Текст книги "Рай на краю океана"
Автор книги: Сара Ларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Глава 10
Родерик Барристер обладал не самым чудесным бельканто. Но он обучался музыке в нескольких знаменитых учебных заведениях и храбро прорывался через важнейшие оперные партии теноров. Кроме того, он прекрасно выглядел: густые гладкие длинные черные волосы придавали бóльшую убедительность оперному герою; его хорошо очерченное лицо казалось чуть мягче, чем те классические черты, которые обычно трогали женские сердца, а в глазах сверкал огонь. Уже благодаря одной своей внешности он постоянно получал ангажементы в небольших ансамблях и приглашения на песенные вечера. Но для карьеры на большой сцене этого было мало, и Родерик уже почти перестал питать надежды.
Впрочем, он любил свою публику и страстно жаждал звездной славы – а кроме того, был неглуп. Поэтому он сразу же ухватился за возможность стать крупной рыбкой в маленьком пруду, когда новозеландский бизнесмен взялся за создание ансамбля для турне по Новой Зеландии и Австралии. Джордж Гринвуд, богатый, уже немолодой мужчина, преследовал в этом вопросе скорее альтруистические цели, чем стремление к тому, чтобы нажить немалое богатство. Конечно, какие-то деньги он рассчитывал заработать, однако для него было гораздо важнее порадовать свою жену Элизабет. Много лет назад супруги провели несколько месяцев в Англии, и тогда еще молодая женщина была покорена очарованием оперы. На Южном острове Новой Зеландии пока еще не было оперного театра – любители бельканто вынуждены были довольствоваться граммофонами и пластинками. И теперь, желая восполнить этот пробел, Джордж использовал свое очередное пребывание в Лондоне для создания коллектива из певцов и танцоров.
Родерик, бывший в числе первых претендентов, вскоре понял, что здесь он может успешно использовать и свой организаторский талант. Джордж Гринвуд не имел ни малейшего представления о музыке, да и интерес к ней у него был невелик. Необходимость оценивать певцов и танцоров наряду с такой работой казалась ему обременительной, не считая того, что нужно было решить, кто из них лучше владеет своей профессией. Поэтому он с удовольствием принял предложение Родерика помочь с отбором, и Барристер внезапно увидел себя в роли импресарио.
Он добросовестно исполнял ее, нанимая самых красивых и послушных балерин, а танцоров отбирал таких, которые отдавали предпочтение своему полу. Не стоит ведь брать с собой конкурентов за море! Отбирая певиц, теноров, басов и баритонов, он следил в первую очередь за тем, чтобы не ангажировать никого, кто превосходил бы его по голосовым и внешним данным. Его будущая партнерша, первое сопрано, соответственно, представляла собой посредственность как внешне, так и по голосовым данным, хотя была очень добрым человеком. Сабина Конетти, равно как Родерик, прекрасно понимала, что великое искусство ей не светит. Она была благодарна за хорошо оплачиваемый ангажемент, всегда могла позаботиться о Родерике – в отличие от балерин – и вообще всем своим видом выражала готовность прижать к своей пышной груди всякого, кто пожалуется ей на жизнь. Это кое от чего освободило Родерика; он был избавлен ото всех личных проблем ансамбля, из-за которых другим импресарио частенько приходилось не спать ночами. В его маленьком ансамбле царили мир и любовь – как выяснилось, публика была непритязательна. Еще на судне, пароходе, который проделал весь путь за несколько недель, труппа дала пару концертов и путешественники осыпали деятелей искусства и довольного Джорджа Гринвуда похвалами.
Поэтому Родерик не переживал по поводу первого выступления ансамбля в Крайстчерче, на Кентерберийской равнине. Сабина Конетти на деле оказалась, пожалуй, еще лучше, чем Дженни Линд.
Крайстчерч тоже стал для артистов приятным сюрпризом. Певцы и танцоры готовились увидеть дыру на краю света, но на самом деле приехали в город, в котором чувствовалось стремление не уступать английским метрополиям. Аттракционом города служил пущенный еще в 1880 трамвай, пестро разукрашенный, ходивший по миленьким улицам. Крайст-колледж привлекал студентов со всей Новой Зеландии и придавал городу налет молодости, а скупых тут вообще не было. Овцеводство, а с недавних пор и разведение крупного рогатого скота позволили Кентербери сколотить приличное богатство, а отцы города готовы были делать внушительные вложения в различного рода общественные заведения.
Впрочем, оперного театра пока еще не было; представление должно было состояться в отеле. Родерик снова возблагодарил небо за Сабину. Пока она возилась с жалобами певцов на плохую акустику банкетного зала в отеле «Уайт Харт» и выслушивала танцоров, волновавшихся по поводу слишком маленькой сцены, он решил сначала познакомиться с городом, а затем, незадолго до выступления, украдкой оглядел публику. Собрание хорошо одетых, исполненных радостного предвкушения людей, которые сейчас будут превозносить его, словно он сам Пол Каллиш во плоти, вдохновило Родерика Барристера. Сбывшаяся мечта! А потом он увидел девушку…
Именно Хизер Уитерспун привлекла внимание Уильяма и Куры Мартин к гастролям оперного ансамбля. Хотя Джордж Гринвуд информировал на этот счет Гвинейру, она совершенно забыла об этом – поскольку ни Джек, ни Джеймс не испытывали желания пойти.
– Вообще-то, опера это красиво. – Гвинейра предприняла еще одну попытку переубедить сына, впрочем, без особого энтузиазма.
Она хотела дать ему возможность получить разностороннее образование, и в этом вопросе Джеймс тоже обычно поддерживал ее. Турне Королевской труппы имени Шекспира в прошлом году МакКензи посетили с огромным удовольствием, причем Джеку больше понравились бои на мечах, чем песни о любви Ромео и Джульетты. Судя по всему, оперу семья Гвин не воспринимала.
– Да и что нам делать с Глорией? – выдвинул новый аргумент Джек. – Она ведь будет плакать, если мы уйдем надолго, а если возьмем ее с собой, будет плакать еще сильнее. Она же не любит этого шума.
В последнее время мальчик обзавелся привычкой таскать за собой всюду свою «внучатую племянницу», словно какого-нибудь щенка. Вместо медвежонка, который висел над ее колыбелькой, в конюшне над ней покачивалась ненужная корзинка, а когда Глория пыталась что-то ухватить, он совал ей в ручку несколько соломинок или щетку для чистки лошадей, чтобы она могла поиграть. Похоже, малышке это нравилось. Пока ее мать не начинала петь или играть на рояле, она вела себя спокойно, а с тех пор, как Джек освоил подогрев молока, малышка еще и стала безмятежно спать.
О предстоящем вечере в опере Кура и Уильям никого в известность не поставили. Постепенно две жившие в Киворд-Стейшн семьи все больше отдалялись друг от друга. Стоявший в центре салона рояль и вечерние концерты Куры рано загоняли Джеймса и Джека в свои комнаты, и, несмотря на то, что молодая женщина уходила к себе довольно рано, никому не хотелось составлять Уильяму компанию, который пристрастился к виски. Кроме, конечно же, Хизер Уитерспун.
– Неужели между этими двоими что-то происходит? – в какой-то момент недовольно поинтересовался Джеймс. – Я хочу сказать, что не могут же они ночи напролет беседовать о том, как учились в интернатах?
Гвинейра рассмеялась.
– Как бы там ни было, Джек утверждает, что между Курой и Уильямом больше ничего не происходит. Причем именно так он и выразился. Может, это ты на него плохо влияешь? Хелен была бы в ужасе! Как-то вечером он слышал, как они ссорились. О чем он, опять же, рассказал не мне, а своему другу Хоне. Я просто случайно услышала. С недавнего времени они оба стали интересоваться девочками. Причем Хоне кажется гораздо более зрелым, чем Джек. Видимо, на нашего мальчика плохо повлияла Кура. Чего доброго, в монастырь уйдет!
Джеймс усмехнулся.
– Думаю, это маловероятно. Хотя Джек хороший пастух, но я уверен, что ему не понравится, если он не сможет стричь своих двуногих овечек и перегонять их, куда ему вздумается. Кроме того, ни у одной конфессии на страже добродетели не стоят бордер-колли, насколько мне известно.
– Было бы совсем неплохо, – захихикала Гвин. – Ты еще помнишь, как лаяла Клео, когда ты прикасался ко мне?
Джеймс бросил на лежавшую в корзинке Монди испытующий взгляд.
– Теперешний страж спит. Так что давай воспользуемся моментом…
Конечно же, Кура горела в предвкушении поездки в Крайстчерч, и Хизер Уитерспун – не меньше. Уильяма во время путешествия скорее интересовало поддержание контактов с другими «овечьими баронами», но он тоже ехал с удовольствием. Гвинейра отпустила мисс Уитерспун. Как и прежде, она была недовольна ее работой как по обучению Джека, так и детей-маори. Но Хизер нечасто просила отгулы, поэтому Гвинейра не могла ей этого запретить.
– Может быть, она влюбится в певца и уйдет от нас! – с надеждой заметил Джеймс.
Впрочем, рассчитывать на это не стоило: чувства у Хизер уже были. Несмотря на то что Уильям пока не проявлял явного интереса к другим женщинам, а все мечтал о том, как бы снова завоевать «крепость Куры», мисс Уитерспун сидела с ним почти каждый вечер, и на то были свои причины. Когда-нибудь он должен увидеть в ней женщину. По крайней мере она на это надеялась. В книгах и журналах, которые она читала, все всегда заканчивалось хорошо. Женщине достаточно долгое время быть мягкой, терпеливой и всегда готовой выслушать.
Итак, Кура, Уильям и Хизер отправились в Крайстчерч, и, конечно же, первый взгляд Родерика Барристера, брошенный в зрительный зал, упал на Куру-маро-тини.
– Госпожа, ты видела девушку там, внизу? – Граничившее с благоговением удивление Родерика требовало выхода.
Сабина со скучающим видом выглянула из-за занавеса.
– Какую? Я вижу там по меньшей мере десять. И после выступления все они будут твоими. Ты собираешься сначала давать «Памино» или «Дона Хосе»?
– Мы начнем с Моцарта… – рассеянно пробормотал Родерик. – Но как ты можешь видеть там десять девушек? Рядом с этой весь зал словно растворяется в тумане! Эти волосы, это лицо… В ней есть нечто экзотическое… А как она двигается… Да она рождена, чтобы танцевать!
– У тебя всегда была слабость к танцовщицам, – вздохнула Сабина. – Бригитта и Стефани из-за тебя друг другу глаза готовы выцарапать. Будь немного сдержаннее… А теперь иди гримируйся, пора! «Туман» хочет, чтобы его развлекали!
Труппа давала отрывки из «Волшебной флейты», «Кармен» и «Трубадура», причем в последнем случае они играли знаменитый квартет из финальной сцены, который в ансамбле никто по-настоящему не знал. Особенно же меццо-сопрано труппы, молодая девушка, которая, вообще-то, больше танцевала и лишь немного училась пению; партию Азучены она пела просто ужасно. Впрочем, ее почти не было слышно, поскольку мужчины изо всех сил пытались петь если уж не красиво, то хотя бы громко. Из-за этого Сабина уже не однажды заявляла, что в следующий раз выйдет выступать в берушах, хуже сделать ее Леонору в принципе невозможно.
Правда, среди благожелательной публики Крайстчерча лишь одна слушательница обратила внимание на слабость выступления, поскольку сосредоточилась на женских голосах. Значит, это опера? И больше ничего не нужно, чтобы выступать с международным ансамблем? С одной стороны, Кура была разочарована, с другой – в ней снова затеплилась надежда. Эта девушка, которая сейчас с трудом пела Азучену, а до того, словно ворона, прокаркала партию Кармен, и близко не могла сравниться с ее собственными данными! А сопрано! Однако тенор Куре понравился. Хорош, тоже попадает не во все ноты, но, возможно, дело в том, что у него слабая партнерша. В любом случае сердце Куры затрепетало – больше всего ей хотелось запеть, когда его Кармен самым жалким образом потерпела в дуэте поражение, и даже предполагала, что сможет спеть Памину лучше, чем эта Сабина. Кроме того, мужчина выглядел хорошо, в точности так, как она всегда представляла себе Манрико и Памино, или как их там всех зовут. Кура знала, что это третьеклассное представление, но никогда прежде она не испытывала такого сильного желания стоять на сцене, как в этот день.
Хизер Уитерспун тоже могла оценить качество пения, однако она была целиком и полностью поглощена своей влюбленностью. Уильям сидел между ней и Курой – и как же легко было представить, что он принадлежит ей! А потом он пойдет с ней на прием, который Джон Гринвуд устраивал для отдельных гостей и певцов. Но туда были приглашены, конечно же, только Уильям с Курой. Несмотря на это, целых два часа Хизер казалось, что она находится в другом мире, и ей было все равно, попадают эти люди в ноты или нет.
Во время устроенного Гринвудом приема Уильяму очень не хватало ее общества. Ему было смертельно скучно, поскольку, кроме Гринвудов, там практически не было интересных людей. Судя по всему, «овечьи бароны» равнин, по крайней мере во время стрижки овец, не очень сильно интересовались пением и танцами. К Ричлэндам, как сообщил Джордж, недавно пришли стригали.
– Потом, наверное, пойдут в Киворд-Стейшн, – произнес торговец. – Разве ваша помощь не понадобится, мистер Мартин?
Уильям слегка покраснел. Гвинейра действительно не сказала ему ни слова о том, что вот-вот начнется стрижка. Возможно, это была очередная попытка отстранить его. К тому моменту, как он вернется, все животные будут в загонах и готовы к стрижке, и работники начнут снова трепать языками, болтая о том, что молодой господин предпочитает слушать оперы, нежели работать.
Уильям кипел от гнева, а поведение Куры не способствовало тому, чтобы успокоить его. Вместо того чтобы оставаться рядом, как она чаще всего и поступала ввиду отсутствия интереса к другим гостям, Кура сегодня порхала от одного певца к другому. Особенно ей понравился темноволосый красавец.
– Правда? Вы поете, мисс?.. – как раз спрашивал мужчина с тем жадным выражением, которое появлялось на лице любого представителя мужского пола в присутствии Куры.
– Уорден… то есть нет, Мартин. Миссис Мартин. – В последний момент Кура, похоже, вспомнила о своем семейном положении.
Казалось, певец был разочарован. Уильям же готов был избить Куру.
Он спросил себя, продолжать ли слушать разговор, однако потом передумал и решил не мучиться. Вместо этого он направился к бару. Виски развеселит его. А за Курой можно следить и оттуда. Ревности Уильям при этом не испытывал; он знал, что Кура потрясает любого мужчину с первого взгляда. Почему в случае с этим певцом все должно быть иначе? А если он будет вызывать всякого, кто бросает на Куру жадные взгляды, то спать будет некогда от драк и дуэлей. Уильям полагался на Куру: если уж она не пускает в постель его, то не станет внимать просьбам другого. А как только она выйдет из комнаты, он снова будет рядом, уже хотя бы ради того, чтобы ей не пришло в голову запереть их общий номер в отеле.
Тем временем Кура улыбалась Родерику. От ее улыбки захватывало дух.
– Я хотела стать певицей. У меня меццо-сопрано. Но потом у меня приключилась любовь…
– И мир оказался лишен такого чуда, как вы! Богиня искусства не должна была этого допустить… – Родерик льстил девушке, хотя ни на миг не поверил в ее выдающийся талант. Очередная женщина, преувеличивающая ценность взятых ею трех уроков игры на фортепьяно… Но некоторым из них он был готов дать возможность несколько часов насладиться своим гением. – Мы пробудем здесь еще неделю, и если вдруг вы передумаете… – милостиво произнес он, – то сможете спеть мне.
Легко пританцовывая рядом с Уильямом, когда они шли через фойе, Кура сияла.
– Уильям! Я всегда это знала! Я знала, что могу петь в опере! Импресарио сказал, что я должна хотя бы разок спеть. О, Уильям, я должна сделать это! Завтра же! Может быть, мне совершенно не нужно это долгое обучение. Думаю, мы можем просто поехать в Лондон, и я спою, а потом…
– Сладкая моя, я с удовольствием позволил бы тебе это, но завтра мы должны возвращаться на ферму! – Уильям принял это решение довольно спонтанно, еще во время третьего бокала виски. – Там начинается стрижка. Я нужен там, я не могу бросить миссис Гвин и остальных с этой прорвой работы…
– Ах, они двадцать лет справлялись без тебя! – заметила Кура и была отчасти права. – Ну же, дай мне хоть один день! Позволь мне спеть этому мистеру Барристеру, а потом… Потом посмотрим… – Кура взяла его за руку, и Уильям вновь почувствовал надежду на сказочную ночь в ее объятиях.
Он поцеловал ее, едва они вошли в комнату, и почувствовал, что прав, когда она жадно ответила на его поцелуй. Постепенно он спустился губами ниже, к ее шее, поцеловал область декольте, которую открывал вечерний наряд, и начал стягивать с нее платье.
– Боже мой, Кура, ты так прекрасна… люди будут готовы платить любые деньги, только чтобы увидеть тебя на сцене, и неважно, будешь ты петь или нет, – хриплым голосом прошептал он.
Кура дала ему раздеть себя. Она стояла перед ним обнаженная, позволяя гладить и целовать свое тело, и наконец опустилась на кровать, после чего его губы коснулись внутренней стороны ее бедер, затем принялись ласкать ее интимную зону. Она застонала, негромко вскрикнула и быстро достигла высшей точки наслаждения. Не помня себя от счастья, она обхватила руками его голову, стала гладить по волосам, касаться его груди своими волосами.
– Подожди… – с трудом произнес Уильям. – Подожди, я должен снять брюки… – Ему казалось, что его член вот-вот порвет ткань. Наконец он сорвал с себя брюки, освободился и хотел, чтобы Кура села сверху, была над ним, хотел войти в нее… стать с ней единым целым, как часто бывало раньше. Но Кура решительно отстранилась.
– Кура, ты не можешь… – Уильяму понадобилась просто нечеловеческая сила воли, чтобы не схватить ее за длинные распущенные волосы, не притянуть к себе, не сжать ее плечи и не взять силой. Это уже слишком, это просто слишком…
Но Кура непонимающе посмотрела на него.
– Я же сказала тебе, что больше не хочу этого делать. Особенно теперь, когда есть шанс, что я смогу петь. Я не хочу еще одного ребенка!
Уильям, пошатываясь, встал с постели. Если сейчас он останется, то возьмет ее силой! Разве он мог предполагать, что она практически доведет его до оргазма, а потом вынудит спать с ней, как брат и сестра. Эрекция постепенно спадала, но ему нужно было освободиться. Он уйдет, найдет ванную и поможет себе сам, а потом… может быть, найдется другая комната. Но как будет неприятно спрашивать об этом у администратора…
По пути в ванную он встретил Хизер Уитерспун. В обычной ситуации Уильям испытал бы неловкость, ведь он был не совсем одет. Но она спокойно и понимающе улыбнулась. При этом она тоже была одета совершенно по-домашнему. Уильям окинул ее взглядом. Волосы спадают на плечи, ноги босы. И лицо Хизер просветлело, когда она увидела его.
– Мистер Уильям! Тоже не можете уснуть? Как прошел прием?
Поверх шелковой ночной рубашки на ней был только легкий халат. Под ним отчетливо прорисовывалась грудь, свободная от корсета и скучных старомодных платьев, и фигура у нее была довольно женственная. Взгляд ее манил, губы влажно блестели, глаза сияли.
Думал Уильям недолго. Он обнял ее.
На следующее утро Уильям практически не оставил Куре времени на завтрак. Когда он вернулся в ее постель, удовлетворенный любовью с Хизер и пьяный от виски, стояла уже поздняя ночь, но жена спала крепко и сладко. Куре была неведома ревность: для этого она чувствовала себя слишком уверенно. И теперь она сильно протестовала против отъезда, но настоять на своем не сумела.
– Этот парень все равно не будет тебя слушать, просто будет похотливо разглядывать, – заявил Уильям своей возмущавшейся жене. – Сделает он это или нет, совершенно неважно. А стрижку без меня они начать не могут. То есть… могут, конечно, но я потеряю лицо перед работниками фермы. Как это будет выглядеть? Будущий хозяин Киворд-Стейшн цепляется за подол несостоявшейся дивы, а остальные должны делать за него всю работу!
Своими словами о том, что она – несостоявшаяся дива, Уильям очень сильно задел ее за живое, за что был вознагражден спокойной дорогой домой. Кура замкнулась в себе и молчала, лишь перекинулась парой слов с Хизер. При этом они ехали быстро. Легкую полукаретку тянула упряжка из двух кобов, к тому же за последние годы дороги стали гораздо лучше. Уже давно не нужно было думать о том, где остановиться на ночлег во время путешествия из Крайстчерча в Холдон.
Путешественники вернулись в Киворд-Стейшн в тот же день, к вечеру, и Уильям, почти ликуя, оживленно заявил, что будет принимать участие в стрижке. На следующее же утро он возьмет на себя наблюдение за тем, как будут перегонять овец в загоны для стрижки. Ночь он начал с пары бокалов виски – а закончил ее в постели Хизер Уитерспун.
Хизер, переполненная любовью к Уильяму, не знала, как реагировать на жалобы Куры по поводу того, что ей не удалось попасть на прослушивание. Она ни в коем случае не хотела, чтобы Кура уехала в Англию, – по крайней мере не вместе с Уильямом. Но Кура не оставляла ни малейшего сомнения в том, что она когда-либо уедет из Киворд-Стейшн без Уильяма. С другой стороны, с тех пор многое изменилось. Хизер была подругой Куры; она прекрасно знала, что со времени рождения Глории та больше не пускает мужа к себе в постель. Об остальном, в первую очередь о первоначальных попытках Куры перевести сексуальные отношения с Уильямом обратно в безопасную плоскость, как когда-то с Тиаре, она не слышала, но подробности ее не интересовали. По мнению Хизер, брак Куры и Уильяма фактически закончился. Может быть, Кура действительно сделает выводы и уйдет от мужа. Прослушивание в Крайстчерче могло стать первым шагом к этому. Поэтому она осторожно посоветовала девушке:
– Конечно, ты не должна питать особых надежд. Но послушать, что скажет специалист, не помешает.
– Для этого я должна была остаться в Крайстчерче… Уильям поступил так подло! – Кура снова начала жаловаться на мужа.
Хизер, уже наслушавшаяся за это утро ее причитаний, молчала, погрузившись в размышления. Но потом на гувернантку снизошло озарение: найти ноты к пьесам, которые они слышали вечером. С тех пор Кура начала ожесточенно заниматься. Она снова и снова пела партии Кармен и Азучены.
– Я заколол бы эту Кармен еще во втором акте, а еще лучше – в первой же сцене, – бормотал Джеймс, когда «Хабанера» зазвучала в салоне в третий раз, что не давало ему возможности слегка расслабиться после ужина. Он был раздражен; триумфальное возвращение Уильяма было ему совершенно не на руку. Да еще молодой человек в это утро чувствовал усталость и боль в мышцах после долгого путешествия. Пребывая в дурном расположении духа, он гонял людей туда-сюда, запутал овец, внезапно решил перестроить отары и всеми этими действиями довел Джеймса до белого каления. Не хватало еще, чтобы Кура часами пела о любви и мятежных птицах. Раз за разом одно и то же.
– Это еще что такое? Разве три дня назад она не заявила, что ей нужно срочно заняться немецким, потому что песни Шуберта как-то не поются по-английски? А это ведь по-французски, я ведь ничего не путаю?
Французский Кура учила с мисс Уитерспун.
– Это они позавчера слушали в Крайстчерче, и она утверждает, что певица пела ужасно, – пояснила Гвинейра, заодно рассказав об истории с прослушиванием. – Кура хочет, чтобы я дала ей мужчину в провожатые и повозку: она горит желанием еще раз встретиться с этим певцом или, как она его называет, «импресарио». Но в данный момент мы ни от кого не сможем отказаться, кроме разве что Уильяма. Но он ведь мог сразу остаться с ней…
– Я бы на его месте тоже не пустил ее на прослушивание, – раздраженно проворчал Джеймс. – Ясно ведь, чего хочет этот тип. Или ты всерьез думаешь, что он внезапно предпочтет своих певиц девочке, которая консерваторию видела только снаружи?
Гвинейра пожала плечами.
– Джеймс, я не знаю. Я понятия не имею о том, как все это делается, и, честно говоря, меня это не интересует. Я бы только с удовольствием закончила с Кармен. И сделала Куру счастливой…
Тем временем Кура вновь начала петь арию. Джеймс закатил глаза.
– Только не это! – капризно произнес он. – Посмотри на все с другой стороны, Гвин: ты шестнадцать лет пыталась сделать Куру счастливой. Теперь настала очередь Уильяма. Пусть она его обрабатывает, чтобы он отвез ее в Крайстчерч, и пусть лучше там и останется, держит ее за ручку, пока она будет петь. Наверняка он тоже будет великолепен, когда начнет организовывать для нее договоры и сводить с ума ее партнеров, если они будут петь слишком громко или слишком тихо. Но тебя это больше не касается. Довольно и того, что никто из них не занимается малышкой. Кстати, нужно будет сказать Джеку, что во время стрижки ребенку нельзя находиться в загоне, этот воздух не для нее. Даже если она будет кричать целый день.
Гвинейра вздохнула. Еще и это! Все кончится тем, что она уволит няньку. Ей же самой, как обычно, придется наблюдать за работой в одном из загонов, даже если Кура будет петь весь день, а Глория, соответственно, целый день кричать. Ну а миссис Уивер, скорее всего, сложит оружие.
Кура пела как одержимая и по мере заучивания текстов все сильнее укреплялась в мысли, что может соответствовать требованиям Родерика Барристера, все увереннее чувствовала себя, продолжая мечтать о карьере певицы. Она должна поехать в Крайстчерч, просто обязана! А неделя тем временем была уже практически на исходе; у нее оставалось еще два дня, один из которых придется потратить на дорогу. Может быть, нужно еще раз поговорить с Уильямом? Или не только поговорить? Если спустя столько времени она все же пустит его наконец в постель, он будет словно воск в ее руках. Конечно, это рискованно. Но если она доведет Уильяма до кульминации несколько раз, он пообещает ей все, что угодно; нужно просто рискнуть. И вообще, она слышала, как на приеме танцовщицы говорили о чем-то таком… о нехорошем деле, которое приключилось с одной из них, но, судя по всему, существовала возможность все исправить. Так что если ничего другого не останется, она поговорит с девушкой об этом. Или с мистером Барристером. Ему ведь тоже не должно нравиться, что его певицы или танцовщицы внезапно начнут разгуливать с животами.
Поэтому вторую половину дня Кура провела не за роялем, а стала готовиться к общению с Уильямом. Она села играть лишь вечером, для него и мисс Уитерспун, поскольку Гвин и Джеймс ушли рано, а Джек заперся с Глорией и собакой в своей более-менее звуконепроницаемой комнате.
Впрочем, в этот вечер Кура не стала петь оперные арии, вместо этого выбрала ирландские песни, которые всегда очаровывали Уильяма. И действительно, после «Sally Gardens» она увидела, как жадно заблестели его глаза. Она спела «Wild Mountain Thyme», чтобы еще сильнее распалить его огонь, и обещала любовь в «Ночи на холме Тары». Наконец она решила, что он достаточно настроился. Она медленно поднялась и, следя за тем, чтобы он не переставал смотреть на нее, направилась к лестнице, покачивая бедрами.
– Не задерживайся, – прошептала она, надеясь, что ей удалось вложить в голос достаточно обещания и соблазна. Казалось, Уильям задышал еще учащеннее. Кура поднялась по лестнице, уверенная в том, что скоро он постучит в ее дверь.
Но Уильям не пришел. Сначала Кура не особенно переживала. Ему ведь нужно выпить виски и каким-то образом отделаться от Хизер Уитерспун. Похоже, в последнее время та кажется несколько влюбленной в него. Абсурд!
Кура спокойно разделась, надушилась и облачилась в самую красивую ночную сорочку. И только тогда стала проявлять некоторое нетерпение. Она хотела уже начать, хотя бы только потому, чтобы на следующее утро не проспать. На этот раз она собиралась встать рано и приехать в Крайстчерч не ночью. Лучше всего, думала она, устроить встречу с Барристером вечером того же дня, чтобы договориться о прослушивании на завтра.
Когда прошел почти час, терпение Куры закончилось. Если Уильям не идет сам, она пойдет за ним. Она набросила на себя халат, еще раз провела расческой по волосам и направилась к большой лестнице, ведущей в салон. Он должен увидеть, как она идет, ослепительно прекрасная в своей ночной сорочке, такая одинокая…
Кура медленно спустилась по лестнице.
Но Уильяма в салоне не оказалось. Там даже свет уже погасили; казалось, все ушли спать. Неужели Уильям действительно пошел к себе в комнату, не предприняв ни единой попытки постучать в дверь ее спальни? После такого выступления? Кура решила не упрекать его, а сыграть роль раскаявшейся жены. В конце концов, она так часто отталкивала его, что можно понять, почему он оставил всяческие надежды. Тем лучше подействует стратегия этой ночи…
Тихо, словно кошка, Кура прокралась в комнаты Уильяма. Она разбудит его поцелуем и склонится над ним, когда он откроет глаза. Но в комнате не было никого, постель была нетронута. Кура нахмурилась. Теперь остается только детская комната. Может быть, Уильям решил заглянуть к Глории и теперь утешает девчушку, потому что она плачет? Хоть Кура этого ни разу не видела, но не знала, чем еще он может занять ночь.
Сейчас она выяснит. В детской все было спокойно, и из соседней комнаты, где спал Джек, тоже не доносилось ни звука. Зато слышались стоны и смех из комнаты мисс Уитерспун. Недолго думая, Кура распахнула дверь…
– Она ушла? Что значит ушла? – озадаченно спросила Гвинейра, спустившаяся к завтраку и не успевшая пока толком проснуться. Прошлой ночью они с Джеймсом утешали друг друга после «Кармен» бутылкой вина, и вечер прошел очень мило. Теперь она была расстроена, потому что Уильям опять от нее чего-то хочет. – Бросьте, Уильям, Кура не ездит верхом, да и править каретой тоже не умеет. Она не могла уйти из Киворд-Стейшн.
– Вчера она была немного расстроена… должно быть, что-то не так поняла… – выдавил из себя Уильям.
В действительности же Кура, увидев его и Хизер в постели, бросила на них лишь один жгучий взгляд, выражавший что-то вроде ненависти. Или разочарования. Недовольства… Уильям не знал, как понять это выражение лица. Он видел Куру лишь долю секунды; когда до нее дошло, что происходит, она сломя голову бросилась прочь из комнаты. Потом Уильям стучался к ней, но она не ответила. И еще позже… Наконец он сдался и ушел в свою комнату, где долго не мог заснуть. И только к утру его сморило от усталости.
Проснувшись, он решил предпринять еще одну попытку поговорить с Курой. Однако, придя в ее комнаты, он увидел, что двери стоят нараспашку. А ее нет…
– Вы поссорились? – осторожно спросила Гвинейра.
– Не совсем… ну да, но… Где, ради всего святого, она может быть? – Уильям казался почти испуганным. Кура вела себя так странно. К тому же он нашел письмо от нее. Оно лежало на столе в ее гардеробной.
