Текст книги "Яуза (СИ)"
Автор книги: Семён Гладков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Навстречу ему на дорогу из темноты вышел мужчина. Тяжелая, загребающая походка, голова повисла на груди, неловко вскидываясь при ходьбе. Скуратов поспешил к нему, но ноги теперь мало годились для быстрой ходьбы или тем более бега, сильно дрожали и подгинались, возможность ими пользоваться как будто понемногу покидала Скуратова. Он пошел наперерез этому пришельцу, так же загребая несуществующую дорожную пыль и корректируя направление, чтобы тот не ускользнул в темноту.
Приблизившись к мужчине на расстояние вытянутой руки, он схватил его за плечо и остановил, дернув на себя. Мужчина был на удивление легкий и сразу подчинился его воле. Кожа на его голове была совсем прозрачная, и Скуратов видел под ней шишковатый череп, по которому ползали те же черные насекомые, что он видел и у себя. Пришелец теперь стоял на месте и выглядел изъеденным какой-то страшной болезнью, местами практически до дыр. Он медленно поднял голову и безучастно посмотрел на Скуратова.
Несмотря на прилагаемые усилия, Скуратов не мог выдавить ни слова, язык совсем не слушался, лежа во рту мертвым зверьком, сам рот открывался мучительно медленно. Скуратов вопросительно кивнул головой, спрашивая незнакомца сразу обо всем: и где он, и что тут происходит? Он попытался сделать это как только мог дружелюбней, стараясь не выглядеть враждебно, то есть с усилием добавил страшную в своей неуместности улыбку. Мужчина на улыбку не ответил, так же неторопливо развел руки в стороны, ладонями вверх, как бы не понимая, чем он может помочь мальчику и что он может добавить к происходящему вокруг. Действительно, Скуратов даже устыдился, что втянул в этот странный диалог случайного прохожего, который к тому же явно нездоров, но, не видя иных вариантов действия, вопросительно кивнул еще раз. Теперь мальчик выглядел еще более агрессивно, потому что улыбка на бледном лице Скуратова медленно закатывалась, очевидно разрушая те его черты, которые можно назвать приятными. Голова пришельца упала обратно на грудь, он очень долго поднимал руку, которая потом в секунду упала вниз, как бы рубя воздух. Скуратов вспомнил: так обычно делает их сосед, который, каждый вечер выгуливая собаку у пруда, с кем-то ругается по телефону, крича одно на всех «на хуй иди».
Они с минуту стояли рядом, чуть раскачиваясь, как два больных дерева, но так как добавить им было нечего, пошли по дороге каждый в свою сторону, удаляясь друг от друга с взаимным недоверием. Через пару минут Скуратов обернулся – там была только непроницаемая темнота.
По вечерам он любил смотреть кабельные каналы, показывающие документальные фильмы про дикую природу. Особенно ему нравились выпуски про подводный мир, где отважные люди спускались в глубины океанов и морей в аквалангах и парили там, в толще воды, изредка взмахивая своими неполноценными крыльями. Сейчас Скуратов ощущал себя одним из них.
Хотя на расстоянии нескольких шагов видно было неплохо, мальчик все равно шел выставив перед собой руки и точно на ощупь. Он разводил руками в стороны липкое невидимое вещество, которым, очевидно, наполнено тут все кругом, но оно все равно окутывало его влажным одеялом. Маленький участок пространства, который открывался ему для обозрения, почти не менялся, это был кусок идеально ровной дороги под ногами и немного разреженной поверх нее темноты. Время от времени по дороге пробегала дрожь и следом шла маленькая волна складки. Скуратов очень хотел кричать. Наверное, чтобы попытаться разбить это единение тишины и мрака. Он стоял открыв свой безгубый рот, отчаянно стараясь выдавить из себя звук и не понимая, получается это у него или нет.
Нельзя было не заметить, что все вокруг имело идеальные геометрические формы. По бокам дорога уходила под углом девяносто градусов вниз, а после начинался такой же совершенно ровный участок коричневой земли, но с еще более неудобным для ходьбы, скользким, покрытием. Свернув с дороги, Скуратов быстро наткнулся на вертикально уходящюю вверх стену одного из зданий. Дотронувшись рукой, он почувствовал какое-то напряжение, стену словно бил озноб. Он наклонился рассмотреть ее поближе, практически уткнулся в нее носом, и увидел, что поверхность стены представляет собой плотную, мелкую сеть, в каждой ячейке которой сталкивались миллионы крошечных черных тельц, чтобы на доли секунды составить из себе подобных тонкие узоры нити, разрыв на части которых казался единственной целью этой коллективной работы. Вся сеть была как бессчетное количество экранов, транслирующих профилактические помехи.
Бродя по темному, как вечность, миру, избавленный от необходимости дышать и питаться, Скуратов через некоторое время ощутил несвойственный ему прилив сил, его раздирало любопытство. Он назначил центром этого мира свое неподатливое тело. Он тщательно ощупывал и просматривал пространство вокруг себя в поисках чего-то ненадежного, ненужного, просто оставленного здесь по ошибке, улавливал малейшие признаки, намеки на будущие изменения и разрушения – трещины, обломки, колдобины или холмики – чтобы проверить на идеальность этот колодец. В конце концов, его заинтересовало: что он сейчас?
Он вздрогнул от неожиданности, когда увидел слабое мерцание света чуть в стороне, по левую руку. Свечение было бледным, бессильным, оно, может быть, могло и должно было уже погаснуть, не принеся никому беспокойства. Скуратов поторопился к этому маяку, пока мерцание не оборвалось. Правую ногу он уже едва волочил за собой. Не мог точно вспомнить: это с ним продолжается уже некоторое время или только началось.
Тело лежало на боку, подтянув колени к груди. Это была женщина. Раньше была. По всей ее спине были видны расплывшиеся синяки, они были грозовыми тучами на желто-коричневом небе ее сухой, выдубленной кожи. Живот вздулся, не было пальцев на руках и ногах, за исключением одиноко торчавших больших. В ее груди наливался, рвался наружу, нятягивая кожу изнутри, небольшой шар молочного света. Лицо женщины скрывали длинные рыжие волосы с грязными колтунами. Похоже, что гуляла она тут давно. Подняв волосы, Скуратов долго, растерянно смотрел ей в глаза, потом сел рядом, положил ее голову себе на ноги. Он неторопливо гладил ее по голове и ждал, как безропотно ждут того момента, когда память снова покинет эти места. У женщины оказалось лицо его матери. В одно мгновение он узнал его , но еще успел увидеть и понять, что это – незнакомая ему женщина, совсем на самом деле не похожая на его маму, которая просто по какой-то неизвестной причине носит ее лицо. Самозванка успела здорово его напугать. Но уже мрачное озарение только гулко бьется эхом где-то у Скуратова внутри, покидая его, и он по инерции нежно гладит женское мертвое тело еще дрожащей рукой, уже не помня, чем он был взволнован всего минуту назад.
Скуратов перевернул женщину на спину, положил на дорогу, отошел на два шага -теперь столб света извергался вертикально вверх, выше, чем можно было разглядеть. Внутри него не было летающих частиц пыли, на свет не летели насекомые, только спокойная, могущественная белая река, руслом своим разделившая черную твердь. Плотный занавес тишины в голове Скуратова разорвал звук лопнувшего стекла, как от забытой банки старой закрутки. Мальчик упал от неожиданности, и отползал от женщины спиной вперед, неловко перебирая руками. Он видел, как на ее теле расходилась кожа, очень быстро, от шеи к низу живота. Весь столб света как будто втянуло обратно в нее, он лежал в ее распахнутом животе, как только распакованный из коробки плотный мяч. Лицо ее превратилось в маску из плохо сшитых друг с другом морщин. Мелькнула маленькая серая тень, Скуратову показалось, что это птица, и что она вылетела из разорванного тела. Он захотел встать и подойти ближе к шару, чтобы попытаться разглядеть эту тень, если она еще раз появится на свету. На недолгое время стало видно совсем как днем. Шар созрел большим, горящим яростным огнем плодом. Взрывом мальчика отбросило далеко в темноту.
Уже давно он постоянно чувствовал тень у себя за спиной. Рассмотреть ее ему не удавалось, но иногда, может быть, дразня или подбадривая Скуратова в его одиночестве, она мелькала на переферии его зрения неопределенным пятном. Появлялась ровно настолько, чтобы можно было сразу начать сомневаться в увиденном. Поэтому он ходил старательно оглядываясь по сторонам. Скуратов назвал ее дурой за то, что она постоянно прячется и морочит ему голову. Но с тенью ему было не так скучно. Теперь он привык во всем обвинять ее, он снова шел по дороге, и, если вдруг ему только казалось, что сейчас с ним может случиться что-то дурное, он начинал ругать ее про себя: дура дурой, дура дурой.Через какое-то время Скуратов твердил это уже автоматически, как молитву, укоризненнно покачивая головой. Иногда он все же ей потакал, подолгу не пытаясь ее выследить, оставляя в покое.
После того, как он увидел, что произошло с той женщиной, у него не было сомнений, что именно его ждет. Иногда он боязливо поглядывал на свою грудь, не зажегся ли там фонарик, надавливал на нее пальцами. После взрыва он долго ползал вокруг, пытаясь отыскать какие-то ее останки, но кругом было пусто, следов этого жестокого события он не нашел. Кроме зависшей позади него тени, которую он почувствовал почти сразу.
Усталость не приходила. Можно было двигаться без перерыва, озирая потускневшими глазами однообразную мглу. Один раз он еще наткнулся на живую бомбу, тело старика в финальной стадии вздувания. Но Скуратов на этот раз вернулся обратно в беспросветность и оттуда проследил за разрывом шара, чтобы услышать. Да, стекло лопнуло. Удовлетворенный этим порядком, отправился дальше. Он подумал, что к нему, наверное, теперь пристанет еще одна серая тень, но ничего такого, кажется, не случилось.
Потом он начал подолгу стоять на месте. Держа руки по швам, дрожа слабыми коленями, он застывал брошенным в поле чучелом, уверенным, что он был тут всегда. И снова шел.
Он становился почти прозрачным, кожу стянуло сильнее всего на голове, она стала похожа на вырытый из земли и тщательно обмытый череп; камень выпал из глазницы, мельтешение черных точек под кожей почти остановилось. Возможно, они выели из него все, что было можно, и теперь заслуженно отдыхали. Двигался он очень медленно и почему-то часто поворачивал обратно.
Наконец однажды он увидел нечто совсем удивительное – перекресток. Дорога, по которой он шел, пересекалась под прямым углом с своей сестрой-близнецом. Он сел на этом перекрестке, выбрал одну из сторон, и смотрел в нее. Потом он почувствовал необходимость лечь и ждать, потому что он кого-то удерживал взаперти, как переноска для животных. Он стал раговаривать с тем, кто внутри. Повертел головой. Нет, дура дурой здесь, он чувствует. Светлело. Опять осматривается: так и есть, лежит, а в груди светлячок. Утомительная заря. Лежу. Дура дурой, кто же. Улетела. Видны серые крылья, прощальный взмах. Как на солнце. Как солнце. Посылаем лучи, скоро взорвемся. Я взорвусь, а ты – птица. А сейчас светлячок. Летает от спины к животу, от стены к стене. Я стеклянный. Живот вырос. Кажется, мимо кто-то прошел. Наступил. Кто-то беспокоит черную мать. Медленно заполняется воздушный шар. Грудь. Воздушный. Я не дышу. Вплотную смотрит белое лицо. Страшный. Глаза испуганные. Большой. Размахивает руками. Радость? Что он пытается мне сказать. Узнал? Кого он узнал? Осторожно взлетаем. Обнимает. Я тоже, наверное, рад. Я нехороший. Я сейчас полечу. Но надо проверить. Воздушный же. Надо проверить. Вот смешно будет. Лопнет? Давай посмотрим?
Собравшись с силами, он быстро, рывком, всадил себе в грудь иглу, потом еще раз, потом, уже почувствовав дикую боль, ударил себя иглой в живот. Получилось несложно. Или ему показалось, что все так быстро и легко вышло. Вот только он не услышал, лопнуло ли стекло.
Падал снег. В свете уличного фонаря путались друг с другом упитанные, пушистые кристаллы.Черный кот пробежал на прямых лапах к открытому подвалу дома, оставляя смазанные следы.
На его голове уже слежалась шапка снега. Было холодно. Открыв глаза, он обнаружил себя на скамье у подъезда. Он не знал, давно ли сидит здесь. Его разбудил стук закрывающейся автомобильной двери. Пикнула сигнализация. От машины к подъезду быстро шла женщина в зимнем пальто. Проходя мимо него, она резко остановилась.
– Эй, мальчик!
Он поднял голову, смотрел на нее. Женщина не старше и не младше его матери. На воротнике пальто лежат черные волосы, на ресницах вода.
– Ты чего раздетый? Закаляешься или из дома выгнали?
Он не ответил,потому что сам не знал точно. Хмыкнула. Поставила пакет с продуктами рядом с ним. Закурила. Пар и дым облаком висели у ее лица, неотличимые друг от друга.
– Ты чей, откуда? Похож на маленького старичка. Вот, волосы совсем седые, – поворошила рукой у него в голове.
– Ну, не обижайся на меня. Я пошутила.
Он смотрел на нее сухими, чуть покрасневшими глазами. Рот сжат в тонкую нить. Ему нечего было рассказать ей, он только знал, что нельзя ждать, пока она докурит и уйдет, потеряв к нему интерес. Он взял ее за руку.
– Скитанья божьего крота. Нор кротовых немота.
Он сказал первое, что пришло ему в голову. Наверное, угадал, потому что она слабо ему улыбнулась, пожала руку и ответила:
– В лесу лосином воют псины.
Выбросила сигарету, подняла сумку. Открыла дверь подъезда домофонным ключом.
Он посмотрел на табличку, висящую на углу дома: Изумрудная улица. Рядом старая, почти лысая сосна совсем согнулась дугой, а под ней блестела пустая бутылка из под пива. Было очень холодно, но снег почему-то все равно начал темнеть. Потом на него упал свет из окна первого этажа.
Он обернулся – женщина стояла у открытой двери подъезда и ждала его.
