Текст книги "Иерусалим"

Автор книги: Сельма Оттилия Ловиса Лагерлеф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

II

Несколько недель спустя Ингмар принялся за чистку сбруи. Он, по-видимому, был не в духе, и работа шла медленно и вяло. – «Если бы я был Господом Богом… – думал он, перебирая сбрую, – Так вот, если бы я был Господом Богом, то сделал бы так, чтобы каждое решение человека исполнялось сейчас же, как оно принято. Я не давал бы людям много времени, чтобы обдумывать и обсасывать дело со всех сторон. Я не посмотрел бы на то, надо ли им почистить сбрую или тележку, а брал бы их, как они есть, прямо от плуга».

Он услыхал шум колес на улице, выглянул на двор и сейчас же узнал лошадь и экипаж. – «Депутат из Бергскуга едет сюда!» – крикнул он в кухню, где хлопотала по хозяйству его мать. Та сейчас же развела огонь и начала молоть кофе.

Депутат въехал во двор, но остался сидеть в тележке.

– Нет, благодарю, я не буду заходить, – сказал он, – я хочу только сказать тебе пару слов, Ингмар. У меня очень мало времени, я спешу на общинное собрание.

– У матери сейчас будет готов кофе, – сказал Ингмар.

– Благодарю, но я боюсь опоздать.

– Вы давно уже не были у нас, – сказал Ингмар.

В это время и его мать вышла на крыльцо, приглашая гостя в дом:

– Господин депутат не откажется войти и выпить чашечку кофе, – сказала она.

Ингмар отстегнул фартук, и депутат вылез из тележки.

– Ну, уж если сама матушка Мерта просит, то отказать нельзя, – сказал он.

Депутат был высокий и красивый мужчина, с легкими, грациозными движениями; он, казалось, принадлежал совсем к другой породе людей, чем Ингмар и его мать, оба некрасивые, с сонными лицами и нескладными фигурами. Но депутат питал большое почтение к старинному роду владельцев Ингмарсгорда и охотно поменялся бы своей прекрасной внешностью с Ингмаром, только чтобы самому быть одним из Ингмарсонов. Он всегда принимал сторону Ингмара, а не дочери, и ему сразу стало легко на сердце, когда он увидел такой радушный прием.

Через некоторое время, когда матушка Мерта принесла кофе, он начал излагать свое дело.

– Я хотел, – начал он и откашлялся, – я хотел сообщить вам, что мы надумали относительно Бритты.

Чашка задрожала в руках матушки Мерты, так что ложка зазвенела о блюдечко. Наступило тяжелое молчание.

– Нам кажется, будет лучше, если она уедет в Америку.

Он опять запнулся. Все молчали. Депутат только вздохнул, глядя на этих неподатливых людей.

– Мы уже купили ей билет.

– Но она, вероятно, перед этим приедет домой? – спросил Ингмар.

– Зачем? Что ей делать дома?

Ингмар снова погрузился в молчание. Он полузакрыл глаза и сидел так неподвижно, что казалось, он спит. Вместо него заговорила матушка Мерта:

– Ей понадобится одежда?

– Все уже приготовлено, ее сундук стоит в лавке Лофберга, у которого мы останавливаемся, когда бываем в городе.

– А мать не приедет повидаться с ней?

– Ей очень хотелось, но я счел, что для них обеих лучше будет не видеться.

– Да, пожалуй, что так.

– Билет и деньги на дорогу лежат у Лофберга; она получит все, что ей необходимо.

– Я считал нужным сообщить об этом Ингмару, чтобы он не думал больше об этой истории, – сказал депутат.

Теперь замолчала матушка Мерта, платок съехал у нее на затылок, она сидела, уставившись в колени.

– Теперь Ингмар может подумать и о новой невесте.

Мать и сын упорно молчали.

– Матушке Мерте нужна помощница в таком большом хозяйстве, и Ингмар должен позаботиться, чтобы у нее была спокойная старость.

Депутат замолчал, он не был уверен, что его слушают.

– Мы с женой постараемся помочь вам в этом, – прибавил он.

А Ингмар сидел молча, и в душе его поднималась огромная радость. Бритта уезжает в Америку, и он может не жениться на ней. Убийца не будет хозяйничать в Ингмарсгорде. Он молчал потому, что находил неприличным сразу показать свою радость. Но теперь надо было сказать что-нибудь.

Депутат тоже замолчал, он знал, что Ингмарсонам надо дать время все обдумать. И наконец мать Ингмара сказала:

– Да, Бритта понесла свое наказание, теперь наш черед.

Старуха хотела этим сказать, что они будут готовы оказать господину депутату любую услугу в благодарность за то, что он развязал им руки. Но Ингмар иначе понял эти слова. Он вздрогнул, словно проснувшись ото сна. «Что сказал бы на это отец? – подумал он. – Если бы я все рассказал ему, что бы он ответил? – „Не думай, что тебе позволено насмехаться над справедливостью Божией, – сказал бы отец. – Не думай, что он оставит безнаказанным, если ты взвалишь на одну Бритту всю ответственность. Если отец отталкивает ее, чтобы сделать тебе приятное и занимать у тебя деньги, то ты-то должен следовать Божьему пути, Ингмар Ингмарсон-младший“.

Мне и впрямь кажется, что отец руководит мной в этом деле, – думал он, – Он, наверное, направил сюда отца Бритты, чтобы показать мне, как дурно взваливать все на нее одну, бедняжку. Он, наверное, увидел, как я хотел в последние дни избавиться от всех этих хлопот».

Ингмар встал, налил коньяку в кофе и поднял чашку:

– Благодарю вас, господин депутат, что вы приехали к нам сегодня, – сказал он и чокнулся с ним.

III

Все утро возился Ингмар с березами у ворот. Он устроил помост, взобрался на него и старался пригнуть друг к другу верхушки деревьев так, чтоб они образовали арку. Но деревья подчинялись ему неохотно, они так и норовили вырваться из рук и снова выпрямлялись, как свечи.

– Что ты там делаешь? – спросила его матушка Мерта.

– Пусть себе они порастут, немножко согнувшись, – отвечал он.

Наступило время обеда. После обеда работники и служанки улеглись во дворе спать. Ингмар Ингмарсон тоже спал, только на широкой кровати в горнице.

Во всем доме не спала только одна хозяйка, она сидела в передней и вязала.

Дверь тихонько отворилась, и в комнату проскользнула старуха с двумя большими корзинами, которые висели у нее на коромысле. Она тихо поздоровалась, опустилась на стул возле стола и, не говоря ни слова, приподняла крышки корзин. В одной были сухари и баранки, а в другой – свежеиспеченные булки. Хозяйка быстро подошла к ней и начала выбирать хлеб. Она была скуповата, но так нелегко было устоять перед вкусной булкой к кофе.

Перебирая хлебы, она разговаривала со старухой, которая, как и все торговки, ходила из дома в дом и, видя многих людей, знала все новости и любила поболтать.

– Вы умная женщина, Кайса, на вас можно положиться, – говорила матушка Мерта.

– О, да, – отвечала Кайса, – если бы я болтала обо всем, что знаю, многим не поздоровилось бы.

– Но иногда вы молчите напрасно, Кайса.

Старуха взглянула на нее и сразу догадалась, о чем думает матушка Мерта.

– Да простит мне Господь, – сказала она, и слезы выступили у нее на глазах. – Я говорила с женой депутата, вместо того чтобы идти прямо к вам.

– Так вы говорили с женой депутата?

В тоне, каким она произнесла эти слова, послышалось бесконечное презрение.

Ингмар Ингмарсон проснулся оттого, что дверь в переднюю тихонько отворилась. В комнату никто не вошел, но дверь осталась открытой. Он не знал, отворилась она случайно или кто-нибудь открыл ее. Но ему лень было подняться, и он спокойно продолжал лежать, прислушиваясь к разговору в соседней комнате.

– Скажите мне, Кайса, откуда вы узнали, что Бритта не любит Ингмара? – спросила мать.

– Ах, да с самого начала болтали, что родители принуждают ее, – уклончиво отвечала торговка.

– Говорите прямо, Кайса, когда я вас спрашиваю, вам нечего вилять, чтобы сказать правду. Мне кажется, я смогу выслушать то, что вы можете мне рассказать.

– Ну, так должна признаться, что каждый раз, заходя в то время в Бергскуг, я заставала ее в слезах. И один раз, когда мы остались с ней одни в кухне, я ей сказала: «Ты нашла себе прекрасного мужа, Бритта!» – Она посмотрела на меня так, словно я смеюсь над ней, и потом сказала: «Да, это правда, он очень хорош собой». – Она сказала это таким тоном, что я сразу представила себе Ингмара Ингмарсона. Правда, ведь он некрасив, но я никогда прежде не думала об этом, потому что очень уважаю всех Ингмарсонов, а тут я не могла удержаться и засмеялась. Бритта взглянула на меня и повторила: «Да, он красив», – а потом она быстро отвернулась, выбежала в другую комнату, и я услышала, как она плачет. Но, уходя, я думала: «Все обойдется, у Ингмарсонов все должно идти хорошо». Я не удивлялась родителям, потому что, если бы у меня была дочь и Ингмар Ингмарсон посватался к ней, я не оставила бы ее в покое, пока она не согласилась бы.

Ингмар лежал и слушал.

«Мать делает все это нарочно, – думал он. – Она удивляется, что я убираюсь в доме, устраиваю из берез арку и собираюсь ехать завтра в город. Мать думает, что я хочу привезти сюда Бритту; она не знает, что я даже этого не смогу сделать».

– Потом я видела Бритту, когда уж она жила в Ингмарсгорде, – продолжала старуха. – Я не могла ее ни о чем спросить, потому что в комнате было полно народу, но, когда я вышла в сени, она пошла вслед за мной. «Кайса, – спросила она, – ты давно была в Бергскуге?» – «Я была там третьего дня», – отвечала я. – «Ай, Господи, ты была там третьего дня, а мне кажется, что я не была там много лет». – Я не знала хорошенько, что мне ей на это ответить; у нее был такой вид, будто она заплачет, чтобы я ей ни сказала. «Тебе следует пойти как-нибудь домой и посмотреть, как им там живется», – сказала я. – «Нет, – отвечала она, – мне кажется, я никогда больше не побываю дома». – «Ну, вот еще, – сказала я, – там сейчас очень красиво, лес полон земляники, а все погорелые места покраснели от брусники». – «Голубушка! – воскликнула Бритта, и глаза ее стали такими большими, – неужели брусника уже поспела?» – «Да, тебе следует попросить, чтобы тебя отпустили на денек домой, тогда ты можешь досыта наесться ее». – «Нет, я не думаю, чтобы я это сделала, – сказала она, – если я съезжу домой, то мне еще грустнее покажется, когда я вернусь». – «Я всегда слышала, что у Ингмарсонов житье неплохое, – сказала я. – Это хорошие люди». – «Да, – отвечала она, – это хорошие люди». – «Это лучшие люди в деревне и самые справедливые», – сказала я. – «Да, ведь считается справедливым взять против воли жену». – «И они народ умный». – «Да, они всегда молчат обо всем, что знают». – «Разве они никогда не разговаривают?» – «Они говорят только о самом необходимом».

Мне пора было уже уходить, но тут я еще вспомнила кое о чем и спросила ее: «Вы будете справлять свадьбу здесь или там, у вас?» – «Ее будут справлять здесь, потому что здесь больше места». – «Так позаботься, чтобы свадьбу не очень откладывали», – сказала я. – «Свадьба будет через месяц», – ответила она. Но, уже прощаясь с Бриттой, я вспомнила, что в Ингмарсгорде был неурожай, и сказала, что, по совести, не думаю, чтобы в этом году они справили свадьбу. «Тогда мне остается только утопиться», – сказала Бритта. Месяц спустя я услышала, что свадьбу отложили; я испугалась, не случилось бы какой беды, и пошла в Бергскуг потолковать с ее матерью. «У них там делается что-то неладное», – сказала я. – «Мы должны быть довольны всем, что бы они там ни сделали, – ответила она. – Мы каждый день благодарим Бога за то, что он так хорошо пристроил нашу дочку».

«Мать напрасно так старается, – думал Ингмар Ингмарсон, – здесь никто и не думает ехать в город за Бриттой и привозить ее сюда. Ей нечего было пугаться березовых арок, ведь я это сделал только для того, чтобы оправдаться перед Богом: „Ведь я был готов сделать это! Ты же видишь, что у меня было такое намерение“. Но поступить так на самом деле – это совсем другое».

– Когда я видела Бритту в последний раз, – продолжала Кайса, – стояла глубокая зима. Я шла по узкой тропинке через лес. Идти было очень трудно, потому что снег начинал таять и на тропинке было скользко. Вдруг я увидела, что кто-то сидит на снегу, я подошла ближе и узнала Бритту. – «Что это ты гуляешь одна в лесу?» – спросила я ее. – «Да, я гуляю», – ответила она. Я остановилась и глядела на нее, потому что не могла понять, чего она хочет. – «Я хочу поискать, не найду ли где отвесной скалы», – сказала Бритта. – «Сохрани тебя Бог, уж не хочешь ли ты броситься с нее?!» – спросила я, потому что у нее был такой вид, словно она не хочет больше жить.

«Да, – сказала она, – если я найду скалу достаточно высокую и отвесную, я брошусь с нее». – «Постыдись, Бритта, разве тебе плохо живется». – «Я – дурная женщина, Кайса». – «Да, что ты такое говоришь?!». – «Когда-нибудь я сделаю что-нибудь дурное, лучше мне умереть». – «Что за пустяки ты болтаешь, дитя?» – «Да, я стала злой, когда переехала сюда». – Потом она подошла ко мне совсем близко, и глаза у нее были как у безумной. – «Они только и думают, как бы мучить меня, и я тоже только и думаю о том, как бы помучить их». – «Тебе так кажется, Бритта – они люди добрые». – «Они только и думают, как бы меня опозорить». – «Ты это им говорила?» – «Я никогда с ними не разговариваю. Я все время только думаю о том, что я им могу сделать плохого. Да, я подумываю, не сжечь ли мне усадьбу; ведь он очень дорожит ею. А то я думаю, не дать ли коровам яду: они такие старые и уродливые, и у них такие набрякшие веки, что они почти похожи на него». – «Собака, которая лает, не кусает», – сказала я. – «Что-нибудь дурное, да я уж сделаю ему, – сказала она. – До тех пор я не успокоюсь». – «Ты сама не знаешь, что говоришь, – сказала я. – Ты сама себе не даешь покоя».

Тут Бритта изменилась в лице и начала плакать. Она выглядела такой кроткой и говорила, как ей трудно бороться со всеми этими злыми мыслями. Потом я проводила ее назад в Ингмарсгорд, и на прощанье она обещала мне не делать ничего дурного, если я только буду молчать. И тогда я начала думать, кому я могла бы рассказать об этом, – сказала Кайса, – потому что мне казалось, неловко идти к таким важным господам, как вы.

В эту минуту прозвонил колокол на крыше конюшни – послеобеденный отдых кончился. Матушка Мерта спешила закончить разговор с Кайсой.

– Послушайте, Кайса, не думаете ли вы, что между Ингмаром и Бриттой опять все может наладиться?

– Что? – спросила изумленно старуха.

– Я хочу сказать, если она не уедет в Америку, вы не думаете, что он женится на ней?

– Откуда мне знать? Нет, я этого не думаю.

– Может быть, она откажет?

– Да, наверное, откажет.

Ингмар сидел, свесив ноги с кровати.

«Теперь ты узнал все, что тебе нужно было знать, Ингмар, – думаю, что завтра ты можешь ехать, – сказал он, стукнув кулаком по кровати. – Напрасно мать думает, что сможет удержать меня, показывая, что Бритта меня не любит».

Он продолжал стучать кулаком по кровати, словно желая что-то вколотить не то в нее, не то себе в голову. «А все-таки я попытаюсь. Мы, Ингмарсоны, всегда начинаем заново, если что-то не ладится. Настоящий мужчина никогда не успокоится, пока женщина сходит с ума от злости к нему».

Никогда еще он не чувствовал так глубоко своего поражения, и горел жаждой хоть как-то это исправить.

– Я не я буду, если не заставлю Бритту чувствовать себя счастливой в Ингмарсгорде, – сказал он.

Он в последний раз стукнул кулаком по кровати и встал, чтобы идти на работу.

– Воистину, это Ингмар-старший прислал сюда Кайсу, чтобы заставить меня ехать в город! Это так же верно, как и то, что я сам стою здесь!

IV

Приехав в город, Ингмар Ингмарсон медленно пошел по дороге к большому тюремному зданию, которое высилось на небольшом холме за городом. Он шел тяжелой, будто старческой походкой, опустив свои тяжелые веки и не глядя по сторонам.

Ощущая важность момента, он заменил свой красивый, но деревенский, костюм черной суконной парой с крахмальной рубашкой, которую, правда, уже успел измять. Настроение у него было торжественное, но в то же время он испытывал какое-то неприятное, гнетущее чувство.

Наконец, Ингмар достиг площади перед тюрьмой, подошел к сторожу и спросил, действительно ли сегодня освободят Бритту Эриксон.

– Да, сегодня кого-то выпускают, – ответил сторож.

– Эта женщина сидит тут за детоубийство, – пояснил ему Ингмар.

– Да, да, ее-то и выпускают сегодня утром.

Ингмар не пошел дальше, он прислонился к дереву и стал ждать, не отрывая глаз от тюремных ворот.

«У многих, кто вошел туда, было тяжело на душе, – думал он. – Не хочу преувеличивать, – продолжал он, – но думаю, что многим сидящим там легче, чем мне сейчас.

Да-а-а… Вот Ингмар-старший привел меня сюда, чтобы я взял свою невесту из тюрьмы, – говорил он. – Но не сказал бы, что Ингмар-младший очень этому рад. Ему было бы гораздо приятнее, если бы его невеста вышла из уважаемого дома, и к жениху ее вела бы мать. Потом в сопровождении гостей они поехали бы в церковь, а невеста сидела бы рядом, нарядная и улыбающаяся».

Ворота несколько раз отворялись, прошел священник, потом жена начальника тюрьмы с детьми. Наконец вышла Бритта. Когда ворота распахнулись, Ингмар почувствовал, как сердце его судорожно сжалось.

«Вот она идет», – подумал он. Глаза его закрылись, он чувствовал себя совершенно разбитым и не трогался с места. Взяв себя в руки и открыв глаза, Ингмар увидел, что Бритта замерла на площадке у ворот.

Несколько мгновений она стояла неподвижно, откинув платок с головы и глядя вдаль. Тюрьма господствовала над городом, и за полями и лесами виднелись ее родные горы.

Вдруг словно чья-то невидимая рука сотрясла ее и согнула. Бритта закрыла лицо руками и опустилась на скамью.

Со своего места Ингмар ясно слышал, что она плачет.

Тогда он подошел и встал рядом. Бритта плакала так сильно, что ничего не заметила, и ему пришлось стоять возле нее довольно долго.

– Не плачь, Бритта, – сказал он, наконец.

– Ах, Господи, неужели это ты? – воскликнула она.

В эту минуту Бритта ясно представила все то, что она сделала, и поняла, чего стоило Ингмару прийти сюда. Она радостно вскрикнула, бросилась ему на шею и снова зарыдала.

– Ах, как я мечтала, чтобы ты приехал! – сказала она.

Сердце Ингмара сильно забилось, когда он услышал, что она радуется его приезду.

– Ты говоришь, Бритта, что ты скучала обо мне? – растроганно спросил он.

– Да, мне хотелось попросить у тебя прощенья.

При этих словах Ингмар выпрямился во весь свой рост и стал холоден как каменное изваяние.

– Для этого еще будет время, – сказал он, – а теперь, я думаю, нам тут незачем дольше оставаться.

– Да, здесь не место для разговоров, – кротко отвечала она.

– Я остановился у купца Лофберга, – сказал по дороге Ингмар.

– Там стоит мой сундук.

– Да, я видел, – сказал Ингмар. – Он слишком велик, чтобы взять его с собой в тележку, придется его оставить и потом прислать за ним.

Бритта остановилась и взглянула на Ингмара. Он в первый раз упомянул, что хочет взять ее с собой домой.

– Сегодня я получила письмо от отца, он пишет, что ты тоже считаешь, что мне лучше уехать в Америку.

– Я решил, оставить тебе выбор; я ведь не знал, захочешь ли ты ехать со мной.

Бритта заметила, что Ингмар не сказал, хочет ли он сам этого. Может, он просто не хотел принуждать ее снова? Она задумалась. Разумеется, не было большой радости в том, чтобы привести в Ингмарсгорд такую жену, как она. – «Скажи ему, что хочешь ехать в Америку, это единственное, что ты можешь для него сделать, – мысленно говорила она себе. – Давай, скажи ему это», – твердила она себе. И вдруг Бритта услышала, как кто-то говорит:

– Боюсь, я недостаточно сильна, чтобы ехать в Америку; говорят, там приходится очень много работать, – и ей казалось, что не она, а кто-то совсем другой произносит эти слова.

– Да, говорят, – тихо ответил Ингмар.

Бритте стало стыдно, когда она вспомнила, как еще утром говорила священнику, что вернется в мир новым и лучшим человеком. Она шла молча, злясь на себя и думая, как бы ей взять свои слова обратно. Но каждый раз, когда она уже готова была открыть рот, ее удерживала мысль, что Ингмар, быть может, еще любит ее, и оттолкнуть его снова было бы черной неблагодарностью. «Если бы я только могла прочитать его мысли», – подумала Бритта.

Ингмар увидел, что она вдруг остановилась и прислонилась к стене.

– У меня кружится голова от уличного шума.

Он протянул ей руку, и так, взявшись за руки, они пошли дальше.

«Мы идем совсем, как жених и невеста», – подумал Ингмар, но все время его беспокоила мысль, как все обойдется дома, как отнесутся к их приезду мать и остальные.

Когда они пришли к Лофбергу, Ингмар объявил, что лошадь отдохнула, и, если Бритта не возражает, можно немедленно отправляться домой. – «Теперь надо сказать ему, что я не хочу ехать», – подумала она. Бритта молила Бога подать ей какой-нибудь знак, поступает ли так Ингмар из одной только жалости. В это время Ингмар выкатил из сарая тележку. Она была вычищена заново, сбруя блестела, а на сиденье была новая обивка. У козел был воткнут маленький полузавядший букетик полевых цветов. Увидев это, Бритта остановилась и задумалась; а Ингмар пошел в конюшню, вывел лошадь и начал ее запрягать. На хомуте был такой же букетик. Тогда Бритта подумала, что Ингмар действительно ее любит и ей лучше молчать.

Они выехали, и, чтобы нарушить молчание, она начала расспрашивать его про односельчан и соседей. Каждым своим вопросом она напоминала ему кого-нибудь, чьего осуждения Ингмар боялся. «Они будут смеяться и показывать на меня пальцами», – думал он. На все ее вопросы Ингмар отвечал односложно, и Бритта снова начала думать, не попросить ли его вернуться. Он совсем не хочет, чтобы она ехала к нему, не любит ее и делает все только из жалости!

Бритта прекратила свои расспросы, и дальше они ехали в глубоком молчании. Когда они остановились на постоялом дворе, их уже ждал кофе и свежий хлеб, а на подносе лежали цветы. Было ясно, что Ингмар заказал все это, проезжая тут накануне. Неужели и это он сделал только по доброте и из жалости? Был ли он вчера веселым? Может быть, уныние напало на него только сегодня, когда он увидел ее у ворот тюрьмы, а завтра он забудет об этом, и все опять пойдет хорошо? Бритта была растрогана, она раскаивалась во всем и не хотела ничем огорчать Ингмара.

Они переночевали в гостинице, выехали рано поутру и к десяти часам уже могли различить вдали свою деревенскую церковь. Когда они проезжали мимо, в церкви как раз звонили к обедне, и со всех сторон собирался народ.

– Господи, да ведь сегодня воскресенье! – воскликнула Бритта и молитвенно сложила руки. Она забыла обо всем, у нее было только одно желание – войти в церковь и помолиться.

Ей хотелось начать новую жизнь молитвой в своей старой церкви.

– Я бы хотела пойти в церковь, – сказала она Ингмару.

В эту минуту Бритта не подумала, что ему тяжело будет показаться в церкви вместе с ней; она вся была преисполнена благоговением и благодарностью.

Ингмар готов был наотрез отказать ей, у него не хватало мужества встретить насмешливые взгляды и язвительный шепот. «Когда-нибудь все равно придется на это решиться, – подумал он и повернул к церкви. – Лучше уж сразу покончить с этим».

Когда они поднимались на холм, на каменной церковной изгороди сидело уже много народа в ожидании начала службы. Увидев Ингмара с Бриттой, все начали перешептываться и толкать друг друга, указывая на них. Ингмар взглянул на Бритту. Та сидела, сложив руки, похоже, не понимая, где она, и не замечая ничего, что делается вокруг. Зато Ингмар видел за двоих; народ с любопытством глядел на них, а некоторые даже бежали за тележкой. Он не удивлялся, что все бегут за ними и таращатся на него! Они не верили своим глазам и, конечно, не могли себе представить, чтобы он поехал в дом Божий с женщиной, убившей его ребенка.

«Это уже слишком, – думал он, – я этого не вынесу».

– Пожалуй, тебе будет лучше сейчас пойти в церковь, Бритта, – сказал он, помогая ей выйти из тележки.

– Разумеется, – ответила она.

Слова Ингмара показались ей странными, ведь она приехала в церковь молиться, а не глазеть на людей. Ингмар быстро отпряг лошадь и пустил ее пастись. Все смотрели на Ингмара, но никто не заговаривал с ним. Когда он, наконец, управился и вошел в церковь, все сидели уже на своих местах, и служба началась. Идя по широкому проходу, он посмотрел в сторону, где сидят женщины. Все скамьи были заняты, кроме одной, на которой сидела только одинокая фигура. Ингмар сразу же увидел, что это была Бритта, и понял, что никто не захотел сесть рядом с ней. Он сделал еще несколько шагов, потом вернулся назад и сел рядом с Бриттой. Та с удивлением подняла глаза, когда он подошел. До этой минуты она ничего не замечала, но теперь поняла, что никто не хочет сидеть с ней рядом! Радость, охватившая ее, сменилась горечью. Что из всего этого выйдет? Не стоило ей ехать с ним!

Слезы выступили у нее на глазах, и, чтобы не расплакаться, Бритта взяла лежавший перед ней старый молитвенник, раскрыла его и начала читать. Она перелистывала страницы, но слезы застилали ей глаза и не давали разобрать ни слова. Вдруг перед ней мелькнуло ярко-красное пятно – это была закладка, с изображением красного сердца. Бритта взяла ее и протянула Ингмару.

Она видела, как он зажал закладку в своей широкой руке, незаметно для других рассматривая ее. Потом он выронил ее на пол. – «Что с нами будет, что же с нами будет?» – подумала Бритта и расплакалась, уткнувшись в молитвенник.

После проповеди они сразу же вышли из церкви. Ингмар быстро запрягал лошадь, и Бритта помогала ему. Когда пропели последние псалмы, священник благословил молящихся и народ начал выходить из церкви;

Ингмар и Бритта были уже далеко. Оба были погружены в одни и те же мысли. Кто совершил такое преступление, не может жить среди других людей. Сидя в церкви, оба чувствовали себя как у позорного столба. – «Этого мы не выдержим», – думали они оба.

Погруженная в печальные мысли, Бритта вдруг увидела Ингмарсгорд и почти не узнала его ярко-красных строений. Она вспомнила, как говорили, что усадьбу покрасят заново к свадьбе Ингмара. И свадьбу тогда отложили, потому что у него не было денег на новую краску. Бритта чувствовала, что Ингмар хочет все уладить к лучшему, но ему это очень нелегко дается.

Когда они въехали в Ингмарсгорд, все обедали.

– Хозяин едет, – сказал один из работников, выглянув в окно.

Матушка Мерта встала с места, но едва подняла свои тяжелые веки:

– Сидите все, – приказала она. – Нечего вам вставать.

Старуха тяжелым шагом пересекла комнату. Взглянув на нее, слуги поняли, что она для большей торжественности надела воскресное платье, шелковую шаль и покрыла голову шелковым платком. Она стояла на крыльце, когда подъехала тележка.

Ингмар быстро соскочил на землю, но Бритта не трогалась с места. Он подошел и отстегнул фартук с ее стороны.

– Ты что, не будешь слезать?

– Нет, я не хочу! – Она закрыла лицо руками и заплакала. – Мне вообще не следовало возвращаться, – говорила она, всхлипывая.

– А, теперь уже вылезай, – сказал Ингмар.

– Позволь мне вернуться в город, я не гожусь для тебя.

Может быть, в душе Ингмар и считал, что она права, но ничего не сказал, а продолжал стоять и ждать, когда она выйдет.

– Что она говорит? – крикнула матушка Мерта с крыльца.

– Она говорит, что не годится для нас, – ответил Ингмар, потому что Бритта громко плакала и не могла произнести ни слова.

– О чем же она плачет? – спросила старуха.

– О том, что я – несчастная грешница, – проговорила сквозь рыдания Бритта, прижимая обе руки к сердцу. Ей казалось, что оно вот-вот разобьется от боли.

– Что она говорит? – переспросила старуха.

– Что она – несчастная грешница, – повторил Ингмар.

Услышав, как он холодно и равнодушно повторяет ее слова, Бритта вдруг поняла правду. Если бы она хоть что-нибудь значила для Ингмара, если бы он хоть немного любил ее, то не стоял бы истуканом, повторяя ее слова матери. Больше ей не о чем было спрашивать, теперь она узнала все, что хотела.

– Почему она не выходит? – спросила старуха.

Бритта подавила слезы и ответила сама громко и ясно:

– Потому что я не хочу причинять Ингмару несчастье.

– Мне кажется, она права, – сказала мать, – пусть она уезжает, Ингмар-младший. Иначе, чтоб ты знал, уеду я. Я и ночи не проведу под одной крышей с ней.

– Ради Бога, уедем отсюда! – простонала Бритта.

У Ингмара вырвалось проклятие, он вскочил в тележку и погнал лошадь. Он был так расстроен всей этой историей, что ему надоело бороться.

Выехав на дорогу, они на каждом шагу встречали людей, возвращавшихся из церкви. Это раздражало Ингмара, и он свернул на узкую лесную тропинку, которая в прежние времена была проселочной дорогой. Дорога была каменистая и неровная, но на одноколке по ней можно было кое-как проехать.

Когда Ингмар сворачивал на проселок, то услышал, как кто-то окликает его, и оглянулся. Это был почтальон, у которого было письмо для Ингмара. Ингмар взял письмо, сунул его в карман и повернул в лес.

Когда они отъехали настолько, что их нельзя было увидеть с дороги, он остановил лошадь и вынул письмо, но Бритта остановила его.

– Не читай его, – сказала она.

– Не читать письмо?

– Да, не стоит.

– Почему это?

– Это я его написала.

– Так ты сама расскажешь мне, о чем оно?

– Нет, я не могу этого сделать.

Ингмар взглянул на Бритту. Та сильно покраснела и смотрела испуганно.

– Пожалуй, я все-таки прочту письмо, – сказал Ингмар и хотел его распечатать, но Бритта стала вырывать письмо у него из рук. Ингмар крепко держал конверт, и ей пришлось уступить.

– Ах, Господи, – простонала она, – мне этого не избежать. – Ингмар, – просила она, – прочти его через несколько дней, когда я уеду.

Но Ингмар уже распечатал конверт и начал читать.

– Послушай, Ингмар, тюремный священник уговорил меня написать это письмо, и он обещал отправить его, когда я буду уже на пароходе. А он отослал его раньше, так что у тебя нет никакого права читать его сейчас. Дай мне сначала уехать, а потом читай.

Ингмар бросил на нее гневный взгляд, выпрыгнул из тележки, чтобы отделаться от нее, и принялся разбирать письмо. Бритта снова пришла в неистовство:

– Все, что там написано, неправда! Священник уговорил меня написать это! Я не люблю тебя, Ингмар!

Он с большим изумлением посмотрел на нее. Бритта замолчала и покорилась судьбе. Тюрьма научила ее смирению. Лучшего отношения она и не заслуживает.

Ингмар изо всех сил старался разобрать письмо. Вдруг он в ярости смял листок, и из горла его вырвался хрип.

– Ничего не могу разобрать, – воскликнул он и топнул ногой, – все буквы сливаются.

Ингмар обошел тележку и, подойдя к Бритте, крепко сжал ее руку. Голос его звучал гневно и хрипло, и вид у него был страшный.

– Это правда, что здесь написано, ты любишь меня?

– Да, – беззвучно уронила она.

Он встряхнул ее руку и отбросил от себя.

– Вранье! Полное вранье! – крикнул он, потом громко и резко рассмеялся, от чего все лицо его исказилось злобой.

– Видит Бог, – торжественно сказала Бритта, – что я каждый день молилась о том, чтобы еще хоть раз увидеть тебя перед отъездом.