355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сара Парецки » Смертельный удар (сборник) » Текст книги (страница 3)
Смертельный удар (сборник)
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 01:22

Текст книги "Смертельный удар (сборник)"


Автор книги: Сара Парецки



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– А что, по-вашему, ей остается? – спросила я нетерпеливо. – Покончить с собой, потому что Луиза так никогда и не вышла замуж за человека, который сделал ее беременной? Вы ведете себя так, словно это целиком вина Луизы и Кэролайн. Луизе было шестнадцать или – пятнадцать, когда она забеременела. Вы что же, считаете, что мужчина не несет никакой ответственности за это?

Она так крепко сжала пальцами кофейную чашку, что я испугалась, не треснет ли керамика.

– Мужчинам трудно совладать с собой. Мы все это знаем, – произнесла она хрипло. – Луиза должна была управлять им. Но она никогда не хотела признать это.

– Все, что я желаю знать, это его имя, – сказала я насколько могла спокойно. – Я думаю, что Кэролайн имеет право знать, если она хочет. И право видеться с ним, если семья отца даст ей хоть немного тепла.

– Права! – с горечью произнесла она. – Права Кэролайн и Луизы! А как насчет моих прав на спокойную благопристойную жизнь? Ты такая же скверная, как и твоя мать.

– Да, – ответила я. – И для меня это звучит как комплимент.

За моей спиной кто-то повернул ключ в двери. Марта чуть заметно побледнела и поставила на стол кофейную чашку.

– Ты не должна упоминать ни о чем таком в его присутствии, – строго предупредила она. – Скажи ему только, что навестила Луизу, и остановись на этом. Обещай мне, Виктория.

Я сделала сердитое лицо:

– Да, конечно. Я понимаю…

Как только Эд Джиак вошел в кухню, Марта оживленно затараторила:

– Взгляни, кто приехал навестить нас. Ты никогда не узнаешь в ней ту маленькую Викторию, которой она была когда-то.

Эд Джиак был высокого роста. Черты его лица и торс были вытянуты, подобно персонажам с полотен Модильяни: удлиненное лицо со впалыми щеками и длинные тощие пальцы… Кэролайн и Луиза унаследовали от Марты невысокий рост и хорошие правильные лица. Один Бог знает, от кого они унаследовали живость характеров.

– Так-так, Виктория. Ты отправилась в Чикагский университет и с тех пор стала слишком хороша Для своих прежних соседей, а? – проворчал он, выкладывая свертки с покупками на стол. – Я взял яблоки и свиные отбивные, но бобы выглядели не особенно хорошо, и я не купил их.

Марта быстро опустошила пакеты и разложила покупки и сумку по местам.

– Мы с Викторией пьем кофе. Хочешь чашечку, Эд?

– Ты думаешь, я старая дама, чтобы распивать кофе в середине дня? Дай мне пива.

Он присел в торце небольшого стола. Марта подошла к холодильнику, который стоял в непосредственной близости от хозяина, и достала «Пабст» с нижней полки. Затем осторожно вылила пиво в стеклянную кружку и бросила банку в мусорную корзину.

– Я навещала Луизу, – сказала я. – Сожалею, что она в таком плохом состоянии. Но сила ее духа производит впечатление.

– Мы настрадались по ее вине за эти двадцать пять лет. Теперь ее очередь пострадать немного, а?

Он взглянул на меня полным презрения и злости взглядом.

– Объясните мне, мистер Джиак, – сказала я, обидевшись за Луизу, – что же такого она сделала, чтобы вы так страдали?

Марта издала какой-то слабый горловой звук.

– Виктория сейчас работает детективом, Эд. Не правда ли, как мило?

Он проигнорировал ее реплику.

– Ты прямо как твоя мать, знаешь ли. Она, бывало, вела себя так, словно Луиза в некотором роде святая, а не шлюха, каковой была на самом деле. Вот почему вы плохие. Что сделала мне Луиза? Забеременела! Опозорила мое имя. Оставшись здесь по соседству, она выставляла напоказ своего ребенка, вместо того чтобы уехать к сестрам, как мы договорились.

– Луиза сама забеременела? – переспросила я. – От индюка на подворье, вы это имеете в виду? Без участия мужчины?

Марта глубоко вздохнула, занервничав:

– Виктория, мы не расположены говорить об этих вещах.

– Да, мы не хотим, – зло согласился Эд, развернувшись к жене. – Мы не любим говорить на эти темы! Это твоя дочь, и ты не сумела соблюсти ее. Двадцать пять лет соседи шипели за моей спиной, а теперь я вынужден выслушивать оскорбления в своем собственном доме, да еще от дочери этой итальянской суки.

Я вспыхнула:

– Вы невыносимы, Джиак. Вас напугали женщины. Вы ненавидите свою жену и дочь. Не удивительно, что Луизу потянуло за теплом к кому-то еще. Кто извратил ваше сознание? Местный священник?

Он поднялся из-за стола, хлопнув кружкой и расплескав пиво, и ударил меня по губам:

– Убирайся из моего дома, ты, беспородная сука! И никогда не смей возвращаться сюда со своим грязным умом и мерзким языком!

Я медленно поднялась и приблизилась к нему. Мое лицо оказалось так близко, что я ощущала запах пива, исходивший из его рта.

– Вы не смеете оскорблять мою мать, Джиак. Любое другое дерьмо из выгребной ямы, которые вы выставите в качестве своего мнения, я еще стерплю. Но если вы еще когда-либо в моем присутствии оскорбите мою мать, я сломаю вам шею.

Я смотрела на него в упор, пока он в смущении не отвел взгляд.

– До свидания, миссис Джиак. Благодарю за кофе.

Она стояла на коленях, вытирая пол, пока я шла к кухонной двери. Мои носки промокли от разлитого пива.

У двери я остановилась, сняла носки и сунула голые ноги в кроссовки. Миссис Джиак уже подобралась ко мне, подтирая мои пивные следы.

– Я же просила тебя не говорить с ним об этом, Виктория.

– Миссис Джиак, все, чего я хочу, – это знать имя отца Кэролайн. Скажите мне, и я больше никогда не побеспокою вас.

– Ты не должна возвращаться. Он вызовет полицию. А не то застрелит тебя собственноручно.

– Что ж, хорошо, в следующий раз я приду с ружьем.

Я вытащила свою визитную карточку из сумки:

– Позвоните мне, если передумаете.

Она ничего не сказала, но карточку взяла и поспешно засунула ее в карман передника. Я потянула на себя сверкавшую чистотой ручку двери и покинула миссис Джиак, с сердитым лицом продолжавшую стоять в дверях.

Глава 5
ПРОСТЫЕ РАДОСТИ ДЕТСТВА

Я сидела в машине, пока не остыл мой гнев и дыхание не стало ровным.

«Какие страдания она нам причинила!» – со злостью передразнила я Эда.

Несчастная девчонка, бедный храбрый подросток! Какое мужество надо было иметь, чтобы просто заявить Джиакам, что она беременна, чтобы отказаться пойти в дом для незамужних матерей, в который они хотели упечь ее! Девушки из нашей высшей школы, даже самые неунывающие, возвращались оттуда с душераздирающими рассказами о тяжелом изнурительном труде, спартанских неуютных комнатах, скудной пище и мучениях, длящихся до тех пор, пока их девятимесячное заточение не прекращалось с помощью принимавших, роды монахинь.

Я испытала отчаянную гордость за свою мать, сражавшуюся с добропорядочными соседями. Я вспомнила тот вечер, когда они шеренгами проходили мимо дома Луизы, швыряя яйца в окна и выкрикивая грязные оскорбления. Габриела вышла на веранду и привела их в чувство.

«Ах да, вы же христиане, не так ли? – спросила она их на своем английском с сильным итальянским акцентом. – Ваш Христос должен очень гордиться вами сегодня».

Мои голые ноги начали замерзать. Холод постепенно отрезвил меня. Я завела двигатель и включила обогреватель. Когда пальцы ног согрелись, я поехала вниз к Сто двенадцатой улице, где повернула на запад, держа на Лайн-авеню. Там жила сестра Луизы – Кони со своим мужем Майком и пятью ребятишками. Раз уж я ошиваюсь тут, на Южной стороне, я могла бы навестить и ее.

Кони была на пять лет старше Луизы, но она продолжала жить с родителями, когда ее сестра забеременела. На Южной стороне живут при маме с папой, пока не выйдут замуж. А Кони жила с ними даже после того, как стала женой, пока супруги не накопили денег на собственный дом. Когда они наконец купили свой дом с тремя спальнями, она ушла с работы, чтобы стать матерью. Это еще одна традиция Южной стороны.

По сравнению со своей мамашей Кони считалась просто неряхой. На крошечном газоне перед домом валялась забытая корзина, и даже моему неискушенному взгляду было ясно, что веранду давно не мыли. Однако стекла на двери и в окнах были вымыты, а деревянные рамы начищены воском.

Когда я позвонила, к двери подошла Кони. Она улыбнулась, завидев меня, но как-то нервно, будто ей уже звонили родители, чтобы предупредить, что я могу появиться.

– О-о, это ты, Вик! Я… я только что собиралась в магазин.

Ее длинное костлявое лицо не умело лгать. Кожа ее, розовая и веснушчатая, точь-в-точь как у ее племянницы, стала пунцовой, пока она говорила.

– Как жаль, – сказала я сухо. – Прошло десять лет с тех пор, как мы виделись последний раз. Я надеялась застать детей и Майка.

Она продолжала стоять в проеме двери.

– Ты навещала Луизу, да? Мама сказала мне. Луиза плоха…

– Луиза в ужасном состоянии. Кэролайн говорит, что врачи ничего не могут сделать. Они просто пытаются поддержать ее. Я жалею, что никто не сказал мне об этом раньше. Я приехала бы несколько месяцев назад.

– Извини… Мы не думали… Луиза не хотела волновать тебя, и ма не хотела, я думаю. – Она внезапно покраснела, вспыхнув более пламенно, чем до этого.

– Твоя мать не хотела, чтобы я приехала сюда и подняла тревогу. Я понимаю. Но я уже здесь и, так или иначе, беспокою вас. Так почему бы тебе не отложить свой поход по магазинам минут на пять и не поговорить со мной?

Я потянула дверь на себя и пододвинулась вплотную к Кони, надеясь, что действую не угрожающе, а убедительно. Она нерешительно отступила, и я последовала за ней в дом.

– Я… ух, ты хочешь чашку кофе?

Она стояла передо мной, не зная, куда деть руки, словно школьница перед неумолимым педагогом, и ничуть не походила на пятидесятилетнюю женщину, самостоятельно пробивавшую себе дорогу в жизни.

– Кофе… это было бы превосходно! – храбро заявила я, надеясь, что мои почки справятся с еще одной чашкой.

– Дома настоящий кавардак, – произнесла Кони, оправдываясь и собирая разбросанную по прихожей спортивную обувь.

Я никогда не говорю своим гостям ничего подобного, очевидно потому, что всегда разбрасываю свою одежду и держу бумаги или мусор в доме по две недели. Что касается Кони, то непонятно было, зачем она это говорит, ну разве что имея в виду спортивную обувь. Полы были натерты, кресла стояли под правильными углами друг к другу. Ни одной книги или газеты на полках и столиках. Я отметила это, когда мы проходили через гостиную в недра дома.

Я устроилась за зеленым ломберным столом, пока она наливала воду в электрическую кофеварку. Эта небольшая разница в навыках Кони по сравнению с ее матерью несколько приободрила меня: если она способна поставить переключатель кофейника с кипячения на фильтровку, то кто знает, как далеко она пойдет в разговоре.

– Вы с Луизой никогда не были похожи? – резко начала я.

Она снова покраснела.

– Она всегда была очень хорошенькой. От таких не ждут слишком многого. – Горечь, прозвучавшая в ее неуклюжем ответе, казалась почти невыносимой.

– Что, ваша мать не рассчитывала на ее помощь по дому?

– Но она же была моложе, ты же знаешь. Она и не должна была делать столько же, сколько я. Но ты ведь знаешь маму. Все должно быть вычищено каждый день, вне зависимости от того, пользуются этим или нет. Когда она бывала недовольна нами, мы должны были скрести раковины и унитазы. Я поклялась, что мои девочки никогда не будут делать подобных вещей. – От незабываемых обид рот ее вытянулся в жесткую линию.

– Это жестоко, – сказала я, ужаснувшись. – И тебе казалось, что Луиза слишком часто сваливает свои обязанности на тебя?

Она покачала головой:

– На самом деле это была не ее вина, а скорее результат их обращения с ней. Теперь я понимаю это. Ты знаешь, Луиза была дерзкой, а отец находил, что она остроумна… по крайней мере, пока она была маленькой. Он не расстался с этой мыслью, даже когда она стала старше. А наш дядя – мамин брат – любил, чтобы Луиза пела и танцевала для него. Она была такой маленькой и хорошенькой, словно кукла. Потом, когда она стала старше, было уже слишком поздно… Я имею в виду, слишком поздно наказывать ее.

– Похоже, они хорошенько поработали, – заметила я. – А потом выставили ее из дома, и все. Это должно было служить тебе предупреждением.

– О-о, так оно и было!

Она все вытирала руки полотенцем, которое достала, чтобы промокнуть маленькую лужицу пролитой воды.

– Поначалу они даже не сказали мне, что происходит.

– Ты имеешь в виду, что не знала, что Луиза беременна? – спросила я с недоверием.

Она покраснела так, что мне показалось, будто кровь проступила у нее через кожу.

– Я знаю, тебе этого не понять, – пробормотала она едва слышно. – У тебя была совсем другая жизнь. У тебя были дружки до того, как ты вышла замуж. Я понимаю. Мама… мама в каком-то смысле следила за твоей жизнью. Но когда мы с Майком поженились, я даже не знала… я не знала… монахини никогда не говорили нам об этом. Мама… конечно, она не могла заговорить первой на эти темы. А когда у Луизы прекратились менструации, она ничего не сказала мне. А может, она и не знала, что это значит.

Слезы полились из глаз Кони помимо ее воли. Плечи ее сотрясались – она пыталась справиться с рыданиями. Она так туго замотала полотенце на руке, что на кисти проступили вены. Я поднялась с кресла и положила руку ей на плечо. Она не отодвинулась и ничего не сказала, но спустя несколько минут рыдания ее отступили и дыхание выровнялось.

– Итак, Луиза забеременела потому, что не понимала, что делала, или не понимала, что может зачать ребенка?

Она молча кивнула, опустив глаза.

– Ты не знаешь, кто мог быть отцом? – мягко спросила я, держа ее за плечи.

Она покачала головой:

– Папа не разрешал нам бегать на свидания. Он говорил, что платил деньги, чтобы отправить нас учиться в католическую школу, а не для того, чтобы видеть, как мы волочимся за мальчиками. Конечно, Луиза нравилась многим, но она… она никогда не ходила ни с одним из них на свидание.

– А ты можешь вспомнить хоть какое-нибудь из имен?

Она снова покачала головой:

– Нет, прошло столько времени. Я знала мальчика, который обычно покупал ей сладости в бакалейном магазине, когда она туда заходила. По-моему, его звали Ральф. Ральф Соу… Соуэр или Соулинг… что-то в этом роде. – Она повернулась к кофейнику. – Вик, ужасная вещь! Я так завидовала ей, что поначалу обрадовалась, когда она попала в беду.

– Боже, Кони! Могу себе представить! Если бы у меня была сестра, про которую все твердили, что она красивей меня, нянчились бы с ней, целовали и тискали, в то время как меня отправляли бы к мессе, я опустила бы ей на голову топор, вместе того чтобы ждать, пока она забеременеет и ее выгонят из дома.

Она обернулась и в изумлении взглянула на меня:

– Но, Вик! Ты так… ты такая выдержанная. Тебя ничто не волнует. Даже когда тебе было пятнадцать… когда умерла твоя мать, наша мама сказала: «Бог дал ей булыжник вместо сердца!» – такой ты была спокойной. – Она прикрыла рот рукой, подавленная и готовая услышать мои возражения.

– Да я бы прокляла себя, если бы разрыдалась перед всеми этими женщинами, похожими на твою мать, у которых так и не нашлось доброго слова о Габриеле, – сказала я, ощутив нестерпимую боль. – Но знай: я много плакала в одиночестве. Как бы там ни было, Кони, но вот что самое главное: мои родители любили меня. Они думали, что я во всем добьюсь успеха, за что ни возьмусь. И даже когда я падала духом по тысячу раз за неделю, я не пожелала бы прожить свою жизнь, слушая, как мои родители изо дня в день трещат, какая замечательная у меня сестра. А я была бы ничто при этом. Так что довольно. Расслабься, Кони!

Она смотрела на меня, терзаясь сомнениями:

– Ты на самом деле так думаешь? После того, что я сказала тебе?

Я взяла ее за плечи и развернула лицом к себе:

– Я действительно так думаю. А теперь, как там насчет кофе?

После этого мы поговорили о Майке, его работе на заводе, и о младшем Майке, его игре в футбол, и о трех ее дочерях, а потом и о самом младшем, которому было восемь и «он такой незаурядный», что они подумывают, а не послать ли его в колледж… хотя Майк-старший нервничает, боится, что соседи подумают, будто они хотят противопоставить себя всем и казаться лучше, чем их собственные родители или соседи… Последнее замечание рассмешило меня, и я ухмыльнулась про себя, словно услышала голос Эда Джиака, предостерегающего Кони: «Ты ведь не хочешь, чтобы твой ребенок оказался похожим на Викторию?» Однако я терпеливо слушала Кони сорок пять минут, прежде чем поднялась с кресла.

– Я правда была рада снова увидеть тебя, Вик. И я довольна, что ты заехала, – сказала она уже в дверях.

– Благодарю, Кони. Успокойся и передай от меня привет Майку.

Я медленно пошла к своему автомобилю. Левый башмак натирал мне пятку. Я попыталась заговорить боль, как это делает, наверное, всякий. Боль была незначительная: нечто вроде посланного Господом искупления за неудобства, которые причиняешь людям.

А как я сама узнавала жизнь? Кое-что из болтовни в раздевалке, кое-что от Габриелы, немного от нашего тренера по баскетболу, мягкой, рассудительной женщины, – но только не на площадке, где она была неумолимой. Однако где Кони могла бы узнать хоть что-нибудь, будучи маленькой и не имея возможности получить хоть какой-нибудь намек от одной из своих подружек? Я представила ее в четырнадцать лет, высокую, нескладную, робкую. Возможно, у нее совсем не было друзей.

Было только два часа. Я чувствовала себя так, словно весь день грузила тюки на пристани, а не распивала дома кофе с родственниками. Я подумала, что уже отработала свою тысячу долларов, но так и не узнала, откуда начать поиски. Я включила радио и отправилась обратно на «континент».

Мои носки все еще были сырыми. В машине стоял запах пива и почему-то пота, но когда я открыла окно, холодный воздух мне не помог: это было уже слишком для моих босых ног. С ощущением дискомфорта мое раздражение все усиливалось. Мне захотелось остановиться на станции обслуживания, позвонить Кэролайн на работу и сообщить, что наша сделка отменяется. То, что сотворила ее мать четверть века назад, следовало оставить в прошлом и без выяснения. К сожалению, я обнаружила, что сделала поворот на Хьюстон-стрит, вместо того чтобы двигаться на север к дороге вдоль побережья, а значит, и к своей свободе.

При дневном свете квартал выглядел куда хуже, чем в сумерках. Автомобильные парковки встречались на всех углах. Кто-то бросил свою машину прямо на улице, и она стояла там с почерневшим верхом кузова и лопнувшим передним стеклом – видно, сгорел двигатель. Я оставила свою машину подле водоразборного крана. Если дорожные патрули здесь такие же прилежные, как и чистильщики улиц, я могу оставаться в неположенном месте хоть до майских праздников, да еще и не платить за парковку.

Я обошла дом с торца и направилась к тому месту, где Луиза обычно оставляла запасной ключ, пряча его на выступе маленького карниза. Он по-прежнему лежал там. Входя в дом, я заметила, как в соседнем окне поспешили задернуть занавеску. Значит, через несколько минут весь квартал будет знать, что к Джиакам вошла приезжая женщина.

Я услышала голоса в доме и позвонила, чтобы предупредить, что я здесь. Подойдя к спальне Луизы, я сообразила, что у нее включен телевизор, да еще на максимальную громкость. А я-то подумала, что это гости из Главного госпиталя. Я постучала как можно сильнее. Громкость убавили, и низкий голос спросил:

– Это ты, Кони?

Я открыла дверь:

– Это я, Луиза. Как поживаешь?

Ее похудевшее лицо осветилось улыбкой.

– Хорошо-хорошо, девочка. Проходи. Чувствуй себя как дома. Как дела?

Я пододвинула кресло с высокой спинкой поближе к кровати:

– Я проехала приличное расстояние, чтобы повидать Кони и твоих родителей.

– Ты была у них сейчас? – Она настороженно посмотрела на меня. – Мама никогда не числилась у тебя в любимицах. Что ты замышляешь, молодая Варшавски?

– Сею радость и правду. Почему ваша мать так сильно ненавидит Габриелу, Луиза?

Она пожала костлявыми плечами под шерстяным джемпером:

– Габриела никогда не опускалась до лицемерия. Она не скрывала, что думает о моих родителях, выгнавших меня.

– Почему? – спросила я. – Они злились на тебя только из-за беременности или имели что-то против юноши… отца ребенка?

Несколько минут Луиза молчала, уставившись в телевизор. Наконец она повернулась ко мне:

– Я могла бы вытолкать тебя за дверь под зад коленом за то, что ты суешься во все это. – Голос ее был спокойным. – Но я знаю, что произошло. Я хорошо знаю Кэролайн и то, как она всегда умела обводить тебя вокруг своего маленького пальца. Она ведь вызвала тебя сюда, да? Она хочет знать, кто был ее отцом. Испорченная упрямая маленькая сучка. Когда я рассердилась на нее за расспросы, она решила вызвать тебя. Не так ли?

Мое лицо пылало, я была в замешательстве, но спокойно сказала:

– Ты считаешь, что она не имеет права знать?

Луиза поджала губы.

– Двадцать шесть лет назад проклятый ублюдок попытался разрушить мою жизнь. Я не хочу, чтобы Кэролайн когда-нибудь оказалась подле этого человека. И если ты – дочь своей матери, Виктория, то тебе бы стоило заставить Кэролайн не совать нос в чужие дела, вместо того чтобы помогать ей. – Слезы стояли в ее глазах. – Я люблю эту девочку. Ты думаешь, я хоть раз ударила ее или, того хуже, выгнала на улицу, вместо того чтобы защитить ее. Я сделала все возможное, чтобы убедиться, что у нее в жизни будут другие возможности, чем были у меня, и теперь я слежу, чтобы она не угодила в сточную канаву.

– Ты сделала грандиозное дело, Луиза. Но Кэролайн уже выросла. Она не нуждается в защите. Ты не допускаешь, что у нее может быть собственное мнение по этому вопросу?

– Черт тебя побери, нет, Виктория! И если ты собираешься настаивать на своем, то лучше убирайся отсюда и больше не возвращайся!

Ее лицо стало красным, а затем внезапно приобрело зеленоватый оттенок, и она начала кашлять. Мне уже досталось сегодня от нескольких женщин семейства Джиак. Они обрушивали на меня свое неистовство по очереди, в порядке снижения возрастной категории, так сказать. Все, что мне следовало сделать, так это сказать Кэролайн, что я отказываюсь, и я могла бы сделать это как пить дать. Однако я выжидала, пока у Луизы закончится приступ кашля, а затем легко направила беседу в безобидное русло так, чтобы Луиза успокоилась и стала вспоминать свои молодые дни и время рождения Кэролайн. Поговорив с Кони, я поняла, почему Луиза любила вспоминать это время. Это был самый беззаботный и радостный период ее жизни.

Наконец около четырех я уехала. В течение всей долгой поездки домой по вечерним улицам в час пик в моей голове попеременно звучали голоса Кэролайн и Луизы. Я способна понять безмерное желание Луизы защитить свою тайну. К тому же она умирает, а это придает ее мнению больше значимости.

В то же время я могла посочувствовать боязни Кэролайн остаться в изоляции и одиночестве. И после того как я догадалась, что Джиаки встали насмерть, сомкнув свои ряды, я поняла, почему Кэролайн желает обрести других родственников. Даже если ее отец окажется абсолютным идиотом, у него просто не может быть более безумной семьи, чем та, которую Кэролайн уже имеет.

В конце концов я решилась разыскать тех двоих, о которых вспоминала сама Луиза прошлым вечером и в этот полдень: Стив Ферраро и Джой Пановски. Они работали вместе на заводе «Ксерксес», и не исключено, что она получила работу благодаря своему любовнику. Я также попытаюсь выйти на след того клерка в бакалее, о котором упоминала Кони, – Рон Соулинг или как его там… Восточная сторона всегда была такой однообразно-стабильной – все те же неизменные соседи, те же хозяева владели магазинчиками. Они могли помнить Рона и Луизу. Если Эд Джиак навещал их, изображая сурового отца, это могло оставить по себе неизгладимые воспоминания.

Принятие решения, даже компромиссного, приносит определенное облегчение. Я позвонила старому другу и провела прекрасный вечер на Линкольн-авеню. И даже волдырь на левой пятке не помешал мне танцевать до полуночи.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю