Текст книги "Тихий Коррибан (СИ)"

Автор книги: Сарина Шиннок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

В тумане появляется очередная тень, и я, сжимая нож с готовностью нанести удар, бросаюсь вперед, и только в последний момент успеваю остановиться, заметив, что передо мной не монстр, а немолодая женщина в странных красных одеяниях. Голова ее покрыта капюшоном, ее лицо бледно до сероватой белизны, вокруг глубоко посаженных глаз чернота, черны и тонкие, будто неживые губы. Я слышал о датомирских ведьмах – Сестрах Ночи, и судя по всему, это одна из них.

– Проклятье! – выкрикиваю я, тяжело дыша.

Ведьма ничего не отвечает, также пытаясь привести в норму дыхание. Не удивительно после того, как из тумана на нее выпрыгнул кто-то, кто ее едва не зарезал. Видела ли она монстров? Это пока остается вопросом.

– Паршивая случайность, – произношу я вместо извинения.

– Может, не такая уж и случайность, – отвечает датомирка, внимательно рассматривая меня. – Мое имя Талзин. И я ищу своего сына.

Я подозрительно кошусь на нее:

– Здесь, на безжизненной планете?

– Я точно знаю, что он здесь, – уверенно настаивает Талзин, и, похоже, она не врет. – Я чувствовала.

– Как знаешь, – бросаю я и собираюсь уходить, когда за моей спиной ведьма добавляет:

– Его имя Мол.

После такого совпадения мне совсем не нравится то, как меня разглядывала Сестра Ночи. Я не знаю своих корней, конечно, но чтобы я мог быть в родстве с этими?... Сам уклад их общества кажется мне отвратительным и неправильным в корне. Не оборачиваясь, чтобы она вдруг не могла уловить даже тени моего негодования, я как бы между делом холодно интересуюсь:

– Разве это имя не иридонийское?

И слышу за спиной короткий смешок:

– С каких пор оно стало иридонийским? Иридонийцы называют себя в честь животных, а тут… имя, взятое, скорее, от инструмента.

Этого не может быть! Просто не может быть! Но я больше не поизношу ни слова. Я должен уйти. Надеюсь, ее здесь сожрет или заколет какая-нибудь разлагающаяся заживо тварь, и тогда ее слова точно не будут иметь никакого значения. Была – и нет. Словно и не было.

– Ты уйдешь? – спрашивает Талзин.

Я не сбавляю скорости ходьбы:

– Да. У меня свои проблемы.

– Но ведь… что-то не так с этой планетой, да?

Конечно, не так. Но разбирайся сама, ведьма. Ты мне никто.

– Как твое имя, забрак? – кричит она вслед. Я прибавляю шаг.

Нога продолжает кровоточить и мешать мне сосредоточиться из-за тупой пульсирующей боли. Мне все сложнее быстро идти и уж тем более обороняться. Даже дышать стало труднее, и черная роба пропиталась горячим потом. Я ненавижу слабость, ненавижу ее больше всего на свете! Но мне некуда от нее здесь деться! Нужно что-то предпринимать, нужно позаботиться о себе. Может, я найду хоть какие-то средства первой помощи в госпитале Дрешде. Туда и дорога. Нужно дойти, нужно справиться.

Фасад здания госпиталя ничем не выделяется среди других серых одряхлевших строений с потеками ржавчины на стенах. Но его темные помещения находятся далеко не в таком выраженном запустении. Здесь нет вековой пыли, ржавые койки накрыты относительно свежими, хоть и мятыми, и покрытыми пятнами неотстиравшейся крови простынями, а оборудование и отключенные дроиды вообще выглядят как новые, хоть и валяющиеся здесь без применения под ободранными стенами. Мне нужен план здания. В помещении, где он мог бы быть – с погруженными в ошеломляющий беспорядок рабочими местами нескольких специалистов – на столе под стеклом я рассчитываю найти его, но вместо плана госпиталя вижу листок, отрывок из чьего-то дневника с коротким текстом и рисунком цветка, похожего на желтый рог:

«Цветок беспамятства. Наиважнейший компонент белого экстракта – атрибута Багровой Церемонии. Я научился правильно собирать его и уже начал проводить опыты с его соком. Увы, организм битха не вынес этого. Мне нужен представитель более выносливой расы, чтобы я мог продолжить. Мой ученик обещал предоставить мне такого».

Мне ни о чем не говорят эти отрывки фраз, но голова опять раскалывается. Впрочем, может, виной тому потеря крови. Где может быть чертов план здания? Я начинаю обыскивать помещение, но мне попадается очередной отрывок чьих-то записей, уже сделанных явно другой рукой. «История болезни 11240», – сообщает заголовок. Мне начинает казаться, что эти цифры что-то значат, хотя я тут же отметаю эту мысль, как бесполезный бред. И, тем не менее, что-то заставляет меня читать этот отрывок документации:

«…Нам удалось выпытать у него всего одну фразу касательно того, что его тревожит: «Черная пирамида». Было ли это описание галлюцинаций испытуемого или же образ, ставший костяком его бредовой фабулы, нам еще предстоит выяснить. Он продолжает страдать от нарушений сна и кошмарных сновидений, кричать, уставившись в пространство, и метаться по палате в поисках выхода. Галлюцинации начинаются с наступлением темноты и на какое-то время оставляют его под утро. И все равно даже в светлое время суток испытуемый неконтактен, враждебен, предпринимает необдуманные попытки вырваться и сбежать. 

Пятнадцатый тест. Состояние испытуемого ухудшается. Галлюцинации стали появляться гораздо чаще, он сильно возбужден и может быть опасен для других и для себя. В ходе попыток зафиксировать его, испытуемый порвал несколько смирительных рубашек.

Шестнадцатый тест. Реакция на введенное вещество критическая. Затруднение дыхания и аритмия повлекли за собой остановку обоих сердец. Инъекции адреналина прямо в сердца не дали эффекта. Испытуемого спасло только вскрытие грудной клетки и прямой массаж основного сердца. Принято решение приостановить тесты до улучшения его самочувствия после хирургического вмешательства. 

Семнадцатый тест. Выраженной реакции на введенное вещество долгое время нет. Вечером у испытуемого случается несколько приступов рвоты кровью. Обследование на наличие язв и эрозий в пищеварительном тракте не проводится. 

Восемнадцатый тест. Выраженной реакции нет. Испытуемый выглядит крайне истощенным. Не ориентируется в реальности. Кровоточат слизистые. Выпало несколько зубов…».

Описание каких-то экспериментов. Оно рождает во мне отголосок тревоги, который почти полностью заглушает головная боль, и я благодарен ей за это. Здесь упомянута черная пирамида! Хотя я лишь условно для себя назвал так ту высокую горбатую тварь в трехгранном шлеме, а что именно видел этот «испытуемый», неизвестно никому. И почему еще у меня есть некая уверенность, что эти тесты проводились на ком-то, кто был моей расы? У цереан, например, тоже два сердца. Не обязательно это был забрак. Да и расовая принадлежность никогда не имела значения для ситха. С чего вообще я думаю обо всем этом?

За спиной раздается металлический скрежет. Я оборачиваюсь, схватив в руки тускенскую винтовку и передернув затвор. И снова не монстр, а женщина. Женщина человеческой расы, открывшая дверь и застывшая как вкопанная на пороге. Она чем-то похожа на надзирательницу «Улья Шестерни 7». Но я ведь точно знаю, что Садики Блирр не выжила, когда тюрьма была уничтожена. Может, просто воспоминания об этом месте добровольного заключения еще настолько свежи, что я склонен принять за надзирательницу любую черноволосую людскую женщину. Судя по одежде, эта незнакомка – медик. Вид у нее крайне измученный, лицо ее имеет ненормальную для человека бледность, что заметно даже мне, представителю иной расы, а под покрасневшими глазами темнеют синяки. В ее руках потрепанные листы бумаги.

– Вы?... – она так уставилась на меня, словно мы друг друга знаем. И в то же время в ее глазах есть страх.

– Мы не можем быть знакомы, – констатирую я, – я ни разу в жизни не лежал в больнице.

Женщина глубоко вздыхает и облокачивается плечом о стену, словно усталость вот-вот свалит ее с ног.

– Я понимаю, – тревожно дыша, начинает с запинаниями отвечать она. – Я занята в такой области медицины, о которой каждый хотел бы забыть. Главное, что Ваше самочувствие удовлетворительно.

Неужели я похож на кого-то из ее пациентов? Просьба женщины подтверждает эту догадку:

– Вы… не отдали бы мне эти записи? – она указывает на отрывок из истории болезни, который я держу в руках.

Она имеет отношение к этим опытом, которые, вероятнее всего, проводились над представителем моей расы. Может быть даже так, что для этой определенно незаконной деятельности была выбрана безжизненная планета, на которую мало кто дерзнет сунуться. Область медицины, о которой каждый хотел бы забыть? Психиатрия? Уж с кем-то из деятелей этой науки мне точно не хотелось бы связываться.

– Нет, – отказываюсь я отдавать врачу записи.

– Отдайте их, прошу! – срывается она на отчаянный крик, протягивая ко мне дрожащие руки. – А если нет, сожгите их!

Что за неадекватность? Почему эти бумаги могут так много значить?

– Зачем? Как будто сожжение документа что-то изменит.

Женщина отвечает быстро, совершенно не думая, а ее глаза смотрят сквозь меня, неподвижно, отрешенно, безумно:

– Может, тогда он прекратит преследовать меня…

– Кто «он»? Пациент, на котором Вы ставили опыты?

– Не спрашивайте меня, – врач отводит глаза. – Сожгите эти записи, – повторяет она, когда уходит, опустив голову и шатаясь от сильной усталости или нервного истощения, – прошу Вас.

Я не преследую ее. Эти врачебные тайны – не мое дело.

В конце концов, отыскав план госпиталя в здешнем беспорядке, я собираюсь добраться до операционной. Там больше всего шансов обнаружить хоть какие-то медикаменты. Я покидаю помещение, поднимаюсь на верхний этаж и иду по коридору, в котором постепенно все сильнее сгущается мрак, но, тем не менее, на стенах с растущей частотой попадаются нацарапанные надписи. Они повторяются, одни и те же слова, всего два слова: «Исследование» и «Страдания». Вскоре стены становятся просто сплошь покрытыми этими царапинами разного размера, кое-где накладывающимися друг на друга: «исследование страдания Исследование Страдания ИССЛЕДОВАНИЕ СТРАДАНИЯ…». Сколько раз я уже прочел одно и то же, и зачем?! Головная боль становится невыносимой. Я резко отворачиваюсь от стены и прямо перед своим лицом во тьме вижу безликий комок расплывшейся влажной гнилостно-коричневой плоти. Я отступаю, но тварь движется на меня, двуногая, не имеющая рук, словно они завернуты в какой-то раздувающийся кокон из мертвой кожи, омерзительное подобие смирительной рубашки. Существо движется медленно, и от него можно было бы просто уйти – думаю я, и тут его кокон раскрывается, как вертикально смыкающаяся пасть, и из него с хрипом вырываются тошнотворно зловонные испарения. Я отскакиваю за угол, вскидываю винтовку и пристреливаю этого монстра, но тут же сталкиваюсь с несколькими такими же в совершенно темном и тесном отрезке коридора. Дышать становится труднее, подступает непреодолимый кашель. Я хватаюсь за ручку ближайшей двери и отворяю ее в надежде, что хоть свет из окна помещения вырвет что-то из темноты, но тщетно. Видимо, окно заложено, если оно вообще было там когда-то. Мне приходится активировать меч, чтобы покончить с этим, порезать обступивших меня тварей на куски. Но даже этим оружием, ставшим за годы продолжением моей руки, сложно управляться, когда не хватает воздуха. В груди разливается жгучая боль. Наконец, расправившись с последним монстром, я отступаю в открытые двери палаты, пусть и с заложенным окном, лишь бы подальше от кучи разящих несуразных трупов. Приступ кашля не затихает, я начинаю чувствовать во рту вкус крови. А после только тьма…

Мне неизвестно, сколько времени я пролежал без сознания. Но когда я открываю глаза, то уже не вижу кромешной темноты. Это то же помещение? На окне с мутным стеклом решетка, сквозь нее видна темная улица, в окнах здания напротив просматриваются красные стены, какие-то ржавые металлические конструкции и что-то синюшно-бледное, бесформенное среди металла – почему-то на ум приходят только фрагменты изуродованных тел. Наступила Тьма? Смена реальности? Я прекрасно понимаю, что это никакое не объяснение. В моей руке сложенная карта госпиталя. Если я правильно оцениваю свое местонахождение, то операционная находится просто напротив. Я встаю на ноги, это стоит все больших усилий. Но главное, что все мое оружие при мне. Я выхожу в коридор, стены которого теперь выглядят почти полностью разрушенными, с обнажившейся арматурой, и местами имеют блестящий красный цвет, словно сочатся кровью. Их, будто корни какого-то ползучего растения, опутывают черно-коричневые сосуды, срастающиеся в клубящиеся пульсирующие узлы, в центре каждого из которых находится что-то круглое, желеобразное, желто-белое, наиболее похожее на ослепший глаз. Эти разной величины «глаза» разбросаны и по стенам операционной. Все оборудование в помещении также покрыто засохшей кровью или ржавчиной. В итоге окружающая обстановка с уставившимися на тебя сквозь бельма чудовищными глазами, торчащими со всех сторон ржавыми иглами и окровавленным столом в центре, пожалуй, имеет право называться самым неприятным местом из всех, что я повидал. Хотя оно имеет очень выраженное сходство с медблоком тюрьмы «Улей Шестерня 7». Это просто чертово дежавю, словно я был именно здесь, только лишь с той разницей, что тогда не было еще ни ржавчины, ни крови!

Внезапный грохот заставляет меня развернуться и выхватить нож. Я вижу перевернутый операционный стол, за ним что-то движется, но я надеюсь остаться незамеченным. Еще один бой точно вымотает меня до крайности – даже после месяца в жестком режиме выживания на пустынной планете на Дальнем Рубеже я не чувствовал себя так паршиво! Но если учесть, что уродливые порождения этого мира видят и в полумраке, и в полной темноте, притом даже не имея глаз, шансы быть незамеченным ничтожны. Что-то выходит из-за упавшего набок стола. На нем белые медицинские одежды. Можно подумать, что это человек, идущий, низко пригнувшись, но когда нечто больше не прячется за столом, становится ясно, что это не так. Фигура действительно сильно похожа на медика человеческой расы, но мертвого, что, впрочем, уже мало удивляет. На его сгорбленной спине высится чудовищный, огромный, меняющий форму нарост. Это новообразование прорвало одежду, и можно видеть, что оно имеет черно-красный цвет и покрыто проступающими под кожей толстыми сосудами. И вопреки всем ожиданиям этот урод резво бросается в атаку, орудуя грязным скальпелем. Я уворачиваюсь от его выпадов, отходя дальше, за баррикаду операционного стола – оттуда я смогу стрелять. Главное, чтобы он не оказался значительно быстрее меня. Я не обращаю внимания на боль в ноге, но мне не удается удерживать равновесие. Оступившись, я уже не встаю на ноги и выигрываю момент, перекатившись за стол и вооружившись винтовкой. Я передергиваю затвор, прицеливаюсь и стреляю в голову твари, но это не дает никакого результата. Когда без промедления стреляю второй раз, в нарост на спине, монстр взвывает, и я приканчиваю его еще парой выстрелов. Выйдя из-за перевернутого стола, я вижу, как огромный плоскотелый темно-красный паразит выползает из мешка растянутой кожи на спине убитого монстра, оставляя за собой кровавую полосу. Уместным решением кажется размазать эту тварь по полу подошвой сапога, чтобы она издала последний резкий писк перед мерзостным чавканьем. И почему мне показалось, что, раздавливая этого кургузого червя, я услышал где-то в соседнем помещении женский крик?

Переведя дыхание после очередного нелегкого, как приходится признавать, боя, я возвращаюсь к изначальной задаче. Разбираю одного из медицинских дроидов и достаю из него хирургические иглы и шовный материал. Лучше, чем ничего. И только теперь я замечаю в углу помещения стеклянный резервуар, где в мутной пожелтевшей жидкости находится извлеченная из чьего-то тела система из двух сердец – основного и вспомогательного – с фрагментами особо крупных сосудов. Но мое внимание привлекает то, что в этой мути плавает голокарта. Может, на ней может быть значимая информация. Я снимаю крышку резервуара и осторожно касаюсь пальцем жидкости. Ничем не опасный раствор, в него все же можно засунуть по локоть руку, чтобы выудить маленькую карту. Благо, здесь есть, чем вытереться после этого не самого приятного дела. Теперь мне нужно вернуться в то помещение, где я находил записи – в ординаторскую. Там можно будет посмотреть содержимое найденной голокарты. Я иду медленно, держась за стены, на которых подобно гнойным нарывам блестят белые глаза. Нет, всему этому не сломить меня!

Напротив распахнутой двери неизвестного кабинета я останавливаюсь, ведь четко помню, что все двери были закрыты, кроме той, которую открыл сам. Из помещения не слышно ни звука, но это так обманчиво здесь, на Коррибане. Пытаясь не тревожить тишину, я заглядываю в кабинет и вижу, что кто-то сидит в кресле спиной к дверному проему. Не слышно даже его дыхания. Оценив ситуацию, я подхожу ближе и вижу ту самую женщину-врача, что так истерически просила меня уничтожить записи об экспериментах с неизвестным веществом. Она покончила с собой, импульсивно, находясь на пределе отчаяния, ибо только в таком состоянии обыватель, не воин, способен вонзить нож в собственное сердце. Орудие ее самоубийства напоминает некий ритуальный атрибут. Я выдергиваю нож из груди мертвой женщины, чтобы лучше рассмотреть его. Рукоять сделана из кости или панциря и украшена тремя красными камнями. Они выглядят как кристаллы для световых мечей, но, похоже, эти камни естественные. Сталь лезвия имеет полосы – клинок выкован с множественными сложениями. Любопытная вещь. Я принимаю решение забрать нож, сунув его в сапог. Перед креслом на столе стоит голопроектор, а на полу возле стола я замечаю надпись, сделанную кровью: «Исследователь Силы Исследователь страданий 01102211224». Кто мог написать это? Явно не сама женщина ползала тут по полу с ножом в сердце. Разве что она оставила надпись перед актом суицида, порезав свои пальцы – ее руки в крови, в темноте трудно понять, есть ли там раны. Прикасаться к ней точно нет ни малейшего желания, да и эта тайна не так интересует меня, как содержание голокарты. Я вставляю ее в проектор, который запрашивает код. На полу выведены не случайные числа? В этот раз интуиция не подводит и цифры действительно имеют значение – это код доступа к карте.

Начинается трансляция записи в очень плохом качестве, с такими интенсивными помехами, что изображение практически представляет собой хаотичную рябь, на которую невыносимо смотреть долго. Если учесть, что карта провалялась в жидкости неизвестное количество времени, еще удивительно, что в помехах все же можно различить два силуэта. Первый – темноволосая женщина, в чертах которой мне снова мерещится сходство с Садики Блирр или же с врачом, так на нее похожим, вторым является неизвестный мне муун. Почему-то моя голова снова раскалывается от боли, я припоминаю кошмарный сон, в котором меня убил некий муун. И сон этот я видел в тюрьме. Нет, скорее, эту головную боль вызывает просто потеря крови и необходимость смотреть на чертовы сине-черно-белые помехи.

– Кто он? – задает вопрос мууну женщина. Ее голос подтверждает мое предположение – на записи врач, покончившая с собой.

– Мой телохранитель, попытавшийся меня убить, – отвечает ее собеседник. В его облике ничто не выглядит мне знакомым, и все же я чувствую некое нервное напряжение сродни дурным предчувствиям. – Насчет родственников или чего-то еще можете не беспокоиться – я бы не допустил никаких рисков.

– Почему бы не поместить его в обычную лечебницу?

– Я предпочитаю работать на своем оборудовании и со своими дроидами. Не думаю, что у Вас с ними будут проблемы.

– Я могу завести историю болезни?

– Нет. Только я буду вести документацию, фиксировать номера тестов, и записывать все данные о динамике самочувствия испытуемого. О копиях не может быть и речи.

– Ясно.

Они обсуждают эксперимент? Тот самый, отрывок записей о котором я прочитал? Ей дали четкое указание ничего не фиксировать , но она все равно писала, на бумаге, но писала… Вот почему ей было так важно уничтожить все документы?

– Можете приступить, доктор Блирр, – дает добро муун. Я не ослышался? Фамилия женщины – Блирр?!

– Хего Дамаск, – окликает она мууна, собравшегося уходить, – Вы не сказали имя испытуемого.

– Джагганат, – нехотя отвечает тот. Меня охватывает оторопь.

Какова вероятность, что женщина-психиатр будет иметь ту же фамилию, что и надзирательница тюрьмы, а имя ее пациента совпадет с именем, которое я носил для прикрытия? А номер истории болезни – тюремный номер! Я понял это лишь сейчас! Что все это, черт его подери, значит?!

Все меньше веры в совпадения остается, когда на экране появляется еще одна тень – человека в плаще с капюшоном.

– Договорились? – произносит черный силуэт знакомым до боли голосом. Это Дарт Сидиус! Это он говорит с Хего Дамаском!

– Эта доктор – любительница денег, экспериментатор, садист, ксенофоб, – отвечает муун моему учителю. – Она идеально подходит на роль, которую я ей выделил.

– И что вы сделаете с ним? Что мы будем иметь потом?

– Я верну в том состоянии, в каком взял. Да и ты вроде не питал к нему привязанности.

– Конечно. Если что-то пойдет не так, я не хочу обременять себя этим.

– Я понял. В этом случае я его ликвидирую.

– Хорошо.

Запись обрывается. А я неподвижно сижу на полу в безмолвии, сгорбив спину. Я не знаю, что думать и чему верить. Этого… просто… не может быть! Это так… неправильно!

Кто-то неожиданно касается моего плеча. Я хватаю дотронувшуюся до меня руку и швыряю противника через себя. Но это оказывается всего лишь Талзин. Ей снова не повезло столкнуться со мной.

– Извини, – встревожено просит ведьма, поднимаясь на ноги. – Мне не стоило приближаться бесшумно. Ты на взводе.

Она что, тоже все видела и слышала? Я начинаю невольно ходить кругами вокруг кресла с трупом Блирр, тяжело дыша и пытаясь успокоиться. Моему негодованию нет предела.

Я даже опасаюсь строить подобные предположения, но все же… Неужели все, что происходило в «Улье Шестерне 7», было некой ложной памятью – блестяще исполненная миссия на грани жизни и смерти в одной из наихудших тюрем Галактики? Неужели вместо этого было пребывание здесь, в грязном госпитале Дрешде, и опыты этого ублюдка Дамаска?! Нет, нет, нет, это сущий бред, это все из-за моего состояния, да и просто от самого этого места…

Но голос Сидиуса был неподдельный. Я не мог ошибиться в этом, ни за что не мог. Да и совпадений слишком много…

– Я видела все, – отрывает меня от тяжких раздумий голос Талзин. – Твой учитель такой хороший, правда?

– Я не верю этому, – отмахиваюсь я. – Этого не было! – и в этот момент приходит осознание, что датомирка не так проста – она знает Сидиуса, и даже знает, что он является моим учителем! Я впиваюсь в нее свирепым взором: – А не подделали ли ты сама запись, а, ведьма?!

Талзин улыбается, неуловимо, одними глазами:

– Ты боишься безумия? Боишься потерять себя? Но был ли ты вообще?

Я готов убить ее за эти слова. Готов убить и за эти идиотские игры! Но только что это изменит?

– Чего ты ходишь за мной?! – кричу я, утратив остатки самообладания. – Чего ты от меня хочешь?!

Ведьма бесстрашно подходит ближе и улыбается, уже открыто, без притворства:

– Я могу забрать тебя отсюда. Прямо сейчас. Пойдем со мной.

Что это еще за предложения, с какой стати? Каков бы ни был ее интерес, он определенно корыстный.

– Пошла ты! – резко отворачиваюсь от нее я. – Лживая тварь.

– Нет, – пытается заверить датомирка. – Я ведь действительно тебе…

Ее слова обрывает резкий, бросающий в холод металлический скрежет. Я оборачиваюсь на звук. Черная Пирамида! Этот горбатый монстр пронзил Талзин своим несуразным огромным ножом и, как тряпку, сняв ее бездыханное тело с лезвия, швырнул в стену. Я отхожу на безопасное расстояние, передергивая затвор винтовки, и стреляю в грудь твари, но за этим не следует никакой реакции. Отходя к дверному проему, я стреляю снова – это даже на миг не замедлило монстра! Только собственный нож, который он волочит по полу с отвратительным скрежетом, сводящим зубы, несколько тормозит его шаги. Я не могу более тратить пули на попытки остановить его, но с тем, как медленно я отступаю, Черная Пирамида неизбежно меня настигнет. Я практически не чувствую правую ногу. Выскочив в коридор, активирую меч, который тут же сталкивается с гигантским окровавленным ножом, но не берет его. Я ухожу, сдерживая его удары, сам не зная, куда иду и как долго продержусь. Этот изнурительный бег от твари, то и дело вонзающей тяжелый нож в пол на опасно близком ко мне расстоянии, длится невыносимо долго. Пока, наконец, оказавшись практически в тупике, я вижу слева от себя пустующую шахту лифта и без раздумий прыгаю вниз.

Что-то красное проносится перед моим затуманенным взором и падает со мной в темноту. А когда зрение восстанавливается, уже нет окровавленных, заросших стеклянными глазами стен. Я выхожу в коридор первого этажа и слышу за стеной звуки борьбы – шорох, треск и гортанные хрипы. Переступая вдоль стены, я занимаю такую позицию, что мне становится видно происходящее за углом, но сам я еще могу оставаться незамеченным. И первое, что предстает взору – инвалидное кресло. На нем находится существо, напоминающее бледного истощенного человека. Ниже его выпирающих ребер в живот вогнано множество проводов и трубок, подключенных к системам жизнеобеспечения, находящихся за его спиной. Атрофированные ноги напоминают бесформенно стекшую вниз массу телесного цвета, дрожащую, как и все тело, в подобии конвульсий боли. Место на голове, где должны были бы находиться глаза и нос существа, представляет собой нагромождение мясистых темно-фиолетовых наростов опухоли, свободен только широко распахнутый рот твари, с хрипом выдыхающей в воздух клубы яда. А перед этим монстром я замечаю графа Дуку! Случайна ли уже третья наша встреча? Нет, таких случайностей не может быть! Человек отбивается силовой пикой от тянущихся к нему длинных костлявых рук монстра, перегородившего ему выход. Стоит отдать должное выносливости немолодого графа, сражающегося с этой тварью в инвалидном кресле несмотря на удушье от отравы, которую она выкидывает в воздух с очередным «кашлем». Без лишних раздумий я вновь беру в руки тускенскую винтовку. Пристрелить уродливого монстра не составляет труда. И когда его конвульсии и хрипы прекращаются навсегда, настает время разобраться с Дуку.

Конечно, я не нападаю сразу. Ему нужно прийти в себя, восстановить дыхание, чтобы он вообще смог говорить. Прочищая горло, граф поднимает на меня взгляд исподлобья, в котором нет никакой благодарности.

– Думаешь о своем превосходстве? – с презрением задает он риторический вопрос. – Что ж, чем выше задерешь нос, тем больнее упадешь.

– Ты понятия не имеешь, кто я, чтобы говорить так, – оскалившись, произношу я. Из-за усталости любая мелочь способна вывести меня из и без того шаткого равновесия.

– Я прекрасно знаю, кто ты, забрак. Тебя зовут Дарт Мол, – ошеломляет меня следующая фраза Дуку. – Собственно, мне было дано задание убить тебя.

Я хватаю его за воротник и, оттащив за дверь в ближайшую палату, прижимаю к стене.

– Кем же? Кто тебя послал?!

На его лице не дрогнул ни один мускул.

– Ты сильно удивишься, но Дарт Сидиус, твой учитель-ситх.

Граф произносит это столь непоколебимо, твердо, не пряча взгляда, что при всем нежелании я не могу отрицать тот факт, что это совсем не похоже на ложь. Я отпускаю его и, опешив, отступаю назад. И откуда только всем, с кем я сталкиваюсь на этой мертвой планете, известно так много?!

– Откуда ты его знаешь? – непроизвольно сам вырывается отчаянный вопрос.

Дуку поправляет воротник и, сложив руки за спиной, задумчиво дает ответ:

– Видишь ли, я джедай, добровольно покинувший Орден, – не спеша, чеканя слова, начинает он приоткрывать истину. – Я давно питал презрение в отношении своих братьев по оружию – слепых, слабых, связанных неактуальным кодексом, погрязших в заблуждениях, рабов коррумпированного Сената! Одно… довольно бесславное событие окончательно укрепило мое желание в корне изменить свою жизнь. Я принял решение и выбрал Темную Сторону. И тогда… Дарт Сидиус нашел меня сам. И дал это, скажем так, «проверочное» задание.

– Но ведь я не должен был здесь быть, – тут же цепляюсь я за малейший повод поставить под сомнения слова графа Серенно.

– Я тоже! – мгновенно отвечает он. – Потому я и не убил тебя – после всего, что здесь увидел и пережил.

Наступает тишина.

Мы не должны были встретиться. Возможно, никто из тех, кто попал сюда, так же не должен был оказаться на Коррибане. Но все мы здесь. И явно не обошлось без необъяснимых обстоятельств. Мне адски сложно допустить сомнения в учителе, я твердо усвоил, что этого делать нельзя. Ведь все действия Сидиуса всегда имели смысл. Испытание? Очень может быть. Скорее, именно так.

– Но это не значит, что я не убью тебя, – обращаюсь я к Дуку, кладя руку на меч. – Ты ведь знаешь слишком многое.

– По факту, если мы будем биться, не важно, кто победит, – с непоколебимым спокойствием отвечает граф. – После этого боя никто не вернется отсюда.

Усталые. Вымотанные. Но несгибаемые. Не допускающие даже мысли о капитуляции. Если мы будем драться на пределе сил – а иначе не может быть – сил у нас не останется. Этот человек абсолютно прав.

– Это верно, – признаю я. И, не вполне отдавая себе отчет, следом озвучиваю отчаянную мысль, касающуюся учителя: – Так не подстроил ли все это он? Не отправил ли он нас обоих в этот ад, чтобы избавиться от двоих сразу? Потому что на самом деле его интересует кто-то третий?

У меня даже есть предположение насчет этого третьего. Энакин. Как я мог забыть про странного человеческого ребенка? Который, похоже, к тому же не видит здесь никаких монстров.

Дуку отрицательно качает головой:

– Аварию – мог. Но не весь этот ад.

Он тоже совершил вынужденную посадку. Совпадение ли? И сталкивался ли он впоследствии с тем же, с чем и я?

– Просто авария? Я был у своего корабля! Теперь там только гнилой остов! Что это, черт подери, значит?!

Граф Дуку тяжело вздыхает:

– Видимо, что Коррибан сам решает, кого и когда выпускать отсюда, – задумчиво озвучивает он единственную версию. – И… ты же тоже чувствуешь, что отрезан от Силы? Думаю, эта планета – главное испытание для всех, кто выбрал Темную Сторону. И я жду, что это испытание закончится.

Он садится на койку, упершись руками в свои колени. Его поднятые плечи и насупленный опущенный взгляд говорят о напряжении, которое он впервые при мне не прячет. Я сажусь напротив него и, сложив руки в замок, какое-то время думаю, что теперь сказать. Возможно, выбираю не лучший вариант вопроса:

– И что, Тьма гоняет тебя по этой планете? Или что-то еще?