Текст книги "Кинокава"
Автор книги: Савако Ариёси
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Разве она не прелесть?
– Кэйсаку, должно быть, счастлив, что дождался ее.
– Она такая тихая для девушки, которая училась в школе…
– В конце концов, она ведь Кимото, а это кое-что да значит!
Хана появилась в накидке-хаори, серой с розовыми цветами зимней сливы, поверх кимоно из узорчатого шелка с золотистой вышивкой. Забыв о гостях, гейши изумленно взирали на великолепный наряд новобрачной.
– Дайте мне еще выпить! – закричал Косаку, младший брат Кэйсаку, и, повернувшись к гостям спиной, бросился к жениху.
Члены семейства Матани побледнели, испугавшись, что Косаку напился и не сможет вести себя прилично. Кэйсаку же лишь улыбнулся и протянул брату тёко,[20]20
Теко – чашечка для сакэ.
[Закрыть] в которую гейша проворно налила сакэ.
Миски с супом из морепродуктов накрыли крышечками, и гостям подали официальный обед. С каждой минутой мужчины пьянели все сильнее. Когда новобрачная снова покинула свое место, сидевший рядом с Косаку гость прошептал:
– Ты брату не завидуешь?
– С чего бы это? – Косаку сделался белым как полотно, лоб прочертили морщинки.
Гость тут же пожалел о своих неосторожных словах и виновато пробормотал:
– Ну, невеста-то настоящая красавица…
Залпом проглотив сакэ, Косаку протянул тёко гейше и велел плеснуть ему добавки.
– И что в ней такого особенного? – Он еле ворочал языком, опрокинув в себя очередную порцию.
Гейши начали поздравительное представление. Среди завсегдатаев «веселых кварталов» было немало деловых людей, но таковых на этом торжестве не оказалось. Похоже, избалованные ойран[21]21
Ойран – гейша высшего разряда.
[Закрыть] Вакаямы чувствовали себя немного неловко, прислуживая богатым крестьянам и землевладельцам.
За вечер невеста несколько раз меняла наряды. Каждое кимоно было темнее предыдущего, поскольку темный оттенок считается благоприятным. Под конец она предстала перед собравшимися в черном кимоно с рисунком по низу. Было уже поздно, и в гостиной царил кавардак.
Когда Хана вышла в последний раз, сидевший напротив Кэйсаку молодой человек неожиданно спросил:
– Вы действительно закончили школу для девочек?
– Да. Гость широко распахнул от удивления глаза – настолько отчетливо и откровенно прозвучал ответ, в котором не было и намека на смущение. Он пьяно покачал головой, откинул волосы со лба и зловеще проворчал:
– Даже образованная женщина – не больше чем обычная дурочка. Я вам вот что скажу: муж ваш – человек особенный. Хорошенько о нем заботьтесь, не то придется отвечать передо мной!
– Ну и язва! – расхохотался Кэйсаку и, утихомирив товарища, робко улыбнулся Хане, которая оцепенела под его взглядом.
Муж снова открыто смотрел ей в глаза. Теперь она нисколько не сомневалась: этому человеку действительно можно довериться. Взволнованная до глубины души, Хана опустила голову, стараясь сдержать обуревавшие ее эмоции. Она устремила взгляд на айвовый герб на обеденном подносе (к еде взволнованная невеста даже не прикоснулась). На подкладке одной из свадебных накидок, которые она надевала в тот вечер, тоже была изображена белая айва. Хана припомнила, как Тоёно, внимательно осмотревшая этот наряд, когда он прибыл из Киото, воскликнула: «Надо же, какой безобразный узор!» Будь герб даже крохотным, он все равно ужасно смотрелся бы на женском кимоно.
Свахи потихоньку увели из гостиной сначала невесту, потом жениха. Один наблюдательный Матани заметил это и закричал:
– Давай, Кэйсаку, не подведи!
Родственники невесты нахмурились. Даже без этой вульгарщины Кимото пришли к выводу, что Матани совершенно не умеют вести себя на людях. Весь вечер Нобутака и остальные представители семейства сгорали со стыда за своих хозяев. Девять сундуков с приданым, которые тоже проделали путь из Кудоямы в лакированных паланкинах, своевременно прибыли в Мусоту, но сумеют ли эти люди по достоинству оценить их содержимое? Нобутака оказался прав: Суда и Матани отличались друг от друга, как холмы от моря. У отца жениха, Тахэя Матани, причесанного на самурайский манер, волосы растрепались, под глазами набухли мешки от чрезмерных возлияний. В те времена владельцы горных угодий смотрели сверху вниз на обладателей рисовых полей, и Нобутака не являлся исключением. Для него Тахэй был и останется простым крестьянином. Тоёно тоже относилась к общественному положению семьи куда серьезнее, чем прочие, и уж тем более уважала приличия. Стань она свидетельницей царившего в гостиной Матани беспорядка, сердце ее наверняка наполнилось бы раскаянием. Нобутака хотел, чтобы Тоёно поехала с ними, потому что ей все равно предстояло нанести внучке визит на следующий день. Однако та отказалась, и впервые в жизни он обиделся на мать, которая всегда все делала по-своему. Что ж, было уже поздно рвать на себе волосы – в этот самый момент Кэйсаку и Хана обменивались брачными чарками сакэ во внутренних покоях дома.
Токонома в опочивальне была украшена благими символами – сливами и сушеными каракатицами. Невозмутимая сваха, обращавшаяся с женихом и невестой, словно с малыми детьми, заставила их поднять чарки, после чего извинилась и удалилась со словами:
– Желаю хорошо отдохнуть.
То, что произошло потом, Хана помнила плохо. Впервые в жизни она осталась наедине с представителем противоположного пола, и для девушки строгого воспитания это уже само по себе стало серьезным психологическим потрясением. Тоёно перед расставанием подарила ей шкатулку, в которую вложила «весеннюю картинку» Утамаро,[22]22
«Весенняя картинка» (сюнга) гравюра эротического содержания. Утамаро Китагава (1753–1806) – знаменитый японский художник, прославившийся серией портретов красавиц из «веселых кварталов».
[Закрыть] сказав, что это амулет на счастье. Даже не вспомнив об этой картинке, Хана вся напряглась, когда муж заключил ее в объятия. Боль пронзила ее стрелой, и она прижала затылок к подголовнику, при этом не забыв позаботиться о том, чтобы не испортить сложную прическу. Что и говорить, незатейливое напутствие бабушки совершенно не помогло новобрачной, но она изо всех сил старалась не ударить в грязь лицом.
У самого Кэйсаку было слишком мало опыта общения с женщинами, чтобы подумать о чувствах Ханы. Он был всего лишь мужчиной двадцати шести лет, очарованным красотой своей невесты.
– Я так долго ждал! – прошептал Кэйсаку, излив на нее всю свою страсть.
Хана, которой строго-настрого приказали исполнять любое желание мужа и господина, молча сгорала со стыда. Прикрыв в темноте глаза, юная жена вознесла хвалу богам и бодхисаттвам за то, что сумела справиться с собой и муж не заметил ее неловкости.
В провинции Кии женщины, по обычаю, приходили поздравить невесту на следующее утро после свадьбы. На торжественном пиру, состоявшемся накануне, мужчины открыто разглядывали Хану, а та сидела опустив голову, и все гости слились для нее в безликую толпу. Теперь же она внимательно смотрела на каждую женщину, которую ей представляли, и старалась изо всех сил запомнить ее внешность и имя. Дамы были поражены умом и благовоспитанностью молодой супруги господина Матани.
После ухода одной из посетительниц Ясу, свекровь, обратилась к Хане со словами:
– Ее семья отделилась от нашей три поколения тому назад. Все младшие ветви носят фамилию Ханда; мы единственные Матани в Мусоте. Давным-давно, когда эта земля принадлежала храму Нэгоро, глава дома Матани стал одним из Ста богов-покровителей Нэгоро и семье была пожалована фамилия Тёфуку-ин, сокращенно Тёкуи.
Хана конечно же была в курсе родословной Матани, но, когда семейную историю рассказывает свекровь, она звучит совсем иначе. Тёкуи – в этом самурайском имени слышался отзвук седой старины; Хане трудно было представить, что род, удостоенный такой чести, пришел в упадок. Припомнив, как отец насмехался над Матани, называя их Мусота, Хана не смогла сдержать вздоха.
Женщины из младших ветвей семейства Кимото тоже пришли навестить новобрачную. Ma каждой было кимоно с мелким рисунком, как будто они заранее договорились одеться одинаково. Дамы сильно удивились, увидев, что Хана спокойно сидит рядом со свекровью, словно уже много лет прожила в этом доме.
– Госпожа Кимото не придет на торжество, – сказала хозяйка младшей ветви. Сославшись на свой преклонный возраст, Тоёно попросила ее передать внучке официальные поздравления.
Значит, Тоёно не собирается появиться завтра на званом обеде для женщин, даже несмотря на то, что присутствовать будут одни дамы…
– Прошу вас, передайте ей мои наилучшие пожелания, – поклонилась Хана.
Эти холодные вежливые слова любимой внучки Тоёно поразили не только хозяйку младшей ветви Кимото, но и свекровь Ханы. Не было бы ничего страшного, вырази Хана свое сожаление или печаль.
«Полагаю, из нее выйдет очень почтительная невестка… Она чрезвычайно мудра… Бабушка держала ее в строгости, знаете ли». Эти замечания в адрес Ханы высказывали дамы на торжестве. Сама новобрачная, облаченная в алое кимоно и желтовато-зеленую катагину[23]23
Катагину – церемониальная накидка без рукавов.
[Закрыть] с рисунком из сосновых шишек, степенно восседала под их любопытствующими взглядами.
– Поглядите! Ma ней алое кимоно.
– Какое милое создание! Прямо куколка.
Катагину Ханы, подбитая алым узорчатым шелком, гармонировала с кимоно из той же ткани, а щечки юной жены загорались алым огнем, когда она опускала голову, выражая смущение. Новобрачная являла собой воплощение изысканной свежести.
– Какой Кэйсаку молодец! Выбрал девушку, у которой приданое занимает девять сундуков, да к тому же красавицу! Невесте тоже невероятно повезло, – перешептывались гостьи.
Согласно местным традициям, на пятый день после свадьбы молодоженам надлежало посетить дом невесты. Однако было заранее решено, что Хана и Кэйсаку не станут следовать этому обычаю, поскольку Кудояма находилась слишком далеко от Мусоты. Идея конечно же принадлежала Тоёно. А сама Тоёно, которая должна была первой навестить внучку, так и не приехала.
– О чем только думает госпожа хозяйка?
Току, единственный человек из дома Кимото, оставшийся с Ханой, очень расстроилась. Парикмахерша Сакико задержалась еще на пять дней, чтобы помочь невесте с нарядами. Теперь же настало время прощаться, и Току не хотелось отпускать ее.
– Тебе обязательно так рано уезжать, Сакико-тян?
– Да, обязательно заходи в гости, когда будешь в городе.
– Спасибо, непременно. Кстати, Сакико, тебе не кажется, что моя хозяйка как-то странно себя ведет?
– Откуда такие вопросы?
– Мне становится дурно при одной мысли о том, что ты уезжаешь, а она ни разу не вспомнила ни бабушку, ни Кудояму.
Сакико улыбнулась:
– Но разве это для нее не лучшее время в жизни? Ты ведь и сама наверняка помнишь, что значит медовый месяц.
– Все равно, она ведь попала к людям, которые до недавнего времени были ей совсем чужими. Мне кажется, она должна хоть немного тосковать по дому, – вздохнула Току, провожая товарку до моста Мусота.
Мост располагался в нижнем течении реки неподалеку от дамбы Синроцукай. Люди называли его Мостом одного рина[24]24
Рин – мелкая монета; после денежной реформы 1871 г. одна тысячная часть иены.
[Закрыть]по размеру пошлины, которая на нем взималась. Воды Кинокавы с шумом низвергались с дамбы, такого рева на всем течении реки больше не услышишь.
По возвращении в дом Току встретили звуки игры на кото, доносившиеся из оранжереи, окружавшей комнату ее хозяйки. Току пересекла дворик, самодовольно улыбаясь по пути слугам и служанкам Матани. Вне всякого сомнения, ее хозяйка была единственной женщиной в My соте, прекрасно игравшей на кото. Току хотелось закричать так, чтобы все услышали: Хана получила письменное свидетельство о том, что освоила это искусство в школе Ямада! Совершено не задумываясь над тем, что могут о ней подумать, Току обращалась с остальными слугами как с людьми низшего сорта. Эта преданная женщина страшно гордилась службой в доме Кимото. Будь ее воля, она с утра до ночи похвалялась бы тем, что руки ее хозяйки добивались куда более знатные и достойные семьи.
Прислушайся Току повнимательнее, она наверняка поняла бы, что чувствует Хана, наигрывая печальную мелодию, но, к несчастью, служанка была напрочь лишена музыкального слуха.
Хана сняла с пальцев плектры и отложила кото в сторону. Ее терзали угрызения совести за то, что она бездельничает дни напролет сразу после свадьбы. Ей и в голову бы не пришло усомниться в главных принципах поведения жены. Она прекрасно понимала, что в настоящее время ее долг – изучать и впитывать традиции и обычаи дома Матани. Но по какой-то неведомой причине ее сразу же поставили на ступень выше всех остальных членов семейства.
Кэйсаку, в свое время получивший образование в Токио, а ныне исполняющий обязанности старосты деревни Мусота, был очень перспективным молодым человеком. Даже упрямые старики внимательно прислушивались к его советам. Дни Кэйсаку проходили в заботах и хлопотах. Будучи землевладельцем, он частенько в свободное время навещал арендаторов, стараясь привить им новые методы ведения сельского хозяйства. На своих землях он постоянно экспериментировал с помидорами и другими овощами, совсем недавно завезенными в Японию с Запада. А еще водил посетителей из других деревень по выстроенным за домом теплицам. Трудно представить, как этому человеку удавалось в одиночку справляться со всеми делами.
Тем временем Хана сидела сложа руки. По утрам ей надлежало привести себя в порядок до того, как встанет муж, подать ему завтрак, за которым он неизменно читал книги и журналы на английском языке, и проводить его на работу. Тахэй весь день дремал на солнышке, а Ясу тихонечко сидела на татами, коротая время за шитьем и штопкой старой одежды. И еще Тахэй развлекал гостей. Ясу временами приходила обменяться с ними любезностями, но тотчас снова возвращалась на свое излюбленное место. Невестке никаких обязанностей не вменили. Току убирала и стирала, Ясу приглядывала за кухней. Казалось, Хане не было места в хозяйстве Матани.
Под вечер домой возвращался Кэйсаку. Лучшего мужа Хана и пожелать не могла.
– Поиграть вам на кото? – спросила она однажды.
Кэйсаку, который только что принял ванну и теперь читал газету, непонимающе уставился на жену, – явно не привык к подобным развлечениям. Он вежливо отказался, напомнив, что уже поздно. Похоже, в этом доме никто не нуждался в покрытом золотистым лаком, изысканном кото.
«Это все равно что метать бисер перед свиньями», – сетовала Току. И хотя саму ее высоким ценителем музыки назвать нельзя было, она служила у Тоёно и гордилась своей образованной молодой хозяйкой.
Рассерженная Току как могла выказывала Матани свое презрение, ей было очень обидно, что ни один из членов этой семьи не может отдать должное музыкальным способностям Ханы.
Однажды Косаку и Току переполошили весь дом криками.
– Что ты сказала?!
– Я сказала: в Кудояме ни одному мужчине не придет в голову заходить на кухню!
Току оскорбилась до глубины души, когда Косаку сам пришел налить себе воды. Стоит хлопнуть в ладоши, отчитала она его, и слуга принесет ему чаю. В конце концов, разве он не второй сын Матани?
– Что за чушь! Мы же не благородные господа, или ты забыла? Ни одна служанка в доме не обратит на меня внимания, хоть я обхлопайся в ладоши!
– Я обращу!
– Чай из твоих рук – яд!
Хана молча наблюдала за этой перепалкой. Току дала волю эмоциям, стараясь поднять уровень дома Матани до Кимото, и при этом повела себя слишком дерзко.
– Току!
Служанка низко поклонилась хозяйке.
– Извини, но не могла бы ты съездить в Кудояму по моему поручению? – сказала Хана.
Она быстро черкнула несколько столбцов, опустила письмо в конверт и попросила Току доставить его Тоёно. А еще распорядилась собрать с собой все вещи, которые могут ей понадобиться.
– Но разве вам не будет одиноко? – забеспокоилась Току.
Хана побледнела, но велела выполнять приказ.
«Ох, не хочется мне уезжать. Нельзя ли просто послать письмо по почте? Зачем доставлять его лично?» – жаловалась Току другим служанкам. И не зря. Предчувствия ее не обманули. Не успела Тоёно дочитать до конца написанное изысканным почерком послание, как не удержалась и рассмеялась.
– Тебя уволили, – поглядела она прямо в лицо Току.
– Как?! За что это? Что я не так делала?
Тоёно с улыбкой попыталась утешить верную служанку:
– Не переживай, все будет хорошо. Теперь ты снова сможешь служить у Кимото.
В конце концов, ты же не невеста, которую с позором отправили домой.
Тоёно подвинулась поближе к обиженной Току:
– Скажи, она не в положении?
– Пока еще нет. У нее недавно были месячные.
На дворе стоял чудесный летний денек. Тоёно рассеянно пробежала взглядом по пышной листве хурмы, росшей в самом центре сада Кимото, и по раскинувшемуся под деревом зеленому ковру.
– Понятно.
Ей хотелось не столько стать прабабушкой, сколько повидаться с Ханой, которая должна была приехать в храм Дзисонъин с амулетом в виде женских грудей.
– Хватит дуться. Лучше расскажи мне о свадьбе, – попросила она служанку.
«Все прошло как полагается, за исключением одного-единственного промаха. Это моя вина. Нет слов, чтобы выразить вам мои извинения. Я благополучно получила негодный предмет, который вы вернули обратно.
Искренне ваша Кимото».
Хана мысленно улыбнулась, прочитав это официальное послание Тоёно, но на лице ее не отразилось никаких эмоций, когда она передала его Кэйсаку.
– Не слишком ли жестоко ты обошлась с Току?
– Нo я вполне могу взять на себя ее обязанности. Разве я сумею по-настоящему почувствовать себя вашей женой, если кто-нибудь вроде Току будет все за меня делать?
Кэйсаку удивленно поглядел на Хану, но предпочел промолчать. Он снова включился в работу на следующий день после свадьбы. По ночам страстно сжимал в объятиях юную супругу, но никогда не обсуждал с ней своих дел. Это считалось вполне естественным, и Хана не ощущала себя уязвленной или заброшенной.
– Теплая нынче ночь, да?
– Действительно. Дождик бы совсем не помешал.
Ответ Ханы заставил Кэйсаку опять оторваться от статьи. Он совсем недавно раздумывал о судьбе урожая – уж слишком долго стояла засуха, – однако отложил газету вовсе не для того, чтобы обсуждать с женой проблемы сельского хозяйства.
– Ты знакома с Ёсии из Ивадэ?
– Знакома, – кивнула Хана, постеснявшись сказать, что останавливалась в Ивадэ во время своего свадебного путешествия в Мусоту.
– Они подумывают устроить брак старшего сына с дочерью Ханда из Нисидэгайто.
– Вы имеете в виду главное семейство Ёсии?
– Нет. Они находятся с главным семейством в очень дальнем родстве, но оно тоже одобряет этот брак.
– Отличные новости!
Хана неожиданно припомнила слова Тоёно – невеста не должна подниматься по течению Кинокавы. Однако она не смогла заставить себя сказать об этом мужу, поскольку считала, что жена обязана быть покладистой и не имеет права перечить своему господину.
– Нам тоже пора подумать о невесте для Косаку.
– Вы правы.
Хана вспомнила, что у младшей ветви клана Осава из Дзисонъин есть дочка на три года моложе ее самой. Осава наверняка обидятся, если Хана обратится к ним напрямую, ведь в свое время она отвергла предложение главного семейства. Однако, если в роли свахи выступит кто-то другой, они скорее всего сочтут Косаку хорошей партией.
Хана предложила этот вариант Кэйсаку, а тот в свою очередь попросил одного из своих знакомых разведать обстановку. В провинции Кии дела делаются медленно, без спешки, поэтому ответ был получен только к концу года. Осава были не против. Тоёно тоже одобрила этот брак, и все в один голос восхищались Ханой. У людей сложилось мнение, что из юной госпожи Матани со временем выйдет отменная сваха.
– Пожалуйста, обсуди этот вопрос с Косаку, – как бы между прочим попросил Кэйсаку жену в присутствии родителей.
Свекровь закивала:
– Правильно! Пусть Хана с ним поговорит. Так будет лучше.
Тахэй вообще не имел привычки высказывать протесты – он соглашался на все, что бы ни решил его сын.
Хана низко поклонилась и пообещала, что все обсудит со своим деверем. Она и виду не подала, но подобное нетактичное поведение сильно ее смутило, ведь Матани прекрасно знали о натянутых отношениях между ней и Косаку. Возможно, поначалу виной всему была несдержанность Току, однако, так или иначе, Косаку определенно относился к своей невестке с прохладцей. Более того, сами члены семьи Матани избегали вступать в конфликт со вторым сыном. Хана понятия не имела, что кроется за таким отношением. Сама она, едва услышав о будущем девере, почувствовала к нему расположение. Кэйсаку, человек деятельный, целыми днями носился по округе, Косаку же, тоже служивший в местной администрации, почти все время проводил дома за чтением книг, которые частенько получал по почте из Токио. Тоёно, сама обожавшая литературу, привила эту любовь внучке, и та в свою очередь была очень рада узнать, что в семействе Матани есть книгочей.
– Ты пишешь вака,[25]25
Вака («японская песнь») – классическая японская поэзия, включающая в себя несколько жанров.
[Закрыть] Косаку? – В один прекрасный день Хана задала этот вопрос, заметив на энгаве[26]26
Энгава – крытая галерея с двух или трех сторон традиционного японского дома.
[Закрыть] забытое деверем издание «Кокинвакасю»,[27]27
«Кокинвакасю» («Собрание древних и современных японских песен») – первая из официальных, созданных по императорскому указу, антологий японоязычной поэзии (X в.).
[Закрыть] но Косаку даже не удостоил ее ответом.
Кэйсаку тоже выписывал книги из Токио, но то была исключительно узкоспециальная литература по сельскому хозяйству и животноводству. Стоявшие на полках научные труды по экономике и политике тоже не прельщали Хану. Ей хотелось развеять тоску стихами какого-нибудь современного поэта, вроде Китамуры.[28]28
Китамура Тококу (1868–1894) – японский поэт и публицист.
[Закрыть] Но когда она попросила у Косаку что-нибудь почитать, тот довольно резко ответил ей, что не любит отдавать свои книги в чужие руки.
Хана прекрасно понимала, что деверь настроен к ней враждебно, и это не давало молодой женщине покоя, потому выполнить просьбу мужа и поговорить с Косаку насчет свадьбы было не так-то просто. Но не дело жене вносить в семью разлад, и Хана все-таки побеседовала с Косаку о дочери Осава, тщательно подбирая каждое слово. Тот внимательно выслушал невестку и даже переспросил, желая уточнить, правильно ли он ее понял:
– Вы имеете в виду младшую ветвь клана Осава из деревни Дзисонъин?
– Как он отреагировал?
– Похоже, он слышал о них.
– Сразу не отказался, так?
– Нет, не отказался.
Кэйсаку кивнул и попросил Хану послать Тоёно официальное письмо с просьбой прощупать почву, поскольку для начала полагалось намекнуть обществу о том, что семья Матани интересуется девушкой из рода Осава. Хана вздохнула с облегчением. Отчего-то она была уверена, что отношение Косаку изменится, стоит ему увидеть невесту, ведь дочка у Осава хорошенькая и очень приятная в общении.
Ответ Тоёно пришел вместе с новогодними поздравлениями. Характер девушки и статус ее семьи идеально подходит Косаку. Было бы чудесно, если бы семью из этих земель провинции Кии связали с Матани крепкие узы. В конце письма она не преминула добавить: раз невеста поплывет вниз по течению реки, брак будет счастливым.
Тоёно была настолько сильна духом, что ни словом не обмолвилась о том, как скучает по Хане, как ей хочется увидеть внучку и насколько она одинока со дня ее отъезда.
Во время новогодних праздников Ханда и младшая ветвь Ёсии из Ивадэ обменялись подарками в честь помолвки. Тахэю не терпелось женить Косаку, однако Кэйсаку заявил, что торопиться некуда, хотя сам поднял этот вопрос. Хана начала беспокоиться по поводу возникшей заминки.
– Надо было давно разделить собственность семьи, тогда Косаку не стал бы так упрямиться. Ужасно думать, что дележ начнется сразу после моей смерти, – посетовал Тахэй.
Хана пришла в ужас, что после свадьбы Косаку должен будет отделиться и основать младшую ветвь. Конечно, не он первый, не он последний, такова судьба всех вторых сыновей, но Хана, у которой был всего один родной брат, никогда не задумывалась о том, что этот ужасный обычай может коснуться ее.
– Хана говорит, что мы должны попросить ее отца устроить прием, на котором сможем взглянуть на дочку Осава, – сказал Кэйсаку 15 января за завтраком.
Раньше Хана три раза в день ела с Тоёно, садиться за стол вместе с мужчинами у Кимото было не принято. Здесь же, в My соте, Тахэй, Ясу, Кэйсаку, Косаку и Хана завтракали вместе. Перед каждым членом семьи ставили черный лакированный поднос. Прислуживала им Киё, которой было за сорок. Когда-то она накрывала стол на восьмерых, включая трех старших девочек, которые теперь вышли замуж, и отца Тахэя, дожившего до весьма почтенного возраста. Кэйсаку и Косаку были младшими из пятерых детей Матани. Киё считалась самой толковой из работавших в доме служанок и никак не могла ужиться с Току во время ее короткого пребывания в Мусоте.
Косаку шумно отхлебнул мисо[29]29
Мисо – паста из перебродивших соевых бобов с добавлением ячменя и риса; используется для приготовления супов.
[Закрыть] и, вперив взгляд в свой поднос, процедил сквозь зубы:
– Спасибо, не надо.
– Что не надо, Косаку? – подняла голову Ясу.
– Ты имеешь в виду смотрины? – нахмурился Кэйсаку.
– Да. Я соглашусь присутствовать на смотринах только в том случае, если у меня будет право отказаться от женитьбы.
Прозвучавшая в словах Косаку злость неприятно поразила Хану. Сваха несомненно потеряет лицо, если свадьба сорвется на этой стадии. Кроме того, девушка из дома Осава может получить душевную рану и до конца дней не забудет обиду.
– Так нельзя! – возмутился Кэйсаку. – Никто не может сказать ничего плохого о господине Осава, и, как правильно отметила Хана, дочка у него очень красивая. – У двадцатишестилетнего Кэйсаку была прекрасная репутация, его уважали как человека справедливого, и он терпеть не мог несерьезного отношения к делу.
Однако Косаку был тем еще упрямцем.
– Осава – младшая ветвь, не так ли?
– Так.
– Они не могут позволить себе громкую свадебную процессию с девятью сундуками с приданым, паланкинами и ладьями. Хорошо еще, если пять сундуков наберется. А невеста наверняка поедет по берегу на рикше. В конце концов, я ведь всего-навсего второй сын, и мне придется уйти из дому… Тахэй, не в силах сдержать обуявшего его гнева, закричал:
– Немедленно прекрати нести чушь, Косаку! Неужели ты не понимаешь, что чувствует сейчас твой старший брат?
До сих пор Хане ни разу не доводилось слышать, чтобы свекор повышал голос. Она отложила палочки-хаси в сторону, в горле застрял ком.
– Что чувствует Кэйсаку?! Он получил образование в Токио и является старостой деревни, он женат на красавице из Кудоямы и станет следующим главой дома Матани. О да! Я прекрасно понимаю его чувства!
– Дурак! – взревел Тахэй.
Косаку бросился вон из комнаты. Уже выскочив за фусума,[30]30
Фусума – раздвижные перегородки между комнатами в традиционном японском доме.
[Закрыть] он обернулся и тихонько процедил сквозь зубы:
– Хорошо хоть старший сын не дурак! Кэйсаку грустно посмотрел ему вслед.
Тахэй потряс кулаком, не зная, как еще избавиться от напряжения. Расстроенная Ясу подняла глаза на Тахэя, потом покосилась на Кэйсаку. И вдруг Хана застонала.
– Извините…
Киё бросилась на кухню за полотенцем. Свекор и муж пронзили взглядами бедную Хану, которая пыталась унять тошноту, прикрывая рот рукавом кимоно. Без дальнейших объяснений молодая женщина побежала в уборную, чувствуя, что продолжение вот-вот последует: мисо пробивал себе дорогу обратно.
Хана и подумать не могла, что брачная процессия, которую с таким старанием и любовью устроила для нее Тоёно, может задеть гордость младшего сына Матани. С самого рождения Косаку знал, что когда-нибудь ему придется отделиться от семьи, вследствие чего рос замкнутым и угрюмым ребенком. В семье девочки покорно принимают главенствующую роль мальчиков. Но Хана не только получила такое же образование, как и ее брат, но и целиком завладела бабушкиным сердцем. Она не могла припомнить, чтобы с ней когда-либо обращались как с существом низшего сорта, а потому слова Косаку произвели на Хану тяжелое впечатление.
Прошло несколько дней, и Кэйсаку заметил, что жена его по-прежнему выглядит неважно. Однажды ночью, когда они были в своей спальне шести татами,[31]31
Площадь комнат в традиционном японском доме определяется по количеству устилающих их пол соломенных циновок татами, стандартный размер которых 190 х 95 см.
[Закрыть] примыкающей к гостиной, он нежно поинтересовался у нее:
– Тебя все еще волнует то, что сказал Косаку?
– Ничего не могу с собой поделать. Кроме того, я не представляю, как извиниться перед отцом за то, что меня чуть не вырвало прямо за столом.
– Не тревожься об этом.
– Косаку никогда меня не любил. Мне не стоило вмешиваться…
– Постарайся больше не думать о нем. Я собираюсь дать ему гораздо больше собственности, чем он ожидает. И еще я намерен положить конец традиции, согласно которой младшая ветвь принимает фамилию Ханда. Я уступлю ему фамилию Тёкуи.
– Тёкуи?!
– Да. В здешних краях мы единственные прямые наследники буси.[32]32
Буси – воинское, самурайское сословие; сословная система была отменена после Реставрации Мэйдзи 1867–1868 гг.
[Закрыть] Я уступлю ему древний ранг самурая и стану простым человеком.
Хана с ужасом внимала словам мужа. Чтобы младшая ветвь принимала самурайский ранг – дело для 34-го года Мэйдзи[33]33
1900 г.
[Закрыть]неслыханное. Воспитанная в семье, которая придавала огромное значение общественной иерархии, Хана потеряла дар речи, настолько чудовищной показалась ей эта идея. В животе началось брожение, она снова прижала рукав ко рту.
– Не утренняя ли это тошнота? – осведомился Кэйсаку.
Хана удивленно посмотрела на мужа и вспыхнула под его проницательным взглядом. Она и сама уже заподозрила это, но ничего не ответила.
– Теплая сегодня ночь, да? – прошептал Кэйсаку, откидывая одеяло.
Зима в провинции Кии действительно выдалась на редкость мягкая, и было трудно поверить, что скоро наступит Новый год. В глубинке по-прежнему поддерживалась традиция праздновать лунный Новый год, несмотря на то что в 6-м году Мэйдзи[34]34
1872 г.
[Закрыть]был официально введен западный календарь. В Мусоте всего несколько семейств, в том числе Матани, отмечали этот праздник и 1 января, в один день с государственной начальной школой, и по старому обычаю. Для местных крестьян гораздо важнее был приход нового сезона, возвещавший посевную или сбор урожая, а все это было связано с лунным календарем. В конце января или в феврале, в первые праздничные дни лунного Нового года, Кэйсаку навещал крестьян, а старейшины приходили поздравить Тахэя и Ясу и неизменно получали угощение.
– Сегодня наш Новый год, друзья мои, – радостно заявил Тахэй. Он закашлялся, и присутствующие увидели, что зубов у него заметно поубавилось. – Недолго мне осталось праздновать, – добавил он. Несмотря на теплую погоду, Тахэи, который успел отметить и западный Новый год, и лунный, подхватил жестокую простуду. Он сильно сдал, едва ему перевалило за семьдесят.
Вскоре после Нового года газеты объявили о помолвке наследного принца. Мититаку Кудзё официально поставили в известность, что его дочери Садако предстоит стать принцессой. Хана снова и снова перечитывала эту статью, и сердце ее наполнялось радостью за семью императора. Забеременев, она стала смотреть на мир сквозь розовые очки. Матани всячески выказывали ей свое внимание и заботу. Ясу, которая с первой встречи была очарована изысканной речью и безупречными манерами невестки, не отходила от нее ни на шаг. Стена между старой женщиной, выносившей пятерых детей, и будущей матерью окончательно рухнула.
– Почему бы тебе не наведаться в Кудояму и не помолиться в Дзисонъин за удачное разрешение от бремени? – добродушно предложила Ясу. – Я недавно ходила в Дайдодзи в Мусоте, отнесла амулет и помолилась за свои слабеющие глаза.
– Спасибо. Я с радостью повидаюсь с родными, – ответила Хана. Она не навещала Кимото со дня свадьбы.