Текст книги "Орел-завоеватель"

Автор книги: Саймон Скэрроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Осторожно, оптион! Ты нас перевернешь.

Катон, подтянулся, чтобы перетащить себя через борт, а трое находившихся в лодке легионеров подались в противоположную сторону, чтобы всем разом не оказаться в реке. Маневр удался – лодка почти не зачерпнула воды. Когда Катон скатился на дно, посудина, опасно качнувшись, выровнялась, но тут же накренилась снова. Еще пара рук ухватилась за борт, и над ним появилась хищно оскалившаяся физиономия бритта. Последовал стремительный взмах, и блеснувший в лунном свете клинок Катона перерубил варвару руку чуть пониже запястья. Раздался оглушительный вопль. Отсеченная кисть плюхнулась в воду, туда же упал и незадачливый преследователь.

– Гребите! – крикнул Катон. – Быстрее!

Легионеры налегли на весла, неловко пытаясь отогнать непривычно верткое суденышко подальше от берега. Катон, привстав на корме на колени, смотрел на высыпавших к воде бриттов. Некоторые из них сгоряча кинулись в реку, надеясь догнать лодки вплавь, но расстояние между пловцами и челноками быстро увеличивалось, так что варварам пришлось бросить эту затею. Другие, что посообразительнее, бросились было к лодкам, оставшимся на берегу, но и им после короткого исследования пробитых днищ и бортов оставалось лишь взвыть от ярости и досады. Маленькая флотилия все удалялась и удалялась от берега, пока бритты не превратились в смутно различимые в пляшущем пятне свете фигуры.

– Что теперь, оптион?

– А?

Катон, все еще пребывавший в некотором ошеломлении, встрепенулся и обернулся.

– Куда направимся, командир?

Катон нахмурился. Официальное обращение напомнило ему о том, что сейчас командование центурией перешло к нему. А значит, он в ответе за людей, которые уже ждут от него приказа… спасительного приказа.

– Вниз по течению, – произнес он вполголоса, а потом крикнул в сторону ближней скорлупки: – Все за нами! Спускаемся вниз по реке!

В серебристом свете луны вереница маленьких суденышек равномерно шлепала веслами, слегка подгоняемая плавным течением. Когда факел на речном берегу наконец потерялся из виду за первым изгибом Тамесиса, Катон привалился к борту лодки и позволил себе откинуть голову, устало глядя на бледный лик луны. Теперь, оказавшись в сравнительной безопасности, он первым делом подумал о Макроне. Что с ним случилось? Центурион остался, чтобы задержать врага и прикрыть отступление своих людей, ничуть не колеблясь, словно это было самым естественным и единственно возможным решением. Он выиграл для Катона и остальных достаточно времени, чтобы они успели бежать, но неужели их спасение оплачено его жизнью?

Катон бросил взгляд вверх по течению, гадая, не удалось ли Макрону и еще пятерым храбрецам вывернуться из гибельного положения? Нет, вряд ли такое возможно. К горлу его подступил ком, и он мысленно выругал себя за то, что едва не распустил сопли в присутствии подчиненных.

– Слышите! – воскликнул вдруг кто-то из них. – Кончайте грести, дайте прислушаться!

– Что такое? – встрепенулся, отрываясь от своих раздумий, Катон.

– Мне показалось, я слышал трубы, командир.

– Трубы?

– Так точно, командир… Вот! Слышишь?

Поначалу Катон слышал только журчание речного потока да плеск весел плывших позади лодок, но потом до его слуха и впрямь донесся отдаленный, однако весьма узнаваемый звук. Пусть еле слышный, но ни один легионер не спутал бы этот медный зов ни с каким другим зовом в мире. Звучал сигнал сбора римской армии.

– Это наши трубы, – пробормотал Катон.

– Эй, ребята! – крикнул легионер гребцам других лодок. – Слышали трубы? Там, на берегу, наши!

Бойцы встретили это известие радостными возгласами и налегли на весла с удвоенной энергией. Катон понимал, что вообще-то (из осторожности, да и в дисциплинарном порядке) ему следовало бы велеть им заткнуться, однако он предпочел махнуть на это рукой, ибо слишком тяжелый груз лежал на его сердце. При мысли о том, что Макрон мертв, молодой оптион, как ни силился, не смог сдержать слез. Они покатились по его щекам на заляпанные грязью доспехи, и ему оставалось лишь отвернуться, чтобы скрыть свою слабость от рядовых.

ГЛАВА 23

Периодически повторявшийся сигнал обозначал место сбора, и разрозненные бойцы Второго легиона постепенно подтягивались на зов труб. Люди подходили маленькими отрядами, центуриями, а в некоторых случаях, когда старшим центурионам удавалось не растерять своих бойцов по зарослям и болотам, даже и целыми когортами. В подавляющем своем большинстве вернувшиеся с боевого задания легионеры (усталые, как собаки, и с ног до головы перемазанные в грязи и тине) по прибытии на отведенные их подразделениям места тут же валились на землю, чтобы хоть немного отдохнуть. Сам Веспасиан прибыл к примитивной пристани сразу после заката, и теперь его штаб и охранники в тревожном ожидании теснились у большого сигнального костра. Трубачи выдували свой сигнал вновь и вновь, с регулярными интервалами, хотя вскоре у них распухли губы, сбилось дыхание и звуки получались все более хриплыми и все менее громкими.

Отделенный от остальной армии, лишенный каких-либо вспомогательных частей, Веспасиан чувствовал себя крайне уязвимым. Любой мало-мальски внушительный вражеский отряд, появившись со стороны болот, мог в два счета расправиться с охранной центурией и истребить весь легионный штаб. Из темноты то и дело доносились шумы все еще вспыхивавших то здесь, то там схваток, и каждый такой шум вызывал наихудшие опасения. Даже когда легионеры начали стекаться к костру, напряжение ничуть не спало, ибо всякий треск кустов и доносящееся из мрака звяканье оружия могли возвещать не о прибытии римлян, а о приближении варваров. Временное успокоение наступало лишь после того, как в ответ на оклик подходившие называли пароль. Вслед за этим из темноты, пошатываясь, появлялась очередная группа вымотавшихся и замызганных легионеров, которые, едва добравшись до отведенных им мест, обессиленно падали и засыпали.

Хотя устав и требовал обустройства на месте приречной стоянки временного военного лагеря, о том, чтобы принудить к этому едва державшихся на ногах бойцов, не могло быть и речи, так что Веспасиану пришлось довольствоваться караулами, наряженными из числа воинов его личной центурии.

Раз уж командование возжелало, чтобы завтра Второй легион представлял собой реальную боевую силу, необходимо дать людям прийти в себя. Ведь им до утра еще следует подкрепиться, поправить снаряжение и перевооружиться, ибо метательные копья большинства прибывших к реке легионеров остались на местах стычек, нередко в телах варваров. Пришлось послать за обозом, который по пути следования сопровождал отряд кавалерии. В противоположном направлении двинулся другой кавалерийский отряд, конвоировавший пленных и возглавляемый старшим трибуном Вителлием. Веспасиан приказал ему, сдав пленников под охрану, опять разыскать штаб Авла Плавта и доложить ему обстановку, с тем чтобы командующий мог обдумать план намеченного на завтра наступления с учетом самых последних сведений. Задание было трудным, опасным, однако Вителлий, только что исполнивший практически аналогичное поручение, как это ни удивительно, принял его без (во всяком случае, видимой) неохоты. Правда, чуть позже Веспасиану пришло в голову, что его трибун просто рад любой, пусть даже очень обременительной и рискованной возможности убраться подальше от линии фронта.

Когда выплывшая из-за низкой гряды облаков луна залила всю округу своим тусклым, бледным светом, взору Веспасиана открылась весьма неприглядная картина. Вид вымотавшихся солдат, спавших вповалку на голой земле, наводил не столько на мысли о расположившемся на ночлег легионе, сколько об огромном полевом лазарете. Трудно было поверить, что это то самое подразделение, которое совсем недавно блистательно совершало марш, щеголяя выучкой и горя желанием поскорее схватиться с врагом. И хотя к месту сбора уже прибыли тысячи воинов, легату было больно видеть, насколько поредели ряды каждой из отдыхавших центурий всего за несколько недель кампании, а ведь, похоже, до ее завершения еще ой как далеко.

Наконец скрип тележных колес и осей возвестил о прибытии багажного обоза, и штабисты живо принялись за дело. Быстро поставили палатки полевого госпиталя и развернули полевую кухню, чтобы как можно скорее наполнить желудки изголодавшихся солдат горячей пищей. Писцы Веспасиана мгновенно разбили штабной шатер, зажгли установленные на массивных подставках масляные светильники и расставили в должном порядке складные столы. Командирам всех прибывавших центурий предписывалось подавать письменные отчеты о потерях, о настоящей численности строевого состава, а также заявки на замену утраченного оружия и снаряжения. Сидя за походным столом, легат смотрел, как мимо текут группы понурых, измученных легионеров. Никто не салютовал, никто даже не поднимал головы. В настоящий момент легион был абсолютно небоеспособным, и единственным утешением в данной ситуации служило то, что основные силы противника не имели возможности обрушиться на него со всей мощью, поскольку уже находились на другом берегу Тамесис и спешно возводили оборонительный вал. Эти их действия давали легионерам время отдохнуть и восстановить силы, но, с другой стороны, то же самое время позволяло бриттам усилить свои позиции и, соответственно, существенно затянуть всю эту уже унесшую много жизней войну.

Так или иначе, на многие аспекты ситуации легат никак повлиять не мог, и сейчас его непосредственной задачей было обеспечить Второму возможность отдохнуть, насытиться и перевооружиться. Хотя, после блистательного успеха, достигнутого два дня назад, этот легион мог бы рассчитывать и на лучшее отношение к себе со стороны главнокомандующего.

Два дня? Веспасиан нахмурился. Надо же, всего лишь два дня. Создавалось впечатление, будто здесь даже само время вязнет в топях проклятого нескончаемого и сейчас покрытого мраком болота. Покрытого мраком… Глаза Веспасиана внезапно открылись, и как раз вовремя, иначе он сполз бы со своего табурета. Восстановив равновесие, легат молча выбранил себя и огляделся по сторонам: не заметил ли кто проявленной им – и в других условиях извинительной – человеческой слабости? Писцы, хвала богам, корпели, согнувшись над документами, телохранители бдительно пялились во все стороны, чтобы не допустить к командиру чужих, но ему все равно стало не по себе. Надо же, так недолго и навернуться. Шлепнешься наземь, не оберешься стыда. Превозмогая усталость, легат заставил себя встать.

– Принеси-ка мне чего-нибудь пожевать, – отрывисто бросил он ординарцу. – И поживей.

Тот, отсалютовав, понесся к полевой кухне, а Веспасиан решил заняться текучкой. Тоже вовремя, ибо один из вышедших из болота центурионов показал ему короткий меч. Само по себе оружие не представляло собой ничего особенного, но центурия столкнулась с целым отрядом бриттов, вооруженных такими вот одинаковыми клинками.

– Посмотри сюда, командир.

Центурион поднял клинок повыше, чтобы на него лег лунный свет. Веспасиан пригляделся и увидел клеймо производителя.

– Гней Альбин. По-моему, это чуть ли не самая большая кузница в Галлии. Далеко, однако, занесло этот меч.

– Так точно, командир. – Центурион почтительно кивнул. – Но это еще не все. Дело в том, что кузница Альбина издавна служит одним из главных поставщиков оружия для рейнских легионов.

– И по договору армия закупает все это оружие. Откуда же этот меч взялся здесь?

– Добро бы он один, командир. Варвар вполне может подобрать клинок убитого легионера, но я видел десятки бриттов с точно такими же мечами… там, на болоте. А ведь римляне не появлялись здесь со времен Цезаря, а наша армия еще не терпела таких поражений, чтобы варвары могли разжиться столь внушительной партией наших мечей.

– И что ты хочешь этим сказать, центурион? Что Альбин продает предназначенное для армии оружие на сторону?

– Сомневаюсь, командир.

Такое и впрямь казалось маловероятным. С чего бы старой, известной кузнице, богатеющей на прямых поставках оружия легионам, рисковать своей репутацией, продавая мечи диким островитянам? Центурион пожал плечами, потом продолжил многозначительным тоном:

– Изготовители вообще вряд ли знают про здешние племена. Боюсь, ответ на наш вопрос нужно искать ближе к нам.

– Ты хочешь сказать, среди снабженцев, военных или гражданских чиновников?

– Может быть.

Веспасиан посмотрел на него:

– И, как я понимаю, ты хочешь, чтобы я с этим разобрался?

– Я солдат, командир, – твердо ответил центурион. – Я действую согласно полученным приказам и сражаюсь с тем, на кого укажут. А это дело не имеет никакого отношения к солдатской службе. Оно отдает политикой и заговорами, командир.

– Ты хочешь сказать, что разобраться в этом следует именно мне.

– Как по рангу положено, командир.

Ссылка на ранг подразумевала не только воинский чин, но и сословие, к которому принадлежал Веспасиан, поэтому, если ему и хотелось возразить, он вынужден был сдержать свой порыв. Центурион, как ни крути, прав. Этот человек большую часть своей жизни прослужил под орлами и, несомненно, питал здоровую неприязнь к политическим козням того привилегированного сословия, к которому, как правило, принадлежали все командиры верхнего эшелона. Веспасиан, всегда стремившийся завоевать уважение и любовь своих подчиненных, был уязвлен, особенно уязвлен таким отношением к нему со стороны опытного и проверенного годами суровой службы солдата. Он-то надеялся, что они уже доверяют ему, но у них явно имелись свои резоны недолюбливать аристократов. Скажем, сегодняшнее фиаско на болоте явилось результатом непродуманных приказов главнокомандующего, но солдаты в первую очередь будут винить во всем своего легата.

И тут уж ничего не поделаешь: не может же он позволить себе объяснять всем и каждому, что вынужден подчиняться приказам точно так же, как и они. Высокое командное положение помещало человека в центр неразрешимой дилеммы: перед высшим командованием он нес ответственность за действия своих подчиненных, а перед этими подчиненными отвечал за приказы, которые вынужден был им передавать. Никакие отговорки не были бы приняты ни теми ни другими, и попытка оправдаться вызвала бы лишь унизительное презрение и неприязнь как со стороны вышестоящих, так и со стороны подчиненных.

– Я займусь, центурион. Ты свободен.

Центурион удовлетворенно кивнул, отсалютовал и зашагал к своим людям, постепенно скрываясь в сумраке. Веспасиан проводил его взглядом, сожалея, что позволил этому человеку стать свидетелем своей растерянности. В таких вопросах нужно проявлять стоицизм. Кроме того, упрекнул себя легат, во всем этом присутствует аспект куда более важный, чем обидное недоверие одного из младших командиров. Обнаружение этих мечей вкупе с тем, что и раньше его людям приходилось сталкиваться с бриттами, имевшими римское оружие и снаряжение, и впрямь наводило на тревожные размышления. Конечно, каждый такой случай в отдельности можно списать на обычное мародерство, но от рассказа о целом отряде варваров с римскими пехотными клинками просто так не отмахнешься. Кто-то снабжает врага оружием, предназначенным для легионов. Кто-то, располагающий деньгами и сетью агентов, способных обеспечивать тайное перемещение значительных его партий на большие расстояния. Но кто?

– Вот подходящее местечко, – сказал Вителлий декуриону. – Мы остановимся и чуток отдохнем. Можешь напоить лошадей.

Колонна пленных и их конная стража добрались до того места, где тропа вместе с узкой речушкой ныряла под сень небольшой рощицы.

– Здесь, командир?

Декурион с подозрением посмотрел на темневшие со всех сторон заросли и, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более тактично, уточнил:

– А разумно ли останавливаться в таком месте?

По правде сказать, если место и было для чего-нибудь «подходящим», то только для засады или побега конвоируемых дикарей, и ни один здравомыслящий командир никогда не выбрал бы его для привала.

– А разумно ли с твоей стороны сомневаться в моих приказаниях? – резко ответил Вителлий.

Декурион быстро повернулся в седле и наполнил легкие воздухом:

– Колонна – стой! Привал!

Он приказал пленникам сесть и велел охране, быстро меняясь, позаботиться о своих лошадях, тогда как Вителлий спешился, привязал коня к дереву у пролегавшей вдоль речушки тропы и сказал:

– Приведи ко мне вождя варваров. Думаю, мне не мешает допросить его с глазу на глаз.

– Командир?

– Декурион, я уже объяснил тебе, что мои приказы следует не обсуждать, а выполнять. Еще одно возражение, и ты горько об этом пожалеешь. А сейчас приведи ко мне этого человека и возвращайся к своим обязанностям.

Красочно разодетого бритта подняли на ноги и тычками препроводили к трибуну. Он уставился на римского офицера с надменной усмешкой. Вителлий встретил его взгляд словно бы равнодушно, а потом неожиданно ударил дикаря по лицу тыльной стороной ладони. Голова пленника резко мотнулась, а когда он снова поднял лицо, из его разбитой губы сочилась казавшаяся в свете луны черной кровь.

– Римлянин, – промолвил он по-латыни, но с грубым акцентом. – Если я когда-нибудь избавлюсь от этих цепей…

– Не избавишься, – усмехнулся Вителлий. – Считай их продолжением своего тела на тот жалкий срок, который тебе осталось жить.

Он снова ударил пленника, на сей раз кулаком и в живот, и тот сложился пополам, хватая ртом воздух.

– Навряд ли он теперь доставит мне много хлопот, декурион. Продолжай обихаживать лошадей, пока мы не вернемся.

– Вернетесь? Но… Слушаюсь, командир.

Вителлий ухватился за кожаные ремни, стягивавшие наручники бритта, и бесцеремонно потащил пленного по тропе, дергая и награждая пинками, когда тот спотыкался. Но стоило им оказаться за поворотом, вне зоны видимости конвоя, Вителлий остановился и сказал:

– Хватит прикидываться, не так уж сильно я тебя двинул.

– Достаточно сильно, римлянин, – прорычал бритт. – И если нам доведется встретиться снова, ты заплатишь за этот удар.

– Тогда мне придется позаботиться о том, чтобы мы больше не встретились, – парировал Вителлий и вытащил свой кинжал.

Острие оказалось всего лишь в пальце от горла бритта, но тот не выказал ни малейшего страха. На лице его читалось лишь холодное презрение к человеку, способному опуститься до угроз связанному врагу. Вителлий фыркнул, опустил клинок и разрезал ремни.

– Текст послания помнишь? – спросил он, отходя от освобожденного бритта.

– Да.

– Хорошо. Я пошлю к тебе человека, когда буду готов. Ну что ж… – Вителлий подбросил кинжал и поймал его за лезвие, рукоятью к варвару. – Давай. Чтобы все выглядело убедительно.

Бритт взял нож и медленно улыбнулся, потом вдруг двинул трибуна в лицо свободной рукой. Тот с хрюкающим звуком упал на колени, но бритт рывком поднял его на ноги, развернул и неопасно, но чувствительно ткнул острием кинжала.

– Эй, полегче!

– Сам же сказал, все должно выглядеть убедительно.

Обхватив Вителлия за шею и приставив кинжал к его спине, варвар поволок трибуна по тропе в сторону колонны. Декурион, увидев, что его начальник из хозяина положения превратился в пленника, вскочил на ноги.

– К оружию!

– Убери людей! – ухитрился прохрипеть Вителлий. – Или он убьет меня!

Декурион замахал руками уже взявшим копьями наперевес верховым.

– Стойте! Отставить! Он взял трибуна в заложники!

– Коня! – крикнул британский вождь. – Дайте мне коня. Немедленно! А не то он умрет.

Вителлий вскрикнул, почувствовав, как острие ножа вонзается в его плоть. Этот звук заставил декуриона поспешить к ближайшей лошади и, отвязав ее, бросить поводья бритту.

Остальные варвары повскакивали на ноги и, вытягивая шеи, чтобы получше видеть происходящее, подбадривали своего предводителя громкими криками.

– Назад! – заорал декурион. – Уложить их на землю!

Кавалеристы принудили пленников опуститься на землю, но вождь бриттов своего шанса не упустил. Толкнув Вителлия на декуриона так, что оба они свалились, он взлетел на коня, пригнулся и, ударив пятками в бока животного, во весь опор помчался по тропе. К тому времени, когда декурион снова поднялся на ноги, бритт скрылся за поворотом, откуда теперь доносился лишь стихающий перестук копыт. Остальные бритты разразились радостными криками.

– Заткнуть им глотки! – проревел декурион, помогая Вителлию подняться на ноги.

Трибун казался потрясенным и напуганным, но особых повреждений не получил.

– Все в порядке, командир?

– Для него или для меня? – с горечью отозвался Вителлий.

Декуриону хватило ума не отвечать.

– Хочешь, чтобы я отрядил за ним погоню, командир?

– Нет. Бесполезно. Темно ведь, а он наверняка знает тут каждый куст. Да и о других пленных подумать надо – нельзя ослаблять охрану. Нет, боюсь, этого негодяя уже не поймать.

– Может быть, он наткнется на кого-то из наших, – с надеждой сказал декурион.

– Сомневаюсь.

– Жаль твоего коня, командир.

– Да, он был одним из лучших моих скакунов. И все же, декурион, за меня особенно не беспокойся. Я пока воспользуюсь твоей лошадью. До возвращения в лагерь.