Текст книги "Крылья Эжена (СИ)"

– Эжен, – Эйнар стоял у выброшенного на берег бревна и не спускал глаз с парня. Он понимал, что скажет сейчас совсем ненужные слова, лишние в их отношениях. – Как ты, малыш? Я скучал по тебе. – После этого слова он напоролся на насмешливый взгляд, но в ответ не получил ни слова. – Нам не нужно больше притворяться. Ты же понимаешь, что это ради тебя и твоей безопасности. Ты сможешь вернуться в свой дом. Помнишь его? Я уже послал запрос в твое имение. Снял официально арест на владение. Его приведут в порядок очень быстро. Если ты хочешь, то можешь присмотреть за всем сам. Скажи что-нибудь, умоляю.

– Сказать, что солнце сегодня сядет на западе? Или, что я утоплюсь в море? Не дождешься, Эйнар! Теперь я буду жить. Мне теперь есть ради чего жить. – Горячность стекла расплавленной лавой с его лица, потому что солнце и правда начинало садиться и, его последние горячие лучи лизнули загорелое лицо, напоминая, что шутки с принцем до добра не доводят. Но он отмахнулся от этого милостивого предупреждения и продолжал вырезать на бревне каракули. Эйнар любовался его злостью и телом. Он обнял его со спины и присел сзади, плотно обхватывая его руками. Волны оргазма, пережитые несколько мгновений назад в постели с Эжени, заставляли его смотреть на мир расслабленно и счастливо. Он чувствовал себя наполненным огромной силой. Ему хотелось жить. Делиться с миром своим счастьем.

– Не вредничай, Эжен. Я оставил тебе фамилию. Ты теперь мне брат, и я этого никогда не забуду.

Вырываться из теплых любимых объятий было противоестественно, но Эжен все равно пытался это сделать. И даже укусил своего принца за ладонь. И чуть не огреб пощечину, но Эйнар смилостивился и, занесенная для удара ладонь, сперва перекочевала в его собственный рот, а потом он сунул ее Эжену:

– Залижи!

И маленький маркиз вцепился в нее со всей дури, подстегиваемый обидой и ревностью, отлетел сброшенный на песок и, задыхаясь от смеха, заговорил:

– Не думаешь ли ты, что я сам от всего откажусь, мой будущий король. Да я скорее сдохну, чем поделю свое с тобой. – А потом взмолился и пополз на четвереньках к Эхо: – Отдай мне его, я ведь больше не хочу ничего. Мы заживем тихо, и я уеду в тот же час. Только поклянись, и я уйду. Эйнар, прошу тебя. А у тебя еще будут… – он не договорил, потому что принц тряхнул его за плечи и выплюнул ему в лицо слова:

– Запомни, Эжен, я люблю тебя, но я никогда не позволю смешать мои планы. Уезжай сейчас, пока я могу отпустить тебя. Не думай, что это так просто. – Он смотрел ему в глаза и пытался отыскать в них хоть каплю согласия.

– Хорошо, Эйнар, я уеду. Только повидаю его, и тут же уйду. Раз ты так хочешь, я смогу это сделать. Я откажусь. Эйнар, только один день с ним, и я не покажусь ко двору никогда.

– Я устал спорить. У меня есть условие. Пока ты живешь в моем доме, я буду по-прежнему с тобой. Я даже не лишу тебя внимания подруги. Но и ты выполнишь одну мою просьбу.

========== Всё, как ты хотел… ==========

Скрипочка в футляре манила к своим струнам, приглашала поцеловать гриф, понежить округлые бока, а потом спрятать от морозного воздуха, завернуть в синий бархат и покачать перед сном. Эжен дул на нее и пытался согреть своим дыханием, боясь прикоснуться к четвертушечке, которую принес с собой мальчик из дворцового оркестра. Хрупкая и сильная – она смутно напоминала ему кого-то из прошлой жизни. Хандра раздирала его сердце, и в тоже время ему было спокойно – он знал, как пройдет его день. Еще один из многих, которые подарил ему Эйнар Эхо.

Нужно было встретить еще одно утро, позавтракать в семейном кругу – “очень тесном”. Он шел туда, чтобы увидеть Эйнара и Эжени. Садился с ними за стол, накачиваясь вином еще до обеда. Иногда он был сама воспитанность и благопристойность. Образцовый маркиз с радостью препарировал на мелкие кусочки снедь и запихивал ее в рот приблудившейся к нему болонке принцессы. Собачонка выбрала никудышного едока и любовалась им с преданностью любовницы. Эжен скармливал ей фуа-гра, кидал маленькие кусочки в черную пасть, наблюдая за тем, как милуются супруги за столом. Стол был не очень длинным, но за ним свободно могли поместиться человек шесть, и чета наследников занимала места во главе на противоположных сторонах. Часто они проводили утро только втроем, и тогда Эжен мог “насладиться” их нескрываемой радостью без свидетелей. В такие дни Эжени сама подавала завтрак любимым. Невольно задевая шуршащей юбкой мужа и легко приглаживая мимоходом непокорные вихры Эжена. Он брезгливо смахивал эту ласку вслед за ней. Он не мог есть. Кусок не лез в горло, когда рядом все были счастливы. Все ждали наследника.

За столом царила Эжени. Расцветая с каждым днем, она становилась все спокойнее. Ласково кормила с рук Эйнара. Ее плавное движение от маленькой тарелочки с клубникой, которую она кромсала милым ножичком, к губам любимого супруга, невольно резало пространство между семьей Эхо и маленьким маркизом. Его мутило от одной мысли о таком обращении: Эйнар не мог есть с руки! Нет таких рук, которые могут позволить себе это.

Он подложил ладони под подбородок и с отвращением бросил последний взгляд в их сторону. А потом закрыл глаза. Он научился спать с открытыми глазами – все замечать, откладывать подальше от сердца и не подпускать к голове. Он мог бы поесть этой чертовой клубники, как этот паяц, который на днях может одеть корону. Но он шут гороховый, а Эйнар… Его надежда на справедливость, его мечта о любви. Боже, как больно сражаться за его внимание с Эжени! Никто не достоин счастья больше чем она и Эйнар, и за что эта насмешка – он опять теряет любимых.

И эти проповеди, черт бы их подрал! Эжени торчала у святош целые дни, и он должен. Таково повеление его величества. Как только Эжен оказывается один, в его поле зрения появляется посыльный с приказом.

“Иди туда Эжен, найди неизвестно что”, – он кривлялся перед зеркалом, когда в дверях появился наследник.

– Я бы так и нарисовал тебя малыш. Голым и со скрипкой в руке. Только мне сдается, что ты готов ее разбить.

Эйнар обошел маркиза со спины, обнял, почти не касаясь, и вытащил несчастный инструмент из рук жаждавшего крови парня, с трудом разжимая сведенные злостью пальцы.

– Когда ты вернешься к музыкальным занятиям? Раньше тебе это помогало, да и нам было легче, – Эжен таял в серебряном отражении своего любовника, растворялся в слабо-поблескивающих тревогой глазах.

–Хочешь заставить меня? – Эжен развернулся в объятиях и уперся руками в грудь Эйнара. – Так нельзя, Эйнар, я хочу сам решать, когда мне молиться, и как мне заботиться о себе. Не лезь со своими нравоучениями.

– Мне кажется, ты стал слабоват на язычок, раньше он давно бы нашел себе применение.

– О, да, мой принц, это было раньше, а теперь мой язык ласкает задницы юных мальчиков со скрипкой. Это ли не настоящее ему применение. Стихи мои успеха не имели и вышли мне боком. Может быть на этой стезе, я смогу снискать себе славу… – … и скрипка была разбита – ее осколки окружили двух мужчин непроницаемой стеной ненависти. Эйнар не смог остановиться, и губы Эжена распухли от удара. Потекла кровь. Мальчишка на постели зашевелился и поднял лохматую рыжую голову из вороха одеял.

Эжен утирал кровь и улыбался кровавым оскалом.

– Я так замерз, Эйнар. Мне холодно рядом с тобой. Все, о чем я мечтаю…

Эйнару не пристало слушать оправдания, и если в этой комнате и были желания, то только его собственные.

– Мальчишку высекут, а ты заплатишь за скрипку. Твой язык заплатит. Не так уж важно чья задница, мой Эжен. Короля или конюха, так ведь? Значит сегодня мой день. – Он уселся на край кровати и потянул за собой Эжена, который выворачивался, как мог, пока принц не схватил его за отросшие волосы. Мальчишка застыл с открытым ртом и жадно ждал продолжения. И оно было. Эжен ласкал Эйнара ртом, причмокивал, отдаваясь всей своей влюбленной сутью своему господину, послушно расслаблял горло и принимал его в себя. Это длилось вечность, пока рыжик на заднем фоне не расплакался. Не попытался сбежать, чтобы не видеть будущего короля, загнано вдыхающего раздутыми ноздрями воздух: – Как же я хочу тебя, Эжен… – он изливался сухими мучительными толчками. Почти больно, в последний момент расслабив пальцы, отпуская на волю “свою маленькую птичку”, но она не улетала. Жадно забрала все то, что ей дали – хоть так, хоть кусочек оторвать своего счастья.

Эйнар на прощание с закрытыми глазами ворошил его локоны, спутавшиеся и взмокшие на лбу. Эжен просто сидел у кровати. В очередной раз проигравший и убитый любимой рукой. Он откинул голову на покрывало, а Эйнар гладил. В комнате царило молчание, прерываемое лишь стуком часового механизма. Где-то далеко. Он словно кукушка отсчитывал минуты их жизни. И каждый это знал.

Эйнар ушел очень скоро. Так и не закончив свою пафосную речь, но посыльный явился через час, и Эжен был отправлен на проповедь в королевскую часовню.

Мальчишка за спиной заснул, так и не дождавшись пока его заметят, и Эжен нашел его, только когда стал разыскивать под подушкой свою книжку. Чтобы не скучать, он придумал себе забаву и рисовал всех, кто попадался под руку и злой взгляд. И картинки были злые: растянутые в оскале лице, мутные вытаращенные глаза, и животы, животы, животы… Чтобы он не делал, он не забывал, почему он здесь. Он ждал и желал видеть только одного человека. Остальные превратились в месиво из образов в его альбоме, который он собирался оставить здесь навсегда, покидая замок.

Поговаривают, что беременные женщины не замечают ничего вокруг себя, но прекрасно вычленяют из толпы товарок. Даже если животик маленький, по каким-то неуловимым признакам они отыскивают на лицах признаки беременности и пялятся. Эжен и был такой беременной. Он терпел ненавистные условности, запретил ремонтировать свой дом в провинции: “Вот въеду, тогда и сделаю все, как надо”. Он не имел права даже коснуться Эжени под пристальным взором Эйнара. Потому что Эжен сейчас на краю, потому что неизвестно, что у него на уме. От него не откупиться золотом, и даже любовью. А как бы было хорошо договориться полюбовно, расстаться на дружеской ноге и забыть. Не помнить больше этих смущающих правдивых глаз. Никто и никогда не полюбит Эйнара как малыш: просто так.

Эжен расплатился с рыжим музыкантом подарком Эйнара. Это было легко – просто снять с пальца синий камешек размером с косточку вишни и сунуть ее в ладонь задремавшему сопляку. И не нужны эти камни. Не нужны капризы и притворство. Быть может, любовь уже нашла лазейку в прочной броне и тишком вытекает. Когда-нибудь этот ручеек высохнет, и Эжен знал это точно. Он знал, что растворится на дорогах королевства в первую ночь после рождения младенца. Так будет лучше. Он решил, что никогда не вернется в свой дом.

Тогда, во время путешествия, он впервые смог понять, что мир не состоит из каменных стен, что где-то, как в далеком детстве, есть прилив, и море ласкает скалы целый день. Он начал читать. Разбирал детские книжки Эйнара, искал новую цель в жизни. Но сперва он хотел понять, как эту дорогу нашел его любовник. Из чего сложилась его жизнь, что оставило метки. Он копался в холодных, отсыревших книгах. Искал рисунки, которыми маленький Эйнар мог обозначить свое отношение к чему-то, выразить желание обладания, цель, но никаких пометок не было и в помине, а заставший его за этим занятием принц, усмехнулся и сказал, что надо быть дурнем, чтобы делиться своими мыслями, женщинами и деньгами. Он не добавил главное слово, и это был еще один шаг в пропасть. Эжен замер, пытаясь освободится от пустоты, заполонившей сердце. Трудно было дышать рядом с Эйнаром. Пустота…

– А мной? Ты сможешь разделить меня с кем-то? – Эжену было все равно, но он спросил.

– Котенок, только ради тебя, ты сам знаешь. Только ради тебя я терплю все это. А так, убил бы давно…

Эти слова всплывали в памяти маркиза на проповеди. Он отмахивался от них и опять погружался в свою боль.

Эжен сидел на проповеди и рассматривал новеньких дворян. Побывавшие на войне, измерившие цену своей жизни, они с недоумением рассматривали придворных. Пышные мужские платья соперничали в роскоши с женским одеянием. Как селезни, переливавшиеся на солнышке, они откровенно смотрели на дам, а ведь многие были уже беременны, были женами. Эжен не смог вытерпеть этой мучительной перестрелки. Люди изменяют даже в утробе матери.

Он включился в эту игру, придумал небольшую шалость и выскользнул из часовни. Хотелось курить, покусать какого-нибудь провинциала едкими словечками, но объект все не находился. Оставалось только въехать в тесный кружок офицеров, которые ютились у входа и не смогли зайти.

Не все были одной веры с королем, и это добавляло распрей в стране. Конфликты возникали на пустом месте, вспыхивали как петарды из пары небрежных фраз. Именно этого и жаждал Эжен. Он вклинился в их круг и как маленькая обаятельная болонка закрутился на месте, протягивая руку попеременно всем. Легко втереться в доверие он умел при желании. Он стрелял своей улыбкой и рассеивал вокруг синеву своих глаз. Ему улыбались ответно. Никто из присутствующих не знал Эжена в лицо. Слушок о любовнике принца прокатился по отрядам много месяцев назад, но по большому счету, это мало кого интересовало. Эйнар пока не получил боевого крещения. Король предпочитал наемников – кадровых военных. За идею нынче мало кто воюет. А куш, обещанный легионерам был не мал. Каждый получал титул, а к нему, как известно, прилагался небольшой удел. Некоторым повезло – Король был щедр и приближал своих противников ко двору. Аскетичные отступники сдавались на посулы и продолжали служить империи верой и правдой, получая взамен свободу и возможность продолжать верить в то, что завещали им деды. Будущие победы сильных северных воинов с лихвой окупали все затраты.

Эжен разжился у курящих сигаретой и теперь терся между рослыми северными парнями, сложив руки на груди и закусив в зубах сигарету. Ему нравилось разглядывать мужчин с детства. А тут такое лакомство! Три офицера. В скромных сине-серых коротких доломанах с небрежно, даже игриво наброшенными ментиками. Они вели себя сдержанно и просто представились новому знакомцу. Эжен слушал их и подмечал северный, отдаленно-знакомый ему стиль общения. Значит и правда отщепенцы, как справедливо заметил кардинал. Эжен повращался среди “зануд”, как он едко отрекомендовал вояк, слишком холодных, так непохожих на молодых мужчин двора. И где-то на краю мелькнула мысль: “Хорошо, что не похожих”.

– А правда ли, что в ваших краях мужчины вольны делать выбор между женщиной и мужчиной? – Ему было скучно, и он спросил. А что такого, собственно? Никто не смутился, лишь пожали плечами.

– Церковь не запрещает нам этого. А что, мальчик, у тебя на примете есть подходящий жених? Или ты сам решил сменить веру? – Солдат постарше с улыбкой уставился на Эжена, который не покрылся красными пятнами только потому, что загар бронзой закрыл ему все тело. Купания голышом сказались благотворно не только на настроении, но и очистили кожу от юношеских прыщей, освободили от привычки краснеть. За это лето он стал гладким, как бронзовый шелк, и весь светился от желания. К нему тянуло. Он молча затушил сигарету, зыркнул на “старика”, а военный и, правда, был седой, как лунь. Эжен не ответил и поперся воплощать свой план в церковь.

Он пробился в уголок, уселся рядом с Эжени и начал усиленно стягивать с себя чулок. Вот-вот покажется подвязка. Эжени покосилась на его его мучения. Зашептала в ухо:

– Эжен, имей совесть, тебя блохи закусали? Давно пора завести какую-то живность. Хоть отвлечешься. – И опять уткнулась в требник, с трудом пряча улыбку за завесой волос, но глаз принцессы все еще косил в сторону Эжена. Он отнял у нее синий карандашик, которым она помечала особо важные места для будущей матери, и начал выписывать на подвязке буквы.

– О боже, Эжен, прекрати немедленно. Если Эйнар заметит… Ему это не понравится. Не зли его. Вы потом долго мучаете друг друга и меня, а мне нельзя волноваться. Эжен, – она отклонилась к нему, якобы незаметно, а потом сказала: – Эжен, тебе нравится кто-то из новых офицеров? Назови мне его, и он будет твой завтра же. – В ее словах было искреннее желание сделать счастливым друга, но еще больше она мечтала захватить в личное пользование сердце Эйнара. А он ускользал каждый раз, стоило только Эжену вильнуть хвостом. Ничего не изменилось. Он уважал ее по-прежнему, но влюбленность, как вспыхнула тогда у моря, так и погасла, растворилась рядом с маленьким маркизом. Эйнар навязчиво шел к ненависти от любви, но этот путь слишком долог, чтобы Эжени и ребенок могли ждать: – Кто этот несчастный, которого ты захватил в свои помыслы? – Эжени вырвала у него карандаш. – Диктуй его имя

В прежние времена, Эжен с удовольствием бы потешился с принцессой, вымучивая имя избранника, но сейчас он просто страдал от скуки и поэтому написал на подвязке слова: “Дам любому солдату”. Он заслужил.

И самое ужасное, что он хотел этого. Отдаться терпкому счастью, просто подставить свой зад сильному человеку. Он мысленно разрисовал его, как героя, беспощадного убийцу. О, да… он и убьет его! А Эйнар будет вспоминать эту дурацкую выходку и сожалеть… Да не будет он сожалеть, ему все равно. Он мечтает избавиться от любых свидетельств существования Эжена. Эжена передернуло от этой мысли, но он не отступил. И оставив теряться в догадках принцессу, пересел к входу и выставил ногу со спущенным чулком в проход. Он сидел долго. До последнего слушателя, и даже Эжени не смогла вытащить его после окончания проповеди. А когда он встал с места и выскочил во двор, чтобы подышать воздухом, его тут же скрутила охрана. Злосчастный чулок стаскивал с него Эйнар в своем кабинете. Он сжег его в камине и устало опустился в кресло.