355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Савелий Дудаков » Ленинъ как мессия » Текст книги (страница 2)
Ленинъ как мессия
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 01:04

Текст книги "Ленинъ как мессия"


Автор книги: Савелий Дудаков


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Теперь, перечитав Наумова, я удостоверился в том, что вся история Ленина – спортсмена, вписывается в эпоху: восхищение борцами, цирком, увлечение борьбой, гимнастическими упражнениями, гирями и т.п. Вольский, сам изрядный любитель спорта, был в восхищении ленинской хваткой, мгновенно схватывающий новые для него элементы поднятия тяжестей. И теперь для него было ясно, откуда у вождя большевиков, «такая крепкая сложенная фигура», сразу бросающаяся в глаза. «Он был настоящий спортсмен с большим вкусом ко всей гамме спорта. Оказалось, что он умел хорошо грести, плавать, ездить на велосипеде, кататься на коньках, проделывать разные упражнения на трапеции и на кольцах, стрелять, охотиться и, как я мог убедиться, ловко играть на бильярде. Он мне поведал, что каждое утро, полуголый, он проделывает не менее 10 минут разные гимнастические упражнения, среди них на первом месте, разведение и вращение рук, приседание, сгибание корпуса с таким расчетом, чтобы, не сгибая колен, коснуться пола пальцами вытянутых рук». Причем эту систему он установил для себя.

В воспоминаниях Наумова, довольно подробно говорится о собственном юношеском увлечении спортом, вызванное тем, что в классе надо было отстоять свое место: в одной драке «приставала» повалил 14-летнего Наумова на пол. Тренировался Наумов упорно и через четыре года(!) отомстил обидчику. Думаю, что Ульянов отстоял бы себя значительно раньше…

После смерти Ленина вышло множество книг, посвященных его биографии. Естественно, они носили приглаженный характер, но все же это была середина 20-х годов и можно было писать нетрафаретно. Один из таких сборников, изданных в то время имеется у меня. Книга издана в Харькове в 1924 году ЦК КСМУ, что переводится на современный язык: Центральный Комитет Коммунистического Союза Молодежи Украины.

Введение написано неким Д. Лебедем. Оно бесхитростно, но позже писать такие вещи стало невозможно. В первом разделе – Карл Радек, затем Н. Бухарин. Третья статья И. Сталина; она убого выглядит в окружении профессиональных писаний, особенно по сравнению с гениальной статьей Льва Давидовича Троцкого. Одно название чего стоит: «Ленин, как национальный тип!»

Основная идея Троцкого-Ленина – есть производное российских условий, Ленин-русак, хотя вопросы, разрешаемые им, конечно, не замыкаются в национальные рамки. Ленин в оценке международных факторов и сил «свободнее, чем кто-либо, от национальных пристрастий». Смелость Троцкого поразительна: он сравнивает Ленина с Марксом, и это – блистательное разоблачение того и другого. Сделано ли это сознательно или писательский талант увлек Героя Октября и Гражданской войны – нам неизвестно. Но судите сами: «Ленин отражает собой русский рабочий класс не только в его пролетарском настоящем, но и в его столь еще свежем крестьянском прошлом. У этого самого бесспорного из вождей пролетариата не только мужицкая внешность, но и крепкая мужицкая подоплека.

Перед Смольным стоит памятник другому большому деятелю мирового пролетариата.

Маркс на камне, в черном сюртуке. Конечно, это мелочь, но Ленина даже мысленно никак не оденешь в черный сюртук.

На некоторых портретах Маркс изображен с широкой крахмальной манишкой, на которой болтается нечто вроде монокля. То, что Маркс не был склонен к кокетливости несомненно ясно для тех, кто имеет понятие о духе Маркса. Но Маркс родился и вырос на иной национально-культурной почве, и дышал иной атмосферой, как и верхи немецкого рабочего класса, своими корнями уходящие не в мужицкую деревню, а в цеховое ремесло и в сложную городскую культуру средних веков.

Самый стиль Маркса, богатый и прекрасный, сочетание силы и гибкости, гнева и иронии, суровости и изысканности, несет в себе литературные и эстетические накопления всей предшествующей социально-политической немецкой культуры, начиная с реформации и ранее. Литературный и ораторский стиль Ленина страшно прост, утилитарен, аскетичен, как и весь его уклад. Но в этом могучем аскетизме нет и тени моралистики. Это не принцип, не надуманная система и уже, конечно, не рисовка: это просто внешнее выражение внутреннего сосредоточения сил для действия. (Текст выделен Л. Д. Троцким – С.Д.) Это хозяйская, мужицкая деловитость только в грандиозном масштабе»8.

По словам Троцкого, вождь обладал интуицией действия, что в переводе «по-русски зовется сметкой». Тут же и пример, взятый чуть ли не у Лескова, но понятно, с модернизацией: «Когда Ленин, прищурив левый глаз, слушает радиотелеграмму, заключающую в себе парламентскую речь одного из империалистических вершителей судеб, или очередную дипломатическую ноту, сплетенье кровожадного коварства с полированным лицемерием, – он похож на крепко умного мужика, которого словами не проймешь и фразами не обманешь: это мужицкая сметка, только с высоким потенциалом, развернувшаяся до гениальности, вооруженная последним словом научной мысли»9. Интересно, знал ли Троцкий о наличии еврейских корней у Вождя?

Тогда политически понятно подчеркиванье мужицкой сущности Ленина, а, следовательно, русского характера течения революции. Так я думаю. И, конечно, в прицеле статья Ленина «Лев Толстой – как зеркало русской революции», где сделан упор на то, что великий писатель – носитель крестьянской идеи…

В свете статьи Троцкого, интересны чуть ли не первые стихи о Ленине, подтверждающие мысли «Героя Октября». Речь идет о цикле под названием «Ленин» и написанные в 1918 году Николаем Алексеевич Клюевым (1884-1937). Ни о каком-либо государственным или партийным «заказе» не могло идти и речи. Так утверждается русский мужицкий характер деятельности революции и Вождя:

«Есть в Ленине керженский дух,

Игуменский окрик в декретах,

Как будто истоки разрух

Он ищет в «Поморских ответах»10.

Для меня интересны стихи сектанта Клюева. (В литературоведенъе бытует мнение, что поэт Николай Клюев был сектантом, возможно хлыстом.) Его восприятие Ленина – это признание Нового Учения, создатель которого своей биографией дублирует иудейского Иисуса – Мессию. Во-первых, рождение в прекрасной семье: отец – сеятель народного просвещения, а мать – великомученица; во-вторых – гибель старшего брата, мученика Идеи. Александр Ульянов – ипостась Иоанна Предтечи, кузена Иисуса. Блестящие знания, поражающие учителей – это ли не параллель с Иешуа, удивлявшего раввинов своей осведомленностью? Предательство и смерть Христа перекликается с выстрелом Фанни Каплан:

«Есть в истории рана всех слав величавей, Миллионами губ зацелованный плат, Это было в Москве, в человечьей дубраве, Где идей буреломы и слов листопад».

«Зацелованный плат» должен вызвать ассоциации с платом св. Вероники, отершей кровавый пот Спасителя. Даже приход восточных волхвов и поклонение животных обыгрывает Клюев:

«Стада носорогов в глухом Заонежье,

Бизоний телок в ярославском хлеву.

Я вижу деревни седые, медвежьи,

Где Скрябин расставил силки на молву …

С Пустозерска пригонят стада бедуины,

Караванный привал узрят Кемь и Валдай,

И с железным Верхарном сказатель Рябинин Воспоет пламенеющий Ленинский рай. …

От Великого Сфинкса к тундре

Докатилась волна лучей,

И на полюсе сосны Умбрий

Приютили красных грачей»11.

Вероятно, имелся в виду приезд какой-то делегации с Востока, посетившей в это время Москву. Рябинины – семья сказателей былин в четырех поколениях, уроженцы Олонецкой губернии села Гарницы, Речь идет о Иване Герасимовиче Рябинине-Ан-дрееве (1873-1924). Несколько озадачивает появление Скрябина. Какого? Может композитора, пытавшегося заглянуть в иной мир, что духовно должно (по вероятной идее Клюева) быть родственным исканиям Ленина. (Александр Николаевич Скрябин (1871-1915), по словам Клюева «Изумительный русский звукописец»).

Клюев послал оттиск своих стихов лично Ленину с дарственной надписью в своем обычном витиеватом стиле: «Ленину от моржовой поморской зари, от ковриги-матери из русского рая красный гостинец посылаю я – Николай Клюев, а посланник мой – сопостник и сомысленник Николай Архипов. Декабря тысяча девятьсот двадцать первого года»12. Если Ленин просматривал лично почту, в чем я очень сомневаюсь – не то было время, то представляю себе выражение лица «Ильича»… В 1924 году вышло третье издание(!) стихов Клюева о Ленине. Одно из стихотворений озаглавлено: «Ленин на эшафоте,..». Далее игра стихий – суть жизни вождя:

«Волга с Ладогой – Ленина жилы

И чело – грозовой небосклон… ….

Ленин – птичья октябрьская тяга,

Щедрость гумен, янтарность плодов…

Словно вереск дымится бумага От шаманских волхвующих слов» (1918 г.)13 К этому следует добавить, что в искренность «футуристов», «ничевоков», «имажинистов», и иных «леваков» – никто не верил.

Футуристы и прочие «с радостным ржанием устремились в конюшни имени товарища Луначарского, где им была приготовлена обильная кормушка». (М. Арцыбашев)14. Тот же писатель: «Велика и обильна литературная проституция»15.

Другая поэтическая крайность – Игорь Северянин. В 1918 году он публикует стихотворное приветствие Ленину. К сожалению, в моем распоряжении всего четыре строчки:

«Его бесспорная заслуга

Есть окончания войны.

Его приветствовать, как друга Людей, вы искренне должны…» (1918 г.)16.

Возможно близостью к своей троюродной сестре «Шурочке» Домонтович – Александре Коллонтай объясняются некоторые псевдополитические поэзы «непревзойденного Северянина». Так, у него есть стихи унижающие А. Ф. Керенского:

«Да, он поэт!

Да, он фанатик,

Идеалист stille decadance,

Паяц трагичный на канате,

Но идеальность – не баланс…» (май 1918 – «Александр 1V»)17.

Также он резко относился к эмигрантам. Сам же Северянин, застрявший на своей мызе в Эстонии, как, скажем, Леонид Андреев и Илья Репин в Финляндии – в частях бывшей Российской империи писал:

«Они живут политикой, раздорами и войнами, Нарядами и картами, обжорством и питьем, Интригами и сплетнями, заразными и гнойными, Нахальством, злобой, завистью, развратом и нытьем» («Чем они живут», 1923 г.)18.

Но будет справедливо сказать, что вся эта филиппика дает характеристику любой эмиграции… Во всяком случае, в большевистский рай его приманила лишь II Мировая война, хотя он пел в 20-е годы близкое нам по теме:

«И может быть, когда-нибудь

В твою страну, товарищ Ленин,

Вернемся мы…»19.

И одновременно вещи названы своими именами:

«Ты потерял свою Россию.

Противопоставил ли стихию

Добра стихии мрачной зла?».

Ответить на кардинальный вопрос: что было противопоставлено «стихии мрачного зла» – невозможно. Поражение белых закономерно:

«Нет? Так умолкни: увела

Тебя судьба не без причины

В края неласковой чужбины.

Что толку охать и тужить -

Россию нужно заслужить!» – так Северянин заканчивает стихотворение и можно только диву даваться, как это стихотворение проникло в советский сборник: кажется, в советской печати никогда нельзя было прочитать о «стихии мрачного зла».

Интересен и поэтический портрет Ленина, исполненный Пастернаком. И в данном случае – не может идти речь о государственном заказе. Цитата длинная, но выбросить из нее что-либо нельзя, ибо теряется смысл шедевра:

«Чем мне закончить мой отрывок

Я помню, говорок его

Пронзил мне искрами загривок

Как шорох молньи шаровой.

Все стали с мест, глазами втуне

Обшаривая крайний стол,

Как вдруг он вырос на трибуне,

И вырос раньше, чем вошел.

Он проскользнул неуследимо

Сквозь строй препятствий и подмог,

Как этот, в комнату без дыма

Грозы влетающий комок.

Тогда раздался гул оваций,

Как облегченья, как разряд

Ядра, не властного не рваться

В кольце поддержек и преград.

И он заговорил. Мы помним

И памятники павшим чтим.

Но я о мимолетном. Что в нем

В тот миг связалось с ним одним?

Он был – как выпад на рапире,

Гонясь за высказанным вслед,

Он гнул свое, пиджак топыря

И пяля передки штиблет.

Слова могли быть о мазуте,

Но корпуса его изгиб

Дышал полетом голой сути,

Прорвавший глупый слой лузги.

И это голая картавость

Отчитывалась вслух во всем,

Что кровью былей начерталось:

Он был их звуковым лицом.

Столетий завистью завистлив,

Ревнив их ревностью одной,

Он управлял теченьем мыслей

И только потому – страной.

Тогда его увидев вьяве,

Я думал, думал без конца

Об авторстве его и праве

Дерзать от первого лица.

Из ряда многих поколений

Выхолит кто-нибудь вперед.

Предвестьем льгот приходит гений

И гнетом мстит за свой уход». (1923, 1928) Жирным шрифтом я хотел подчеркнуть главную идею Пастернака: ранняя смерть Ленина в конечном итоге привела к тирании. Это моя расшифровка, ибо никаких цензурных изъятий это место не претерпело, В верстке 1957 года, которую он лишь немного изменил, мы читаем приблизительно то же самое, пожалуй, словесный сгусток еще более жесток, но и только:

«Когда он обращался к фактам,

То знал, что полоща им рот

Его голосовым экстрактом,

Сквозь них история орет.

И вот, хоть и без панибратства,

Но и вольней, чем перед кем,

Всегда готовый к ней придраться,

Лишь с ней он был накоротке.

Столетий завистью завистлив,

Ревнив их ревностью одной,

Он управлял теченьем мыслей

И только потому – страной.

Я только думал о происхожденьи

Века связующих тягот.

Предвестьем льгот приходит гений

И гнетом мстит за свой уход» 22 Другая мысль: Ленин – это голос масс, плоть от плоти ее, и в этом близость к рассуждениям Льва Троцкого. Например, в описании костюма вождя… Впрочем, в поэме Сергея Есенина «Анна Снегина» разговор поэта, которого крестьяне обзывают «беззаботнйком», с земляками летом 17 года носит тяжелый характер: речь идет о разрухе, земле, войне и раздорах. Поэт не знает ответы на эти вопросы. Поэт и чернь. Знакомо? Угрюмые и опасные лица– все чревато взрывом:

«И каждый с улыбкой угрюмой

Смотрел мне в лицо и в глаза,

А я, отягченной думой,

Не мог ничего сказать.

Дрожали, качались ступени,

Но помню

Под звоном головы:

«Скажи,

Кто такое Ленин?»

Я тихо ответил: «Он – вы».

Сергей Есенин «Анна Снегина» (1925 г.) (Черновой вариант страшнее: «С улыбкой кривой и угрюмой / Мне каждый глядит в лицо») 23.

Интересен образ Ленина в одноименной поэме, задуманной еще в 1921-22 годах, но законченный летом 1924-го, уже после смерти вождя. Безусловное влияние Клюева. И вновь задается вопрос: откуда появился Ленин, как он мог стать символом эпохи?

Вот эти строки:

«Россия -

Страшный, чудный звон.

В деревьях березь, в цветь – подснежник.

Откуда закатился он

Тебя встревоживший мятежник?

Суровый гений! Он меня

Влечет не по своей фигуре.

Он не садился на коня

И не летел навстречу буре.

Сплеча голов он не рубил,

Не обращал в побег пехоту. ….

Для нас условлен стал герой

Мы любим тех, кто в черных масках,

А он с сопливой детворой

Зимой катался на салазках.

И не носил он тех волос,

Что льют успех на женщин томных, -

Он с лысиною, как поднос

Глядел скромней из самых скромных.

Застенчивый, простой и милый,

Он вроде сфинкса предо мной.

Я не пойму, какою силой

Сумел потрясть он шар земной?

Но он потряс…

Шуми и вей!

Крути свирепей, непогода,

Смывай с несчастного народа

Позор острогов и церквей»24.

Ленин – сфинкс. Образ заимствован у Клюева. И, действительно, можно ли понять, какой силой вождь потряс земной шар?

Ответа нет. Любопытно, что у Есенина две России: первая -чудный церковный звон и дивный пейзаж Родины; вторая – Россия – позор острогов и церквей. Поэт мечется между прошлым и настоящим. Он пересматривает историю России;

«Была пора жестоких лет,

Нас пестовали злые лапы,

На поприще крестьянских бед

Цвели имперские сатрапы».

Далее политэкономия в духе школы Покровского и не то, что это неправда, но, что называется: правда, да не вся:

«Монархия! Зловещий смрад!

Веками шли пиры за пиром,

И продал власть аристократ

Промышленникам и банкирам.

Народ стонал, и в эту жуть

Страна ждала кого-нибудь…

И Он пришел…

Он мощным словом

Повел нас всех к истокам новым… …

И мы пошли под визг метели,

Куда глаза Его глядели:

Пошли туда, где видел Он

Освобожденье всех племен… …

И вот Он умер… …

Того, кто спас нас, больше нет.

Его уж нет, а те кто вживе,

А те, кого оставил ОН,

Страну в бушующем разливе

Должны заковывать в бетон.

Для них не скажешь: «Ленин умер!»

Их смерть к тоске не привела.

Еще суровей и угрюмей

Они творят Его дела..,» 25.

Страна ожидает Мессию – Он приходит и народ идет за ним. Нечто ветхозаветное в стихах Есенина. Но страна крестьянская и христианская: ожидание чуда, ожидание Избавителя…

Сравнение Ленина с Петром Великим со временем станет расхожим. Правда, с добавлением различных «но». Заключительные слова поэмы «Песнь о великом походе» в варианте, опубликованном в журнале «Октябрь». (Москва, 1924 г., №3), то есть почти сразу же после смерти Ульянова. Есть строки, связывающие геополитические идеи Петра и Ленина в отношении Востока. И на сцене появляется также тень Клюева, плененного Востоком:

«Бродит тень Петра

И дивуется

На кумачный цвет

В наших улицах.

На кумачный цвет,

Нами вспененный

Супротив всех бар

Знаком Ленина.

В берег бьет вода

Пенной индевью

Корабли плывут

Будто в Индию» 26.

Еще более интересен отрывок из прозы «Сестра моя -жизнь», из автобиографических записок Пастернака. При чем поэт не боится говорить иносказательно о пресловутом «пломбированном вагоне» и терроре.

«Ленин, неожиданность его появления из-за закрытой границы; его зажигательные речи; его в глаза бросающаяся прямота; требовательность и стремительность; не имеющая примера смелость его обращения к разбушевавшейся народной стихии; его готовность не считаться ни с чем, даже с ведущейся и еще и не оконченной войной ради немедленного создания нового невиданного мира; его нетерпеливость и безоговорочность вместе с остротой его ниспровергающих, насмешливых обличений, поражали несогласных, покоряли противников и вызывали восхищение даже у врагов.

Как бы ни отличались друг от друга великие революции разных веков и народов, есть у них, если оглянуться назад, одно общее, что задним числом их объединяет.

Все они – исторические исключительности или чрезвычайности, редкие в летописях человечества и требующие от него столько предельных и сокрушительных сил, что они не могут повторяться часто. Ленин был душой и совестью такой редчайшей достопримечательности, лицом и голосом великой русской бури, единственной и необычайной. ОН с горячностью гения, не колеблясь, взял на себя ответственность за кровь и ломку, каких не видел мир, ОН не побоялся кликнуть клич к народу, воззвать к самым затаенным и заветным чаяниям, ОН дал морю разбушеваться, ураган пронесся с его благословения» 27.

Небольшой эвфемизм: страшные слова об обращении к самым низменным инстинктам народа, вызывают озноб. Здесь же уместно вспомнить, что же мог знать о Ленине средний русский интеллигент в дореволюционное время? Проще всего он заглянул бы в 24-й том Нового энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона и мог бы прочитать довольно скромное сообщение на тридцати четырех строках. Приводится биография политического деятеля, использующего псевдоним Ленин. Исключение из Казанского университета трактуется как следствие того, что Ульянов был «родственником казненному брату». Перечислены его экономические и политические работы. Его представляют как крайнего и последовательного марксиста, лидера большевизма. В Энциклопедическом словаре Ф. Павленкова (СПб, 1913 г.) всего-навсего 7 строк. И это кажется – все 28. Мы перечислили ряд поэтов, заметивших Ленина. Ну, а что «первый поэт России» Александр Блок: «Блок проходит мимо Ленина. Он не слышит «музыки» в речах Ленина. Ему, напротив, кажется, что большевики-то – это какой-то поплавок на поверхности разбушевавшихся народных масс, а Ленин и его разумность, очевидно, казалось Блоку лишь порождением того же интеллигентского разума, который хочет сделать прививку своих программных затей к великому, внезапно выросшему таинственному древу, родившемуся в недрах народа»29. В конце концов в поэме «Двенадцать» появляется Мессия – Иисус Христос, но это не Ленин.

Поэт его не видит. И интересно, что мог увидеть Блок? Разграбление и разорение домашнего очага – Шахматово. Сожженную библиотеку. «Сейчас от этих родных мест, где я провел лучшие времена жизни, ничего не осталось. Может быть, только старые липы шумят, если и с них не содрали кожу». Последнее страшно: содрана кожа у живого существа…

А вот и знаменитый «прогерманизм», якобы присущий Ленину, вызывающий недоумение.

Любовь к «фатерланду», скажем, у немецких евреев была в крови (что не спасло их от газовых камер), и не только у немецких евреев: «И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме, и Гёте, свищущий на вьющейся тропе..,» или стихотворение Осипа Мандельштама «К немецкой речи». Или даже стихи Марины Цветаевой о Первой Мировой войне: «Ты (Германия) миру отдана на травлю, И счета нет твоим врагам…» и далее – «Германия – мое безумие, Германия – моя любовь…». Кажется, что ей прогерманизм не ставится в вину.

Одна из самых националистических народных песен Германии «Песнь немецкого солдата в Эльзасе» была написана выдающимся немецким писателем и некрещеным евреем Бертольдом Ауэрбахом:

«В Эльзасе, там за Рейном,

Живет мой брат родной…

И страх мне грудь сжимает:

Мой брат меня не знает,

Он стал уж мне чужой.

Мой бедный, добрый братец,

Иль ты французом стал?

Ты им был завоеван,

В его мундир закован…

А сердце сам отдал?»

Удивительно другое – французы, потеряв Эльзас-Лотарингию, создали песню абсолютно-зеркального содержания. И будущий «немецкий шпион из пломбированного вагона» с наслаждением пел песню-реванш:

«Vous avez pris Г Alsace et la Lorraine, Mais malgre vous nous rcsterons francais;

Vous avez pu germaniser nos plaines,

Mais notre coeur– vous ne Taurez jamais!»

Перевод: «Вы взяли Эльзас и Лотарингию, но вопреки вам мы останемся французами; вы могли онемечить наши поля, но наше сердце – вы никогда не будете его иметь!»

Комментарий Крупской: «Надо было слушать, как победно звучали в его (Ленина) устах слова песни: «Mais notre coeur-vous ne l'aurez jamais!»30.

И моя реплика: Ай-да пораженец!, ай да германофил! Старый большевик Н. Осинский – (настоящая фамилия Оболенский Валериан Валерианович, (1887-1938). Не одни евреи были в окружении Ленина – вот и аристократическая фамилия..,) но профессии – экономист, литературный критик; впоследствии один из лидеров правой оппозиции.

О его эстетическом вкусе говорит то, что к негодованию Владимира Маяковского, Оболенский хвалил творчество Анны Ахматовой в 1923 году. Вот описанный им образ вождя: «Голова его, гладкая, словно полированная, сидит на крепком туловище, одетом в темный, непритязательный костюм. Рыжеватые, отнюдь не гладкие усы и борода, лицо с резкими чертами и блещущие от времени до времени небольшие глаза создают какое-то противоречие к остальному и невольно наворачивается сравнение – отполированный, блестящий снаряд, начиненный взрывчатым веществом колоссальной силы». Далее идет чрезвычайно смелое рассуждение о двуликости Вождя. Не в смысле «двуликого Януса», а в глубинном противоречии личности: «С одной стороны – человек настолько «будничной» и «нормальной» внешности, почему бы ему и в самом деле не встретиться с Ллойд – Джорджем и мирно потолковать об устроении дел Европы. А с другой стороны – как бы в результате не взлетели па воздух и Ллойд-Джордж и вся Генуэзская конференция! Ибо он – с одной стороны Ульянов, а с другой стороны он – Ленин».

Б. Горев, автор книги «От Мора до Ленина», конечно, еврей, настоящая фамилия Гольдман Борис Исаакович (1875-1937), политический деятель. Один из первых социал-демократов, член «Петербургского Союза борьбы за освобождения рабочего класса», один из близких людей Ленину, разошедшийся с ним, человек, ушедший в науку, что впрочем, не спасло его, равно как и его брата Марка Либера (Михаила Исааковича Гольдмана, 1880-1937). В отрывке из книги, опубликованной в данном сборнике, полное восхищение вождем и вдруг совершенно страшная фраза, немыслимая при будущих изданиях: «Ленин соединяет в себе глубокий революционный энтузиазм и даже фанатизм с холодным политическим расчетом, доходящим до последовательного применения принципа «цель оправдывает средства»32.

Что там Сталин, что там Маккиавелли – не только интеллект иной, но и размеры приложения сил! В одном из фельетонов Карла Радека, вышедшем еще при жизни Ленина, мы с удивлением можем прочесть, что Ленин отнюдь не безгрешен: и он совершает ошибки. Радек вспоминает дискуссию о самоопределении наций; тогда польские революционеры боролись против взглядов Ленина, в том числе и сам Радек не разделял их. Товарищ-рабочий, большевик, прочитав тезисы Радека направленные против Ленина, написал следующее: «То, что вы пишите, меня вполне убеждает, но сколько раз я был против Ильича, и всегда оказывался неправым…» Если бы мы закончили цитирование на этом месте, то никакого расхождения с характеристикой Сталина, данной Александром Твардовским в поэме «За далью – даль» не было бы: «он прав, и снова пятилетка…» Но цитата не прерывается: «…а то, что он оказывался неправ, когда под его руководством была сделана ошибка, он говорил открыто: «Мы сделали ошибку, за это нас побили, вот как надо ее исправить». «Многие спрашивали: к чему об ошибках, зачем это ему нужно? Не знаем, почему это делал Ленин, но последствия этого вполне ясны. Рабочий чересчур вырос, чтобы верить в героев-спасителей. Когда Ленин говорит об ошибках, не скрывая ничего, он вводит рабочего в свою лабораторию мысли…»33. Наивный «революционер» Радек! Не прошло и несколько лет, как вся Россия, вся партия, и Радек в том числе, запели Алиллуйю Сталину.

Но концовка эссе о Ленине примечательна и носит в себе элемент Библии: Ленин сравнивается с Моисеем, случайно ли? – «В день двадцатипятилетия партии, которая несет на спине своей не только ответственность за судьбы шестой части земного шара, но которая является главным рычагом победы мирового пролетариата, русские коммунисты, и всё, что есть революционного в мировом пролетариате, будут иметь одну мысль, одно горячее желание, чтобы этот Моисей, который вывел рабов из земли неволи, вошел с нами в Землю Обетованную»34. В 1939 году Карл Собельсон-Радек был расстрелян. Думал ли он тогда о земле обетованной? Как бы то ни было, Радек нас вводит в библейскую символику, которая интересна приложением жизни Ленина к ветхозаветным и новозаветным персонажам.

Уже не странно, что в этом грехе замешан и Михаил Кольцов, вообще заземляющий вождя в еврейское гетто. Статья Михаила Кольцова о Ленине интересна тем, что урожденный Фридлянд, прибегает к еврейскому сюжету. Желание продлить жизнь Ленина, вызывает у него ассоциацию с еврейским местечком, где заболевшего цадика, пытаются спасти «прихожане», даруя ему часть своей жизни для продления жизни святого. Понятно, что Ленин мог бы иметь Муфусаилов век и могучие здоровье, если бы.. (Коринфский и Ленин-Христос. Семья: отец – Иосиф плотник, труженик и т.д., мать -страстотерпица (аналог Мирьям), Богоматерь, старший брат Александр, взошедший на эшафот за идею – Иоанн Предтеча, сестры и брат младший, круг учеников – апостолов новой религии – все это вызывало в сознании русского мужика (и не только его), еще не забытую церковь. Это все вариации на тему Евангелия.

Так я думаю, и потому популярность Владимира Ленина была так велика. Далее стрельба Фанни Каплан, способствовала воскресению мифа… Любопытная мысль – об Иуде. Возможно, что «октябрьский эпизод» Зиновьева и Каменева, как сказано в «Завещании», не случайность. То есть почти зеркальное отражение последней вечери: «Один из Вас меня предаст» и т.д.).

Говоря о влиянии семьи, я хочу коснуться личности его старшего брата Александра.

Во-первых, Александр был подающим надежды молодым ученым. Золотая медаль в гимназии и золотая медаль в Университете открывала для него научную карьеру. В 1891 году В. И. Ульянов приходил к профессору Ольденбургу, соученику Александра по университету и расспрашивал его о научной деятельности брата. Сергей Федорович Ольденбург (1863-1934), великий ученый-востоковед, академик, летом 1917 года был министром просвещения Временного правительства и другом В. И.Вернадского – тоже великого ученого. Ольденбург понятно, не любил новую власть и, вероятно, отзывался о ней негативно в разговорах со своими знакомыми и друзьями, но об А. Ульянове был самого высокого мнения. Тот был секретарем научно-литературного общества, и получил золотую медаль.

Одновременно с этим, потеряв веру в культурную, созидательную и мирную работу, он готовил террористический акт.

Не раз Ольденбург задавал себе вопрос: «Что побудило А. Ульянова работать в террористической организации?». Долгие годы после гибели товарища по обществу, этот неотвязный вопрос мучил Ольденбурга. Удовлетворительный ответ он получил лишь после знакомства с Владимиром Ульяновым. Первое, бросающее в глаза: оба брата были людьми воли и действия. И эта сторона характера определила для Александра революционную предпочтительность, приведшую к виселице. Но… – и это главное: «…наряду с этим в нем, как в его брате, была заложена глубокая вера и любовь к науке: разрушая старую жизнь, которая рисовалась ему, как сплошное рабство, он понимал, что новую, свободную, рациональную жизнь, для которой он не жалел жизней, и своей и чужих, можно создать, только опираясь на науку с неуклонным свободным исканием.

Оттого он с такой любовью вел свои глубоко специальные лабораторные занятия по зоологии, оттого он писал с таким увлечением специальную, столь, казалось, далекую от жизни, а особенно от террористического акта, работу, за которую ему присудили потом золотую медаль»34.

За А. Ульянова заступались видные профессора, но для понимания его личности важен факт нежелания подать просьбу о помиловании. И вот воспоминание с другого берега юриста Князева, присутствующего на свидании матери с сыном. Сын отверг мольбы матери следующими словами: «Не могу сделать этого после всего, что признал на суде. Ведь это будет неискренне». И далее, по словам Князева, он привел такой довод: «Представь себе мама, двое стоят друг против друга на поединке. Один уже выстрелил, в своего противника, другой еще нет, и тот, кто выстрелил, обращается к противнику с просьбой не пользоваться оружием. Нет, я не могу так поступить!»36. Но слово из песни не выкинешь. Под давлением матери Александр Ульянов подал прошение. Правда, это было сделано по совету Матвея Леонтьевича Песковского (о нем ниже), надеявшегося заменить смертную казнь пожизненным заключением.

Но прошение было написано в таких выражениях, что его, по-видимому, и не давали читать императору. Песковский рассказывал, что в прошении не было никакого раскаянья, и даже подпись была не по формуле, то есть не «верноподданный», а просто Александр Ульянов – частное лицо пишет частному лицу Александру III. Оно никого не обманывало. Упор в письме был сделан на здоровье матери и на положение младших детей 37.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю