Текст книги "Кровь первая. Она"

Автор книги: Саша Бер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Баба с молодухой чуть ли не бегом прошвырнулись по логову. Зацепив по дороге небольшой котёл, кое-какую посуду. В схроне нахватали продуктов, что смогли унести и всё это притащили в кузницу, выгнав оттуда обоих мужиков самым наглым образом. Рибху-младший безропотно, придурковато улыбаясь обмяк, бросил молот, подчиняясь своей хозяйке. Его старший брат хотел по началу, что-то огрызнуться поперёк, но его обломала Зорька, мило улыбаясь и зависая на его руке, как «выжившая из ума» и «абсолютно потерявшая стыд» девчонка, жалобно упрашивая. Тот тут же растаял, махнул рукой и сдался «бабам проклятущим» со словами:

– И то правда. Пойдём ка брат, посидим с тобой да выпьем чего-нибудь. А то в последнее время всё никак не соберёмся, да спокойно не поговорим.

Так, обняв друг друга за плечи, они и подались, оставив двух что-то затевающих «проклятущих» у не погашенного горна.

Сначала Зорька сильно переживала и боялась сознаться Хабарке, что не знает, как эти «благодарности» пекутся, но как тут же выяснилось, как печь их Зорька оказывается знала, только не знала, что эти лепёхи, которые она перепекла в своей не долгой жизни сотнями и были теми самыми «благодарностями» на Положение. Поэтому работа пошла у них споро, в четыре руки. Вместо очага использовали горн. Но оказалось, что продуктов они нахапали значительно больше, чем требовалось, притом зачем-то и не понятно кем из них была притащена солонина, хотя она совершенно была не нужна для лепёх. Хабарка задумчиво оглядела остатки продуктов, вдруг вспыхнула как огонёк и со словами «я мигом», куда-то унеслась. Появилась она действительно быстро, держа в руках большой запечатанный кожаный мешок и с лучезарной улыбкой на лице, сверкающей, как солнечный зайчик.

Вечером подвыпивший Рибху-младший, глупо чему-то улыбаясь, сидел на брёвнышке у входа в кузницу. Именно в этом растёкшемся состоянии его застал атаман. Ардни наконец-то потерял свою молодую жену и со злобным выражением на лице двинулся на её поиски. Но спрашивать у Рибху о своей пропаже ему не пришлось, так как Ардни ещё на подходе услышал пьяную бабью песню, доносившуюся откуда-то из-за кузни. Песня была нудная и жалостливая и судя по голосам они её не сколько пели, сколько ревели. Атаман, подойдя к мастеровому с недоумением спросил:

– Что тут происходит?

Рибху ничего ему не ответил, а лишь поднял с травы и показал остатки расплавленного медного котелка, по-прежнему продолжая при этом придурковато улыбаться. Ардни решительно двинулся на пьяную песнь. За кузней была полузаглублённая баня – землянка, на крыше которой насыпан холм, уже давно поросший травой и на этом холме, на расстеленной шкуре тура сидели и ревели две пьяные в «умат» дуры. Растрёпанные, извазюканные в чём-то, зарёванные и уже похоже ничего не видящие пред собой и ничего не понимающие. Ардни поднялся на холм, подошёл вплотную. Они не обращали на него никакого внимания, продолжая уныло завывать.

– Не понял! – грозно рявкнул он.

Хабарка от неожиданности хотела повернуться, но вместо этого повалилась набок и как кадушка скатилась с холма вниз. Зорька громко икнула, широко улыбнулась и тут же завалилась на спину, раскидывая руки в стороны, лишь тяжело выдавив из себя:

– Ооой.

Ардни оглядел импровизированный стол. Заглянул в пустой мешок, принюхался. Хмыкнул, невесело улыбнувшись. Посмотрел на Хабарку, стоящую на четвереньках и при этом шатающуюся, тупо уставив взгляд в землю. Посмотрел на жену. Она уже спала, посапывая слегка приоткрыв милый ротик. Ардни поиграл желваками на скулах, поднял «неживое» тело жены, закинул на плечо, как мешок и понёс домой. Проходя мимо всё там же сидевшего младшего Рибху, он грозно спросил:

– Ты с ними пил?

Тот в ответ замотал головой.

– Нет. Мы с братом, – при этом махнув рукой куда-то в сторону ватажного круга.

– А эти с чего, как свиньи нажрались?

В ответ младший только пожал плечами.

Проснулась она утром. Было уже светло. Лежала Зорька на своём лежаке полностью одетая и даже вся при золоте. Было очень нехорошо. Болело, не пойми, что, вернее сказать всё. С огромным трудом села, опустив ноги на солому и только тут поняла, что ещё пьяная до сих пор. В грудях что-то мешалось, сдавливало. Приложила руку, нащупала какой-то комок. Нехотя сунула туда руку и вынула свёрток белой материи. Поначалу просто сидела и тупо смотрела на него, пытаясь сообразить, что это такое. Соображать не получалось, притом совсем. Развернула, с усилием фокусируя взгляд. Улыбнулась. В тряпице лежали благодарственные лепёшки, приготовленные мужу. Медленно, мелко трясущимися руками, старательно завернула обратно. Попыталась подняться на ноги. С грохотом плюхнулась обратно. Грохнуло в голове, да так, что Зорька скривилась и зажмурилась. Тут она поняла, что очень хочет пить. Это была первая ясная мысль, которая тут же овладела и её разумом, и её телом. Такое единение не только позволило Зорьке подняться на ноги, но и целенаправленно двинуться к выходу из кибитки, где стоял жбан холодного, вкусного ягодного напитка. Но только выползя за занавеску, замерла как вкопанная, резко забыв куда и зачем шла. На своём лежаке, прямо перед ней сидел очень сердитый муж. Сидел мрачнее тучи, уткнувшись взглядом в пол и поигрывая в руках тяжеленой конской плёткой. Зорька сразу поняла, что её сейчас будут бить, но почему-то нисколько этого не напугалась и приняла подобное как за должное. Молодуху за её недолгую жизнь били довольно часто. Это не было связано с её каким-то особенным шкодливым характером, втягивающим Зорькину жопу в различные приключения, детей пороли всех без исключения. Принято так было в воспитании подрастающего поколения. Ну может Зорьке, в виде того же исключения, доставалось чуть больше. Мама порола за её закидоны, за ослушание, соседские бабы лупили на пойманном безобразии в качестве воспитания, даже один раз матёрая лично приложилась к её седалищу, зажав девичью голову меж ног, правда Зорька уже не помнила за что. Так что несмотря на то, что она выросла до звания жены, а вскоре даже станет сама мамой, Зорька не забыла, как жопу дерут. Но мысль эта пролетела как стрела. Вжик, и нету, а свёрток в руках заставил сразу же подумать о другом. Она со всего маха брякнулась на колени, сильно ударившись о пол, даже через настеленную солому и низко опустив голову, протянула на обеих руках свёрток, жалобно при этом проблеяв:

– Благодарствую тебе, муж мой.

Атаман, всё утро, накачавший себя на воспитательное избиение отбившейся от рук жены, подобным её поведением был просто обескуражен. Он искоса глянул на скрюченную на полу жену и недовольно буркнул:

– Что это?

– Благодарственная тебе, – тихо пропищала она, не поднимая головы.

Он взял свёрток. Развернул. Достал оттуда лепёшки, зачем-то понюхал их. Хмыкнул, ничего не понимая. Есть не стал.

– С чего это вы вчера нажрались? – спросил он грозно, но уже без особой злости, примеряясь плёткой к её округлой спине, в ожидании ответа и пока не решаясь её применить.

– Я с радости. Хабарка с горя, – всё так же тихо попискивая ответила она не разгибаясь.

– Эко вас разбросало в разные то стороны, – буркнул он уже с насмешкой, – объясни толком.

Только сейчас Зорька подняла на него до сих пор ещё пьяные глаза и в полном недоумении выпалила, указывая рукой на тряпицу с лепёшками:

– Так Положение же.

Ардни перестал поигрывать плетью и ничего не понимая уставился на лепёшки, как будто держал в руке не съестной продукт, а невиданную зверушку. Зорька не унималась:

– Вчера Положение было и тебе муж мой благодарность.

При этих словах она расплылась в широкой и благодаря пьяному лицу, придурковатой улыбке. При виде этого зрелища атаман вскипел мгновенно. Он понял, что из него хотят сделать дурака. Он отшвырнул свёрток на лежак, соскочил, наливаясь яростью и со всего маха хлестанул её плетью вдоль хребта, заорав:

– Толком объясняй, я сказал.

Зорька взвизгнула. Сжалась в клубок, закрывая голову руками. Вдоль всего позвоночника жгла острая боль. Слёзы брызнули из глаз. За горло схватил комок обиды, сквозь который она быстро заговорила:

– Я беременная. У меня будет ребёночек.

Только она успела спросить себя «За что?», как в голове мелькнула мысль, что Ардни может просто не знать их обычаев и она тут же решила исправить свою оплошность:

– У нас баба, как узнает, что забеременела, так на Положение, так седмица у нас называется, будущему отцу ребёнка «благодарность» приносит.

И тут она разревелась. Прямо перед ней зашуршало сено на полу. Она с опаской зыркнула туда и сквозь слёзы рассмотрела валявшуюся на полу тяжёлую плеть. Атаман выронил её из рук, но она поднять голову и посмотреть на него всё же побоялась. Сильные руки схватили её за плечи, подняли с пола и поставили на ноги. Зорька увидела прямо перед собой абсолютно спокойный взгляд атамана, который оценивающе впился в залитые слезами глаза. Наконец он улыбнулся, в очередной раз обозвал её дурой, только на этот раз ласково и крепко обнял, тем самым напомнив о рассечённой спине. Она ойкнула. Ардни тут же раздел её, снял с молодухи все побрякушки, уложил к верху попой на свой лежак. Напоил ягодным отваром, затем ласково лечил мазью рассечённую кожу. Гроза пронеслась. Они уже весело щебетали, как две птахи. Съел её лепёшки, совсем повеселел, а когда узнал, что за горе, с которого напилась Хабарка даже до слёз расхохотался. Горе её заключалось в том, что она очень хотела замуж, притом не сам мужик ей был нужен, как она выражалась «он ей и под титьку не упёрся», а нужна была свадьба, сам процесс. После того как Ардни просмеялся они у него стали обе дурами, на что Зорька лишь похрюкивала и вспрыскивала короткими смешками, повернув голову на бок и смотря на то, как он заливается. Только после каждого вздрагивания её смешок отдавал жгучей болью вдоль позвоночника, но и это ей казалось уже пустяком, вызывающем дополнительный приток весёлости. «Какая же я счастливая дура», подумала тогда Зорька, растягивая губы от уха до уха.

А потом был круг, на который ушёл её атаман. Он был какой-то необычный. Долгий и шумный. Она сидя в кибитке не могла разобрать о чём спорили ближники, круг проходил от неё довольно далеко, но то что они ругались и спорили, она определила абсолютно точно. Зорька почему-то очень переживала за мужа и даже в какой-то момент в голову закралась мысль, что эти мужики ругают атамана из-за неё и почему-то сразу подумалось о плохом. Но он пришёл с круга вполне довольный и её плохие мысли как-то сразу улетучились, она даже не стала расспрашивать, что там было. Порадоваться только вместе с ним не получилось, так как он объявил, что ему надо уехать на несколько дней по делам ватаги и она не на шутку встревожилась. Как он её не успокаивал, что всё будет хорошо, её это нисколько не успокоило, а даже наоборот.

Она не сомкнула глаз всю ночь, лёжа с ним рядом и поглаживая по его рыжей шевелюре. Всё за ночь передумала. Сначала о нём. Потом о себе. Вспомнилась мама, всплакнула. Затем размечталась о будущем, да так размечталась, что до утра так и не сомкнула глаз. А утром он уехал и почти на десять дней она осталась одна. Одна впервые в этой новой своей жизни.

Несмотря на то, что отъезд Ардни сделал её относительно свободной, это свобода превратилась в сущее наказание. Поначалу, она отсыпалась, а потом наступило безделье. Она просто не хотела себя чем-либо занимать, после чего наступила вторая часть безделья – она уже даже и не знала, чем себя можно занять. Зорька шаталась по логову, в лес, что был вокруг её не пускали, за пределы леса, тем более. Хабарка с Онежкой в отличии от неё наоборот были все в делах и заботах и им даже поболтать с Зорькой некогда было. Они были заняты заготовками на зиму из того, что малышня таскала из лесов и лугов. В помощь Зорьку не звали, она не напрашивалась, но в конце концов она всё же к ним пристроилась и с отрешённым от всего видом начала помогать. Затем втянулась. Настроение ей это не подняло, разговоры с бабами не поддерживала, но за делом хоть время полетело быстрее. И то хорошо.

Ардни вернулся какой-то странный. Зорька не могла эту странность объяснить. От расспросов уклонялся, всё отправляя на потом. Поначалу она думала, что он просто устал с дороги. В первую ночь муж был с ней мил, как и прежде бывало и у неё от души как-то отлегло, но на утро он стал совсем замкнутым, хмурым и даже грубым каким-то, как в первый день пребывания её в логове. Она старалась не лезть под руку и не докучать расспросами, хотя чувствовала, что что-то гложет его изнутри, какие-то мысли, ни то не хорошие, ни то не разрешимые. Со временем она совсем перестала его интересовать и это сильно обижало. Она тут извелась без него, а он…

Зимние налёты на баймаки речников Ардни совершал регулярно, только теперь колесницы его ближников были без колёс, их заменили толстые шкуры туров, лосей, кабанов. Весь ближний круг обзавёлся жёнами, к тому же при Хабарке с Онежкой, которых атаман всё же об женил с братьями, появились два коровника, общих. Так решил круг, два для всего логова. Среди новеньких жён было несколько беременных, что было с одной стороны странно, зная стремление пацанов к слиянию с арийским обществом, в котором рождение чужих детей было не приемлемо. С другой стороны, «молодость-голодность». По началу хватали первую попавшуюся. Главное, чтоб не очень страшная была, а о том, что лоно её засеяно кем-то, даже не думали. В коровник же Ардни сознательно набирал с пузами практически всех. Лишь несколько баб пустых. Зачем он так делал, атаман никому и ничего объяснять не стал. К концу зимы ситуация в самом логове кардинально изменилась. Резкое увеличение численности его жителей вынудило Ардни принять решение об увеличении прожиточных площадей. Размеры логова увеличились за счёт окружающего леса, но при этом оставив существующий внутренний завал, в виде естественной стены и вырубив за ней лес до глубины второго внутреннего заслона. Какой-то спиленный лес пошёл на строительство новых землянок, из остального сделали ещё один завал – внешний.

Зоркину с Ардни кибитку, как и все в логове сняли с колёс и тоже уложили на шкуры в несколько слоёв. В самой кибитке появился очаг для обогрева. Зорька по началу обрадовалась такому количеству новеньких молодух. Она уже успела соскучиться по девичьему обществу, кроме которого, до логова, она других практически не знала, но атаман резко и однозначно пресёк её поползновения в этом направлении.

– Жена, – как-то заявил он ей в один из вечеров у очага, – о своих бабских закидонах, а тем более о девичьих, забудь. Ты не одна из них и там, – он указал рукой за спину на стенку кибитки, – тебе ровни нет. Ты – жена атамана. Ты, за счёт меня, обладаешь властью над ними по больше богов. Те, кто не глуп, будет сами на перегонки искать дружбы с тобой. Это касается не только новоиспечённых жён логова, но и их мужей. Помни. За тобой стоит атаман и я буду не я, если не найдутся такие, кто захочет получить незаслуженную милость от меня, водя тебя за нос.

Он, двумя пальцами схватил Зорькин носик и покачал её голову из стороны в сторону.

– Так что ж мне совсем нельзя иметь подруг?

– Нет.

– А Хабарка, Онежка, Тихая Вода?

Ардни хмыкнул, подумал о чём-то и сделал отступление:

– Ну с Хабаркой и Онежкой можно. Разрешаю. С Тихой Водой – нет. Да не очень-то ты с ней и дружишь, на сколько я вижу и правильно делаешь.

– Ну с Онежкой я тоже не очень-то дружу. Она сама по себе. А вот с Хабаркой – да, – и с этими словами она обняла его, залезая ему под руку и укладываясь на широкой атаманской груди, – хоть с ней о нашем бабьем можно пощебетать. Ты не представляешь, как я боюсь.

– Чего боишься? Ты за мной. Тебе бояться нечего. Это тебя пусть боятся.

– Глупый ты. Я не об этом. Я рожать боюсь. В первый раз ведь. Ничего не знаю, ничего не умею. Не подсказать, не научить некому. Я с детства в бабняке столько наслышалась и навиделась, тебе и не рассказать всего.

– Ну так у тебя же есть Хабарка. Она баба опытная. Я скажу ей, чтоб помогла да научила.

– Не надо, Ардни. Мы и без атаманского ора с ней как подружки договоримся. Хабарка помогает мне. Учит, что знает, а всё равно страшно. Ты же знаешь, что останусь я жива и наш ребёнок при родах, зависит не от знаний и умений, а от воли Дедов наших.

– А, – отмахнулся атаман, – не верю я во все эти бабьи «пугалки».

– Правильно. Чего тебе верить? Тебе не рожать.

– Что ты от меня-то хочешь?

– Да от тебя я и так получаю, что хочу. Понимаешь, у нас тут какое-то полное беззаконье творится.

– Да у нас законы в логове по лучше чем у городских, – вспылил атаман обиженно.

– Да я не о том. Законы воинские у тебя может и хороши, а вот людские? Вы войны. Все мужики, от самого маленького пацана до тебя живут по законам, но мы-то бабы. Мы по вашим законам жить не можем. Мы же в походы не ходим. Мы все с речных бабняков, у нас свои законы должны быть. Нам нужны большухи, родовые колдуны, только они знают, когда и что делать надо, чтоб нашу бабью учесть решить. Как надо беременность относить, не помереть при родах, детей вскормить да вырастить. Ведь все мы подвластны природе, Святой Троице, а кто кроме них с ними говорить сможет? Никто.

Ардни поглаживая выпирающий живот Зорьки рукой, под которой она пристроилась, резко остановился и отстранил её от себя, заглядывая в её лицо.

– Ты что хочешь из нас здесь речников сделать? Мы ары. Запомни это. Ты тоже отныне арья, а не речная баба. А у арья есть боги, которые выше вашей Святой Троицы.

– Не злись, Ардни, – мягко утихомирила Зорька мужа, начавшего уже не на шутку заводиться, – ары мы, ары, только у нас жрецов нет. У нас некому с этими богами говорить и договариваться. И нас некому учить этим премудростям. Понимаешь?

– Да всё я понимаю, – с горечью в голосе сказал резко обмякший атаман, вновь прибирая её к себе, – не думал я как-то над этим. Жрецов у нас действительно нет и в скором времени не предвидится, но и колдунов с большухами не допущу до логова. Вы уж с Хабаркой как-нибудь постарайтесь выкрутиться, а я подумаю над этим.

Потом они замолчали и долго так сидели, глядя на язычки пламени очага, думая каждый о своём. Она так и уснула у него на груди, а он, уложив её под меховое одеяло, просидел у очага почти до самого утра.

На следующее утро, Зорька вылезла из-под мехового одеяла и нежно накрыв им спящего мужа, одевшись по теплее, пошагала краем раскисшей от оттепели дороги прямиком в жилище Хабарки.

Семейство мастерового уже встало, и хозяйка как раз кормила муженька, перед тем, как ему отправиться в свою мастерскую. Зорька нахрапом вломилась в дом, мельком поздоровалась с хозяином, как с пустым местом, плюхнулась на лавку, не раздеваясь на против Хабарки, с тревогой и полным драматизма голосом выпалила:

– Выручай подруга. От тебя зависит моя жизнь.

Рибху аж подавился. Закашлялся и Хабарка со всего маха врезала ему по спине. Тот хрюкнул, утёрся рукавом и испугано тихо спросил:

– Что случилось, Утренняя Заря?

Зорька, не меняя полной драмы выражение своего лица лишь зыркнула на него, давая понять, что тот лезет не в своё дело.

– Ешь давай, – рявкнула не него жёнушка, тоже давая понять, что не его это дело и что чем быстрее он свалит, тем лучше для него же.

Хабарка ещё до свадьбы об Рибху ноги вытирала, а уж после того как воплотила свои планы по замужеству, он вообще пропал. Нет, Хабарка была баба умная и на людях вела себя с ним тише воды, ниже травы. Но дома… На его беду он, как мужик в постели, был «не понять чё», как она не без презрения жаловалась Зорьке, тяжело и наигранно вздыхая. На что Зорька вечно вспрыскивала, закрывая рот ладонями и так же наигранно шутливо жалела бедную Хабарку. Поэтому на бытовом уровне, один на один, а Зорька, как своя в доску, за чужую в доме не воспринималась, Хабарка просто его гнобила, загоняя чуть ли не подпольную солому. Но самое странное, Зорька была уверена, что подобное отношение к себе ему правилось и порой молодуха замечала, что он сознательно добивается того, чтоб его всячески унижали! Этого в поведении мужика она понять никак не могла. К тому же со временем привыкла и стала относиться к нему точно также, как и Хабарка и от этого Рибху стал только ещё больше уважать Зорьку и так же беспрекословно слушаться и стелиться с вечно идиотской блаженной улыбочкой перед ней, как и перед женой. Зорька была уверена, что Рибху больной на голову, но подобные мысли всегда держала при себе, не позволяя вообще высказываться о нём при Хабарке, да в принципе и вне её. Он стал для неё просто пустым местом, временным атрибутом Хабаркиного дома. Видела она его редко, так как днями он трудился у себя в мастерской, а иногда она его даже не замечала, затевая с Хабаркой приватные бабьи разговоры, что похоже сильно возбуждала этого идиота. Глазки его начинали блестеть, он краснел, противно сопел и начинал суетиться, как будто, не находя себе места.

На этот раз Хабарка лишила мужа удовольствия подслушать бабьи секреты, спросив Зорьку, и тем самым давая понять, что с разговором следует повременить:

– Есть будешь?

Зорька опять зыркнула в противоположный угол на Рибху и развязала пояс тулупа, слегка обмякнув в выражении не лице:

– Давай. От горячего да жидкого не откажусь.

– Раздевайся, подруга, я тебе навара мясного плесну.

И с этими словами она направилась к очагу. Зорька, распахнула тулуп, высвобождая на всеобщее обозрение выпирающий живот, но снимать его так и не стала. Лишь стянула с головы лисью шапку, сшитую высоким, стоячим остроконечным конусом, такие все бабы поголовно носили, и уложив её на скамью рядом, о чём-то задумалась, уставившись в пустоту.

Рибху налёг на еду с удвоенной скоростью и быстро покончив, соскочил со скамьи и чуть ли не бегом, как будто опаздывая, кинулся одеваться в тёплые шкуры. Когда Хабарка принесла парящую миску с наваром и поставила её перед Зорькой, он уже стоял на пороге одетый в ожидании команды от жены на убытие. Та не спешно подошла к нему, заботливо оправила ворот, оглядела муженька с ног до головы, как дитя малое, выпускаемое на двор гулять и позволительно отпустила, что-то тихо проговорив. Что она ему говорила Зорька не слышала, да и не прислушивалась. Была нужда. Проводив своего мужика, Хабарка вернулась за стол, уселась на против гостьи и уперев локти на стол и уложив на руки голову, молча уставилась на хлебающую варево Зорьку.

После нескольких глотков атаманша поставила чашку на стол и начала уверенным, но грустным тоном:

– Помру я подруга. Чует моё сердце не родить мне. Деды на меня обозлились, – она понурила голову и тут же продолжила уже плаксиво, – помру, чую помру. Ни мне не ребёночку этого не пережить.

Закончила она свою короткую тираду уже вся в слезах и соплях, размазывая и то и другое по лицу рукавом тулупа. На что хозяйка отреагировала неожиданно. Она спокойно и даже где-то равнодушно заявила:

– Ну пореви, пореви. Глядишь легче станет.

Тут вдруг Зорька резко встрепенулась, вытаращила округлившиеся глаза и перестав реветь, схватилась обоими руками за живот.

– Что? – резко встревожилась Хабарка.

– Пинается, – ответила Зорька, опять вытирая заплаканное лица рукавом, но реветь перестала.

– Правильно, – громко усмехнулась баба, – даже зародыш понимает, что у него мать дура, а такую дуру и попинать не грех.

– Да ладно тебе, заладила дура, да дура, – быстро успокоившись и скидывая с себя наконец тулуп огрызнулась молодуха, – я к тебе со всей серьёзностью, а ты?

– С какой серьёзностью? Я что первый раз от тебя эти сопли слышу, что ли? Через день, да каждый день.

– Да не, подруга, нынче всё по-другому.

– Да ну? – с деланным удивлением выпалила та.

– Мне помощь от тебя нужна.

– В чём? За ноги тебя подержать, так я не повитуха.

И тут Хабарка резко осеклась. Она и сама была в положении, только срок у неё был ещё маленький совсем, но только сейчас ей как обухом по голове прилетела мысль о собственных родах в первую очередь, конечно. Повитух то у них нет, а как без них рожать то? Это ж вещь не бывалая. Нет ходили конечно слухи, что мол то та, то эта где-то сама родила чуть ли не в чистом поле или лесу дремучем, но сама Хабарка в эти бабьи сказки не очень-то верила. А Зорька меж тем продолжала:

– Как не крути, а ты большуха в коровьем бабняке, а на носу Сороки. Ну сейчас, то понимаешь к чему я клоню? Кто если не большуха с Дедами договариваться будет?

– Да какая я к хуям большуха? – с горечью обрубила её Хабарка, – так надсмотрщик, да распорядитель. В аровых коровниках везде так.

– Ты ведь меня не бросишь? – чуть ли опять не собираясь зареветь спросила Зорька.

Но Хабарка и без неё глубоко призадумалась.

– С Дедами как-нибудь договоримся, а вот повитуха…, – она притихла в задумчивости, нервно стряхивая ладонью что-то со стола, несмотря на то, что он перед ней был чистым, – повитуху надо искать притом срочно.

– Может с бабами своими поговоришь? – предложила гостья.

– Да что с них взять, – тут же отмахнулась хозяйка, – молодняк один. Я у них чуть ли не за вековуху прохожу и то ничего не знаю.

Наступило напряжённое молчание. Наконец, Хабарка встрепенулась и уже с полной уверенностью в голосе заявила:

– Вот, что. К атаману твоему надо идти, – с этими словами она соскочила, чуть не уронив лавку и кинулась одеваться, как будто пожар случился, набегу продолжая свою мысль, – надо атаману срочный заказ делать на повитуху. При том не одну. Баб беременных натаскал полное логово, а кому роды принимать не одну не приволок.

– А с Дедами? – всё ещё ничего не понимая из сказанного Хабарки, проскулила Зорька.

– И с Дедами повитухи помогут. Ты что ж думаешь с ними большуха договаривается? Матёрая и договаривается только потому, что сама и есть первая повитуха. Пошли, – кинула она Зорьке, накидывая на себя тулуп и одевая такую же остроконечную шапку, как у Зорьки.

Ардни они в прямом смысле вытащили из постели. Хабарка в семье атамана была такая же своя, как и Зорька в семье Рибху. Поэтому ничего сверх естественного в том, что его будила не одна жена, а с Хабаркой на пару, он не удивился, но знал и то, коли эти две «оторвы» посмели его будить самым бесцеремонным образом, ничего хорошего ждать не приходится. И он сразу насторожился, ощетинился. Зорька что-то начала лепетать, быстро, сбивчиво, не понятно и начала она от куда-то из далека. Хабарка её перебила и выдала всё это коротко и понятно:

– Атаман, нам срочно нужны повитухи. Без них у нас ни одна баба не родит.

Ардни ещё толком нечего не понимая, вылез из-под одеяла, кинул дров в очаг.

– А ты что? – переспросил он даже как-то удивлённо, – вы ж с Онежкой вроде как?

– Мы лекарки, – тяжело выдохнула Хабарка, закатив глаза к потолку, как обычно делают люди при объяснении всем известных истин, особо не понятливым, – одно дело болячки лечить, атаман, другое роды принимать, да детей править. Это разные вещи.

– А что раньше молчали? – тон голоса атамана стал командно-холодным.

Хабарка пожала плечами.

– Да чё т не думала как-то.

– Не думала она, – обозлённо рыкнул на неё атаман, – ничего без повитух родите. Где я вам их возьму?

Тут Зорька жалобно запищала, закрывая глаза руками, медленно усаживаясь на лежак. Хабарка же, не испугавшись гнева атаманского, жёстко и уверенно ответила ему:

– Ни одна не родит. Передохнут все. Надо стащить или выкупить где-нибудь.

– Где? – уже взревел Ардни, – повитухи и большухи у речников одно и тоже. Как ты интересно собираешься выкупить большуху у бабняка или украсть. Это ж надо весь баймак разорять. Да после этого большуха лучше сдохнуть пожелает, чем вам помогать. Она вас всех и поубивает, мстя. Думать надо башкой, – орал на Хабарку атаман, стуча ладонью себе по лбу.

На что Хабарка лишь ехидно ухмыльнулась:

– А не надо большуху, – прервала они ор атамана тихо и вкрадчиво, – Шумный у нас ведь не только про бабняки знает, но и про их еби-баб, что по лесам сидят. А сейчас после зимы им ой как плохо там сидится. Мрут с голоду да холоду.

– А при чём тут еби-бабы? – ошарашенный подобный сдвигом мысли в сторону, спросил Ардни.

– Так при смене атамана и бывшая большуха и весь её ближний круг в еби-бабы по лесам садятся. А они-то как раз к нашему делу и сподручны. Там даже без крови обойтись можно будет и без уговоров. Лишь помани и они сами с голодухи, да со злобы на своих бывших баб к нам побегут. Надо лишь помочь добраться. А коли ещё и пообещать чё, так воще.

Ардни с шумом плюхнулся на лежанку рядом с Зорькой, которая уже перестала скулить и лишь умоляюще смотрела на него сквозь слёзки. Как он иногда ненавидел этих двух баб, особенно когда они собирались вместе. Он сразу понял, при пробуждении, что ему на голову сейчас вывалят очередную кучу дерьма какого-нибудь, от которого его бедная голова тут же опухнет, ну и нравились эти две дуры, каждая, конечно, по-своему. Вот прибежали, огорошили, но тут же сами предложили решение. Всегда бы так. А с Хабаркой почти всегда так и получалось. За что и жаловал и уважал. Умная баба, хоть с виду и дура полная.

– Ладно, – сдался атаман напору подруг, – попытаю Шумного, как поем. Помнится, мне, говорил он что-то о смене власти в каком-то баймаке. Притом, как бы не в одном.

Он ещё не успел договорить, а на шее уже повисла Зорька, заваливая атамана в меховое одеяло и расцеловывая лицо. Хабарка буркнула какую-то сальную шуточку, что тоже не против составить Зорьке компанию по валянию атамана по постели, но посетовав, что Ардни и с одной совладать не может, куда ему вторую, поспешила из их кибитки. Ардни, весёлый, довольный и не сильно упираясь напору радостной жены, барахтался с ней на лежаке ещё какое-то время, потом всё же поборов хрупкую, пузатую жёнушку, победно подвёл итог любовной схватке:

– Ладно. Пойду лодырей подниму, поем, да с Шумным потолкую.

После чего хлопнув её по заднице и оставив валяться в тулупе и шапке на лежаке, оделся и вышел.

Память его не подвела. Действительно, как выяснилось, на летнее солнце зависание два речных рода поменяли атаманов. В одном атаман совсем захворал и после перевыборов даже помер, а вот во втором не обошлось без драки и крови. Круг на круг, нож на нож. Победила молодость. Атамана свергли, а значит и всё руководство бабняка принудительно поменяли. Правда один из этих родов, почти как луну назад, Ардни растеребил под чистую, но еби-бабы его ещё должны были сидеть по лесам и с голоду без поддержки родов не окочуриться, Время прошло не так много. К удивлению атамана, всплыл ещё один любопытный факт. Пацаны Шумного оказывается именно через еби-баб и собирали информацию о нужных баймаках. Эти проныры в первую очередь их по лесам отыскивали и пользуясь тем, что еби-бабство было для них неким видом наказания, за не понятно какие прегрешения, а за частую в еби-бабы закрывали вообще без греха, лишь по воле ненавистной матёрой, то обиды на бабняк у них было хоть отбавляй и они охотно не только всё рассказывали пацанам о выгнавших их баймаках, но иногда даже активно помогали в их уничтожении, теша себя мыслью о мщении. Были даже такие еби-бабы, баймаки которых уж давно Ардни перемолол, а они до сих пор по лесам сидят и в ус не дуют! Их сами же пацаны Шумного регулярно подкармливали и про них каждому проныре – лазутчику было известно, ибо использовали они их, как некие перевалочные базы, при длинных вылазках. Вот так, оказывается, от одной еби-бабы до другой они и шастали по чужим землям. Уже утром, не свет не заря, десяток «шкурниц», то есть переобутых колесниц, с командой по три человека: ближника, его возничего и одного из пацанов Шумного, в качестве проводника, покинули логово, устремившись в степь со спецзаданием.