мотался по Каракумам, на вездеходах, на верблюдах, на маленьких самолётиках, знакомился, узнавал, записывал»[44]44
  Цит. по: Шитов А. П. Время Юрия Трифонова: Человек в истории и история в человеке (1925–1981). М., 2011. С. 329.


[Закрыть]. В конце мая в газете «Комсомольская правда» опубликовал заметки о строителях «Отряд в песках». Однако работа над книгой застопорилась. Автору предстояло освоить принципиально новый материал и подумать о том, как обойти в тексте будущей повести острые углы: в основном канал строили заключённые. За осень и зиму была написана примерно треть книги. К марту 1953-го было готово страниц сто двадцать. «Пока вдруг не сломалось время – неожиданно, как ломается нож. Вот куда ушли эти годы: в ненастоящую жизнь»[45]45
  Трифонов Ю. В. Утоление жажды // http://www.libok.net/writer/2070/kniga/33307/trifonov_yuriy_valentinovich/utolenie_jajdyi/read/19


[Закрыть]. Весной этого года Трифонов вновь собирался поехать на строительство канала. Писатель очень ответственно относился к своей работе и считал, что месяца, проведённого в пустыне, недостаточно. Но он никуда не поехал. В жизни страны произошёл тектонический сдвиг: 5 марта 1953 года умер Сталин. Стройку канала законсервировали, как и многие другие грандиозные сталинские проекты. Инициатором прекращения строительства дорогостоящих и экономически невыгодных строек был Лаврентий Берия, может быть, единственный из числа руководителей страны, кто хорошо разбирался в экономических реалиях, знал экономическую сферу и понимал, что труд заключённых невыгоден и бесперспективен. Это предложение Берии было принято ещё до того, как самого Лаврентия Павловича арестовали, объявили врагом народа и расстреляли. «Таня, приехав, рассказывала: всё обрезалось враз, некоторые отряды, застрявшие в песках, не могли выбраться без транспорта и денег. Моя повесть застряла, как эти отряды в песках. Но без надежды выбраться. Кому нужна книга о стройке, которую закрыли?»[46]46
  Цит. по: Шитов А. П. Время Юрия Трифонова: Человек в истории и история в человеке (1925–1981). М., 2011. С. 330.


[Закрыть]

«Время неожиданных новостей»

Широкое русло его жизни неожиданно сузилось. Берега реки стали превращаться в болото, и это болото грозило засосать. В момент успеха «Студентов» Трифонова Александр Трифонович Твардовский наставительно сказал автору: «Испытание успехом – дело нешуточное. У многих темечко не выдерживало…»[47]47
  Трифонов Ю. В. Записки соседа. Из воспоминаний // Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовётся… М., 1985. С. 155.


[Закрыть] Александр Трифонович рассуждал не столько о славе, сколько об эксплуатации достигнутого успеха. Он советовал молодому писателю не закрепляться на завоёванном плацдарме, а идти дальше, осваивая новые темы. Однако Трифонов далеко не сразу последовал этому совету. Среди его рабочих записей 1954 года есть планы романа «Аспиранты». Но написав несколько страниц, Юрий Валентинович отказался от этого замысла. «Это просто размножение муры»[48]48
  Трифонов Ю. В. Время и место // Трифонов Ю. В. Вечные темы. М., 1985. С. 327.


[Закрыть]. Впрочем, в этом же году у писателя возник замысел другого романа с говорящим названием «Исчезновение», который был написан уже на излёте жизни. После смерти Сталина Трифонов оказался на распутье и не сразу смог выбрать дорогу, по которой ему предстояло идти. Сталинская премия очень быстро была прожита. «Победу» пришлось продать, а импозантного шофёра рассчитать. Получить аванс в «Новом мире» под будущую книгу не удалось. Основным добытчиком в семье стала жена. Надо было думать, как жить дальше.