Текст книги "Увековечено костями"

Автор книги: Саймон Бекетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

7

Дневной свет несмело заполнял небо, пока я следующим утром принимал душ и брился. Всю ночь дождь не прекращался, оставалось только надеяться, что с останками ничего не случилось. Я волновался, несмотря на то что они уже пролежали там несколько недель, и не было причин думать, будто крыша разваливающегося коттеджа не выдержит еще несколько дней, даже в такую погоду. И все-таки я вздохну с облегчением, когда их переместят в более надежное место.

После странного сна я так и не заснул. Усталый, вышел в Интернет проверить почту, дошли ли обещанные Уоллесом файлы с пропавшими людьми. Дошли, всего пять. Не было времени просматривать, и я просто скачал их и спустился завтракать.

Бар служил заодно столовой, и я почти закончил есть, когда вошел Фрейзер с красными от похмелья глазами. Запах неусвоенного алкоголя чувствовался даже на расстоянии. Вернувшись накануне вечером из коттеджа, Фрейзер устроился в баре. Там я его и оставил. Судя по виду, сержант проторчал в баре всю ночь.

Я едва сдержал улыбку, когда он начал осторожно попивать чай.

– У меня в сумке есть аспирин, – предложил я.

– Не надо! – прорычал Фрейзер.

С явным отвращением он посмотрел на тарелку с яичницей, беконом и сосисками, которую поставила перед ним Эллен. Затем взял нож и вилку и принялся поглощать пищу с решимостью марафонца.

– Вы еще долго? – спросил я, готовый отправиться в путь, ведь дни так коротки в это время года.

– Нет, – пробурчал он и трясущейся рукой поднял вилкой капающее яйцо.

Эллен забрала мою тарелку со стола.

– Если хотите, можете взять мою машину. Она мне сегодня не нужна.

– Прекрасная мысль, – быстро согласился Фрейзер с набитым ртом. – У меня есть дела на месте. Надо поспрашивать людей, знал ли кто погибшую женщину.

Тот факт, что тело принадлежало женщине, пока еще не стал достоянием общественности. Я взглянул на Эллен и понял, что она не пропустила фразу мимо ушей. Однако посмотрела на меня понимающе.

– Если вы готовы, принесу вам ключи.

Я пошел за ней следом.

– Послушайте, насчет того, что сказал сержант Фрейзер… – начал я.

– Не беспокойтесь, я буду молчать, – улыбнулась она, заходя на кухню. – Когда управляешь отелем, невольно учишься хранить секреты.

Кухня была в пристройке на первом этаже, новее, чем остальная часть отеля. На газовой плите стояли тяжелые кастрюли, почерневшие за долгие годы, а в высоком сосновом комоде громоздилась разная посуда. На деревянном столе лежали детская раскраска и набор карандашей. Эллен порылась в ящике и достала ключи, затем повела меня через дверцу в маленький двор. У стены стояли баллоны с пропаном, как вертикальные оранжевые бомбы. На дорожке был припаркован старый «фольксваген-жук».

– Не ахти какая машина, но надежная, – сказала Эллен, отдавая мне ключи. – И я сделала для вас всех сандвичи и термос с чаем. Вряд ли соберетесь возвращаться на обед.

Я поблагодарил хозяйку. «Фольксваген» запыхтел при запуске, но достаточно бодро загрохотал по дороге. Погода не улучшилась: серое небо, ветер и дождь. По крайней мере поселение оживилось с утра. На улицах появились люди, дети семенили через ворота в маленькую, но новую школу. Я всмотрелся, нет ли среди них Анны, но не смог опознать: все в куртках с капюшонами. Их вводил внутрь мужчина в остроконечной шерстяной шапке, тощий даже в толстом пальто. Остановился и уставился на меня. Когда я кивнул, он отвел взгляд.

На выезде из деревни по-прежнему стоял Водах Руна, древний камень, о котором говорил Броуди. Остров не отличался красотой пейзажа, но величия у него не отнять: холмы, темные торфяники, усыпанные овцами. Единственным человеческим обиталищем был дом, принадлежавший Страчану. На этот раз в окнах не горел свет, однако впечатление он производил не меньшее. Ветра с Атлантического океана потрепали гранитные стены и многостворчатые окна, и все же дом построен на века.

Когда я приехал, «вольво» Броуди уже был припаркован у коттеджа. Бывший детектив и Дункан находились в фургоне, на крошечной плите шипел чайник. Воздух в тесной кабине был затхлым от парафиновых паров.

– Доброе утро, – поприветствовал меня Броуди. Он сидел на обветшалой обитой скамейке, возвышавшейся по самый складной стол, у ног спала собака. Я почему-то не удивился, что он там. Пусть и на пенсии, он не из тех людей, которые спокойно займутся своим делом, обнаружив такое. – Сержант Фрейзер не с вами?

– У него дела в деревне.

На лице Броуди отразилось неодобрение, тем не менее он промолчал.

– Не возражаете, если я снова пойду с вами? – спросил он, словно читая мои мысли. – Я разговаривал сегодня утром с Уоллесом. Он сказал, вам решать.

– Я не против.

Убедившись, что Броуди не преувеличивал, сообщая о трупе, Уоллес, видимо, обрадовался присутствию бывшего детектива на месте трагедии. Я тоже. Может, Фрейзер не будет в восторге, но кому помешает человек с опытом Броуди?

Дункан зевнул. У него был такой вид, будто он не спал всю ночь, а бекон с яичницей, что сделала Эллен, он разворачивал с энтузиазмом ребенка на Рождество.

– Ночью у нас были гости, – сказал мне Броуди с многозначительным взглядом.

Жуя сандвич, Дункан описал, как Мэгги Кэссиди пыталась сфотографировать останки.

– У нее так ничего и не получилось, – уверил он. – И я взял с нее обещание больше и не пытаться.

Броуди скептически поднял бровь, но промолчал. На столе лежал толстый учебник по криминологии с закладкой в самом начале.

– Изучал? – спросил я.

Констебль покраснел:

– Не особо. Просто надо было что-то почитать.

– Дункан только что поделился со мной, что собирается податься в отдел уголовного розыска, – сказал Броуди.

– Пока я не посвящал учебе достаточно времени, – быстро добавил Дункан, по-прежнему смущенный.

– Не помешает знать, чего хочешь достигнуть, – прокомментировал Броуди. – Я тут рассказал о паре преступлений, над которыми мы работали с его отцом.

Дункан широко улыбнулся. Я достал кейс с вещами, которые всегда ношу с собой на работу: диктофон для записи наблюдений, одноразовая спецовка, ботинки, латексные перчатки, полотенца, щетки и два сита разных размеров. И полиэтиленовые пакеты для улик. Море пакетов.

Перчаток осталось не так много после работы в Грампианских горах. Спецовка была большого размера и налезала поверх куртки. Надел все, что нужно, включая защитные галоши. Обычно у меня есть химический раствор для нагрева рук, но он закончился. Пока придется потерпеть и потрудится холодными пальцами.

Отложив в сторону сандвич, Дункан наблюдал, как я готовлюсь.

– Вас это не напрягает? Работать с трупами?

– Не наглей, парень, – укоризненно произнес Броуди.

Констебль смутился:

– Извините, я не хотел…

– Ничего страшного, – заверил я. – Кому-то надо выполнять эту работу. Ко всему… привыкаешь.

Однако его слова остались у меня в памяти: «Вас не напрягает?..» Простого ответа не найти. Да, многие люди полагают, что моя профессия отвратительна, но я этим занимаюсь. Я привык.

И кем же я стал?

Обеспокоенный этим вопросом, я вышел из фургона и увидел приближающийся серебристо-серый блестящий «сааб». Броуди с Дунканом тоже услышали гул мотора и вывалили посмотреть. Машина встала около «фольксвагена» Эллен.

– Какого черта он здесь делает? – раздраженно произнес Броуди, когда из «сааба» появился Страчан.

– Доброе утро, – сказал он, и следом выпрыгнул золотистый ретривер.

– Посади собаку обратно в машину! – крикнул Броуди.

Ретривер увлеченно принюхивался. Страчан протянул руку, но тут пес почуял запах и рванул в сторону коттеджа.

– Черт подери! – выругался Броуди и побежал ему наперерез.

Он передвигался на удивление быстро для человека такого возраста и телосложения. Броуди схватил собаку за ошейник, несмотря на ее старания увильнуть, и потащил обратно.

Страчан с перепуганным видом подбежал к нам.

– Боже, мне очень жаль!

Броуди продолжал держать ретривера за ошейник, передние лапы висели в воздухе, собака тщетно пыталась вырваться.

– Ты соображаешь, что делаешь?

– Извините, я посажу Оскара в машину.

Страчан протянул руку, но Броуди не отпускал ошейника. Собака была большой, а он держал ее с легкостью и так крепко, что животное начинало задыхаться.

– Я посажу Оскара в машину, – повторил Страчан уже тверже.

На секунду мне показалось, что Броуди и вовсе не собирается отдавать пса, но тут он всучил его хозяину.

– Вас тут не должно быть. И вашей чертовой собаки!

Страчан погладил беднягу, держа за поводок.

– Сожалею. Я не думал, что он убежит. Просто приехал спросить, могу ли быть полезен.

– Садитесь в машину и уезжайте отсюда. Это дело полиции, а не ваше!

Страчан сам начал злиться.

– Забавно, мне казалось, вы на пенсии.

– У меня есть разрешение здесь находиться. А у вас нет.

– Может, и нет, но это не дает вам права указывать, что мне делать.

Броуди стиснул челюсти.

– Констебль Маккинни, почему бы вам не проводить мистера к машине?

Дункан, смирно наблюдавший перепалку, встрепенулся.

– В этом нет необходимости. Я ухожу, – сказал Страчан. На щеках проступили красные пятна, хотя внешне он сохранял спокойствие. Он пристыженно улыбнулся мне, игнорируя Броуди. – Доброе утро, доктор Хантер. Прошу прощения.

– Ничего страшного. Просто здесь лучше не топтать, – сказал я.

– Конечно, понимаю. Но если я могу чем-то помочь, дайте мне знать. Что угодно. – Он дружелюбно потряс собаку за ошейник. – Идем, Оскар, негодник.

Броуди с суровым видом смотрел ему вслед.

Дункан начал, заикаясь, извиняться:

– Как-то я растерялся, не знал, что следует…

– Не оправдывайся. Я сам не должен быть выходить из себя.

Броуди достал из кармана пачку сигарет и зажигалку, пытаясь прийти в себя.

Закипел чайник в фургоне. Я подождал, пока Дункан уйдет заваривать чай, затем повернулся к Броуди:

– Вы не особо жалуете Страчана, верно?

– Так заметно? – Он с отвращением разглядывал сигарету. – Дурацкая привычка. Бросил, когда пошел на пенсию. А сейчас опять начал.

– А что вы имеете против него?

Броуди зажег сигарету и затянулся, вдыхая дым так, будто зол на него.

– Мне вообще такие люди не нравятся. Привилегированный класс, считают, если у них есть деньги, могут делать, что им в голову взбредет. Он не заработал ни гроша, получил все в наследство. Его семья сколотила состояние на золотых приисках в Южной Африке, во время апартеида. Думаете, они там охотно делились с рабочими?

– Нельзя же винить его за поступки родителей.

– Может, и нет. Но, на мой взгляд, он слишком уж самоуверен. Видели, как он вел себя вчера в баре? Купил всем выпить, излил свое обаяние на Карен Тейт. При такой жене поглядывать на сторону!

Фрейзер говорил мне, что от Броуди ушла жена, и я подумал, что его ненависть к Страчану вызвана банальной завистью.

– А как же то, что он сделал для острова? Насколько я понял, Руну могла постигнуть участь Сент-Килды, если б не он.

Броуди молчал. Из фургона вылезла колли, задние лапы едва сгибались из-за артрита. Хозяин погладил ее по голове.

– Может, гибель Сент-Килды только к лучшему. Перед отъездом жители острова убили своих собак. Всех до одной. Но только двух усыпили. Остальным привязали к шее по камню и выбросили в залив. Своих собак. – Он покачал головой: – Не понимаю зачем. Однако причина должна быть. Я достаточно долго проработал в полиции, чтоб знать, что за каждым человеческим поступком есть мотив. И обычно это корыстный интерес.

– Вы правда считаете, что было бы лучше, если б Руну покинули?

– Нет, вряд ли. Страчан сделал нашу жизнь комфортней. Надо отдать ему должное. Уютные дома, хорошие дороги. О нем никто не скажет плохого слова. – Броуди пожал плечами. – Просто я не верю, что можно получить что-либо даром. Всегда приходится платить.

Такое мнение показалось мне циничным. Страчан помогал острову, а не эксплуатировал его. И Броуди не первый полицейский, кто за долгие годы столкновения с темной стороной человеческой сущности забыл о светлой стороне.

Хотя не исключено, что он лучше разбирается в людях, чем я. Один мой знакомый, которого я считал другом, однажды сказал мне, что я лучше понимаю мертвых, чем живых. Может, он был прав. Мертвые по крайней мере не лгут и не предают. Только хранят свои секреты, если не знаешь к ним подхода.

– Пора приступать к делу.

При дневном свете коттедж производил далеко не благоприятное впечатление. Темнота отчасти скрывала разруху и убогость. Крыша перекосилась, местами зияли дыры, окна потрескались и покрылись толстым слоем грязи. Позади возвышалась Беинн-Туиридх, теперь походившая на бесформенную груду камней, запятнанных снегом.

Лента оцепления тянулась от входной двери в комнату с сожженными останками. Потолок казался на грани обвала, хотя ни капли дождя не попало на кости и пепел. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь окно, они выглядели еще прискорбнее, чем мне запомнилось.

Я сделал шаг назад и уставился на них, снова пораженный противоестественным сочетанием уничтоженного огнем трупа и нетронутых конечностей. Как бы то ни было, разлагающиеся мягкие ткани – неожиданный подарок при смерти от сожжения. Благодаря им можно будет проанализировать жирные кислоты и определить время трагедии, взять отпечатки пальцев и ДНК, чтобы установить личность жертвы.

Поскольку нет подозрений на убийство, как не раз подчеркнул Уоллес, не было необходимости натягивать над останками сетку. Обычно эта операция производится, чтобы зафиксировать положение улик. И все же я не поленился. В каменный пол не вобьешь колышки, но у меня на такой случай есть деревянные блоки с отверстиями.

Разложив их по периметру вокруг трупа, я поместил в каждый по колышку. Когда закончил закреплять нейлоновые нити, пальцы в латексных перчатках онемели. Потерев руки, чтобы вернуть в них жизнь, я взял полотенце и тонкую кисточку и начал расчищать верхний слой талькообразного пепла.

Постепенно остался один обугленный скелет.

Наша жизнь, а иногда и смерть – это история, писанная костями. Они хранят память о травмах, небрежности и насилии. Однако чтобы расшифровать написанное, надо его разглядеть. А это медленный, кропотливый процесс. Работая над каждым квадратом сетки, я тщательно просеивал золу, помечал на миллиметровой бумаге нахождение фрагментов костей и прочих деталей, а затем помещал их в целлофановые пакеты. Время летело незаметно. Развеялись мысли о морозе, о Дженни, о чем бы то ни было. Мир сузился до груды пепла и высушенных костей. Я вздрогнул, когда кто-то сзади прочистил горло.

В дверях стоял Дункан, держа кружку горячего чая.

– Не хотите?

Я взглянул на часы: почти три. Я не вспомнил даже об обеде. Выпрямился, болела спина.

– Спасибо, – поблагодарил я, снимая перчатки.

– Только что заезжал сержант Фрейзер, интересовался, как у вас продвигается работа.

Фрейзер заскочил ненадолго, сказал, что ему надо опрашивать местных жителей. Броуди потом задал риторический вопрос, сколько человек придется опросить непосредственно в баре. Я подумал, что немного, но промолчал.

– Медленно, – ответил я Дункану, грея руки о кружку.

Констебль продолжал стоять в дверях, глядя на останки.

– Сколько еще понадобится времени?

– Сложно сказать. Надо просеять весь пепел. Вероятно, закончу к завтрашнему утру.

– А вы, ну… уже нашли что-нибудь?

В глазах горело искреннее любопытство. Согласно правилам, я обязан сначала докладывать Уоллесу, но что плохого, если Дункан узнает первым.

– Могу подтвердить, жертва определенно женщина, до тридцати лет, белая, ростом примерно метр семьдесят.

Констебль уставился на обуглившиеся кости.

– Правда?

Я указал на бедренную кость, очищенную от пепла.

– Возраст женщины можно определить по тазу. У подростков лобковая кость чуть ли не рифленая. С возрастом она выравнивается, а затем начинает стираться. Эта достаточно гладкая, значит, перед нами не тинейджер, но и не зрелая дама, успевшая бы износиться. Ей было максимум тридцать.

Длинная бедренная кость уцелела лучше остальных, хотя поверхность почернела и покрылась тонкими линиями трещин.

– По бедру можно судить о росте, – объяснял я. – Что касается расы, то почти все зубы развалились или выпали, но по нескольким можно сказать, что они росли прямо, не выдаваясь вперед. Значит, она была белой, а не черной. Нельзя исключать, что не азиатка, но…

– …на Гебридских островах не так много азиаток, – с довольным видом закончил за меня Дункан.

– Верно. Итак, мы имеем дело с белой ширококостной женщиной под тридцать, где-то метр семьдесят ростом. Я нашел среди пепла металлические пуговицы, кусочек молнии и крючок от бюстгальтера. Следовательно, она была в одежде.

Дункан кивнул, догадавшись, что это значит. Факт одежды еще ни о чем не говорит, но, не будь ее, можно было бы предполагать, что произошло изнасилование. А затем убийство.

– Похоже на несчастный случай, да? Слишком близко подошла к огню, верно?

В голосе констебля сквозило разочарование.

– Внешне да.

– Она могла сама сделать с собой такое? Умышленно.

– Ты имеешь в виду самоубийство? Сомневаюсь. Тогда бы облилась бензином, а он на такое не способен. Рядом осталась бы канистра.

Дункан потер затылок.

– А как насчет рук и ног? – робко произнес он.

Я ждал этого вопроса. Однако свет, спускавшийся через грязное окно, начал тускнеть, а мне еще много надо было сделать.

– Дам тебе подсказку. – Я указал на жирную коричневую пленку на пололке. – Помнишь, что я об этом говорил?

Констебль поднял глаза наверх.

– Это жир от горящего тела.

– Верно. Дальше попробуй сам разгадать загадку. – Я осушил кружку и вернул Дункану. – Мне надо работать.

После его ухода я не сразу приступил к делу. Удалив слой пепла, я мог собирать уцелевшие кости, складывая их в пакеты для последующего осмотра. При всей своей скрупулезности я не обнаружил ничего подозрительного. Ни ножевых царапин на костях, ни повреждений скелета. Сохранилась даже подъязычная кость в форме подковы, которая так часто ломается во время удушения. Она была хрупкой и могла рассыпаться от малейшего неосторожного движения и все же уцелела.

Так почему же у меня по-прежнему сохранялось такое ощущение, будто я что-то упустил?

Через дыры в крыше подул холодный ветер, а я все стоял и смотрел на останки. Затем подошел к черепу, покрытому трещинами. Человеческий череп состоит из отдельных пластин, которые стыкуются друг с другом подобно геологическим линиям сброса породы. Взрыв оставил дыру размером с кулак на затылочной кости. На полу рядом лежали маленькие кусочки, отлетевшие туда, когда горячий газ нашел выход. Еще одно доказательство тому, что повреждение произошло от пламени: будь нанесен удар, осколки попали бы внутрь.

И все же здесь что-то было не так, меня терзали назойливые сомнения. И я снова неосознанно подошел к черепу.

Словно по злому сговору, дневной свет начал угасать с неумолимой скоростью. В прошлый раз я отказался работать ночью потому, что боялся совершить ошибку. Теперь этот страх только возрос. Я включил прожектор, однако света по-прежнему не хватало для задуманного. Достал фонарь и положил на пол, направив в дыру на черепе.

Жуткое получилось зрелище: из глазниц исходили лучи. Я принялся за осколки – крошечные, не больше моих ногтей. Уже отметил их расположение на миллиметровой бумаге, а теперь пытался собрать в единое целое подобно дьявольскому пазлу.

Такие вещи я обычно делаю исключительно в лаборатории, где есть необходимые зажимы, пинцеты и увеличительные стекла. А здесь у меня не было даже стола, к тому же пальцы занемели от холода. Постепенно я составил приличную секцию.

И тут все стало ясно.

Для взрыва черепа характерны молниевидные трещины, расходящиеся в стороны из центра. Обычно они сразу заметны, а тут ничего подобного. Осколки соединились в рисунок, напоминавший рваную паутину. Четкие зигзаги могли возникнуть только от удара, достаточно сильного, чтобы надломить кость, но не пробить ее.

Череп действительно взорвался от пламени, но в слабом месте, уже поврежденном.

Я осторожно положил осколки на пол. Броуди прав. Это не несчастный случай.

Женщину убили.

8

Направляясь к фургону, я не замечал дождя и ветра. Снаружи было темно хоть глаз выколи, и свет из окошка походил на маяк в ночи. Во рту был кислый привкус. Кто-то убил молодую женщину и поджег тело. Хочет Уоллес того или нет, ему придется провести полномасштабное расследование.

Я злился на него, а еще больше – на себя. Меня не оправдывало, что обгоревшие трупы практически не оставляют улик, я должен был доверять своей интуиции. Надо учесть еще один факт. Если женщина не местная, из этого не вытекает, что убийца тоже приезжий. Нам неизвестно, что жертва делала на Руне, но, по словам Броуди, в такое время года остров редко посещают случайные люди. Скорее всего она приехала или с кем-то, или навестить кого-то.

Значит, убийца до сих пор где-то рядом.

С этой мыслью я зашел в фургон. После ледяного коттеджа там было удушающе тепло, воздух наполнился парами парафинового обогревателя.

– Что нового? – спросил Дункан, вскочив на ноги.

– Мне необходимо поговорить с Уоллесом. Могу я воспользоваться вашей рацией?

– Конечно, – удивленно ответил он. – Я подожду снаружи.

Полицейская рация была цифровой и принимала звонки как с мобильных телефонов, так и с наземных линий. Однако Уоллес не взял ни одну трубку. Чудесно. Я оставил ему сообщение с просьбой перезвонить и принялся снимать спецовку.

– Все нормально? – спросил вернувшийся Дункан.

– Да. – Констебль скоро все узнает, но сначала надо связаться с Уоллесом. – Я еду в деревню.

Оставаться у коттеджа не было смысла. Я не собирался к чему-либо прикасаться, пока не прибудет следственная команда. Необходимо успокоиться и обдумать ситуацию. Перед тем как уйти, я решил предупредить Дункана:

– Следи за домом в оба глаза, ладно? Появится кто подозрительный, сразу звони Фрейзеру.

– Ясно, – с недоумением и легкой обидой произнес он.

Я вышел к машине. Шел сильный дождь, и окна старого «фольксвагена» запотели, как только я сел внутрь. Включив обогреватель, я надавил на громоздкий рычаг коробки передач и поехал по тропе к дороге. Дворники скрипели, размазывая дождь по стеклу. Я внимательно смотрел вперед сквозь заляпанное стекло. Вряд ли столкнусь здесь с машиной, но нет желания сбить заплутавшую овечку.

На полпути к деревне на дорогу выскочило светлое существо. Нажимая на тормоз, в свете фар я едва разглядел глаза собаки. Машина вышла из-под контроля, свернула и остановилась.

Ремень безопасности вдавился в грудь. От неожиданности у меня дыханье сперло. Однако я не особо пострадал, и мотор продолжал работать. «Фольксваген» съехал с дороги и уткнулся в канаву, фары освещали густую траву, а не асфальт.

По крайней мере собаку я не сбил. Она успела отпрыгнуть в сторону. И это был золотистый ретривер. Если на острове таких не две, значит, Оскар. Одному Богу известно, что он здесь мог делать.

Столько вокруг пространства, чтобы побегать, а он умудрился броситься именно мне под колеса. Я попытался дать задний ход и выехать на дорогу. Машина забуксовала и не двинулась с места. Переключил на первую передачу и нажал газ – безрезультатно.

Я выключил мотор и вышел посмотреть, в чем дело. Никаких повреждений, но колеса застряли в грязи. Накинув капюшон, подошел к багажнику в поиске подходящего предмета соорудить точку опоры. Ничего не нашел. Сел в машину обдумать варианты. Дождь в свете фар падал непрерывными нитями. Возвращаться в фургон нет смысла. Значит, можно или остаться в машине и ждать, пока кто-нибудь не проедет мимо, или пойти в деревню пешком. Сидеть на месте придется неизвестно сколько, а при ходьбе я по крайней мере не замерзну.

Черт, надо ж было забыть фонарь в фургоне вместе с кейсом! Я порылся в бардачке. Кроме старых карт и каких-то бумажек, там ничего не было.

Я выключил фары и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. На Руну спустилась ночь, и видимость была плохая. Так не хотелось покидать машину. Тем более с осознанием, что на острове находится убийца. Как-то страшно оказаться на пустынной дороге.

Глупо. Даже если он на Руне, то где-нибудь у себя дома. Давай. Нет смысла ждать.

Я вышел из машины. В этот момент из-за туч показался месяц. В лунном свете поросшие вереском холмы казались эфемерно красивыми. У меня поднялось настроение, и я зашагал по дороге. Не так уж все плохо. При этой мысли месяц опять скрылся – словно резко вырубили свет.

Кромешная мгла вызвала шок. Мне приходилось жить в сельской местности, и я помнил, как темно там бывает. Однако такого опыта у меня еще не было. Руна – крошечный остров, на приличном расстоянии от земли, и здесь нет городов, чтоб хотя бы слабо отражаться вдали. Я посмотрел наверх с надеждой проблеска. Как бы не так. Облачная гряда накрыла звезды и месяц как одеялом.

Оглянулся назад, чтобы успокоиться при виде «фольксвагена». Но тьма была непроницаемой. Только стук собственных шагов по асфальту подсказывал, что я не свернул с дороги. Всего лишь темно. От этого еще никто не умирал. Если не собьюсь с пути, рано или поздно дойду до деревни.

Уверенность убывала с каждым шагом. Леденящий дождь и ветер забирали у меня тепло, делая не только слепым, но и глухим.

Однако не настолько глухим, чтобы я не услышал шорох на дороге позади.

Я резко повернулся, сердце выпрыгивало из груди. И не увидел ничего, кроме черноты. Вероятно, овечка или ветер поднял палку. Или чертова собака Страчана. Я продолжил путь, напрягая слух, и тут неожиданно ступил в никуда.

Полетел вперед, размахивая руками, пока не ударился о землю. Потом покатился, уже не понимая, где земля, где небо. Жесткая трава царапала мне лицо, и наконец я резко остановился.

Выбившийся из дыхания и ошеломленный, я лежал на грязной траве, дождь хлестал лицо. Понятно, что произошло. Я отклонился от центра дороги и шагнул в ров. Идиот!Я попытался встать и закричал от боли, выстрелившей в левое плечо. Когда она сошла до глухого нытья, я осторожно пошевелил рукой. Боль тотчас ударила снова, уже не с такой силой, но достаточно, чтобы я застонал.

По крайней мере кость не скрипит. Значит, ничего не сломано. Проглотив ком в горле, я потрогал плечо. Даже через куртку было ясно, что сустав стыкуется как-то не так. Выпирает там, где не следует. Пока гладил неровную поверхность, подкатила тошнота.

Я вывихнул плечо. Сильно.

Без паники. Дыши глубоко. Надо вправить сустав.Я протянул здоровую руку как можно дальше, нащупывая место, где головка плечевой кости высовывалась из лунки. Стиснув зубы, резко надавил на нее.

От боли чуть не потерял сознание. Завопил, увидев небо в алмазах. Приходил в себя, лежа на спине. Пот на лице смешался с дождем. Тошнило. Спазм прошел, но я ослаб и дрожал.

Я не стал трогать плечо. И так понятно, что не вправил. Оно неумолимо пульсировало, боль шла от основания черепа до кончиков пальцев. Я сел. Голова кружилась, пока вставал на ноги. О том, чтобы идти в деревню, теперь и речи быть не может. Надо попытаться найти машину и ждать, что Фрейзер или Дункан рано или поздно станут меня искать. Лучше бы рано.

Подниматься по скользкому скосу было непросто. Я ничего не видел и цеплялся только одной рукой. Плечо болело все сильнее. Интересно, порвал ли я связки, хотя что толку об этом думать. Все равно ничего не поделаешь.

К тому времени как скат начал выравниваться, я весь взмок и устал до изнеможения. Преодолев последний метр, я поднялся на ноги, трясущиеся, будто кисель. Облегчение от осознания, что я наверху, глушило все переживания. И тут я понял: что-то не так.

Здесь нет дороги.

Вся радость улетучилась. Я сделал еще пару осторожных шагов, надеясь почувствовать асфальт под ногами. Кругом дерн и грязь, неровная почва. Видимо, я дезориентировался, не рассчитал. Вместо того чтобы выйти к дороге, я залез на холм.

Усилием воли заставил себя сохранять спокойствие. Думать нечего. Дорога напротив. Надо спуститься обратно и подняться по другой стороне.

Я сполз вниз, проехав последний метр на спине. На ощупь попытался найти склон, с которого свалился. И не смог. Давай же, он где-то рядом!Однако поверхность под ногами не поддавалась четкой логике. В темноте она походила на лабиринт кочек и канав. Вслепую я не мог разобрать, куда они ведут.

Дорога наверняка близко, но в какой стороне? Я посмотрел вверх в надежде звездного проблеска, но земля и небо слились в одну беспросветную мглу. Ветер и дождь меняли направление, словно хотели совсем сбить меня с толку.

Я задрожал от шока и холода. Даже в водонепроницаемой одежде можно окоченеть до обморочного состояния, если не найти укрытия. Давай, шевели мозгами. Куда идти?Я принял решение и зашагал. Пусть в ошибочном направлении, но так теплее. Сидя на месте, я умру.

Передвигаться было непросто. Под ногами вероломно сплелись вереск с травой, норовя поймать меня за лодыжку и учинить еще один вывих. Я остановился как вкопанный, услышав рядом шорох. Опять тишина, ветер и дождь. И темнота вокруг. Сердце неистово колотилось. Там никого нет. Овечка, да и только.

Несмотря на силу самовнушения, я помнил странный звук еще на дороге. Понимал, что это абсурдно. Если здесь кто-то и есть, то он видит не лучше, чем я. Не помогало. Я потерялся и вывихнул плечо, и темнота вселяла примитивные страхи, которые спят днем.

Теперь они вылезли наружу.

Я продолжал идти. Дерн стал мокрым и ухабистым – видно, я забрел в торфяное болото. Зубы стучали. То ли похолодало, то ли температура моего тела упала вопреки всем стараниям. Или и то и другое.

Плечо жгло, вгоняло в жар при каждом шаге. Я потерял счет времени и от усталости уже брел, не разбирая дороги. Послышалось еще одно шуршание: нечто двигалось по траве. Я резко повернулся и с треском упал. Безумная боль охватила плечо, принявшее весь мой вес.

Должно быть, я потерял сознание. Когда пришел в себя, лежал лицом вниз, дождь гипнотически барабанил по капюшону. Во рту был глинистый вкус торфа. В полубреду я подумал о бессчетных животных, насекомых и растений, из которых состоит торф: тысячелетняя гниль, спрессованная в нефтехимическую грязь. Сплюнув, я попытался подняться, но не хватило сил. Вода просочилась под куртку, и я продрог до костей. Меня колотило от холода. Я снова упал на землю. Из всех нелепейших способов умереть…До смешного абсурдно. Прости меня, Дженни.Она вышла из себя от одного факта, что я сюда поехал. Представляю, как рассвирепеет, когда узнает, что я тут сдох.

Черный юмор не поднял мне дух. Я чувствовал грусть и злость. Что, все? Ты собираешься сдаться?

Не знаю, какое решение взяло бы верх, если бы в этот момент я не увидел свет.

Сначала подумал, мне померещилось. Всего желтая искорка, танцующая в темноте. Я пошевелил головой, а свет остался на том же месте. Я закрыл глаза, открыл снова. Свет по-прежнему там. В сердце затеплилась надежда при мысли о доме Страчана. Он ведь на полпути к деревне. Может, я все-таки выбрал верное направление.