Текст книги "Шоколадная ворона"

Автор книги: Саша Канес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Купе

Сама не знаю, почему так долго не получала права и не покупала машину. Честно говоря, последние пару лет поступления из прямо-таки таинственного Афганского фонда были столь значительны, что я вполне смогла бы приобрести какой-нибудь маленький японский автомобиль. Но... в этот раз добираться мне пришлось на перекладных – поездом до областного центра, а дальше – три часа на автобусе.

Билет я купила днем в день отправления. Спального вагона с двухместными купе в составе этого поезда, к сожалению, не было, и мне пришлось довольствоваться нижним местом в обычном купейном вагоне. Я не стала просить никого сопроводить меня. Безусловно, странно, когда молодая женщина одна едет с прахом, чтобы захоронить самого близкого ей человека. В какой-то момент я почти решилась позвонить либо Косте, либо Батыю. Но не стала этого делать. Даже не сказала никому о планируемой поездке! Почему?! Да потому, что я, черт побери, – тигре!

Вечером я отправилась на Ярославский вокзал, прихватив с собой сумку с самыми необходимыми вещами и уложенной в полиэтиленовый пакет керамической урной с прахом. Поезд отходил в половине первого ночи и прибывал в конечный пункт назначения в шесть утра. Я сплю обычно восемь-девять часов, но и такой короткий отдых – лучше, чем ничего.

Моими соседями оказались двое мужчин. В четырехместном купе нас ехало трое. Одна верхняя полка осталась не занятой. Когда я вошла внутрь, возле окна уже сидел дядечка располагающего вида и неопределенного возраста, одетый в строгий темный костюм, а на носу его красовались золотые очки, сделанные «под старину». В общем, облик моего первого попутчика был самый что ни на есть профессорский. Но с лица его не сходила веселая, может быть, даже слегка ехидная улыбка. Увидев меня, он сразу встал, представился как Адам Генрихович Берг. Услышав мое имя, выразил восторг по поводу того, насколько оно мне подходит. Адам Генрихович сразу предложил мне безжалостно «выгонять» его из купе, когда мне нужно будет переодеваться и готовиться ко сну. Второй попутчик, довольно противный человек, лет сорока от роду, запрыгнул в вагон буквально в момент, когда состав тронулся. Мужчина был слегка навеселе и насквозь пропах табачным перегаром. Он внес самого себя внутрь купе, словно драгоценный подарок, сразу представился Вадимом Петровичем Дубисом, журналистом-международником, и пришел в крайнее недоумение, граничащее с негодованием, когда убедился, что его соседи по купе не только не читали его репортажей и статей, но и вообще не подозревали о его существовании.

Едва поезд тронулся, появилась проводница. Ослепительно улыбаясь золотыми передними зубами, миловидная татарка собрала билеты и деньги на белье, после чего молниеносно принесла чай с печеньем. Отказываться мы не стали. Все еще надутый журналист направился курить в тамбур, и мы остались вдвоем.

Перед тем как приступить к чаепитию, я расположила на пустующей полке сумку с дорогим мне прахом. Там уже лежали вещи моего первого попутчика. Из полиэтиленового пакета выглядывал корешок книги, видимо по формату не вместившейся в небольшой кожаный портфель. Среди множества мелких и стертых до неразличимости букв на корешке красовалось тисненное золотом заумное слово «гештальтпсихология».

– Вы изучаете гештальтпсихологию? – спросила я интеллигентного дядечку. – Или вы ее преподаете?

Меня всегда интересовало, что же это такое.

– Не вникайте – хрень это все! Хрень на постном масле! – ответил он неожиданно весело. – Поверьте специалисту. Ведь я, дорогая Эва, по основной своей профессии – психиатр.

Адам Генрихович оказался человеком крайне словоохотливым, контактным и даже артистичным. За пять минут между нами без всякого напряжения с моей стороны возникли чуть ли не приятельские отношения, и Берг поведал мне о том, как обстоятельства принудили его изменить благородной профессии с тем, что он всегда считал обыкновенным шарлатанством.

После перестройки с работой, а точнее с зарплатой, было не ахти, поэтому когда Адаму Генриховичу предложили вступить в какую-то международную ассоциацию, предоставляющую услуги по психологическому тренингу персонала, он вынужденно согласился. Психологию, в отличие от психиатрии, он вообще всю жизнь считал на девяносто процентов профанацией. Сейчас Берг ехал на областной мясокомбинат, где, по всем признакам, возникли трения между сотрудниками убойного и транспортного цехов. Несколько лет назад комбинат был приватизирован немецкой фирмой, и именно новый немецкий менеджер определил, что внутри коллектива доверенного ему предприятия возникли элементы психологической несовместимости. Внешне все это выражалось в регулярной пьяной поножовщине с членовредительством и сопровождалось поджогами производственных и складских помещений. Менеджер-иностранец окончил колледж в Германии, потом продолжил образование в Англии, в лондонском университете Святого Мартина и перед докторантурой решил попробовать себя в реальном бизнесе. Столкнувшись с суровой действительностью российской провинции, менеджер немало обеспокоился происходящим и обратился за помощью к коллегам из головной компании. Совет директоров собрался во Франкфурте на экстренное совещание и после десятичасовых прений пришел к убеждению, что необходимо провести несколько коллективных сеансов с высококвалифицированным специалистом-психологом. Выбор пал на рекомендованного профессионалами российского соплеменника – Адама Генриховича Берга. Ему предстояло организовать на мясокомбинате ролевую игру под условным названием «Дни Годуновых». Западные инвесторы заплатили за сценарий и постановку немалые деньги, надеясь, что в результате игры общение между работниками враждующих цехов войдет в доброжелательное и конструктивное русло. И тогда досадные внутренние разногласия, мешающие экономическому процветанию компании, несомненно прекратятся.

– А если ничего не получится? – спросила я, сомневаясь в осмысленности идиотского плана.

Адам Генрихович пожал плечами.

– Сейчас мне, честно говоря, это уже все равно. Времена, слава богу, изменились, и у меня есть куча работы. С каждым днем становится все больше платежеспособных психически больных. У меня теперь даже есть небольшая собственная клиника. Есть и еще несколько забавных проектов, о которых я предпочел бы пока не распространяться. Так что эта поездка – последняя в моей психологической карьере. На ней завершается контракт с немцами.

Некоторое время он помолчал, думая о чем-то своем. Потом продолжил:

– В какой-то степени мне было интересно побыть в шкуре настоящего шарлатана. Не поверите, иногда я ловил себя на том, что сам верю в ту чушь, которой занимаюсь. А потренировавшись, научил и других верить тоже. Кроме того, было полезно пообщаться с клиентами из Германии. Я немного подтянул свой немецкий, родной, так сказать, язык. Ведь я по происхождению из русских немцев... – Берг выжидательно посмотрел на меня. – А вы, простите?..

– А я из русских эфиопов.

Адам Генрихович понимающе покивал.

Мы мчались мимо платформы Хотьково, когда в купе появился немного повеселевший журналист. Порывшись в своей сумке, он вытащил на свет божий пузатую бутылку дешевого дагестанского коньяка и предложил выпить за знакомство, за прекрасных дам и за психиатрию. Теперь я обратила внимание на то, что он смотрит на меня с недвусмысленным интересом.

– Извините, господа! Благодарю вас за лестное предложение, но у меня завтра трудный день, поэтому уступаю вам свою нижнюю полку и отправляюсь спать наверх.

Я вышла в коридор, где мне предстояло постоять в очереди в туалет, чтобы умыться и... вообще.

Когда я вернулась, мои попутчики уже весьма разгорячились коньяком. К счастью, уже совсем изрядно нетрезвый журналист потерял интерес ко мне и полностью переключился на Берга. Я постелила себе на верхней полке и, запрыгнув наверх, попыталась немедленно заснуть. Но мужчины внизу говорили слишком громко, и Морфей не сразу принял меня в свои объятия.

– Адам Генрихович, я много наслышан о работе врачей-психиатров, – говорил Дубис под характерное бульканье, – но я не являюсь профессионалом в психиатрии, равно как и большинство простых смертных. Могли бы вы рассказать о своей деятельности в доступной для неподготовленного индивидуума форме?

Взглянув на собеседников сверху, я заметила, что журналист включил маленький диктофон, засунутый в нагрудный карман рубашки. Видимо, любую беседу он готов был заначить для возможной публикации в будущем. Что тут скажешь? Молодец! Профессионал!

– Дорогой Вадим Петрович! – отвечал ему раскрасневшийся психиатр. – Поверьте мне, это непросто. Очень непросто. В каждой профессии есть своя терминология, свой, если хотите, язык и свой метод мышления! Но я постараюсь. Надеюсь, вы осознаете, что в психиатрии все зачастую не так однозначно, как в других областях медицины. Возьмем, например, травматологию. У вас, скажем, есть нога. Она цела, как сейчас, или вы ее, к примеру, сломаете. Здесь все понятно, все будет на виду: нога, кость, обломки, отеки, разорванные ткани...

– Ужасно!

– Да, простите, голубчик! Я несколько увлекся! Давно не выпивал, знаете ли! Давно! Так вот, с психиатрией все не так просто. Пример! Вы, скажем, говорите, что у вас теща – сумасшедшая!

– Я так не говорю!

– Понятное дело, не говорите. Но, предположим, вы все-таки скажете мне, что она у вас не в себе!

Дубис неожиданно замялся.

– Вообще-то, конечно чуть-чуть есть. Особенно что касается второй тещи. Я сейчас женат в третий раз. А Полина Константиновна действительно, если задуматься... – Он покрутил пальцем у виска.

– О! Все-таки я был прав! Но это еще ни о чем мне не говорит! Разумеется, есть шанс, что ваша вторая, как вы выразились, теща и впрямь психически нездорова и нуждается и в лечении, и в социальной адаптации. Но, может быть, все куда проще и она просто, простите, дура, но дура психически здоровая. И наконец, не исключено, что состояние вашей тещи пограничное и она нуждается в лечении лишь периодически, в моменты обострения.

– Вот на это, кстати, и было похоже!

И смех и грех! Я ехала на своей верхней полке по печальному делу с самым скорбным грузом, который можно придумать. Дома все, судя по настороженному поведению Батыя, все тоже не очень просто. Но от беседы, происходившей внизу, меня просто трясло от беззвучного смеха!

– Или вот, – продолжал немецкий врач академическим тоном, – еще один пример! Скажем, тесть у вас пьет...

– Что ж вы так по моей семье, Адам Генрихович? Они все культурные, интеллигентные люди...

– А тут одно другому не мешает! Я врач – вы мне поверьте!

– Честно говоря, мой первый тесть действительно изрядно зашибал. Но разошлись мы с женой из-за другого.

– Из-за чего, если не секрет?

– Из-за Горбачева! Она тайно писала ему письма о том, как надлежит строить социализм с человеческим лицом. Одно из них попало из ЦК к нам в редакцию. Так я узнал...

– О, голубчик мой, Вадим Петрович! Вот это уже серьезно! Тут налицо проблема с ее психическим здоровьем! Да-да – письма Горбачеву и социализм с человеческим лицом это уже совсем печально! Это – тяжелая хроника! Итак, повторяем: тесть ваш зашибал, правильно?

– Ну да – был грешок!

– Грешок!! Но в результате этого грешка, как вы выразились, он родил дочь, которая потом выросла и стала вашей супругой! Я нигде не ошибся?

– Все верно, стала женой...

– А потом уже в качестве вашей жены писала письма Горбачеву?! Да! Смею предположить, дорогой мой попутчик, что ваша первая супруга появилась на свет в результате так называемого алкогольного зачатия! Бич нашего деградирующего общества!

– Что и говорить, Адам Генрихович! Повсеместная деградация налицо! Не знал, что с вами встречусь, а то обращение супруги к Михаилу Сергеевичу вам бы с выражением зачитал! Вам лимончика отрезать?

– Очень тоненький кусочек, будьте любезны! – В голосе Адама Генриховича слышалось наслаждение. – Признаюсь вам, я продолжатель профессиональной династии. Мой отец был одновременно и выдающимся психиатром, и одним из основоположников современной наркологии. Чудом он спасся во время охоты на врачей-вредителей. Его звали Генрих Адольфович Берг. Тоже немец, разумеется. Но тогда все врачи с нерусскими именами и фамилиями поголовно признавались евреями, безродными космополитами, и всем был уготован один путь... Да! Давайте выпьем за смерть вождя народов!

– Легко!

Чайные стаканы внизу бодро звякнули.

– Отец, когда вышел в пятьдесят третьем на свободу, занялся вопросами социальной адаптации хронических психиатрических и наркологических больных. Уже в конце пятидесятых перед ним, тогда уже зрелым, опытным врачом, остро встал вопрос о сохранении трудовых и профессиональных навыков людьми с различными формами психических расстройств и наркологической зависимости. В благословенный период хрущевской оттепели его пациентами были и страдающие всевозможными психозами руководители всех уровней, и писатели, творческому потенциалу которых угрожал тяжелый алкоголизм. Он многим помог...

Журналист заерзал на дерматиновом сиденье.

– А вы могли бы вспомнить какие-нибудь имена?

– Отец не одобрил бы этого. Он был крайне щепетилен во всех вопросах, которые могли быть восприняты как измена клятве Гиппократа. Да и я к тому же был тогда почти ребенком. И он мало что рассказывал, и из того, что случайно слышал, я тоже почти ничего не запомнил... Да и к чему вам давно забытое имя страдавшего маниакально-депрессивным психозом второго секретаря Саратовского обкома партии или фамилия разрушившего свой мозг алкоголем писателя, писавшего романы про железобетон? То ли дело лихая деятельность в постсоветский период!

– Такая работа не опасна? Ведь ваши высокопоставленные пациенты могут пожелать убрать свидетелей своей, так сказать, неполноценности!

– Мне в мои годы уже ничего не опасно. К тому же работа психиатра всегда считалась наиболее экстремальной из всех врачебных специальностей.

– И как же вы, Адам Генрихович, вошли в постсоветский период?

– Тяжело вошел. Психиатрическая наука пребывала в руинах и нищете. Во всем известной больнице, где я тогда работал, не хватало лекарств. Вовсе не было средств на содержание среднего медперсонала, ухаживающего за хроническими больными. Многие мои пациенты уехали в те годы в Израиль, США и Германию. Многие из тех, что остались в России после распада СССР, перестали обращаться за столь необходимой им психиатрической помощью, многие устремились в политические и общественные организации. До сих пор почти не бывает дня, чтобы я не узнавал что-нибудь о них из телевидения и газет .

– И в каких же разделах вы чаще всего находите информацию о своих пациентах?

Адам Генрихович тяжко вздохнул:

– Когда как. Иногда в светской хронике, иногда в криминальной. В политических новостях чаще, чем в спортивных.

– Ну это естественно, – отозвался Вадим Петрович.

– Жаль... Нельзя было так резко прерывать лечение... А тогда я и сам был до крайности огорчен и подавлен. Не знал даже, как отвечать на письма моих зарубежных коллег. Думал, не пора ли и мне паковать чемоданы. Но в моем возрасте трудно менять Родину.

– Но ее никогда не поздно продать! – хихикнул журналист.

– Да кто ж ее купит, молодой человек? Нашу-то Родину!..

Внезапно психиатр приподнялся и взглянул на меня. Я прикрыла глаза и сделала вид, что крепко сплю.

– Мы с вами, Вадим Петрович, девушку разбудим.

Мой второй попутчик тоже встал и, не мигая, с полминуты смотрел мне в лицо.

– Шикарная мулатка, между прочим!

– Эфиопка! – поправил его психиатр.

На некоторое время наступила тишина. Судя по характерному шебуршению, мужчины застелили свои полки. Потом они по очереди вышли из купе и по очереди в него вернулись, погасили свет и легли. Несколько минут было тихо. Потом журналист шепотом сообщил, что едет брать интервью у нового главы области, и полюбопытствовал, что там собирается делать Адам Генрихович. Психиатр вполголоса повторил то же, что в самом начале рассказывал мне.

– Какой маразм! – отреагировал на сказанное Дубис.

– Это еще что! В девяносто втором году я в таком маразме участвовал, что вы и представить не можете! Вы слышали, может быть, про такой «Спокбанк»?

– А как же! – засипел журналист. – На Красных Воротах! Скандал-то какой был! Я даже по этому поводу в «круглом столе» участвовал. Председателя совета учредителей под охраной из спецучреждения привозили. Он утверждал, что деньги не там ищут. Он якобы все деньги клиентов перевел инопланетянам на альфа Центавра. Забыл только фамилию...

– Зато я помню! – снова вздохнул психиатр. – Захотенов Денис Денисович. Шизофрения. Голоса. Слава богу, хоть не пил. А у господина Кондотопова, председателя правления банка, каждый месяц приступы белой горячки были. Ко мне обратились, когда он начал прохожих увольнять.

– Это как?

– А вот так. Обманет, бывало, охрану, на улицу выбежит – и давай на кого ни попадя набрасываться. Я его случайно возле входа в банк увидел, когда направлялся туда познакомиться. Три часа дня. Центр города. Полно народу. Смотрю, бежит по улице худощавый человек лет тридцати пяти – сорока в дорогом костюме. Взгляд рассредоточенный, веки воспалены, кожа лица резко гиперемирована, изо рта бесконтрольно выделяется слюна. И... увольняет прохожих. На моих глазах он подскочил к очень пожилой, бедно одетой женщине. Та куда-то с полной авоськой в руках, а он ей объявляет грубо и категорично: «Старуха! Ты уволена!» Естественно, бабка ничего не понимает, голосит, что она пенсионерка и только что купила в гастрономе яички. Он уже, понятное дело, на нее не смотрит и «увольняет» какого-то пятидесятилетнего «гегемона». Тот сам в дупелину, да еще сосет пиво из бутылки. Банкир орет на всю улицу, чтобы тот «завтра не приходил», отбирает у него полупустую бутылку и себе в слюнявую пасть сует.

– Подрались? – поинтересовался журналист. – Пришлось вызывать «Скорую», травматологов?

Я чувствовала, что силы мои на исходе и я сейчас захохочу в голос. Психиатр был прекрасным рассказчиком. Честно говоря, мне не верилось, что то, что он рассказывает, хоть на какой-то процент правда. Но менее смешно мне от этого не становилось.

– Так была драка или нет? – повторил свой вопрос Дубис.

– Да какое там! Подбежали охранники, скрутили «увольнителя» и уволокли безвольно обвисшее тело его как раз в то здание, куда я был приглашен. Так я познакомился с первым из своих пациентов из «Спокбанка». А вторым стал как раз тот самый вам знакомый и вами же забытый Денис Денисович. Про него мне изначально никто ничего не сказал. Он ни у кого особого беспокойства не вызывал, так как не пил. Учредители банка вообще говорили со мной только про Кондотопова. Он им был нужен в качестве номинальной фигуры, как лицо, имеющее высшее экономическое образование и даже ученую степень. Но на переговоры его возить все же приходилось, и было желательно, чтобы он хотя бы адекватно реагировал на окружающую действительность. Предполагалось, что все вопросы за него будет решать непьющий Захотенов, рекомендованный Всероссийской ассоциацией менеджеров. Но потом выяснилось, что не пил Захотенов только потому, что многие годы принимал тяжелые психотропные препараты, без которых немедленно впадал в состояние маниакального бреда. Кстати, ассоциацию менеджеров, якобы рекомендовавшую его на ответственную должность, он тоже сам придумал, бланки изготовил и все такое прочее... Один, короче, он в этой ассоциации состоял. Когда обеспокоенные происходящим учредители заглянули в ящики стола Дениса Денисовича, то, к своему ужасу, нашли там не документы, необходимые для нормального функционирования банка, а рукописный проект телепатического захвата власти в мировом масштабе, с картинками, и крайне невнятную переписку с инопланетянами. Но, как вам известно, было уже поздно. За деньгами оставалось только лететь на ту самую альфу Центавра...

– И что же с ними теперь происходит, Адам Генрихович?

– Про гибель банка, судя по всему, вы знаете лучше меня. Кондотопов ушел в преподавание и в науку.

– С белой горячкой – в науку?

Дубис, очевидно, продолжал записывать беседу на диктофон и дурацкие вопросы задавал исключительно в качестве профессионального приема. А подвыпивший психиатр, очевидно, принимал наивное любопытство своего собеседника за чистую монету и заливался соловьем.

– А что вы думаете! Такая она у нас, значит, экономическая наука. Сколь мне известно, тяжкий недуг не помешал ему добиться больших успехов в изучении теории российского макроэкономического развития, и пару лет назад был издан указ о присвоении профессору Кондотопову звания заслуженного деятеля науки. Можете проверить в Интернете.

– Непременно проверю. А какова судьба его коллеги – нашего с вами общего знакомого?

– К сожалению, этого пациента я из виду потерял еще до того, как вы с ним встретились на этом вашем «круглом столе». Мне перестали платить после того, как он, расхитив кассу банка, сам же вызвал ОМОН. Перед самым приездом милиционеров он пытался измельчить и проглотить печать погибающего финансового учреждения. Увы, часть бумаг о своем будущем мировом господстве он сжег, а остальные стали частью не истории болезни, а уголовного дела...

Я услышала, как внизу зашевелились. Снова булькнуло. У журналиста созрел тост:

– Давайте, Адам Генрихович, выпьем за упокой «Спокбанка».

– Да ну его... – пробормотал психиатр, но, судя по всему, с охотой выпил. – Кстати, и реклама от моей деятельности в банке, и весь этот психологический тренинговый маразм помогли мне встать на ноги в финансовом плане. Сейчас, как видите, у меня нет отбоя от клиентов, которые готовы за своих пациентов хорошо платить. Но я остался ученым и просто любопытным человеком. Поэтому с удовольствием берусь порой и за работу, не сулящую никаких денежных поступлений. Если вижу, что будет интересно, разумеется.

Но дальше дело не пошло. Берг замолчал. По-видимому, он заметил, что Морфей не без помощи Бахуса одержал победу над пытливым журналистом.

– Несчастная наша страна! – прошептал он и выключил свой ночник.