Текст книги "Лина и Сергей Прокофьевы. История любви"

Автор книги: Саймон Моррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 4

К 1922 году Гражданская война в России между про– и антибольшевистскими силами закончилась, но в отдельных районах продолжались бои. С начала революции умерло приблизительно девять миллионов человек, в основном от голода и болезней. Крестьянские восстания на Украине были подавлены с помощью массовых расстрелов; Красная армия отвоевала Сибирь и Юг. Дальний Восток, по территории которого в 1918 году проходил путь Сергея в Японию, а оттуда в Соединенные Штаты, стал страшным местом. ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем), перед которой Владимиром Лениным была поставлена задача по ликвидации контрреволюционеров, наблюдала за растущей сетью трудовых лагерей. В мае 1922 года Ленина хватил удар. Его жизнь близилась к концу.

Сергей старался по возможности следить за новостями из России, но весьма смутно представлял себе положение в стране, особенно за пределами Петрограда и Москвы. Он предполагал худшее. Сергей добился признания на Западе и, хотя «Любовь к трем апельсинам» не пользовалась тем успехом, на который он надеялся, Сергей был допущен во влиятельный круг дягилевского «Русского балета» и, наконец, одержал победу над Рахманиновым с помощью своего Третьего концерта для фортепиано с оркестром.

В феврале 1922 года Лина уехала из Парижа в Милан; и ее, и Сергея тревожило, что они совсем отдалились друг от друга. И в письменном, и в личном общении Лина и Сергей столкнулись с серьезными проблемами – довольный собой Сергей грелся в лучах славы, а между тем Лина тоже стремилась чего-то добиться, пусть даже в качестве музы Сергея. Все это очень осложняло отношения, однако Лину и Сергея неудержимо влекло друг к другу.

За неделю до Великого поста в Милане проходит самый долгий карнавал в мире – в отличие от других итальянских городов, здесь пользуются не римским, а амвросианским календарем. В остальных частях страны костюмированные представления, праздничные процессии, вечеринки, пиры и уличные ярмарки заканчиваются в Пепельную среду, которая считается днем покаяния, наступающим после Марди Гра («жирный вторник», который знаменует собой окончание семи «жирных дней»). Но миланский карнавал продолжается до первого воскресенья Великого поста. Горожане в масках и исторических костюмах объедаются мучными кондитерскими изделиями, включая tortelli di Milano, тортелли по-милански, обсыпанные сахарной пудрой и корицей, и покрытые шоколадом chiacchiere, слоеное печение кьякьере. Своего апогея карнавал достигает в субботу во время костюмированного шествия по центральным улицам к кафедральному собору; оно начинается днем и заканчивается шумной вечеринкой под открытым небом, длящейся всю ночь. Люди веселятся на городских улицах, бросая друг в друга конфетти и серпантином.

Карнавал стал одним из первых событий, случившихся после прибытия Лины в город. Вновь полная амбиций, она приехала в Милан, чтобы работать над вокальной техникой, расширить репертуар и попробовать себя на оперной сцене. Для занятий Лина выбрала вокализы знаменитого тенора XIX века Марко Бордоньи – 24 вокализа для сопрано и меццо-сопрано. Судя по штампу, она приобрела этот ценнейший сборник в Париже. Лина хранила его на протяжении всей жизни; он не затерялся даже во время ее пребывания в сталинском варианте ленинских трудовых лагерей. Через все испытания прошли партитуры, среди которых были «Риголетто» Верди и «Ромео и Джульетта» Гуно для голоса и фортепиано на русском языке. Они были изданы в Москве, и Лине их прислала то ли мать, то ли Сергей. Помимо нот шопеновского «Желания», она сохранила ноты сентиментальной песни At Dawning, сочиненной американским композитором Чарльзом Уэйкфилдом Кадманом в 1906 году.

Лина думала, что в Милане некому будет отвлекать ее от учебы, но в пансионе, населенном честолюбивыми тенорами и сопрано, жизнь била ключом. Лина сняла комнату в пансионе для музыкантов в доме номер 8 на Соборной площади, в самом центре города, всего в квартале от огромного величественного готического собора, и на протяжении нескольких недель наслаждалась театральной атмосферой. Во время карнавала возбуждение сменилось усталостью, но, несмотря на это, заключительная процессия произвела на Лину огромное впечатление. Al fresco masquerade, маскарад под открытым небом, с восторгом написала она Сергею, ничуть не уступал величественным балам, которые Лина не имела возможности посещать…

Весной в ее комнате стало и теплее, и оживленнее. Когда все соседи, открыв окна, начинали заниматься в одно и то же время, заведение напоминало музыкальный сумасшедший дом. Постоянное общение с соседями помогло Лине усовершенствовать владение итальянским настолько, что она смогла ходить на спектакли в театр. Однако Лина устала от постоянных сплетен и интриг в пансионе. В конце мая она на четыре дня съездила во Флоренцию, чтобы повидаться с мисс Спенсер. По возвращении в Милан Лина переехала вместе с нью-йоркской подругой, Консуэло Иствик, в дом номер 38а по улице Стелла (via Stella), в более тихий район. В ноябре 1922 года, после прихода к власти Бенито Муссолини, будущего фашистского диктатора, улицу переименовали в улицу Филиппо Корридони (Filippo Corridoni).

Сохранилось несколько сильно выцветших фотографий того периода – одни кадры сделаны осенью в Милане, другие – летом, в парке в городе Монца и на озере Комо. Вот Лина вместе с педагогами, имена которых неизвестны; вот сидит с книгой в парке на скамейке, вот обнимает щенка по прозвищу Поррито; а вот величественная Консуэло со строгим выражением лица.

Арендная плата была ниже, чем в пансионе на улице Стелла, что очень устраивало Лину, поскольку деньги быстро таяли. В квартире была удобная мебель и достаточно места, чтобы приглашать гостей на чай и на бридж и даже время от времени устраивать вечеринки. Среди гостей были консерваторские музыканты и местные знаменитости, в их числе Филиппо Маринетти[132]132
  Маринетти Филиппо – итальянский писатель, поэт. Автор первого манифеста футуризма (опубликован в парижской Figaro 20 февраля 1909 года), один из основоположников аэроживописи. В 1914 году посетил Россию по приглашению русских футуристов. В 1942 году отправился добровольцем на Восточный фронт. Был ранен под Сталинградом. Один из основателей итальянского фашизма, тесно сотрудничал с Муссолини. (Примеч. ред.)


[Закрыть], основоположник итальянского футуризма.

Стремясь заручиться поддержкой, Лина завела знакомства с критиками, дирижерами, директором музыкального издательства Ricordi и главным художником театра Ла Скала Джованни Гранди, русская жена которого была знакома с Сомовым. Казалось, бывший нью-йоркский работодатель Лины будет преследовать ее всю жизнь. Как и Дагмара Годовская, близкая подруга которой Ева Дидур жила по соседству с Линой в пансионе. Она была настоящей примадонной, дочерью известного польского баса Адама Дидура. Критики писали, что она сразу одержала победу над нью-йоркской публикой[133]133
  Eva Didur Wins Throng // New York Times. 1918. 11 марта.


[Закрыть]. В Милане Ева с успехом исполнила ведущую партию Мими в опере Пуччини «Богема» в Teatro Dal Verme (Театр Даль Верме)[134]134
  Театр получил имя своего владельца – Франческо Даль Верме. Открытие театра Даль Верме в 1872 году ознаменовалось постановкой оперы Джакомо Мейербера «Гугеноты». Еще большую известность и популярность театру принесли премьеры опер Руджеро Леонкавалло «Паяцы» в 1892 году и «Медичи» в 1893 году. В Даль Верме проводились бурные общественно-политические дебаты и форумы, а позднее – киносеансы, концерты, конференции и выставки. В 1946–1947 годах Даль Верме, пострадавший в результате военных бомбардировок, подвергся серьезной реконструкции. Сегодня Даль Верме – престижный, всемирно известный концертный и конференц-зал, а также место проведения предстоящей международной выставки ЭКСПО-2015. (Примеч. ред.)


[Закрыть] и, конечно, вызвала зависть Лины.

Во время учебы студенты консерватории ходили на прослушивание в профессиональные оперные труппы. Лине больше нравилось общаться с педагогами, чем разучивать канонические итальянские арии из опер, которые они ей задавали. В первые два месяца в ее репертуаре была ария Джильды из «Риголетто» и Валли из одноименной оперы Альфредо Каталани. Партии были трудные, но Лина считала эти оперы старомодными и устаревшими по сравнению с музыкой, которую она изучала во Франции под руководством Литвин и Кальве, – включая песни Сергея на стихи Бальмонта.

Особенно Лина критиковала оперу «Валли», несмотря на то что Каталани был одним из любимых композиторов Артуро Тосканини, в то время бывшего главным дирижером Ла Скала. Лина с необдуманной категоричностью называла оперу «барахлом» – вероятно, за исключением самой известной арии из первого акта «Ebben? Ne andro lontana», в которой героиня выражает намерение покинуть счастливый дом своей матери и, возможно, никогда не возвращаться. Лина выучила арию под руководством дирижера и концертмейстера-репетитора. Она заслужила похвалу от обоих и от русского эмигранта, режиссера Виктора Андоги (настоящая фамилия Журов), с которым она познакомилась в Париже. Некоторое время спустя у него начался роман с ее соседкой по комнате Консуэло. Андога недавно осуществил постановку оперы Мусоргского «Борис Годунов» во вновь открытом после модернизации сцены театре Ла Скала. Дирижировал Тосканини. Лина была в восторге от возможности получить от него указания относительно мизансцены. Она надеялась, что осенью, в сентябре или октябре, у нее может состояться дебют на профессиональной сцене.

Тем временем Сергей вернулся в Европу, прибыв 25 февраля из Нью-Йорка в Булонь, а оттуда отправился поездом в Париж и Берлин, чтобы дать серию концертов. Он пересек Атлантику на пароходе Noordam вместе со своим «беспутным» другом, поэтом и философом Борисом Башкировым; в отсутствие Лины они решили поискать дом в Баварских Альпах, который можно снять на лето. Жизнь в Германии была намного дешевле, чем во Франции. Сергей был слишком стеснен в средствах, чтобы заплатить за дом на юге Франции, который снимал прошлым летом. Башкиров обещал снять дом в Баварии за разумные деньги, но в конце концов поисками занялся Сергей. Как только они устроятся, Сергей планировал взять с собой мать. Башкиров, планировавший не только отдыхать, но и работать над сборником стихов, обязался по вечерам читать Марии Ницше. Сергей надеялся, что Лина тоже приедет. Он наконец понял, что не хочет терять ее, но к браку был не готов, поскольку больше всего боялся лишиться свободы. Сергей долго убеждал себя, что семейная жизнь, о которой так мечтает Лина, не принесет ему удовлетворения. Опыт матери заставил Сергея относиться к брачным узам настороженно. После замужества и переезда на Украину, в село Солнцовка, где родился Сергей, Мария отчаянно скучала по прежней городской жизни.

Сергей и Башкиров нашли большой дом в деревне Этталь, примерно в 95 километрах к югу от Мюнхена, в Баварских Альпах. Вилла «Христофорус» – так называли дом – была настолько очаровательна, что Сергей решил остаться здесь до конца года. На первом этаже была библиотека с книгами на трех языках, креслами и яркими коврами, на втором – спальни с балконами, электрическое освещение, на стенах картины футуристов и изумительный вид на аббатство Этталь и луга. Сначало рояля не было, и Сергей играл на инструменте, принадлежавшем владельцу местного магазина, готовясь к предстоящим премьерам в Лондоне и Париже Третьего концерта для фортепиано с оркестром.

Но убедить Лину посетить идиллическое пристанище оказалось нелегко. Сергей слишком долго пренебрегал Линой, на пять ее писем приходилось одно его, и Лина почти замолчала, только время от времени сухо делилась новостями об учебе. Сергей попытался наладить отношения, похвалив ее «очень эффектную» фотографию, но тут же все испортил, добавив нескромный комментарий Башкирова относительно ее декольте[135]135
  РГАЛИ. Ф. 1929. Оп. 4 [6 апреля 1922 года].


[Закрыть]. Лина неоднократно отказывалась приехать в Этталь, утверждая, что учеба в Миланской консерватории не оставляет ей ни минуты свободного времени и что она изменила свой взгляд на жизнь. Призвав на помощь философию, она надменно объяснила ему, что «для меня духовный Союз значит намного больше – примитивные игры имеют меньше значения, и если нет первого, то для чего второе?»[136]136
  РГАЛИ. Ф. 1929. Оп. 4 [1 июня 1922 года].


[Закрыть].

К тому же, язвительно заметила она, жалко нарушить мир и покой на вилле «Христофорус», поскольку Сергей, его мать и Башкиров, похоже, довольны жизнью. «Так что, если я действительно решу взять отпуск, – написала она, – то короткий, не более нескольких недель… вот так стоит вопрос!»[137]137
  Там же.


[Закрыть] Она даже пыталась поддеть Сергея. В то время он интересовался мистицизмом и упорно работал над финалом основанной на оккультизме оперы «Огненный ангел». Пытаясь взять верх над Сергеем, она сообщила, что читает Le Grand Secret Мориса Метерлинка – рассуждения о мистической доктрине о планах бытия. «Очень глубокие мысли. Ты читал?»[138]138
  Там же.


[Закрыть] Нет, Сергей не читал, только видел пару отзывов.

Тон письма был нарочито деловым, а позже Лина заявила, что, несмотря на «признаки улучшения» их отношений, она должна освободиться от него[139]139
  Там же [2 июля 1922 года].


[Закрыть]. Ее мать, написала Лина, не понимает, почему Сергей до сих пор не сделал ей предложение и почему она должна скрывать их отношения. Хотя слабое здоровье не позволяло Ольге писать письма чаще чем раз в месяц, она очень переживала за дочь. Мисс Спенсер, как и многие другие Линины друзья, тоже считала, что Сергей поступает с ней непорядочно. Но, ссылаясь на слова других, Лина просто выражала собственные тревоги и желания. Она хотела выйти замуж. Сергей напомнил Лине то, что уже не раз говорил, – он посвятил себя музыке и не готов вступить в брак, раз его сердце молчит. Это было письмо от 9 июля 1922 года. Сергей нашел и другие отговорки. Скрябин и Вагнер не были официально женаты, но с уважением относились к своим возлюбленным, а кумир Сергея Стравинский напротив, изменял жене и с Коко Шанель, и с Верой Судейкиной. Далее Сергей решил перейти в нападение и усомнился в том, что Лина сама устоит перед соблазнами оперного мира.

Он не обещал сделать ей предложение или открыто объявить о своих намерениях. «Это возможно только для человека, который строит свою жизнь вокруг семейного очага, – написал он, – но слишком странно для человека, живущего в абстрактном мире звуков (и разве не поэтому ты любишь меня?)»[140]140
  РГАЛИ. Ф. 1929. Оп. 4 [9 июля 1922 года].


[Закрыть] Сергей писал, что в союзе с ним Лина прежде всего ищет возможности «покрасоваться» – так Сергей охарактеризовал ее мечту об официальном статусе. Но если она к нему испытывает искренние чувства, то должна как следует подумать, прежде чем уходить[141]141
  Там же.


[Закрыть]. Сергей согласился, что использовал ее, заставляя заниматься его делами и ухаживать за его матерью, но считал, что Лина тоже пользовалась им в своих интересах. Она продолжала цепляться за него, поскольку желание блистать в качестве возлюбленной знаменитого композитора оказалось сильнее чувства обиды и уязвленной гордости.

Однако в письме Лины было больше нюансов, которые Сергей не заметил. «Я должна чувствовать, что ты признал меня перед миром как свою избранницу», – написала она[142]142
  Там же [2 июля 1922 года].


[Закрыть]. Речь шла вовсе не о тщеславии, которое Сергей насмешливо приписывал Лине, и не о желании похвастаться завидным мужем. Лине очень хотелось, чтобы он открыто признал их отношения, хотелось стоять рядом с ним, а не в стороне. Лине было необходимо, чтобы ее ценили. Воображаемая шахматная партия между ними длится два года. Лина могла одержать победу, разорвав отношения, согласился Сергей, но триумф может обернуться проигрышем. Пусть Лина проводит лето одна в «миланском пекле»[143]143
  Там же [8 июня 1922 года].


[Закрыть], в то время как «я буду скучать в Эттале»[144]144
  Там же [9 июля 1922 года].


[Закрыть] – сдержанная демонстрация недовольства со стороны Сергея.

Лина упорно сопротивлялась, тщательно анализируя приведенные им аргументы. «Я искренне ценю и люблю твою музыку, – написала она на слегка подзабытом русском языке, прежде чем перейти на слегка подзабытый английский, – но я люблю Сергея Прокофьева – человека, а не Сергея Прокофьева – композитора. Если бы я любила тебя только за твою музыку, мне хватило бы твоих концертов. Купила бы ноты твоих произведений, нашла бы кого-нибудь, чтобы играл их для меня, – между прочим, это вполне реально»[145]145
  РГАЛИ. Ф. 1929. Оп. 4 [13 июля 1922 года].


[Закрыть]. Лина считала, что их отношения неуместно сравнивать с шахматным турниром, поскольку фигуры – не плоть и кровь, а дерево и перемещаются по доске, не испытывая чувств. Она негодовала, когда Сергей сравнивал их роман с незрелым фруктом, «зеленым» или «кислым яблоком»[146]146
  Там же [9 июля и 29 июля 1922 года].


[Закрыть], и защищалась от его нападок на свой характер. «Назвав мою любовь к тебе «желанием покрасоваться», ты невольно обвинил меня в том, что я тщеславное и пустое существо. Но, будь это так, я бы утратила к тебе интерес еще несколько лет назад. Не собираюсь бросать тебя, но если это и случится, то не отнюдь не из желания, как ты выразился, «удалить больной зуб». Затем она смягчила тон: «Мой мальчик, это неудачное сравнение»[147]147
  Там же [13 июля 1922 года].


[Закрыть].

Сергей согласился, что был несправедлив, но не извинился и умолял Лину провести ein paar Wochen (несколько недель) в Эттали[148]148
  Там же [18 июля 1922 года].


[Закрыть]. Но только усугубил положение, сказав, что надеется увидеть ее вновь «доброй и нежной пташкой», в которую он влюбился в Нью-Йорке, а не «летучей мышью, схватившей его за волосы». Создавалось впечатление, будто Сергей любит Лину, только когда та скрывает недовольство и пытается угодить ему[149]149
  Там же [29 июля 1922 года].


[Закрыть]. Если же она не может быть мягкой и сговорчивой, косвенно предупредил он, то ничего не добьется. Несмотря на очередное оскорбление, она согласилась приехать. Лина намеревалась предъявить Сергею жесткий ультиматум, но за несколько дней до отъезда раздумала. Поездка была отложена на неделю из-за проблем с визой; у Лины был испанский паспорт, а жила она в Италии. Наконец все вопросы были улажены, и утром 7 августа она приехала в Мюнхен через Швейцарию. Сергей, встречавший Лину на вокзале, нашел ее более очаровательной, чем прежде, и был рад встрече с ней.

* * *

Они совершили двухчасовую поездку на поезде до Обераммергау. Этот очаровательный, пусть и несколько отставший от жизни баварский городок гордится своими традиционными ремеслами; магазины заполнены глиняной посудой и изделиями мастеров резьбы по дереву; фрески с изображением библейских сцен и сказочных сюжетов украшают дома в центре города. Обераммергау получил известность еще и благодаря тому, что каждые десять лет, начиная с 1634 года, жители города устраивают спектакль-мистерию «Страсти Господни» в память о счастливом избавлении от чумы. Крестьяне молились о спасении и, очевидно, получили его, поэтому выражают свою благодарность, устраивая эти спектакли. Первые десятилетия спектакль «Страсти Господни» был событием местного значения. Но в XIX веке на представлении побывали все баварские короли, а Людвиг II в память об этом событии приказал возвести на близлежащей горе мраморное распятие Христа. После этого мистерии стали постепенно приобретать международную известность, увидеть их приезжали тысячи человек. На это время население Обераммергау увеличивалось практически в два раза. В 1910 году состоялось последнее представление, а следующее – только в 1922 году, на два года позже обычного, из-за экономического и политического кризиса в Германии. С 1900 года роль Христа исполнял местный актер и ремесленник Антон Ланг. Он въезжал на вновь отстроенную сцену на осле, который в обычное время пасся возле его мастерской. В 1922 году Лангу исполнилось 47 лет. Знатоки Библии и некоторые местные чиновники считали, что он староват для роли Иисуса. Тем не менее Ланг умел привнести в роль пафос, хотя и ворчал, как трудно висеть на кресте. Актер завоевал такую известность, что 17 декабря 1923 года его фотография появилась на обложке журнала Time.

Другие роли исполняли местные жители, родившиеся или прожившие в городе более двадцати лет, длинноволосые молодые люди, один или два младенца и стадо домашних животных. Некоторые одевались в традиционные крестьянские костюмы, придавая событию немецкий колорит. В ожидании огромных толп зрителей из-за границы город превратился в типичный туристический аттракцион. Появились вывески и указатели на двух языках, немецком и английском, открылись новый отель и несколько филиалов банка. Рядом со сценой продавали резные иконы. Голливуд предложил снять представление на пленку, но город сказал «нет». Боялись, съемочный процесс нарушит атмосферу праздника. Позже жителям Обераммергау начали предлагать гастроли.

Сергей с Линой сходили на представление. Восьмичасовое действо показалось Лине не столько таинством, сколько спектаклем, однако к концу представления дух дал о себе знать – началась сильная гроза. Они подружились с актером, который исполнял роль Понтия Пилата, местным доктором. Позже мать Сергея находилась под его наблюдением.

Этталь находится в четырех километрах к юго-востоку от Обераммергау – приятная прогулка при хорошей погоде, но, как Лина узнает в рождественские праздники, добраться туда по глубокому снегу не так-то просто. Самой старой постройкой был монастырь, возведенный в XIV веке. Когда-то аббатство состояло из двух монастырей, мужского и женского, и даже дома тевтонских рыцарей. В 1744 году его превратили в закрытое учебное заведение, в которое во время Первой мировой войны композитор Рихард Штраус отдал своего сына Франца. Сергей и Башкиров посетили пивоварню при монастыре – считалось, что там производят лучшее пиво в регионе. Кроме того, они воспользовались гостеприимством монахов, одолжив у них водителя для поездок по горам.

Лина провела в Эттале август и сентябрь, и Сергей изо всех сил старался, чтобы она чувствовала себя как дома, даже выложил на подоконнике в ее комнате незабудки в форме буквы «Л». Он учил ее играть в шахматы, аккомпанировал на новеньком рояле, когда она пела его романсы на стихи Бальмонта, а также произведения Клода Дебюсси и Франсиса Пуленка[150]150
  Пуленк Франсис – один из самых обаятельных композиторов, которых дала миру Франция в XX столетии. Он вошел в историю музыки как участник творческого Союза шести. В «Шестерке» – самый молодой, едва перешагнувший порог двадцатилетия, – он сразу завоевал авторитет и всеобщую любовь своим талантом – самобытным, живым, непосредственным, а также чисто человеческими качествами – неизменным юмором, добротой и чистосердечностью, а главное – умением одаривать людей своей необыкновенной дружбой. «Франсис Пуленк – это сама музыка, – писал о нем Д. Мийо, – я не знаю другой музыки, которая действовала бы столь же непосредственно, была бы столь же просто выражена и достигала бы цели с такой же безошибочностью». (Примеч. ред.)


[Закрыть], и рассказывал, как продвигается работа над «Огненным ангелом». Лина восстановила отношения с матерью Сергея, чье здоровье оставалось слабым, и научилась терпеть Башкирова, который ценил ее за внешность, нежели на личные качества. Играли в бридж, шахматы, занимались садоводством, играли в теннис на монастырских кортах. Сергей и Башкиров соревновались в переводе стихов.

Когда Сергей работал, внося коррективы в вокальные партии оперы «Любовь к трем апельсинам» и оркестровую сюиту «Шута», Лина проводила время в обществе двух монахов. Молодого звали отец Йозеф, и он безбожно заигрывал с Линой, когда приносил козье молоко. Он признался Сергею: «Однажды, когда я пришел в ваш дом, ваша жена проводила меня до двери, и, попрощавшись, я поцеловал ей руку»[151]151
  Расшифровка стенограммы интервью ЛП Филлипу Раме, 8 июля 1979 года, с. 6.


[Закрыть], Сергей простил его, с трудом сдерживаясь от смеха. Монаха постарше звали отец Исидор, он вел себя прилично, ограничив беседы литургическими вопросами.

К концу жизни Лина вспомнит еще один эпизод, случившийся в Эттале следующим летом. В мюнхенской газете они увидели рекламу электрического инкубатора. Экономка объяснила, что в районе дефицит яиц, и посоветовала купить инкубатор, который поставили на балконе, где обычно сушили промокшую одежду. По вечерам Сергей выходил на балкон, склонялся над инкубатором и, словно гордый будущий отец, наблюдал, не видно ли под скорлупой шевеления. Птенцы вывелись из двадцати одного яйца; они выглядели слабыми, не помогла и нагревательная лампа. По словам Лины, большинство цыплят не выжили, и она обвинила в этом Сергея, не обеспечившего выводку правильный уход. Оставшихся цыплят Сергей отдал соседям. Осталось одно яйцо, и через несколько дней из него появился утенок.

* * *

Утром 7 октября отдохнувшая и временно избавившаяся от давних болей в животе Лина уехала из Этталя в Милан. Обратный путь преподнес нежелательный урок по экономике – немецкая марка катастрофически девальвировалась в сравнении с австрийской кроной. Но были и плюсы – попутчики оказались добры к Лине. Разведенный мужчина провел ее через таможню в Инсбруке без визы и в середине ночи устроил в гостиницу. Однако система железнодорожного сообщения в Италии вызывала лишь раздражение. Лина приехала в Милан на следующий день, в 15:00. Небо расчистилось, и, когда ее поезд прибыл на станцию, выглянуло солнце.

В доме номер 38а на улице Стелла Лину ждали десять писем, девять открыток – и новая соседка по квартире. Консуэло забеременела от Виктора Андоги, пара обвенчалась и переехала в Париж. Новой соседкой оказалась русская девушка Таня Калашникова. Честолюбивая пианистка не произвела на Лину впечатления хорошего музыканта – Таня плохо читала с листа. Однако соседка была свидетельницей событий, происходящих в России, от анархического неистовства революции до захвата Лениным власти во время Гражданской войны. Оказалось, что родной Танин брат, Георгий, живет в Тбилиси, а двоюродный, Михаил Карпович, работает в российском посольстве в Нью-Йорке. Карпович, как и Сталь, был членом Временного правительства, но после революции уехал в Вашингтон, а затем в Нью-Йорк, где работал секретарем в посольстве. Летом 1922 года большевики сместили его с должности. Опасаясь ареста, он не стал возвращаться в Россию и начал работать внештатным переводчиком и лектором. Ему предстояло сделать блистательную карьеру историка в Гарвардском университете[152]152
  Как писал о Карповиче один из его учеников, он открыл студентам путь к познанию «действительной, а не воображаемой России». Вел три обширных курса: «Введение в историю России», «Русская литература XIX в.», «История идейных течений в России», читал также лекции по всеобщей истории Европы. По отзывам слушателей, каждая такая лекция была произведением искусства, заключая в себе богатство материала, тонкость анализа и совершенство формы. К 70-летию Карповича двадцать семь его учеников преподнесли ему сборник своих очерков с посвящением: «Михаилу Карповичу в знак преклонения, любви и благодарности». Прошедшие его школу историки преподавали более чем в двадцати университетах и колледжах США, в том числе в Гарвардском, Йельском, Калифорнийском и Чикагском университетах (Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. Энциклопедический биографический словарь. М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. С. 281–282). (Примеч. ред.)


[Закрыть].

Таня поделилась с Линой ошеломляющей новостью о создании в конце 1922 года Советского Союза, путем объединения РСФСР (Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика) с Украинской, Белорусской и Закавказской республиками. Лина, в свою очередь, делилась информацией, полученной от Тани, с Сергеем – включая прогноз Таниного брата, что в течение пяти лет экономика СССР стабилизируется. Сергей в ответ пересказал письма, которые начал получать от советских чиновников, упомянув поздравление по случаю премьеры оперы «Любовь к трем апельсинам». Кроме того, Сергей дал Тане рекомендации по поводу исполнения его музыки; она играла марш из «Трех апельсинов» – неплохо, по мнению Лины.

Вскоре к Лине с Таней присоединилась Маргарита Гард, меццо-сопрано, с которой Лина жила в замке Эммы Кальве. Она приехала в Милан, чтобы взять уроки у Джаннины Русс, и ее присутствие в квартире усилило доброжелательную атмосферу. Однако в декабре они узнали, что придется съехать, поскольку квартира понадобилась владельцу. Лина и Маргарита решили снять комнаты в пансионе, расположенном в доме номер 27 по улице Фрателли Бронзетти (via Fratelli Bronzetti), в получасе ходьбы от прежнего дома, а Таня поехала в Рим, чтобы повидаться с сестрой.

Единственными плюсами нового местожительства были чистота и относительно благоустроенный район. Вскоре Маргарита решила, что в центре жить намного увлекательнее и дешевле. Лина переезжать отказалась и вскоре заскучала одна; разнообразие вносили только случавшиеся время от времени походы с Маргаритой в Ла Скала. Соседи – с одной стороны жили молодые любовники, с другой – 16-летний пианист, фальшиво игравший с восьми утра до одиннадцати вечера, – лишили сна, и Лина была вынуждена сменить квартиру. Слякоть на улицах и моросящий дождь были под стать ее настроению. Она жаловалась на нервы, лихорадку и плохое самочувствие. «Ты знаешь, меня охватывает тревога – сильная тревога», – написала она Сергею по-английски, хотя письмо была на русском[153]153
  РГАЛИ. Ф. 1929 [16 октября 1922 года].


[Закрыть]. У Лины появилась привычка сначала писать о самом важном и личном по-английски, а обо всем остальном на русском или французском. Позже Лина стала делать с точностью до наоборот. Она не рассказывала, какое именно недомогание испытывает, но ходила на прием к неназванному специалисту, который ее успокоил и обнадежил.

В разлуке с Сергеем Лина снова усомнилась в его чувствах. Очевидный вопрос – насколько его волновало ее благополучие – потянул за собой другие. Лина попросила, чтобы Сергей честно рассказал о своих намерениях, но он только повторил свои слова о двойственном отношении к институту брака. Он, конечно, любит ее, но не может и не будет делать ей предложение. Он объяснил, что брак разрушает отношения. Что, спросил Сергей Лину, может быть приземленнее, прозаичнее слов «моя жена», «мой муж»?[154]154
  Там же [17 декабря 1922 года].


[Закрыть] Он либо не понимал, что именно эти слова она стремилась услышать, либо желание Лины было ему безразлично.

Лина находилась в замешательстве. И в карьере, и в личной жизни перспективы были сомнительными. Она отказалась от приглашения Сергея приехать на Рождество в Этталь, поскольку планировала отправиться с Маргаритой в Берлин по приглашению выдающегося сопрано, поклонницы Вагнера Лилли Леман, автора классической книги по технике пения Meine Gesangskunst («Мое искусство пения»).

Но затем Лина узнала, что ее, возможно, пригласят выступать в Вероне, так что ни о каких поездках не могло идти речи. Лина погрузилась в репетиции. На несколько дней в Милан приехали счастливые влюбленные, Консуэло и Андога. Слушая воркование влюбленных голубков, Лина почувствовала себя еще более несчастной. Затем Маргарита рассказала о своем романе с художником Ла Скала Джованни Гранди, который недавно ушел от жены. Вскоре они поженились, и для сцены она взяла его фамилию. На оперных сценах Англии, Нидерландов, Венгрии, Италии и Египта Маргарита Гард выступала перед восторженными зрителями как мадам Маргарита Гранди.

Лине не суждено было повторить успех Маргариты, и в том мрачном декабре 1922 года ей пришлось смириться с тем, что мечта не сбудется. Предполагаемое выступление в Вероне не состоялось, поскольку оперу, в которой она должна была петь, заменили другой. Сначала Лина подумывала о возвращении в Париж, затем – в Нью-Йорк. Но потом пришла к выводу, что не стоит принимать поспешных решений. Ее оскорбленная гордость протестовала против поездки в Этталь, но в конце концов именно это Лина и сделала. Решение было вызвано упрямством. Кроме того, Лине не хватало смелости начать новую жизнь. К Рождеству она приехала на виллу «Христофорус» с подарками. Среди прочего она привезла матери Сергея фотографию Муссолини.

Сергей не ждал Лину, ведь отправленная из Милана телеграмма дошла уже после ее приезда, но воссоединение принесло облегчение обоим. Таким образом, 1923 год начался с радости. В следующий раз они встретились уже в феврале, в Милане. Сняли номер в отеле «Комо», рядом с вокзалом, и провели три дня в Милане, а затем еще два дня в Генуе. Сергей отправился в Испанию, но Лина не смогла его сопровождать, о чем искренне жалела. Сергею предстояло побывать на ее родине, или, как им обоим нравилось называть Барселону в письмах, в «ее городе». Во время короткой встречи в Италии их отношения окрепли, споры по поводу будущего были забыты – Сергей и Лина просто наслаждались настоящим. Когда он отправился в заграничное турне, Лина вернулась в пансион, решив во что бы то ни стало покорить оперную сцену.

Лина не просто старалась угодить Сергею. Амбиции пробудили новости, полученные по почте и через общих друзей. От новостей голова шла кругом. Подруга Сергея, актриса Мария Барановская, известная как Фру-Фру, вышла замуж за пианиста Александра Боровского, который, как и Сергей, окончил Петербургскую консерваторию. Сталь и Янакопулос приезжали в Этталь и совершили путешествие по окрестностям. Сомов, как сообщала Ольга, переехал на Риверсайд-Драйв на Манхэттене и купил машину. Что касается более серьезных известий, то мисс Спенсер прислала письмо, в котором выражала сильное беспокойство относительно здоровья Ольги и предлагала Лине вернуться в Нью-Йорк. Мать Лины болела. Она «все еще бодра и сильна духом, однако очень слаба телом, – прочла в письме испуганная, встревоженная Лина. – Ты даже не представляешь, как ей хочется тебя увидеть, но твоей матери не по силам поездка в Европу. Мы все волнуемся и переживаем за нее, дорогая Линетта. Я, конечно, понимаю, что у тебя свои цели и идеалы. Но, дорогая малышка, ты выбрала трудный путь в трудное время»[155]155
  РГАЛИ. Ф. 1929 [27 февраля 1923 года].


[Закрыть].