Текст книги "О Феликсе Дзержинском"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

4 марта 1922 года поезд экспедиции отбыл из Омска в Москву. Однако работа Феликса Эдмундовича и его помощников не прекращалась и на обратном пути. Составлялся отчет о проделанной работе, заслушивались доклады начальников дорог и крупных станций, проводились встречи с рабочими и специалистами участков путей…

Где-то на Урале поезд развил большую скорость. Вагон Феликса Эдмундовича, который находился в хвосте поезда, начало бросать из стороны в сторону. Пассажиры стали озабоченно переглядываться…

Феликс Эдмундович усмехнулся и сказал:

– Машинист решил прокатить наркома!

Но один из присутствующих инженеров высказал опасение: так как вагон на деревянных швеллерах, мало ли что может случиться…

– Извините, – сказал Феликс Эдмундович, – я нарком путей сообщения, но не знаю, что такое «швеллеры».

Ему объяснили, что швеллеры – это поперечные крепления вагонной рамы.

Кто из высокопоставленных «ответственных» с такой обезоруживающей простотой и откровенностью мог признаться в своем неведении?

Я видел, какими теплыми взглядами смотрели специалисты на своего наркома…

Я понимаю, что упомянутые мной подробности, связанные с образом Феликса Эдмундовича, могут показаться незначительными. Но ведь не случайно врезались они в память. На мой взгляд, они помогают лучше понять светлую душу этого замечательного человека.

Пограничник, 1967, № 16, с. 34–37

С. А. ЛЕДЕР
ДЗЕРЖИНСКИЙ ЕДЕТ В ТИФЛИС

1922 год. Управление Закавказской дороги получило известие, что в Тифлис приезжает нарком путей сообщения Дзержинский.

Условия работы в Закавказье, и в частности на нашей дороге, были тогда особенно сложные… Сильно чувствовалось влияние меньшевистского, дашнакского, мусаватистского отребья. Нас, присланных из центра, многие встретили в штыки. Дорога не справлялась со своими задачами.

Известие о том, что Дзержинский едет в Тифлис, вызвало у многих работников заметное чувство тревоги. Мы знали, что Дзержинский – председатель ВЧК, но очень плохо представляли себе его как народного комиссара, как руководителя транспорта…

Поезд прибыл днем. Сразу же Дзержинский стал беседовать с железнодорожниками. И первая же беседа, самая первая встреча показала рабочим… что приехал Феликс Эдмундович для того, чтобы помочь дороге. Он подробно расспрашивал о работе, о людях и удивлял своей простотой и глубиной постановки вопросов, удивлял поразительным знанием души дела.

– Что вам мешает? Давайте вместе разберемся в причинах, – говорил он.

Мы рассказали о постоянных недоразумениях с «Азнефтью», которая тогда не считала нужным платить нам деньги за перевозку нефти, но непрерывно требовала, чтобы дорога платила за полученную ею нефть. Дзержинский немедленно принял ряд мер, после которых две важнейшие отрасли хозяйства Закавказья – «Азнефть» и железная дорога – стали в нормальные взаимоотношения.

Когда Дзержинский уехал, работа дороги резко выправилась. Все дело в том, что Дзержинский поднял, организовал людей. Поднимать людей, будить в них энергию, инициативу, мысль – таков был ленинский стиль Дзержинского.

Во время приезда Феликса Эдмуидовича в Тифлис был случай, который никогда, до последней минуты, не изгладится в памяти. В один из последних дней пребывания Дзержинского на дороге я был у него в вагоне. Еще и еще раз я обращался к нему за советами и просьбами. И когда беседа закончилась, Феликс Эдмундович несказанно удивил, поразил меня совершенно неожиданным обращением:

– Скажите, за кого вы меня принимаете? – спросил он.

Дзержинский произнес это резким и недовольным тоном. Признаюсь, я сильно растерялся…

– Почему же, на каком основании вы, – продолжал Дзержинский, – в течение всех этих дней ни разу не сказали мне, что ваша жена находится при смерти?

Моя жена действительно очень сильно болела и была на волосок от смерти. Это тревожило и угнетало меня. Но сказать об этом Дзержинскому? Такая мысль не приходила мне в голову.

– Я вам приказываю идти немедленно домой. И сообщите, какая нужна помощь?

Пошел домой. Но вторую часть распоряжения не выполнил: о необходимой помощи не сообщил. Считал, что все сумею сделать сам.

И все же в этот день по распоряжению Дзержинского приходили три врача, был консилиум. Я получил возможность как следует лечить жену, и ее жизнь была спасена.

Позднее, когда Феликс Эдмундович был председателем ВСНХ, мне удавалось видеть его в Харькове, куда он приезжал не раз. Он по-прежнему интересовался работой дороги, расспрашивал, давал указания, в частности о тесной связи дороги с промышленностью. Каждая его беседа, каждое слово поднимало людей, давало сильнее чувствовать ответственность перед страной, чувствовать значение своей работы.

Однажды в Харькове, увидев меня, Дзержинский спросил:

– Каково теперь здоровье вашей супруги?

Я горячо поблагодарил Феликса Эдмундовича за заботу.

Прошло десять лет со дня смерти Феликса Эдмундовича. Неузнаваемой стала наша страна. Неузнаваем и железнодорожный транспорт, по стальным путям которого, напоминая о Дзержинском, бегут чудо-локомотивы, прекрасные «Феликсы».9292
  Имеется в виду паровоз системы «ФД» – Феликс Дзержинский.


[Закрыть]

Гудок, 1936, 20 июля

А. А. ЛАЗАРЕВСКИЙ
ТРИ ГОДА РАБОТЫ С ФЕЛИКСОМ ДЗЕРЖИНСКИМ

Трудно теперь даже мысленно перекинуться в обстановку 1921 года и вспомнить, что собой представляли тогда наши железные дороги.

В то время я руководил отделом пути ЦУЖЕЛ9393
  Центральное управление железнодорожного транспорта.


[Закрыть] и поэтому наиболее отчетливо помню свое, близкое мне путевое хозяйство. На сети было тогда четыре с половиной тысячи разрушенных мостов с общим их протяжением в 45 километров. Шпальное хозяйство было до крайности запущено. Менять, по существу, нужно было каждую шпалу. Помню, например, что на Средне-Азиатской дороге на всем протяжении от Красноводска до Ташкента шпалы были в таком состоянии, что пассажирские поезда ходили там со скоростью 20–25 километров в час. Точно сказать, что делается на каждой дороге, было очень трудно, так как в течение трех-четырех лет люди менялись, хозяйство разрушалось и никто при этом не вел никакой отчетности.

Партия послала Ф. Э. Дзержинского в 1921 году восстановить разрушенный в период гражданской войны и интервенции транспорт. Феликс Эдмундович с первых же дней своей работы поразил нас необычайной проницательностью, настойчивостью, желанием и умением входить обязательно в самую суть вещей. В мельчайшие детали отдельных планов, предложений, вопросов оп вникал непременно сам и утверждал то или иное предложение только тогда, когда сам знал вопрос от истоков до конечных выводов.

В Паркомпути, например, было два варианта плана восстановления шпального хозяйства. Вариант, предложенный моим отделом, предусматривал ежегодную смену 25 миллионов шпал, чтобы в самый короткий срок можно было ликвидировать первую категорию запущенности. Другой вариант, исходящий от ряда товарищей, намечал лишь нормальную смену, оттягивая тем самым восстановление шпального хозяйства на несколько лет.

Дзержинский занялся этим вопросом. Я получил однажды от Феликса Эдмундовича лично им написанную обширную записку, в которой он поставил передо мной 15 конкретных вопросов по шпальному хозяйству. Вопросы были такие, что, если бы я не знал автора записки, я был бы уверен, что она исходит от старого путевика, по крайней мере полжизни посвятившего путевому хозяйству. Записка Дзержинского предрешила дело: коллегия приняла такой вариант, который давал транспорту возможность быстрого восстановления.

Феликс Эдмундович с присущей ему неиссякаемой энергией, страстностью в работе принялся восстанавливать разрушенные мосты. Время было трудное. Промышленность сама только оправлялась от последствий гражданской войны. О таких заказах, которые мы делаем сейчас «Стальмосту», не могло быть и речи. Приходилось идти на всякие ухищрения, делая, например, из двух старых мостовых ферм одну для нового моста. И тем не менее, воодушевленные железным руководством Ф. Э. Дзержинского, мы сумели в эти исключительно тяжелые три года восстановить все основные, наиболее крупные мосты.

1923 год. Правительство поручает Особому комитету под руководством Дзержинского достроить линию Аулиэ – Пишпек – головной участок будущего Турксиба. Я был привлечен в качестве технического руководителя этого строительства. Феликс Эдмундович сам разрешал все возникавшие в процессе строительства вопросы. В течение года линия протяжением 252 километра была построена – темпы небывалые по тому времени.

Дзержинского крайне заботило, что наркомат, по существу, не знал как следует сети своих железных дорог, их состояние. В 1923 году Феликс Эдмундович решил обследовать дороги с помощью ответственных товарищей, которых он назвал генеральными докладчиками. Генеральные докладчики разъехались по местам и вскоре один за другим стали докладывать на коллегии НКПС свои впечатления. Мне тоже посчастливилось принять участие в этой работе. Я был генеральным докладчиком по Средне-Азиатской дороге. Хорошо помню, как много интересных, самых неожиданных вопросов задавал мне Феликс Эдмундович, когда я делал свой доклад.

* * *

Вспоминая о Дзержинском как о наркоме транспорта, нельзя не помнить о нем как о человеке. Феликс Эдмундович производил буквально чарующее впечатление на всех, кто соприкасался с ним по работе. Человек, символизировавший стальной меч революции, был всегда чутким, удивительно внимательным, даже ласковым по отношению к своим работникам.

Когда приходилось говорить с Дзержинским по делу, он буквально забрасывал вопросами. Вопросы были непростые. Феликс Эдмундович хотел получить ответ, предусматривавший чуть ли не все случаи, все возможности. Даже я, старый железнодорожник, под градом таких вопросов подчас начинал чувствовать себя в затруднительном положении. Феликс Эдмундович моментально замечал усталость или замешательство собеседника. Он тут же переводил разговор на другую тему, начинал шутить и смеяться.

Вспоминаю один мелкий, но характерный факт. Группа железнодорожников, в том числе и я, жила в одном доме по Басманному переулку. Кто-то нас задумал выселять. Что делать? Пришла дерзкая мысль – направить председателя нашего жилищного товарищества к Дзержинскому. Феликс Эдмундович его принял, внимательно выслушал и пообещал «помочь, чем может». В тот же день выселение, понятно, было приостановлено.

Оглядываясь сейчас назад, на свой пройденный жизненный путь, я с чувством особой гордости вспоминаю три года работы с таким изумительным наркомом, как Дзержинский. Феликс Эдмундович на транспорте, как и потом в промышленности, как в обороне страны от внешней и внутренней контрреволюции, был всегда верным носителем и проводником великих идей человечества, идей Ленина.

Гудок, 1936, 20 июля

Н. П. БОГДАНОВ
ЭНТУЗИАСТ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ

По поручению Владимира Ильича Дзержинский проводил совещание по вопросам строительства Волховстроя.

Феликс Эдмундович просил специалистов высказать свои соображения. На совещании горячо выступил инженер Г. О. Графтио,9494
  Графтио Генрих Осипович (1869–1949) – советский ученый-энергетик, академик, один из пионеров отечественного гидроэнергетического строительства. Участник составления плана ГОЭЛРО. Руководитель строительства ряда крупных гидроэлектростанций.


[Закрыть] которого В. И. Ленин в июле 1918 года вызывал к себе в связи с предстоящим строительством гидростанции на Волхове. Еще в 1911 году Графтио разрабатывал проект комплексного использования Волхова.

Проект его в то время встретил решительное сопротивление владельцев тепловых электростанций Петербурга испугавшихся конкуренции. Феликс Эдмундович, несомненно, знал об этом и с особым интересом прислушивался к словам Графтио.

Внимательно выслушав всех, Дзержинский в заключение сказал:

– Графтио будет составлять технический проект. Кроме того, Владимир Ильич Ленин включает его в техническую группу для разработки других крупных вопросов энергетики.

Вскоре Графтио возглавил строительство на Волхове.

Не случайно Ф. Э. Дзержинский при жизни В. И. Ленина и по его инициативе был назначен наркомом путей сообщения и затем введен в состав Совета Труда и Обороны. Мне, как председателю ЦК профсоюза строителей и члену ВЦИК, много раз довелось участвовать в заседаниях СНК и СТО по вопросам нового железнодорожного строительства, в котором были заняты члены нашего союза. Владимир Ильич был всегда внимателен к Феликсу Эдмундовичу, прислушивался к его предложениям.

Вопросами железнодорожного, шоссейного и водного строительства в Наркомпути ведал заместитель наркома И. Н. Борисов, в прошлом товарищ министра путей сообщения царской России.

Нас поражало, как этот бывший генерал, пришедший из другого мира, стремился добросовестно вести работу, и отнюдь не из-за боязни. Между ним и Ф. Э. Дзержинским существовали простые человеческие отношения, и Феликс Эдмундович не давал его в обиду.

– Вот вы горячитесь, – говорил он нам, – считаете, что это чужой человек. У него имеются недостатки, но свои знания он отдает нам, большевикам. Без таких людей нам трудно восстанавливать транспорт и строить железные дороги.

И Дзержинский вновь и вновь развивал нам ленинские мысли об использовании буржуазных специалистов.

– В свое время, – говорил он, – интеллигенция обучала рабочих марксизму, сейчас очень важно, чтобы победивший пролетариат научился у этих людей вопросам техники и управления…

– Мне самому приходится весьма прилежно постигать сложные технические вопросы, – не раз в беседах с нами повторял Феликс Эдмундович. И он действительно учился

– Не беда, что мы начинаем с ликбеза, – шутил он.

Феликс Эдмундович предупреждал нас от роковых ошибок «спецеедства». Так было в бурные дни Смольного и в период социалистического строительства. Уже позднее, вспоминая те дни, с открытой улыбкой, всегда так располагавшей к нему, он говорил:

– А ведь помните, как мы еще мало знали Графтио? Он вас насторожил, когда, придя в профсоюз, назвал Ленина – «гражданин Ленин». А смотрите, какой из него вышел строитель социализма!

Став председателем ВСНХ, Феликс Эдмундович обладал уже широким хозяйственным кругозором. Он знал многих руководителей промышленности. В совершенстве владея ленинским стилем в работе, ставя каждый вопрос с необычайной ясностью и простотой, Дзержинский сумел развить у людей деловую инициативу, заботился о них.

Мы, строители, очень скоро почувствовали поддержку со стороны ВСНХ. Особое внимание уделял Дзержинский скорейшему пуску решающих энергетических строек – Волховстроя, Кизеловской (Урал), Штеровской (Донбасс) и других станций. У всех в памяти остались волнующие ленинские документы об ускорении строительства первых электростанций. Владимир Ильич заботился о цементе и продовольствии, обуви и одежде, о быте людей, медикаментах и о молоке детям. С приходом Дзержинского в ВСНХ он как бы возобновил в полной мере ленинское беспокойство и заботу, охотно выслушивал нас о нуждах строек, оказывал быструю помощь, устранявшую задержки в ходе строительства.

В июле 1924 года мы докладывали Дзержинскому о победе строителей, закончивших строительство и монтаж Кизеловской ГРЭС на Урале – важнейшей тепловой электростанции по плану ГОЭЛРО.9595
  ГОЭЛРО – первый единый государственный перспективный план восстановления и развития народного хозяйства Советской республики. Разработан в 1920 г. по заданию и под руководством В. И. Ленина Государственной комиссией по электрификации России.


[Закрыть] В текст приветствия он лично вписал:

«…Несмотря на тягчайшие затруднения… дружными усилиями достигнута блестящая победа на трудовом фронте СССР и выполнен еще один из заветов Ильича».

Действительно, стройка проходила в тяжелых условиях. Люди работали вдали от населенных пунктов, в суровые морозы, испытывали неслыханные трудности в жилье, одежде, обуви, продовольствии и материалах. Вспыхнувшая эпидемия сыпного тифа унесла много жизней, погиб и начальник строительства инженер А. В. Черкасов, энтузиаст ленинской электрификации.

Газета «Уральский рабочий» писала: «В тех условиях, в которых постройка началась, и даже в тех, в которых она протекает и теперь, все работающие там – герои».

Ф. Э. Дзержинский сердечно и тепло отзывался о строителях.

– Это настоящие ленинцы! – говорил он. – Придет время, трудящиеся всего мира вспомнят героические дела нашего народа.

В июне 1925 года Дзержинский побывал на Волховстрое. Стройка тогда вступала в решающий период, но ее продолжали лихорадить различные задержки. Рабочие говорили: «Приехал друг Ленина».

Он внимательно выслушивал сообщения руководителей, беседовал с рабочими, осмотрел все участки, не пропуская ни одной мелочи. Феликс Эдмундович любил видеть всякое дело без мишуры, в обычной, будничной обстановке, чтобы самому разобраться в положительных и отрицательных сторонах.

Стройка напряженно боролась с трудностями, шло бетонирование здания гидростанции, снималась деревянная опалубка, видны были контуры одной половины турбинного зала, готовились аванкамера и шлюзы. Коллектив усиленно стремился закончить строительные работы комплекса гидроэлектростанции, победить реку Волхов.

На очередь дня выдвигался монтаж гидротурбин, генераторов и другого сложного электрооборудования. Дзержинский, всматриваясь в лица инженеров и рабочих, спросил:

– Как вы готовитесь к монтажу оборудования гидростанции?

– Ожидаем в скором времени из Швеции двадцать пять инженеров-специалистов для монтажа турбин, – отвечали ему.

– Нашим инженерам и рабочим необходимо самим учиться монтажу, без этого люди не смогут управлять станцией. Не шведы, а вы хозяева этого сооружения, – заметил Феликс Эдмундович и продолжал: – Не зазнавайтесь, учитесь и готовьтесь к большим делам. Не забывайте заветов Владимира Ильича – учиться и у капиталистов. Настойчиво, упорно овладевайте знаниями. Желаю вам успеха!

Посещение Дзержинским Волховстроя еще больше сплотило коллектив, способствовало развитию соревнования и укреплению трудовой дисциплины. Не стало простоев по вине рабочих.

Дзержинский помог быстрейшему изготовлению четырех отличных гидрогенераторов на отечественных заводах.

Славные коллективы ленинградских заводов «Электросила», Металлического, Путиловского, «Русский дизель» и других блестяще справились с ответственнейшим поручением и победили в соревновании с прославленной шведской фирмой «АСЕА». Испытания шведских и наших гидрогенераторов показали, что коэффициент полезного действия советских генераторов выше шведских при лучших весовых показателях. Это была победа молодой социалистической экономики, освобожденного народа, способного творить чудеса.

Ф. Э. Дзержинский немного не дожил до пуска Волховстроя, состоявшегося в декабре 1926 года, но мы все знали его роль в борьбе за осуществление ленинского плана электрификации.

Председатели центральных комитетов крупнейших профсоюзов входили в состав пленума Высшего совета народного хозяйства. Это давало нам возможность быть в курсе хозяйственной политики и практической работы ВСНХ. Ф. Э. Дзержинский постоянно стремился поднять авторитет профсоюзов, помогал им выполнять указания Ленина – быть школой хозяйствования, управления, школой коммунизма.

Помнится, как внимательно прислушивался Феликс Эдмундович к предложениям профсоюзов, подготавливая доклад и предложения III съезду Советов о положении промышленности СССР. Это был не просто очередной доклад, нет. Дзержинский впервые после Ленина поставил проблему широкой реконструкции предприятий. Менялась картина восстановительного процесса. Мы подошли к стопроцентному использованию основного капитала, встала во весь рост задача его расширения: постройка новых фабрик и заводов, закладка новых шахт, переоборудование существующих предприятий на новой технической основе.

Феликс Эдмундович говорил об основных отраслях промышленности – металлической, электротехнической, химической, об энергетике – и поставил перед нами задачу создания строительной индустрии.

– Строители обязаны работать по-новому, – говорил он, – отказаться от кустарничества. Удешевление строительных работ является необходимым условием для того, чтобы строительство развернуть в большом масштабе.

Дзержинский всегда внимательно выслушивал нас, профработников, когда мы приходили к нему со своими вопросами. Если его точка зрения расходилась с нашей, он не стремился навязать свои взгляды.

Руководитель ВСНХ умел охватить своим взором перспективы предстоящих обширных строительных работ, искал пути создания мощной строительной индустрии, без которой немыслимо было думать о социалистической индустриализации.

Дзержинский умел с необыкновенной силой убежденности рисовать контуры нового мира.

– Я вижу, – говорил он, – новые города, жилища, электростанции и железные дороги. Для всего этого нам нужны миллионы сильных духом, умных мастеров, художников, нужны новые люди!

Рыцарь революции.

М., 1967, с. 271–276

Ж. Л. ТАНЕР-ТАНЕНБАУМ
ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

В марте 1924 года советник полпредства СССР в Берлине Бродовский получил от Дзержинского телеграмму следующего содержания:

«Ускорьте приезд Таненбаума работу Выссовнархоз. Предвыссовнархоз Дзержинский».

Телеграмма была вызвана тем, что в феврале месяце того же года я обратился к Ф. Э. Дзержинскому с предложением приехать в СССР на работу по энергетике. Феликс Эдмундович встретил мое предложение весьма приветливо и писал по этому вопросу Бродовскому:

«Если тов. Таненбаум мог бы приехать, то буду ему очень рад и соответствующую работу могу ему гарантировать…»

В результате приглашения Дзержинского я в начале апреля 1924 года выехал из Берлина и 6 апреля впервые вступил на территорию СССР. Помню, какое сильное волнение овладело мной, когда наконец появились описанные много раз в литературе деревянные ворота с пятиконечной звездой и поезд, пройдя границу, остановился в Негорелом.

..В то время вокзал станции Негорелое представлял собой дряхлое деревянное здание, вроде сарая. В нем расположилось таможенное управление, пограничное управление и управление железной дороги. Для буфета места не осталось, и он помещался в снятом с рельсов товарном вагоне. Грубо сколоченная из досок лестница вела к этому «буфету». Молодым товарищам, которые не помнят, с какой быстротой росла наша страна и укреплялись социалистические порядки, покажется странным и невероятным, что буфет на пограничной станции в Негорелом в 1924 году находился в руках частника-арендатора. Что это был именно частник, я убедился на собственном опыте, так как он всучил мне, пользуясь моим невежеством, изрядное количество бумажных денег, изъятых несколько недель тому назад из употребления.

После таможенного осмотра и урегулирования прочих пограничных формальностей немногие пассажиры, переехавшие границу, пересели в советский поезд.

Поезд того времени был совершенно не похож на «Красную стрелу» или другие наши пассажирские поезда. В вагоне прямого сообщения, в котором я занял место, многие стекла были разбиты, в коридоре одно окно наполовину забито досками. Поезд всем своим видом напоминал недавно прошедшие времена гражданской войны.

…Несмотря на внешне непривлекательный облик поезда, путешествие шло точно по расписанию. Чувствовалась железная дисциплина, введенная Дзержинским во время его работы в НКПС, благодаря которой преодолевались последствия войны и интервенции на транспорте.

Сейчас от Негорелого до Москвы поезда идут 12 часов; тогда мое путешествие продолжалось 24 часа.

После приезда в Москву я должен был позвонить по телефону Дзержинскому. Я приехал в Москву в воскресенье и поэтому наивно предполагал, что застану Дзержинского дома. Оставив вещи на вокзале, я сел в трамвай. По дороге я внимательно следил за общим обликом незнакомой мне советской столицы.

Из бюро пропусков у Троицких ворот я позвонил Дзержинскому на квартиру. Его, конечно, дома не оказалось, он был на работе. Я переговорил с его женой, которая обещала сообщить ему о моем приезде. Через 15 минут она мне позвонила в бюро пропусков и сообщила, что Феликс Эдмундович очень рад моему приезду и просит остановиться у него на квартире. С работы он приедет около часа ночи и тогда поговорит со мной о делах.

Так совершенно неожиданно моя первая московская квартира оказалась в самом Кремле, чего я, по совести говоря, не ожидал и, откровенно говоря, не заслужил.

Что представляла собой в то время квартира Дзержинских? Буржуазные газеты Запада начиная с 1918 года регулярно сообщали о том, что народные комиссары захватили кремлевский дворец и живут в нем, занимая роскошные квартиры с великолепной обстановкой. Между тем наши руководящие работники никогда в кремлевском дворце не жили. Их квартиры были расположены в весьма непривлекательных домах, в которых жили до революции кремлевские служащие. Квартира Дзержинских помещалась в конце темного и узкого коридора, рядом с квартирами других руководящих работников. Феликс Эдмундович Дзержинский занимал с женой и сыном три небольшие комнаты. Квартира была уютная, но по ее обстановке было видно, что в ней не живут, а только ночуют: в это время Феликс Эдмундович работал по 18 часов в сутки, уезжая па работу утром и возвращаясь поздней ночью.

Устроившись на квартире, я не мог усидеть на месте решил использовать вечер для прогулки по городу. Выйдя из Троицких ворот, я паправился к Красной площади. В то время Красная площадь была не спланирована, покрыта булыжником. Через площадь проходили рельсы трамвая. Мавзолей, в первом его деревянном варианте, не был еще сооружен, воздвигались только леса для его постройки. Я спустился к ухабистым, запущенным набережным. На набережных вдоль кремлевских стен лежал мусор.

Внешний облик Москвы этого времени не мог понравиться мне, инженеру, прожившему много лет в крупных городах Западной Европы. Я себе отчетливо представил, какую гигантскую работу предстоит проделать, чтобы превратить Советский Союз в зажиточную, счастливую социалистическую страну, а Москву – в достойную столицу этой страны.

Вернувшись в Кремль, я ужинал с С. С. Дзержинской и ее сыном. Ужин совсем не напоминал лукулловских пиров, которыми буржуазная печать угощала на своих страницах в течение многих лет наших вождей. Хлеб, яичница и чай – вот и весь ужин.

Ровно в час ночи прибыл Феликс Эдмундович. Увидев его высокую фигуру в серой красноармейской шинели, в известной по многим фотографиям военной фуражке, я не мог преодолеть чувства растроганности. Я сравнивал его с тем Дзержинским, которого знал в 1905 году, когда мне было 10 лет. Веселый, молодой революционер-подпольщик превратился в вождя, несущего на себе гигантскую по змаху и ответственности работу. Одно осталось неизменным – энтузиазм и энергия, которые били в 1905 году из каждого взгляда и движения молодого Феликса и которые остались неизменными до самой смерти.

Дзержинский встретил меня так, будто бы мы расстались накануне. Мы вспоминали старые времена, вспоминали, как он жил в подполье, в квартире моих родителей в Варшаве, и я, десятилетний мальчик, вел с ним серьезные беседы на политические темы.

Во время беседы Феликс Эдмундович закусывал, не успев, по-видимому, поужинать на работе. После ужина он объявил, что мы переходим к деловой части разговора. Разговор длился почти два часа – до трех часов ночи.

Во время беседы Дзержинский все больше и больше забывал свою дневную усталость и задавал мне множество вопросов. Разговор касался плана ГОЭЛРО. Я обратил внимание Феликса Эдмундовича на то, что план ГОЭЛРО (с ним я ознакомился еще за границей) взял установку на удовлетворение потребности Советского Союза только в электрической энергии и не касался снабжения Советского Союза теплом, и в частности теплом низких потенциалов, то есть теплом в виде пара и горячей воды. Все электростанции, намеченные планом ГОЭЛРО, были чисто силовыми электростанциями, то есть электростанциями, производящими лишь электрическую энергию, тогда как промышленность и население нуждаются также и в тепле…

Дзержинский очень заинтересовался этим вопросом и предложил мне организовать внутри ВСНХ СССР небольшую ячейку для обследования теплового и силового хозяйства промышленности. После этого обследования, сказал он, можно будет поднять вопрос о теплоснабжении промышленности. Я высказал опасение, что не справлюсь с организационной стороной этого дела в совершенно неизвестных мне условиях СССР. Феликс Эдмундович мне ответил:

– Вы только будьте твердо уверены в правильности ваших технических предпосылок. Если вы в них уверены – а у меня впечатление, что вы твердо знаете, чего хотите, – то с организационной стороной так или иначе справимся.

На этом наша ночная беседа закончилась.

На следующий день в 10 часов утра Дзержинский поехал со мной в ВСНХ. Мы ехали в открытом автомобиле Феликс Эдмундович пригласил к себе Кацнельсона, который за несколько дней до этого был назначен начальником административно-финансового управления ВСНХ СССР, и попросил его обеспечить меня квартирой. Шутя Дзержинский добавил, что квартира является совершенно необходимой реальной базой для развертывания дальнейшей работы.

После этого он направил меня к Г. И. Ломову (товарищ Ломов в это время исполнял обязанности начальника Главного экономического управления ВСНХ СССР) и просил оберегать мои первые шаги в ВСНХ.

Я приступил с большим пылом к организации ячейки по теплосиловому хозяйству. Ячейка должна была называться «Отдел рационализации теплового и силового хозяйства промпредприятий». В несколько дней я разработал положение об отделе и приступил к согласованию проекта приказа о его организации с членами президиума ВСНХ СССР. Тогда еще единоначалие не было введено, и внутриколлегиальная демократия требовала, чтобы проект приказа, прежде чем его подпишет председатель BCIIX, был завизирован всеми членами президиума. При таком способе оформления я познакомился по очереди со всеми членами президиума ВСНХ СССР.

Дзержинский внимательно следил за организацией моего отдела. Помню такой случай. Квартира, которую я получил через три дня после приезда в Москву, находилась в доме ВСНХ на Лубянском проезде. Однажды я вернулся из ВСНХ в 11 часов вечера и, чувствуя усталость, лег спать. Ровно в 12 часов ночи стучат в дверь. Открываю. Соседка, очень бледная, сообщает, что какой-то красноармеец из ОГПУ пришел за мной и требует, чтобы я немедленно отправился к Дзержинскому. Я быстро оделся и направился к зданию ОГПУ, где для меня уже был заготовлен пропуск. Поднялся наверх в приемную Дзержинского. В здании ОГПУ я был впервые, и меня поразило то, что, несмотря на позднее время, там царил день, работа шла полным ходом, ряд товарищей из системы ВСНХ и ОГПУ ждали приема, и в ночной работе они не видели, по-видимому, ничего исключительного.

После того как я информировал Феликса Эдмундовича о ходе организации отдела, я вернулся домой. В квартире меня встретили соседи, спорившие о моей судьбе и обсуждавшие, в частности, шансы на возможное мое возвращение. Мое появление положило конец спорам.

Приказ по ВСНХ об организации отдела был подписан Дзержинским 23 апреля 1924 года.

Для того чтобы понять дальнейшие события, необходимо вспомнить, что аппарат ВСНХ СССР к моменту прихода Дзержинского являлся цитаделью старых, работавших еще в довоенное время в русской промышленности специалистов. Партийцев-инженеров в ВСНХ не было, если не считать П. А. Богданова,9696
  Богданов Петр Алексеевич (1882–1939) – член КПСС с 1905 г. Участник Октябрьской революции в Гомеле. С 1921 по 1925 г. председатель ВСНХ РСФСР. Избирался членом ЦРК партии, ВТДИК, ЦИК СССР.


[Закрыть] который работал не как специалист, а как один из руководителей промышленности (он был в это время председателем ВСНХ РСФСР).