Текст книги "Опустевшее сердце (ЛП)"

Автор книги: Саймон Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

notes

1

2

3

4

Саймон Р. Грин

Опустевшее сердце

Hollow Is the Heart (2014)

Брэдфорд-на-Эйвоне – древний город в древней стране. Пресыщенный и задыхающийся от многовековой истории. И некоторых вещей старше истории. Старше и грязнее.

Меня зовут Джейсон Грант и если бы в этом мире существовала справедливость, вы бы уже знали моё имя. Мои книги были бы повсюду, моё имя у всех на устах и моё лицо во всех ток-шоу. Вместо этого я кое-как перебиваюсь, проверяя сомнительные статейки для специализированных журналов, в основном за жалкие гроши. Я хватаюсь за работу везде, где только её нахожу, выдавая её ярдами, чтобы оплатить счета. Прошло много времени с тех пор, как я что-то писал просто для души.

Я написал целую кипу романов и сценариев, но они оказались никому не нужны. Когда-то я был журналистом, внося свою лепту в маленькую, но популярную местную газету, «Уилтширские факты и новости». Но то было тогда, а это – сейчас. Наконец-то у меня появилась история, стоящая того, чтобы её рассказать. История, которая откроет глаза миру и заставит его совершенно по-новому взглянуть на вещи, если только я посмею её раскрыть. Мне очень ясно дали понять, что цена моего выживания – молчание и безвестность. Но, думаю, мне уже всё равно.

Всё это началось, когда я в последний раз попытался вернуться на свою старую работу.

Я сидел в приёмной «Уилтширских фактов и новостей», ожидая встречи с редактором. Спокойный, тихий и не создающий проблем, играя роль блудного сына и кающегося грешника. Вернувшийся на место преступления, как собака к своей блевотине, чтобы выклянчить немного крошек со стола редактора, потому что мой буфет опустел и я проголодался. Моя прежняя начальница, Саманта Уэлш: редактор, издатель и Главная Совесть местной еженедельной газетёнки. Я знал, не было никаких чёртовых шансов на то, что она вернёт мне мою старую работу. Но если бы я только смог сделать первый шаг, удержать её внимание, как-нибудь уболтав… Я бы всё-таки смог выйти отсюда с заданием на рассказ. Сделай дело достаточно хорошо и оно может привести к постоянной работе. Этого я и хотел.

Конечно, самым ценным агентом всегда будет не штатная должность, а внештатник с местными связями. Вероятность обернулась против меня. Я не мог тщательнее замарать свою репутацию в прошлый раз, даже, если бы мочился чернилами от принтера.

Я вежливо сидел на дьявольски неудобном стуле для посетителей и таращился на настенные часы. Редактор нарочно заставляла меня ждать, чтобы убедиться – я понимаю своё место в общей системе. Что во мне нет необходимости и даже не приветствуюсь. Куда бы я не взглянул, повсюду в приёмной что-то старое и знакомое смотрело на меня в ответ. Было так, будто я никогда не уходил. Та же унылая старая обстановка и дешёвая но надёжная мебель. Ковёр, истёртый расхаживающими туда-сюда людьми, пока они ждали вызова в святая святых, чтобы узнать свою участь. На окнах пыльные пластмассовые жалюзи, разрезающие солнечный свет на полоски. Те же первые полосы в рамочках, гордо вывешенные на стенах – имена, лица и новости из времён, когда люди действительно читали газету, чтобы узнать то, что им было нужно. Достоверные истории и будоражащие заголовки, забытые моменты из прошлого графства, вплоть до Первой Мировой.

Я выпрямился на стуле и уставился в пол. Так я мог ни на что больше не смотреть. Было время… когда я чувствовал себя здесь, как дома.

Ничто так не заставит вас почувствовать себя старым и незваным, как посещение старого прибежища. Может, окружение и не изменилось, но я – да. Я оглядываюсь назад на человека, которым я был тогда и едва узнаю его. Я посмотрел на своё отражение в длинном зеркале с противоположной стороны комнаты. Мужчина в конце четвёртого десятка, выглядящий старше своих лет. Редеющие волосы и потрёпанное лицо, довольно обросшее. Мне нужно было побриться перед выходом или, хотя бы, найти время продраться через волосы расчёской. Но прошло уйма времени, с тех пор, как кого-то заботило, как я выглядел, включая меня самого.

Дверь в приёмную внезапно открылась и редактор впилась в меня взглядом. Словно это я заставил её ждать. Она коротко кивнула, словно сама себе не веря, потом развернулась и потопала назад, охранять свой редакторский стол. Её место силы. Оставив мне следовать за ней из приёмной, и очень спокойно и вежливо прикрыть за собой дверь. Следя за собой, чтобы не сутулиться. Обычно она всегда прикрикивала на меня, когда заставала сгорбившимся. Было время, когда я мог пропускать это мимо ушей, но не сейчас. Я сел на простой деревянный стул перед её столом, как всегда заваленным бумагами, переполнившими лотки для входящих и исходящих. Она просто сидела и ждала, когда я заговорю. Поскольку, в конце концов, это мне было что-то от неё нужно.

Саманта Уэлш: средних лет, с преждевременно поседевшими волосами и глубокими морщинами, вырезанными вокруг её глаз и рта. Она одевалась аккуратно и консервативно, не столько игнорируя моду, сколько полностью её обходя. Абсолютно авторитетная фигура, железная рука в железной перчатке. Которая провела так много времени, занимая позицию морального превосходства, что было удивительно, как у ней кровь носом не пошла от возвышенности. Я поражался, что она могла хотя бы видеть нас, ничтожных смертных на дне. Редактор упёрлась в меня своим обычным стальным взглядом и я подарил ей свою лучшую почтительную улыбку.

– Привет, Сэм. Давно не виделись, не так ли…?

– Для вас – миссис Уэлш, Грант, и не забывайте этого. Здесь у вас друзей нет. И выпрямитесь. Вы придаёте этому месте неряшливый вид.

Всё шло так, как я и думал. Я сел прямее, расправил плечи и приложил все усилия, чтобы походить на профессионала. Редактор фыркнула, будто неохотно позволив мне попытаться.

– Отлично, Грант. Я прочла ваше электронное письмо. Вы не забыли, как захватить внимание читателя, в этом вам не откажешь. Так что, вопреки всему моему здравому смыслу, я признаю, что заинтригована. Поразите меня своим предложением, но сделайте это быстро и кратко. Меня ждут статьи и на носу дедлайн. Только потому что мы еженедельник, ещё не значит, что я могу впустую тратить время на подобных вам.

– Вам это понравится, – сказал я, приложив все силы, чтобы выглядеть уверенно. – Я взялся за местную новость об очень старой легенде. Истории, которая раньше была у всех на устах в этом городе и окрестностях, которую веками никто не обсуждал. Как обычно, я наткнулся на эту конкретную часть местной истории, пока искал что-то выдающееся. Я изучал рассказ для журнала «Hidden Worldz». Рассказ, который не выйдет, потому что этот журнал неучтиво загнулся, прежде чем я смог её отослать. Или получить плату. Вы помните старинную историю о Пустых Женщинах?

– Освежите мою память, – произнесла редактор. Это был её способ сказать, что она ничего не обещает, но готова выслушать.

– Женщины, которых можно увидеть и выглядящие материальными только спереди. Если вы посмотрите на них со спины, там будет только пустая, полая скорлупа. Оболочка женщины, без какой-либо глубины в ней. Старинная легенда говорит, что они охотятся на молодых одиноких мужчин. Они покоряют мужские сердца, а потом разбивают их, обольщают и заводят от них детей, чтобы продолжить свой собственный вид… а затем исчезают. Дети всегда девочки… никогда не бывает Пустого Мужчины. Эти женщины – хищники, всегда появляющиеся в человеческом обличье. Но внутри они пустые, бесчувственные, бесчеловечные.

– Очевидно, это придумали, как нравственное предупреждение для тогдашних юношей. Не гуляйте со странными девушками или могут быть печальные последствия. Избегайте поверхностного типа, держитесь настоящей женщины и посвятите себя дому и семье.

– Забавно, что в таких старинных историях опасаться всегда нужно мужчинам, а женщины представлены главными злодейками, – сказала редактор.

– Ну да, в какой-то мере, – согласился я. – Суть в том, что я обнаружил свидетельства, которые убедительно доказывают, что корни и начало этой старой легенды прямо здесь, в городе. Истинное основа и реальная история. Я начал со старой народной песни 1815 года „Туманная, туманная роса“. Перескакивая со ссылки на ссылку по всему Интернету, я закончил на серии историй, исходящих из старого малопочтенного района Брэдфорда-на-Эйвоне, когда ещё у нас были настоящие трущобы. Пустоши. Думаю… всё это сводится к женщинам из Пустошей.

Редактор громко фыркнула, но я понимал, что ухватил её. Сэм любила старые народные истории, считая их частью вида местного характера. Связать их с этой местностью и она на крючке.

– Может, что-то в этом и есть, – признала она. – Недостаточно, чтобы я предложила какой-то аванс или хотя бы гарантию публикации законченной истории, но… Я заинтересована. Если вы хорошенько поработаете над этим, превратите в нечто, достаточно подходящее для публикации… Я могла бы чем-то вам помочь.

– Честнее и сказать нельзя, – промолвил я.

– Что требуется от меня? – спросила редактор. – Доступ к газетным архивам?

– Я уже просмотрел старые выпуски, – тактично ответил я. – Все они в наши дни имеются в интернете. Нет, что мне нужно от вас – это возможность говорить, что я представляю „Уилтширские факты и новости“. Люди расскажут газете то, что не рассказали бы мне.

– Согласна, – ответила редактор. – С одним условием. Вы работаете над этой историей с помощником, которого я дам.

Я взглянул на неё. Сюда никто не заходил. – Каким?

– Лайя Пол. Журналистка, новичок в газете, молодая и восторженная и на своём пути наверх. Вроде вас прежде. Работайте с ней. Если она сможет вынести вас, она станет великим журналистом. И, может быть, часть её юной чистоты перейдёт на вас. Но, Джеймс, послушайте меня. Эта история может быть основана на легенде, но я ожидаю от вас сжатого и фактического стиля. Никаких полётов фантазии.

– Понятно, – сказал я.

– Вам же лучше, – сказала редактор. – Поехали. Убирайтесь отсюда. Лайя ждёт в приёмной. И ведите себя с ней прилично! Не спугните её. Способные молодые репортёры могут очерстветь.

Она действительно ждала меня, сидя в кресле, которое я только что освободил и читая газету за прошлую неделю. Я едва различал её за „Уилтширскими фактами и новостями“. Потому что она оказалась такой малявкой, а газета оставалась старомодно огромной, несмотря на финансовое давление. Редактор до сих пор считала, что читатели всё ещё думают, что нельзя верить ничему, что написано в маленькой газетёнке. А мы, любила говаривать она, местная газета фактов. Если мы говорим, что это произошло, то оно произошло.

Газета резко опустилась, открыв свежее юное личико с огромной сияющей улыбкой. Этот вид, вероятно, был бы неотразим для кого-то другого. Лайя Пол: едва вышедшая из подросткового возраста, с пышными светлыми волосами, неунывающим, юным лицом без следа косметики, сверкающими голубыми глазами и разбитными манерами. Её настолько переполняли юность и энергичность, что я ощутил себя старым и усталым, просто глядя на неё.

– Привет! – живо сказала она, сложив газету и небрежно отбросив её в сторону. – Я – Лайя Пол, а вы, наверное, Джейсон Грант. Не переживайте. Практически каждый уже предупредил меня о вас, так что просто перелистнём это, как прочитанное и пойдём дальше.

Она соскочила со стула и протянула мне маленькую ручку для пожатия. Я торжественно сделал это. Она всё ещё улыбалась.

– Вот! – сказала она. – Кто, как не мы, журналисты новостей и репортёры фактов, исследуем эту старую сказку?

– Вещи, которым мы решаем верить, – осторожно произнёс я, – истории, которые мы лелеем и храним, рассказывают нам, кто и что мы на самом деле. Это и делает старые сказки такими важными. Мы собираемся расследовать, какие местные люди и условия породили эту конкретную легенду о Пустых Женщинах.

– Изумительно! – воскликнула Лайя. – Откуда начнём? Двинемся в общий поиск или что-то более определённое?

– Я уже пробовал это, – ответил я. – И кроме самых основ… там ничего нет.

– Но этого не может быть! – возразила Лайя.

– Не само по себе, – сказал я. – Что и навело меня на размышления. Видимо, кто-то затратил уйму усилий, чтобы стереть всё, кроме первоначальной истории о Пустых Женщинах. И я хочу узнать, почему. Может, какой-то старый скандал? Затрагивающий или даже вовлекающий некоторые старинные городские семьи?

Лайя довольно усмехнулась. – Мы можем лишь надеяться. Ничто так не помогает продажам местной газеты, как хороший местный скандал! Как далеко в прошлое нам нужно углубиться до начала этой легенды?

– Если я прав, до восемнадцатого века, – ответил я. – И для этого нам нужен доступ к старым записям, первоисточникам. Книги и бумаги, составленные церковью и приходские записи. Такие вещи не сотрёшь и не удалишь. Я уже заходил в местную церковь, но священник не стал и разговаривать со мной, не говоря уже о предоставлении доступа к его драгоценным историческим архивам. Не тогда, пока я был просто местным писакой. Но, поскольку мы теперь официальные представители уважаемой местной газеты…

– Значит, там будет церковь? – спросила Лайя, её сияющее личико внезапно омрачилось. Она наконец-то прекратила улыбаться. – Не люблю церквей. Они меня пугают.

– Если ты хочешь сообщать новости, – произнёс я торжественно, – тебе нужно идти туда, где есть новости. Или, в этом случае, где новости были.

По пути к церкви я вывалил на Лайю то, что уже раскопал. Ряд историй в местной прессе, о том самом районе с дурной славой – Пустошах. Истории восемнадцатого века, про пьянство, распущенность и уличное хулиганство. Ничего, хоть немного сверхъестественного или фантастического. Просто… предупреждения благонравным мужчинам избегать скверных женщин Пустошей.

Церковь Святого Лаврентия в основном была массивной норманнской постройки с более поздними готическими вкраплениями и горсткой каменных горгулий над желобами, показывающих миру свои голые каменные задницы. Церковь окружало старинное кладбище, настолько забитое вечно отдыхающими, что для новоприбывших не оставалось места. Камни, кресты и монументы так тесно прижимались друг к другу, что между ними с трудом можно было протиснуться. Полевые цветы в изобилии цвели там, где их не душили сорняки. Я пошёл впереди по узкой гравийной дорожке с Лайей, плетущейся сзади и мятежно хмурящейся.

Я не видел никаких проблем. Солнце ярко светило и, когда мы вошли на кладбище, оно выглядело открытым и светлым. Довольно приятная обстановка, в которой можно провести вечность. Мне всегда нравились кладбища. Всегда подходящее место, чтобы пойти выпить поздно вечером, с несколькими закадычными друзьями. Заведомо безопасное в том отношении, что, чёрт побери, никто не завалится, чтобы помешать вам.

Священник резко появился среди надгробий и суетливо поспешил нам навстречу. Оливер Маркхэм должно быть, приближался к концу своего восьмого десятка, но у него всё ещё оставались огромная копна седых волос и седая щетинистая борода. Это придавало ему вид ветхозаветного пророка, немного подпорченный его весёлой улыбкой и рассеянными глазами. Достаточно приятный вид, типа „рассеянный и с приветом“. Он срезал путь через последние сорняки и ступил на гравийную дорожку. Он помнил наши прежние встречи, но ему следовало напомнить моё имя. И он так засуетился при встрече с Лайей, что у ней полностью улетучилось нежелание здесь находиться. Он подошёл пожать мою руку и только тогда понял, что всё ещё держит совок, который недавно использовал при прополке. Он небрежно отбросил совок подальше и посчитал своим долгом подарить мне доброе, сердечное рукопожатие. И более осторожное – Лайе.

– Что ж, что ж, мистер Джейсон Грант, – наконец произнёс он. – Снова здесь! Да, да… Местные архивы, не так ли? Я рад, что кто-то проявил к ним интерес. Все они хранятся в церковном подвале. Поскольку никому больше не нужны. Я храню надежду, что местное историческое общество заберёт эти проклятые вещи из моих рук и потратит свои деньги, чтобы хранить их надлежащим образом. Как видите, у меня нет бюджета! Нет, нет… Простите, что мне приходилось прогонять вас прежде, мистер… Грант! Да! Но я должен был увериться, что вы подходящий человек. Архивные записи очень старые, очень ценные… и очень хрупкие. Поэтому, мне следует быть осторожным с теми, кто приходит увидеть их. О да! Видите ли, пока они в церкви, они на моём попечении…

И всё-таки, пока он это говорил, то, казалось, с трудом замечал меня. Его взгляд ускользал к Лайе. Что, конечно, это было вполне естественно, она была намного симпатичнее меня, но всё же…

Священник наконец перестал говорить, вскоре после того, как израсходовал весь запас тем для разговора и извлёк на свет большое кольцо со старомодными ключами, огромными массивными металлическими штуками. Он тщательно перебирал их, бодро бормоча себе под нос, пока наконец не выделил один определённый ключ и не вручил его мне. Шлёпнув эту увесистую штуку в мою ладонь с достаточной силой, чтобы заставить меня поморщиться.

– Ну вот, пожалуйста! – довольно сказал он. – Всё ваше! Я оставлю это вам, если не возражаете. Вся эта пыль в подвале ужасно влияет на мои пазухи. И я должен делать работу… работу, которую нужно сделать… Куда я задевал свой совок?

Подвал под церковью оказался сырым и мрачным местом без окон и только одной голой лампочкой, раздвигающей мрачные тени. Все четыре стены закрывали полки, наглухо забитые старыми книгами и папками с ещё более старыми документами. Некоторые папки были подписаны или датированы, большинство не было. Ещё больше книг валялось грудами на каменном полу. Пыль и паутина куда ни глянь подсказывали, что прошло некоторое время с тех пор, как здесь бывал хоть кто-то. Лайе не нравились ни вид, ни ощущение этого места и я её не винил. Такое огромное количество истории в одном месте влияет просто угнетающе.

Нам потребовались часы, чтобы найти нужные тома городской истории, подписанные обычным почерком, в ряду громадных книг, переплетённых в кожу. Мы с Лайей взгромоздили их на единственный пюпитр, а потом я уселся на единственный стул (как старший в команде) и погрузился в эти фолианты. С Лайей, стоящей прямо за мной, смотрящей мне через плечо и немного раздражавшейся, когда я прочитывал страницу недостаточно быстро для неё. Я упорно пробивался через старые записи, делая заметки по необходимости. Через некоторое время Лайя начала нервничать.

– Если кто-то действительно постарался удалить сведения о Пустых Женщинах из Сети, почему они не уничтожили и эти старые архивы?

– Потому что это могло привлечь к ним внимание? – предположил я, уставившись на рукописные страницы. Мои глаза болели. – Любая атака на местные записи могла бы заставить людей подумать, что в них было что-то важное… Отлично, вот оно. Целая серия происшествий в городе, с конца семнадцатого века. Записи о неких распущенных женщинах с Пустошей, охотящихся на несчастных юношей. Отбирающих их невинность и ценности, а иногда отправляя их домой только с тем, что на них надето. Это и есть источник легенды! Эти ужасные хищные женщины из Пустошей. Пустые Женщины!

– Ну, хорошо, – сказала Лайя. – Но нет ли чего поновее? Вы знаете, что миссис Уэлш всегда хочет связывать истории с современной обстановкой и людьми. Сделать их более доступными для сегодняшнего читателя.

Чтобы угодить ей (и потому что она была права, Редактор этого захочет), я проглядел более новые тома. В Пустошах было множество происшествий, любых, от пьянства в общественном месте, до открытого мятежа… но истории о Пустых Женщинах, казалось, просто угасали. И, где бы я смотрел, мне не попадалось никаких настоящих имён, адресов или чего-либо, могущего послужить веским доказательством.

Ничего, связывающего скандал с любой местной фамилией. Бесполезно…

Я резко захлопнул последний том, откинулся на спинку стула и расслабил больную спину.

– Я думаю, мы сделали всё, что от нас требовалось, – сказал я. – Мы соединили точки и установили разумную связь. Достаточно, чтобы составить единую историю для нашего любимого редактора.

– Что до этого, то – да, хорошая, сильная история, – осторожно сказала Лайя. – Но мы всё ещё должны показать связь с нынешним городом. Я думаю, нам нужно посетить то, что осталось от Пустошей. Последнее упоминание о Пустых Женщинах было в девятнадцатом-двадцатом. Там всё ещё могут жить какие-то люди, которые слышали эти истории непосредственно от своих бабушек и дедушек. Думаю, что нам надо проверить это, просто потому что…

– Потому что, если мы этого не сделаем, миссис чёртова Уэлш спросит, почему мы не сделали, – сказал я. – Хорошо, давай. Вперёд, в Пустоши. Интересно, не пора ли купить кевларовую куртку и обновить прививки?

Конечно, Пустоши, как таковые, больше не существовали. Старые трущобы были давно снесены, заменены серией захудалых муниципальных домов. Вход в Район Пустошей походил на пересечение границы новой и опасной территории. Заросшие газоны со старыми холодильниками и другими большими вещами, просто брошенными в садах. Отвратительные граффити на каждой стене и уйма ободранной краски. Никто не пытался привести это место в порядок, потому никого это не волновало. Ошивающиеся вокруг маленькие группки молодёжи в худи, ждущие, что что-то произойдёт. И готовые начать, если оно не начнётся само. Мы с Лайей старались придерживаться главных дорог и по очереди бросали вызов ужасным садам, стучась в двери и разговаривая так обаятельно, как только могли, кто бы нам ни отвечал. Никто не хотел говорить с нами. Все они были подозрительны к чужакам, особенно вынюхивающим чужакам. Мы могли бы представлять закон или социальную службу, или выпрашивать деньги. Мы встречали множество захлопывающихся перед носом дверей и я сдался, если бы тут не было Лайи. Но наконец, мы наткнулись на золото, в виде старухи по имени Алисия Тили.

Очень старая женщина, которая одиноко жила в рассыпающихся развалинах дома с чёртовой уймой кошек. Она хмурилась на всём протяжении бодрых и обаятельных расспросов Лайи, пока не поняла, что нас интересовали лишь истории о женщинах Пустошей, а затем она вскинула голову и уставилась на меня острым взглядом, прежде чем внезапно отступить назад и предложить нам войти.

Узкая прихожая пахла сыростью. И кошками. И кошачьей сыростью. Десятки их сновали взад-вперёд, взбудораженные прибытием чужаков, метались между нашими ногами и перепрыгивали с одного выступа на другой. Алисия Тили провела нас в свою крохотную комнатку, переступая и обходя кошек, хотя они прилагали все усилия, чтобы сбить нас с ног. Комнатка была забита всевозможным хламом и старьём. Как видно, Алисия многие годы ничего не выбрасывала. Она суетилась вокруг, готовя чашечку чая, посоветовав нам просто скинуть кошек с любого приглянувшегося стула. Первая кошка, к которой я приблизился, оскалилась и зашипела на меня, но Лайя непринуждённо и легко освободила два стула от животных.

Я осторожно присел. Стул очень сильно пропах кошками и не в хорошем смысле. Чтобы отвлечься от этого, я скрытно изучал Алисию. Когда-то она явно была высокой женщиной, но возраст и, вероятно, недуги, к настоящему времени согнули её. Она была ширококостной, но всё ещё стройной, почти тощей, её жёсткое лицо выдавало характер больше, чем что-либо другое. У неё были жидкие седые волосы, собранные сзади в тугой пучок. Артрит согнул её руки почти что в когти, но она всё ещё достаточно легко управлялась с чайными приборами. Она постоянно и медленно двигалась, всё время расхаживая, так что силы у неё ещё сохранялась.

Она поставила на стол перед нами старинный фарфоровый чайный сервиз. Я глянул на состояние чашек и немедленно решил ни в коем случае не пить ничего, что в них попадёт. Даже если это будет включать кипячёную воду. Алисия наконец закончила наливать чай, впихнула мне и Эмме чашки в руки, а потом осторожно опустилась на стул перед нами.

– Пустые Женщины, – прямо сказала она. – разрушительницы мужчин. Соблазнительницы и предательницы. А иногда убийцы. Если это требовалось для сохранения тайны. Или мужчин, которые должны были достаточно знать, чтобы не возвращаться за ними. Пустые Женщины могли вызвать у любого мужчины любовь к ним и разбить ему сердце просто потому, что им было забавно их разбивать. Были времена, когда все здесь знали – опасайтесь Пустых Женщин. Но люди забыли…

– Я потеряла из-за них моего дорогого Джека, давным-давно. После он никогда не был тем же. О да… Когда-то я была юна и меня любил молодой человек. Пока одна из них не забрала его… Если хотите узнать правду, вам нужно поговорить с монахинями. Они знают.

– Извините, – сказал я. – Монахини? Откуда здесь монахини?

– Верные Сёстры Святого Бафомета, – резко ответила Алисия. – Вы знаете о них. Все они живут вместе в Усадьбе Барроу, вниз по реке.

– А… да, – сказал я. – Отшельнический орден монахинь. Они приобрели Усадьбу Барроу и поселились там… как давно? Наверное, уже годы…

– Более двадцати лет, – ответила Лайя. – Неудивительно, что вы забыли о них. Большинство людей забыло. Они не очень часто выходят.

– Я думал, отшельники так и должны себя вести, – сказал я.

– Они держатся сами по себе, – заявила Алисия, громко прихлёбывая свой чай. – Но никто не отрицает, что они кое-что знают.

– С какой стати монахини могут что-то знать о Пустых Женщинах? – спросила Лайя. – Одна из нескольких вещей, известных нам из старой легенды – то, что эти женщины испытывали неистовое отвращение ко всему религиозному. И наоборот. Церковь всегда решительнее всех высказывалась против греховных занятий женщин Пустошей.

– Они кое-что знают, – мрачно повторила Алисия. – Знай своего врага и всё такое.

– Я всё равно не думаю, что нам следует вторгаться в орден отшельнических монахинь, – сказала Лайя.

– Мы – репортёры, – строго произнёс я. – А это значит, что мы идём туда, где есть история.

– Тогда можете идти туда самостоятельно, – заявила Лайя. – Церкви и без того жуткие. Я не стану делать ничего, чтобы разозлить целую толпу монахинь.

Сначала я думал, что она пошутила, но она просто упрямо сидела там и отказывалась даже обсуждать этот вопрос. Алисия наблюдала, сдержанно наслаждаясь дискуссией. В конце концов, я поднялся и оставил Лайю там, чтобы увидеть, не сможет ли она вытащить из Алисии полезные сведения. Я ненавидел так делать, и не в последнюю очередь потому, что редактор очень ясно высказалась, что я должен проработать эту история вместе с Лайей, но это будет не мой косяк, если маленькая корреспонденточка не сможет держаться на уровне. Тебе нужно идти туда, куда тебя ведёт история.

Усадьба Барроу была просторным старинным каменным зданием, прямо на берегу реки Эйвон, где она рассекала центр города. Неизвестно, сколько лет было этому месту, но местный сливочно-серый камень сильно выцвел от разрушительного воздействия времени и погоды, а черепичной крыше не помешал бы серьёзный ремонт. В парадной двери не было никакого звонка, только большой железный дверной молоток в виде волчьей головы, с кольцом, свисающим из оскалившейся пасти. Не самое гостеприимное первое впечатление от компании монашек. Я огляделся вокруг в поисках признаков жизни, но никого не увидел. Все окна закрывали тяжёлые деревянные ставни, словно монахини чувствовали себя осаждёнными современным миром и твёрдо решили держать его подальше.

Я от души постучал железным дверным молотком. Поднялся адский грохот, но последовала по-настоящему долгая пауза прежде, чем дверь наконец-то открылась, ровно настолько, чтобы единственная монахиня уставилась на меня холодным и совершенно недружелюбным взглядом. Чёрная ряса и накрахмаленный белый апостольник придавали ей обычную безликость монахинь. Её лицо могло представлять любой возраст, а единственное выражение, которое я мог прочитать – открытое неодобрение. Я вежливо кивнул и улыбнулся, представился и объяснил, почему я здесь. Монахиня не проявляла никакого интереса, пока я не упомянул Пустых Женщин. Она вперилась в меня тяжёлым взглядом, а потом отворила дверь пошире.

– Я – сестра Джоан. Я знаю историю о Пустых Женщинах. Все мы знаем. Мы – Верные Сёстры Святого Бафомета и грех – наше занятие. – Она коротко улыбнулась и я понял, что это, должно быть, шутка. – Вам лучше войти, мистер Грант. И мы продолжим обсуждать этот вопрос. Должна пояснить, никого из нас известность не интересует вообще.

Я уверил её, что история будет о Пустых Женщинах, а не о сёстрах и она отступила, позволив мне войти. Она очень тщательно закрыла и заперла дверь, а затем повела меня через череду тесных комнат, в конце концов открывшихся в большой зал. Через множество высоких узких окон внутрь падал солнечный свет, но, тем не менее, мне казалось, что в комнате многовато теней. При всей своей величине, зал ощущался… изолированным, отрезанным, не частью мира. Очень уединённое и очень безопасное место. В середине комнаты стоял длинный деревянный стол, а за ним сидело великое множество монахинь в полном облачении. Все они смотрели на меня, с холодными глазами и сурово поджатыми губами. Ни одна из них не встала меня поприветствовать.

Сестра Джоан пояснила, кто я и почему здесь нахожусь, но ни одна из сестёр даже не кивнула мне. Сестра Джоан выдвинула для меня стул во главе стола и я уселся. Такое количество пристальных глаз могло и напугать кого-то другого. Я просто вежливо улыбнулся им в ответ, пока сестра Джоан садилась рядом со мной.

Затем она продолжила расспрашивать меня о Пустых Женщинах, атакуя меня вопросами, вытягивая всё, что я знал. Она не сомневалась и не поправляла ничего из сказанного мной. У меня возникло впечатление, что она сверяла то, что я обнаружил, с тем, что она уже знала. Остальные монахини оставались совершенно безмолвными, ни на миг не отводя от меня глаз.

Этот огромный открытый зал всё больше и больше внушал мне тревогу. Он был очень чистым, ничего неуместного, но он был просто… безликим. Монахини обитали здесь двадцать лет и даже больше, но они не наложили отпечатка на своё окружение. Никаких религиозных картин или текстов на стенах, даже ни единого распятия. Вероятно, это действительно суровый орден.

В порядке самозащиты я прервал расспросы сестры Джоан, задав некоторые из моих собственных, включая отсутствие выставленных религиозных предметов. Сестра Джоан сжато улыбнулась.

– Наш орден не верит в идолопоклонство или нужду в религиозных атрибутах. Наша вера чиста, без отвлекающих факторов. Пусть мир идёт своим собственным путём, а мы пойдём своим.

– Я рассказал вам всё, что знаю, – заверил я. – Теперь ваша очередь. Что вы можете рассказать мне о Пустых Женщинах? И почему вы так этим интересуетесь? Я думал, что Пустые Женщины не выносили религиозных людей и наоборот.