Текст книги "Кровь первая. Она"

Автор книги: Саша Бер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Тех трёх аров, что приехали торговаться, новоиспечённая невеста, увидела на следующий день. В первый раз она встретила их, когда с Милёшкой тащили ушат воды с реки. Зорька заметила, как все трое её глазами пожирали, оценивая. Второй, в тот же день, ближе к вечеру, когда с поленницы у бани дрова набирала. Они втроём совсем близко подошли, к самому заборчику и самым наглым образом пялились, даже вдоль заборчика прошлись, раздевая её глазами с разных сторон. У Зорьки тогда ещё какие-то двойственные ощущения возникли. Во-первых, было неприятно такое дотошное внимание, а во-вторых, приятно было ощущать повышенное внимание чужих на своей персоне. И какое из этих ощущений преобладало, тоже было непонятно. В общем мура какая-то. С одной стороны, радовало то, что атаман оставил её при родном бабняке, с другой, вдруг забрезжил маленький лучик надежды на лучшую долю с возможностью вырваться из этого о постылого бабняка в городскую сказку. Полная мешанина в голове. Чего-то хотелось, а чего непонятно.

И сейчас, сидя на лежаке, у Зорьки было примерно такое же состояние. Замуж хотелось, вроде бы как, а страшно было так, что аж ничего не хотелось. Тут ещё вспомнилось, что ары брали только девственниц, а она то уже нет! А вдруг он этого не знает. Как он себя поведёт? И самое главное, как самой то себя вести? Сдаться в образе сорокадневной невесты? Покорной и послушной? Или наоборот проявить характер и показать ему, что она не корова какая-то безропотная, а и госпожой в его доме быть сможет. Эта идея почему-то показалась ей более привлекательной. К тому же, рассуждала она, начиная с их первого знакомства, она была именно такой. Дикой, необузданной, наглой и нахрапистой. И он запал на неё, а в этом она уже не сомневалась, именно на такую своенравную, с характером. «Точно,» – подумала в результате короткого размышления, – «Я должна быть ему под стать. Либо примет меня такой какая я есть, либо убьёт. Плевать!»

И тут, как по заказу, сначала послышались шаги, затем кто-то тяжёлый забрался в кибитку, от чего она вся зашаталась, задёргалась. Зашуршали ноги по напольному сену, затем какой-то шорох от стены совсем рядом и в помещение влился предрассветный, мягкий свет, слегка осветив грозное лицо её мучителя. Он стоял и молча разглядывал Зорьку, как будто в первый раз увидел. Что творилось у неё самой внутри, она, пожалуй, и сама бы объяснить не смогла. Стыд, что толкал провалиться на месте, волнение, заставляющее руки лихорадочно искать места и не находить его, отчаяние безвыходности положения, ужас от непонимания того, что сейчас произойдёт, дурацкое и неуместное желание мило ему улыбнуться и ещё, Святая Троица знает, что. Всё в одной куче бурлило кипятком и вымораживало инеем. Он колыхнулся. Опёрся на стену плечом и тихо спросил:

– Утро наступило. Каков твой выбор?

И тут её заколотило в лихорадочной трясучке. Живот заболел, голова закружилась. Она пыталась что-то сказать, но не могла. Всё тело до последнего кончика пальца, предательски перестало её слушаться. Накрыла паника и тут она неожиданно для самой себя сдалась. Полностью и бесповоротно. Сил сопротивляться больше не было. Дрожь как-то сама стихла, тело расслабилось, голова безвольно упала на грудь, а в мыслях прорезался злой крик души: «Будь ты проклят, людоед. Убивай». Но он по-прежнему молчал. У Зорьки в голове тоже стояла полная тишина и ожидание чего-то неминуемого. Но ничего не происходило. Она осторожно попробовала прочистить горло, голос её слушался и тогда сама, не ожидая от себя, она буквально выдавила чужим, детским голоском:

– Я буду… твоей… женой.

И тут как гром среди ясного неба прогремел немедленный ответ:

– А я не спрашивал тебя, кем ты себя видишь. Не тебе решать.

Его жёсткие и даже где-то злые слова подействовали на неё, как ушат холодной воды, разом приводя в чувства и заполняя всё нутро яростью и озверением. Паника со страхом куда-то резко попрятались, улетучились. Обида вцепилась хищными зубами в глотку. Разум вскипел, но результатом его кипучей деятельности стала лишь отчётливая мысль: «Сволочь!»

– Кем ты будешь, решу я. Тебя же просто просили сделать выбор, что хочешь ты.

Её естество вздрогнуло, сейчас она была готова броситься на это говно в мужском обличии и порвать его голыми руками, ну или по крайней мере всю морду расцарапать. В глаза брызнули слёзы ярости, обиды от бессилия и жалости к себе любимой. С огромным трудом Зорька сдержала желание выплеснуть на него всё, что накипело внутри. Она медленно подняла на него затуманенные слезой глаза и как можно спокойней проговорила уже своим, привычным голосом, проговаривая каждое слово:

– Я хочу быть твоей женой.

– Вот это я и хотел от тебя услышать.

Голос его неожиданно зазвучал обыденно, спокойно, как будто они говорили о чём-то незначительном и самом обычном. Этот резкий переход от злобного рычания к умиротворённому побулькиванию, на Зорьку подействовал, как увесистый дрын по башке. Оглушительно, или оглушая, ну в общем выбивая всё сознание на пол. Она растерялась. Он вальяжно прошествовал мимо её в глубину кибитки, проронив по дороге, как бы невзначай:

– Ты спала?

– Нет, – отрывисто буркнула она, на автомате, лихорадочно собирая остатки разума в кучу.

– Ела?

И тут откуда-то резко выползла стыдливость, как будто поев его еды, им же и предложенной, она совершила что-то неприличное и даже наказуемое. Поэтому ответ получился, лишь как лёгкий выдох:

– Да.

Он скрылся за занавеской в глубине жилища, за которой тоже заструился свет и выйдя обратно и указывая на срывающийся там закуток, продолжил вести вялый, домашний, ничего для него не значащий разговор:

– Там твоя половина. Видела уже?

– Нет, – ответила Зорька опять не своим голосом и вновь тихонько похыркала, прочищая горло.

Тот факт, что для неё заранее, оказывается, было приготовлена её половина, говорил о том, что эта сволочь толстожопая уже всё за неё решил и заранее знал её ответ, и он лишь с ней играл, гоняя как волчара бедную зайчиху, способный сожрать её в любой момент, но не делал этого только ради удовольствия чуть-чуть побегать, так сказать, размяться для аппетита. «Ну, что ж, – подумала со злорадством Зорька, в которой проснулась оторва, – я тоже люблю такие игры. Давай посмотрим, кто кого».

– Ну так иди смотри, – предложил он, спокойным, ничего не выражающим голосом.

Она всей кожей почувствовала его самонадеянную ухмылку. Зорька медленно и грациозно встала, надменно расправив плечи и выбросив грудь вперёд. Поправила с достоинством меховое одеяние, которое постоянно норовило сползти с её гордого тела, но тут этот козёл вновь обломал ей весь антураж.

– Одеяло моё оставь. Там у тебя своё есть.

В лицо резко ударил жар. «Ты хочешь видеть мою голую красоту? – мелькнула шальная мысль в голове, – да, на!» И она, сознательно потупив глазки, эдакая святая невинность, выпустила из рук одеяло, вновь подавая грудь вперёд, отчего меховушка легко соскользнула обратно на лежак и прикрывая свою слегка покрытую волосиками щёлку концом косы, плавно, на сколько получалось в данной ситуации, двинулась на свою половину. Она не смотрела на него, а что-то очень внимательно выискивала у себя под ногами, но сама всем телом чувствовала, всем своим нутром, что он буквально пожирает её глазами. В добавлении ко всему, он что-то замямлил, явно смущаясь, как нашкодивший мальчишка:

– Тут я для тебя всякие тряпки припас, платья, ещё что-то, какие-то бабьи безделушки, зеркальце, причесалки разные. Сама разберёшься.

Зорькина сущность ликовала. «Знай наших, пацан сопливый, не таких зверей обламывали. Я ещё из тебя верёвки…», но тут её победная мысль была грубо прервана. Уже проскакивая мимо него, атаман жёстко ухватил Зорьку за корень косы сзади и зашептал в самое ухо:

– Если ты будешь гадить, где не попадя, а не там, где я тебе указал, как щенка носом натыкаю.

От неожиданности происшедшего и услышанного её лицо опять вспыхнуло жаром, а звонкий шлепок по голой жопе выбил из Зорьки всю спесь и гонор в один момент и заставил стрелой влететь на свой лежак, заваленный горой каких-то тряпок.

Он опустил занавеску и судя по спокойно удаляющемуся голосу, вполне доброжелательному, Зорька поняла, что он уходит. Но как только она сообразила и поняла смысл того, что он говорит, очередная волна паники окатила её с ног до головы и руки опять задрожали. А он просто, как бы само собой разумеющиеся выдал:

– Разберёшь барахло, приведи себя в порядок. Оденься получше. Сегодня я буду тебя показывать народу.

Потом он ещё что-то пробубнил себе под нос, но Зорька уже не разобрала. Ей хватило того, что услышала «…буду показывать тебя народу».

Разве могла эта мразь знать, что подобное девке говорить нельзя ни при каких обстоятельствах. Любая доведёт себя до истерики, зная, что её будут выводить на показ, а ей не в чем блеснуть. Любая доведёт себя до белого каления в бесчисленных попытках хоть как-то стать красивее и привлекательнее, чем есть. Зорька не стала тратить время на доведения себя до истерики и разрыдалась сразу. Перебирая груду различных нарядов и вытирая слёзы о каждую тряпку, она плакала по поводу своей никчёмности и того, что ей просто нечего на себя надеть, не в чем себя показать. Все эти яркие тряпки были красивые, но абсолютно непонятные. Она попыталась в одной из них разобраться, но тут же вновь залилась горькими слезами, расписавшись в своей беспомощности. Только где-то под конец этой кучи, она обнаружила нечто знакомое. Нарядную верхнюю рубаху речных баб. С виду она была новая, но сшита не на неё, а на взрослую бабу, но это было единственное одеяние, которое она знала, как одевать и как носить. Поэтому недолго думая Зорька напялила рубаху, пытаясь уменьшить её сборками и мало-мальски аккуратными складками. В конце концов, не выходить же ей голой, а свои рубахи где-то возле бани валяются грязные, их ещё стирать и стирать. Но тут ей под руку попало удивительно красивое зеркальце и костяной гребень, очень тонкой, мастерской работы, что её значительно успокоило, так как позволило заняться привычным девичьим занятием – разглядыванием себя любимой и наведением на ней красоты.

Она даже не заметила, как пролетело время, и он снова вернулся. Зорька затихла. Атаман прошёл, улёгся на лежак и как-то устало проговорил:

– Утренняя Заря, ну ка покажись.

Зорька встала. Она была спокойна. С каким-то полным безразличием вышла из-за занавески и предстала перед хозяином кибитки и только тут почувствовала всю несуразность своего наряда, одёргивая расползающиеся складки и пытаясь собрать их обратно.

– Да, – протянул он, – а что аровы платья тебе не понравились? Там же много красивых.

Он сел и с какой-то глубинной тоской разглядывал её ободранные коленки, сверкающие над красивыми светлыми сапожками. Зорьку вновь за горло схватила обида и опять захотелось разреветься, но сдержав накатывавшие на глаза слёзы, призналась:

– Я всё это не умею одевать, у меня не получается.

– Да, – задумчиво констатировал атаман, – как-то об этом я не подумал. Ладно. Что-нибудь придумаем.

Ободрил он её, резко вскакивая и доставая из-под лежака груду золотых украшений. У Зорьки аж в глазах засверкало. Столько золота она отродясь не видывала. И тут он её добил:

– Это тебе. Сейчас пришлю баб, они помогут одежду подобрать.

Для бедной девочки это был как раз тот самый рубеж, на котором она окончательно сдалась на милость победителю. Дальше пошёл радужный туман, звёздный фейерверк в глазах, полное непонимание того, что происходит вокруг. Бессонная ночь. Вымотавшие все силы переживания, глубина которых была такова, что она за всю жизнь столько не пережила, сколько за один день и ночь. Её голова от перегрузки, просто отключилась, заявив напоследок: «Всё! С меня хватит!». Она смутно помнила, что происходило дальше. Сначала она тупо перебирала и кажется даже любовалась золотыми прелестями. Затем явились две бабы. Ощупали её, раздели, золотые игрушки отобрали. По очереди перебирая тряпки в куче выуживали различные одеяния и прикладывали их к Зорьке то спереди, то сзади. Потом одна куда-то ушла. За ней пропала и другая. А Зорька, как стояла на одном месте, так и продолжала стоять, покачиваясь, как пьяная. В голове гул, в ушах звон, в глазах песок и слёзы. Ноги руки, как чужие. Ей ужасно хотелось спать, и она рухнула на лежак, на котором просидела всю ночь и заснула ещё до того, как коснулась ложа. Потом помнит сквозь сон, что её толкали, тормошили, кажется били по щекам, пытаясь привести в чувство. В конце концов её обрызгали водой, и она кое как выбралась из сна и то не полностью. Опять перед ней замельтешила баба. Одела её во что-то. Долго крутилась вокруг, то и дело дёргая и подтягивая в разных местах. Наконец, она усадила невесту на лежак и занялась её волосами, от чего Зорька опять уснула. Сидя. Тут же, по крайней мере так ей показалось, её опять сильно начали тормошить и брызгать в лицо водой. Она на этот раз, почему-то не сидела, а уже лежала. Встала и кажется проснулась. Её буквально выволокли из кибитки, накинули на голову большое покрывало, из-под которого были видны только собственные ноги, предварительно как-то хитро смотав на голове косу. Согнули руки в локтях. Тоже чем-то накрыли и куда-то повели. Находясь между сном и явью, она покорно семенила туда, куда её под обе руки вели сопровождающие, но услышав многоголосый гомон впереди, начала приходить в себя, полностью прогоняя сон. И когда до неё дошло куда её ведут и ужас предстоящего показа табуном пробежал по её позвоночнику, проснулась окончательно. Толи от осознания происходящего, толи от того что проснулась, ноги стали заплетаться и сгибаться в коленях, но её вели крепко под оба локтя. Вдруг, как-то резко, один локоть отпустили и человек его державший побежал вперёд. Зорька поняла это по удаляющимся от неё шагам. Вместе с пониманием, она чуть было не потеряла равновесие, с трудом удержавшись на ногах, лишь сильно качнувшись в сторону. С другой стороны, женский голос монотонно, на одной ноте зажурчал прямо в ухо:

– Тихо, тихо, тихо. Всё хорошо. Идём. Сейчас будет небольшой спуск. Смотри под ноги.

Зорька сильно наклонила голову вперёд. При этом втягивая грудь, так хоть что-то видела под ногами и мелкими шашками продолжала следовать куда ведут. Наконец, ведущая остановилась и заставила Зорьку развернуться. Она так и замерла сгорбившись, как и шла. Вокруг стояла полная тишина и это ужасно напрягало. Она с ужасом осознала, что закупорена с ног до головы и изрядно вспотела. По лбу поползла мокрая дорожка и Зорька уже привычно запаниковала. А тут ещё вдруг где-то совсем рядом спереди громыхнул громкий мужской голос. Чужой, незнакомый.

– Прежде чем мы увидим твоё лицо и примем решение достойна ли ты быть женой нашего атамана, ты должна ответить нам люб он тебе или нет. И не идёшь ли ты в жёны по силе или другому принуждению.

Зорька даже как-то мимо ушей пропустила эту тираду, лишь сначала вздрогнула от неожиданности громкого голоса. Она даже не думала о том, что этот вопрос адресован ей. Она была абсолютно уверена, что обращаются к кому-то другому и была занята лишь мыслями, как утереть намокшее лицо. Не будешь же махать руками. Громовой голос вновь заставил её вздрогнуть.

– Мы не слышим твоего ответа.

И тут в ухо зашипела рядом стоящая баба:

– Люб, люб, проснись, дура!

И только тут Зорька поняла, что опростоволосилась и то что спрашивали оказывается её! Она так быстро испугалась, что тут же заревела и сквозь слёзы торопливо прокричала:

– Люб, люб. Я сама хочу…

С неё медленно стянули покрывало и к лицу прикоснулся спасительный прохладный воздух. Руки, как-то сами собой, безвольно опустились, и она увидела перед собой огромную толпу молодых мужиков и пацанов. Все эти люди с восторгом и обожанием рассматривали именно её, маленькую, зарёванную и взмокшую Зорьку. Она не понимающе озиралась по сторонам, поражаясь такому большому количеству людей и в один прекрасный момент вдруг наткнулась на взгляд своего будущего мужа. Таким несчастным она его раньше никогда не видела. Непонятно почему, но ей его стало очень жалко, захотелось прижать его к себе, обнять. Зорька протянула к нему руки не то в надежде дотянуться, не то в попытке хоть на кого-нибудь опереться, чтоб не грохнуться прямо тут на траве. Голова кружилась. И она защебетала, всем своим видом и тоном прося поддержки:

– Я испугалась, прости меня, но я очень сильно испугалась. Я сейчас упаду…

В конце концов он подхватил её за руки и начал целовать, что-то шепча на ухо, но Зорька уже ничего не была в состоянии понять. Она лишь продолжала щебетать всё о том же.

– Прости. Я просто испугалась. Я сама хочу. Ты, правда мне люб.

Её рука скользнула по его мокрой, поросшей мелкой рыжей растительностью щеке. Лицо его оказалось очень горячим. Она не поняла толи у него жар, толи она окоченела.

Привёл её в чувство всё тот же громовой голос:

– Назови своё имя.

Жених тут же тихо подсказал:

– Скажи, как я тебя назвал.

Но Зорька уже собралась с мыслями и прекрасно поняла, что от неё требовалось. Она выпрямилась, стараясь успокоиться и твёрдым голосом произнесла:

– Утренняя Заря…

Все последующие дни проплыли в сказочном тумане. Счастье её было настолько велико, что она порой захлёбывалась им и теряла сознание. Он был милым, нежным, ласковым, дарил целый неизвестный для неё мир удовольствий и наслаждений. Зорька заболела этим мужем, сроднилась и срослась с ним душой и телом. Желание постоянно его видеть, слышать, ощущать было нестерпимым. Казалось, всего что у неё было, было мало, хотелось ещё и ещё. Она никак не могла надышаться, напиться, насытится. Поначалу они постоянно были вместе. Ласкались, ворковали. Она настолько доверилась ему, что, нисколько не смущаясь и не стесняясь открывала ему самые сокровенные свои тайны. И он, из грозного и страшного зверя, превратился в обыкновенного мальчишку и столь же откровенно доверял ей тайны свои. Когда он рассказывал о своём детстве, Зорька рыдала и ей было его так жалко, что хотелось сейчас и сразу отдать ему всю любовь и ласку, которой он был лишён практически всю свою жизнь. Все эти дни и ночи казались сном или полусном. Постоянные недосыпы и полное непонимание того, что сейчас день или ночь за стеной кибитки, привели Зорьку в странное, необъяснимое состояние на грани сна и яви. Она ни о чём, кроме него не хотела думать и ни о чём, кроме него не хотела знать. Зорька хотела только его, всего и сразу. Единственно о чём они никогда не говорили, это о её роде, маме и сёстрах с братьями. Эта тема сама по себе стала табу. В первую очередь для неё. Зорька просто решила отсечь всё прошлое, проведя невидимую черту и просто уверовала в то, что это было не с ней, а с какой-то другой Зорькой, которой просто больше нет. Теперь она стала другая. Теперь у неё началась новая жизнь. Она родилась заново. Она не знала сколько прошло ночей со дня свадьбы, потеряла счёт, хотя по правде сказать, считать она их даже не пыталась, но через какое-то время он стал всё чаще и на долго куда-то уходить, объясняя это тем, что он тут всё-таки атаман и у него много неотложных дел. И даже его отлучки она превращала исключительно в добродетель. Зорька очень гордилась тем, что он у неё такой важный и как бы ей не хотелось держать его при себе, всё же нехотя уступала его делам ватажным. Кроме повышения собственной гордости за себя, это обстоятельство давало ей ещё один неоспоримый плюс. Она начала высыпаться.

И вот в одно прекрасное утро, спустя, наверное, дней десять или что-то около того, безвылазного лежания в кибитке, она впервые вышла на прогулку по логову. Он её отпустил сразу и как Зорьке показалось с какой-то радостной облегчённостью. При том сам с ней не пошёл, как она его не упрашивала. Он просто завалился спать. По началу она хотела обидеться, но подумав немного, нашла для себя объяснение в том, что муж действительно устал, занимаясь делами логова и ему необходимо отдохнуть. После чего перестала его тормошить, одела своё нарядное платье, увешалась золотом и пошла.

Она не шла, она шествовала, важно надувшись и поглядывая на мальчишек, суетившихся повсюду, с высока. Почему-то в основном по логову бегала малышня. Копошились, как муравьи в муравейнике, все чем-то были заняты. Таскали, хлопали тряпками и шкурами, плескали на траву воду из бадей, что-то колотили, крутили. Она не очень понимала, чем они были заняты. Мальчуганы все, как один завидев её вставали, замирали столбиками и восхищённо смотрели. Даже кое-кто рот разевал. У Зорьки самооценка собственного «Я» буквально зашкаливала. Первого взрослого она встретила у двухколёсной повозки. Она признала в ней ту самую коробку на колёсиках, в которой атаман привёз её в логово. Он ковырялся и чем-то стучал в колесе. Он явно заметил её, но вида не подал, полностью проигнорировав её такую красивую. Даже когда она прошествовала совсем рядом, не обернулся и не прекратил своего занятия. Такое пренебрежение к её величию несколько задело Зорьку, небольшая тень наползла на её лучезарное настроение, но она тут же про себя плюнула на этого мужлана, как-то кратко его обозвав и эта тень исчезла, и Зорька заблистала дальше. Дорога, по которой она шла, проходила по кругу, окольцовывая всю эту большую поляну, что позволяло ей осмотреть всё логово, но явно ни всех обитателей. Вокруг была только малышня и притом, что Зорьку страшно удивило, только пацаны! Вот тут ей вдруг стало неуютно и вся царская спесь куда-то улетучилась. Она лихорадочно стала рассматривать вокруг человеческие фигурки, вглядываться в мелькающих всюду мальчишек, заглядывать поодаль, но не одной девки так разглядеть и не удалось. Она поняла, что попала в логово пацанов и что она здесь совсем одна. Резко почему-то стало не по себе и захотелось вернуться в свою уже ставшую родной берлогу на колёсах. Но тут же вспомнила, что где-то же были здесь ещё две взрослые бабы, которых она уже видела, да ещё где-то должна быть одна невеста, про которую Ардни говорил. Притом молодуха была из их баймака и её распирало любопытство, кто она. Только ради этого она и вырвалась на эту прогулку. По его описанию Зорька так и не поняла, кто она такая. Не на одну из её подруг описание не походило, но то, что она из её родного баймака, было, несомненно. Она перестала обращать внимание на пацанов и стала внимательно вглядываться в жилища, в надежде увидеть хоть мельком кого-нибудь из знакомых. Притормаживала у землянок, стараясь украдкой заглянуть внутрь, но закрытые входные шкуры не позволяли ей это сделать. И наконец дойдя до очередной кибитки, такой же как у неё, она остолбенела. У самого угла стояла знакомая молодуха. Она стояла тоже как вкопанная, прижимая к груди какую-то светлую тряпицу и в отличии от Зорьки, последняя похоже, заметила её уже давно и напряжённо ждала. Они стояли друг против друга и молча смотрели. Это была не одна из её лучших подруг, на что Зорька так надеялась и горечь разочарования какое-то время сковывало её, хотя она сразу узнала молодуху. Это была Тихая Вода. Та самая выданная невеста, купленная атаманом полтора года назад, что при знакомстве со Сладкой описалась. Та самая, с которой Зорька потом почти подружилась, так как девка она была в общем-то не плохая. К тому же она была старше Зорьки и знала то, что ни Зорька, ни её закадычные подруги тогда ещё не знали и Тихая с удовольствием делилась с ними тем, через что проходила. Подружками они конечно не были, но отношения у них были почти «подружечными». Зорька первая вышла из ступора и быстро, почти бегом подошла к Тихой. Та тоже встрепенулась, бросив тряпицу на траву и трижды облобызав друг другу щёки, они обнялись.

– Тихая, – чуть ли не шёпотом констатировала Зорька, разглядывая её как-то разом повзрослевшее и вместе с тем осунувшееся лицо.

Она похудела. Под глазами синюшные тени полукругом. Глаза красные, как будто только что ревела.

– Как ты? – спросила Зорька, понимая почему-то, что у Тихой не так всё прекрасно и радужно, как у неё.

Та в ответ лишь горько вздохнула и опустила глаза.

– Тебе плохо? – почему-то шёпотом продолжала допытываться Зорька, беря её за руку.

За все последние дни она находилась в состоянии эйфории неземного счастья и даже подумать не могла, что кому-то может быть плохо, когда ей так хорошо. Тихая Вода посмотрела на неё печальными, воспалёнными глазами и тих ответила:

– Устала просто. Меж двух разрываюсь.

Зорька сначала впала в недоумение, не понимая о каких двоих она говорит, но тут как будто услышав её мысли, где-то со стороны шатра, что похоже тоже, как и у них был баней, послышалось куксивое всхлипывание грудничка и Зорька вдруг резко вспомнила, что у Тихой же был ребёночек, которого она родила этой весной. Именно это обстоятельство развело их когда-то так и не сделав подругами. Зорька увидела её сейчас впервые чуть ли не с зимы. Тихая засуетилась, извиняясь посмотрела на Зорьку и быстро заговорила:

– Кормить надо.

Она обняла столбиком стоящую Зорьку и торопливо пошла в шатёр. На входе оглянулась и уже с улыбкой добавила:

– Если у тебя будет свободное время, заходи. Потрещим. У меня как видишь ни дня, ни ночи не хватает.

Зорька всё поняв, закивала головой.

– Обязательно зайду, Тихая. Зайду.

Молодая мама скрылась внутри шатра и звуки малыша затихли.

Как-то само собой течение Зорькиной жизни вошло в привычное русло. Дни стали днями, ночи ночами. Она по началу каждый день ходила к Тихой Воде, но подружиться они так и не смогли. О том, что произошло в баймаке при налёте Тихая отвечала скудно и без особого желания. Об участи остальных ничего не знала. У Зорьки тогда прокралось подозрение, что Тихая попросту не верит в её бессознательность и ничего не знание. Она думает о ней плохо. Зорька не раз ловила себя на этой мысли. Да что говорить, хоть почти полтора года Тихая Вода жила в их роду, а так чужой и осталась. Вскоре им вообще как-то стало не о чём говорить. Отношения почему-то были натянутые. Тихая не стремилась душу изливать, Зорька и подавно. Она стала ходить к ней всё реже, а вскоре и вовсе перестала. Так, где если встретятся здоровались конечно, да и только. С Онежкой, одной из взрослых баб логова, отношения складывались примерно такие же. Баба относилась к ней настороженно и с опаской, но всячески старалась изображать материнскую заботу с теплотой и лаской, но всё это Зорьке казалось каким-то не настоящим, наигранным. А вот с Хабаркой, второй взрослой бабой логова, они как-то быстро сдружились, не смотря на большую разницу в возрасте. По началу баба тоже пыталась проявить какие-то материнские поползновения в своём к ней отношении, но ей это довольно быстро надоело. Ей куда более по духу было общение с Зорькой, как с равной и после первой же совместной попойки, что произошла абсолютно спонтанно на Положение и которую таясь ото всех они устроили на бане за кузней братьев мастеровых, вообще стали закадычными подружками не разлей вода.

То, что Зорька забеременела, она почувствовала сразу. Ей для этого даже девятого дня дожидаться было не надо. Вот почуяла и всё. Ну, естественно, с этой новостью рванула первым делом к Хабарке. Та, обтерев руки о подол, раздвинула её веко и что-то внимательно поискала в Зорькином глазу. После чего абсолютно уверенно заявила:

– Точно. Беременна. Ну, Зорьк, готовь мужику «благодарственну».

– Ой, вскинулась молодуха, да как же. У меня ни очага, ни продуктов никаких.

– Ни сцы, молодуха, придумам чё-нибудь.

Ну и придумала.

Хабарка, следуя указанию атамана, ещё на Зорькиной свадьбе подпоила, окрутила и пристегнула к себе одного из мастеровых братьев, что по моложе. Да так крепко вцепилась, что тот и вырваться не смог. Да так мягко, да умно постелила, что тот и не пытался даже вырываться. Понравилось. В отличие от Онежки, которая обихаживала второго братца потихоньку да помаленьку, корча из себя девку молодуху, эта сразу взяла бычка за рожки и нахрапом, без зазрения совести впёрлась в их жилище, да там и поселилась, будто тут и жила, по сути выселив второго братца чуть ли не на свежий воздух жить. По началу тот в кузнеце проживал, вокруг которой Онежка в нерешительности кружилась, пока обнаглевшая Хабарка чуть ли не силой послала его к Онежке в землянку погостить, попить, поесть, разговоры поразговаривать. Так он там впервые и заночевал. Хабарка не стала спрашивать, что они там этой ночью делали, да и делали что-нибудь, аль всю ночь просидели за разговорами друг против друга, лясы точа. Ей было наплевать. Главное, что с этой ночи он ей в «новом» её доме больше не докучал. Спать ходил к Онежке. А видя счастливую харю Онежки и расспрашивать даже не стала. У неё на этой харе было всё нарисовано. С утра до вечера братья в мастерских на кузнице гремели. Кстати, тоже резко повеселели, орлами за глядели. Атаман даже Хабарку похвалил, за свадьбу заикнулся, но Хабарка отшутилась, переводя всё на братьев, типа, не пришло то время, когда бабы мужиков за себя замуж начнут звать. Все посмеялись, пошутили, но на этом и закончили. Замуж так никто и не позвал. Хабарка ещё атаману на уши отговорки да шутки навешала, а для себя всё же зарубку на душе сделала. Телок, телком, но замуж позовёт, никуда не денется. Только бы палку не перегнуть, не спугнуть добычу. В Хабарке, связавшейся с Зорькой, откуда не возьмись проснулась дремавшая в ней «оторва». Именно схожесть их разгильдяйских характеров и равность «наклонных интересов» и сроднила их. Обе оказались легки на подъём в вопросах чего-нибудь непотребного. Разбирали мужиков своих на мелкие детали без зазрения совести, не смеясь, а похваляясь. И Зорьке от этого не было стыдно, а даже как-то легко и обыденно с Хабаркой. Странно, но у них всегда было о чём поговорить со взаимным интересом. Зорька спокойно делилась с этой бабой всем сокровенным без утайки и мыслями и чувствами, и переживаниями. Хабарка отвечала взаимностью. Её как будто прорвало за долгие годы одинокого воздержания от словесного поноса, и она облегчала свою душу молодухе. По крайней мере Зорьке так казалось. Хабарка тоже тянулась к Зорьке. С ней она забывала о своих годах и как Зорька становилась молодой, озорной и интересной. Она почувствовала какой-то новый привкус у жизни, новую необжитую ею грань и впереди засверкало вполне не плохое будущее. В общем за молодилась она с Зорькой и это как нельзя кстати было теперь и именно этим она сразила и добила мастерового. Молодой задор в голове, да умудрённый опыт в делах, против такого оружия ни один мужик не устоит. Рибху-младший, как и следует молодому телку переключил мысль с головы на головку и безропотно таскался за ней, как на привязи.