Текст книги "Рай на краю океана"

Автор книги: Сара Ларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Глава 9

Брак Уильяма и Куры Мартин стал странным с тех пор, как Кура узнала о своей беременности. Казалось, молодая женщина злится за что-то практически на всех обитателей Киворд-Стейшн. Кура все дни проводила в одиночестве, в лучшем случае с Хизер Уитерспун. Она почти перестала играть на рояле, и голоса ее не было слышно уже на протяжении нескольких недель. Гвинейра переживала, а Джеймс и Джек отдыхали.

– Блаженный покой! – радовался Джеймс в вечер своего возвращения из Квинстауна, потягиваясь в кресле. – А ведь раньше я очень любил музыку! Но теперь… не делай такое лицо, Гвин! Пусть дуется. Может быть, все дело в беременности. Говорят, беременные женщины становятся странными.

– Большое спасибо! – отозвалась Гвинейра. – Почему ты не говорил мне об этом раньше? Когда я носила Джека, ты заявлял, что беременность красит меня! О том, что я странная, и речи не было.

– Просто ты чудесное исключение, – смеясь, ответил Джеймс. – Поэтому я и влюбился в тебя с первого взгляда. И Кура снова возьмет себя в руки. Будем надеяться, что теперь до нее наконец-то дошло, что брак – это не игрушки.

– Она ужасно несчастна, – вздохнула Гвин. – И злится на всех нас, а больше, конечно, на меня. А ведь я действительно предоставила ей выбор…

– Что ж, исполнение желаний не всем приносит счастье, – негромко произнес Джеймс. – Но тут уж ничего не поделаешь. Мне даже почти жаль Уильяма, ему достается больше остальных. Но, кажется, он не обращает особого внимания на эти капризы.

Причиной последнего было в первую очередь то, что дурное настроение Куры ограничивалось в основном дневным временем. Ночью, казалось, она прощала Уильяму все и становилась еще более головокружительной любовницей, чем прежде. Создавалось впечатление, что днем она копила энергию, для того чтобы ночью удовлетворить себя и Уильяма, поэтому одна кульминация сменялась другой. Днем же Уильям занимался работой на ферме – и чувствовал себя уже лучше. Гвинейра оставила его в покое. Даже если ей что-то не нравилось, она чаще вставала на его сторону, причем и в тех случаях, когда разногласия возникали с Джеймсом МакКензи. Однако Джеймс был от природы человеком спокойным. Он никогда не относился к Киворд-Стейшн как к своей собственности, поэтому оставлял решения Уильяма, если они оказывались неправильными, без комментариев. Возможно, молодой человек однажды станет здесь хозяином – пора Джеймсу привыкать к тому, что он будет им командовать.

А вот Покер Ливингстон отстранился от дел. Он заявил, что травма руки мешает ему принимать участие в тяжелой работе на ферме, и теперь жил у своей подруги в городе. Уильям, ликуя, занял место Покера и занимался тем, что следил, как люди чинят что-то и выполняют другие задачи, возникавшие в течение летнего сезона. Вскоре после этого жившее в Киворд-Стейшн племя отправилось в длительный поход. Джеймс только закатил глаза и нанял белых работников в Холдоне.

– Этот внучок обходится дорого, – сказал он Гвинейре. – Может быть, тебе стоило бы удовлетвориться маори в качестве производителя? Тогда племя не сбежало бы, а если бы сбежало, то, возможно, они утащили бы с собой Куру и нам не пришлось бы лицезреть ее недовольную физиономию. Она ведет себя так, будто это мы ее обрюхатили!

Гвинейра вздохнула.

– Почему Уильям не может найти общий язык с маори? В Ирландии у него были проблемы из-за того, что он слишком потакал арендаторам, а здесь он пугает туземцев…

Джеймс пожал плечами.

– Просто наш Уилли любит, когда ему благодарны. А как ты понимаешь, Тонга далек от этого… И ведь он действительно ничего не должен Уильяму! Посмотри правде в глаза, Гвин, Уильям и мысли не допускает, чтобы вести себя на равных с остальными. Он хочет быть главным, и горе тому, кто в этом усомнится.

Гвинейра с несчастным видом кивнула, но заставила себя улыбнуться.

– Пошлем-ка мы их обоих на собрание овцеводов в Крайстчерч, – сказала она. – Там наш деревенский джентльмен сможет почувствовать свою важность. Кура отвлечется, а ты тем временем займешься починкой изгороди. Или ты сам хотел поехать на собрание?

Джеймс отмахнулся. Он считал, что собрания животноводов совершенно излишни. Несколько речей, парочка дискуссий по поводу решения актуальных проблем, а затем обильная попойка, в ходе которой предложения становятся все более и более безумными. В прошлом году майор Ричлэнд действительно высказал идею относительно кроликов и предложил основать охотничий союз. Тот факт, что при этом охотятся на лис, а не на кроликов, похоже, ускользнул от его внимания.

Как бы там ни было, Джеймс не считал эти встречи необходимыми; к тому же все знали, что объединение животноводов в Крайстчерче было создано для борьбы с неким вполне конкретным угонщиком скота. Об этом обстоятельстве лорд Баррингтон обычно вспоминал после третьего бокала, причем в присутствии МакКензи.

– Что ж, надеюсь, они не наведут Уилли на глупые мысли, – пробормотал Джеймс. – А то еще чего доброго вместо овец мы скоро начнем разводить охотничьих собак…

Уильям насладился поездкой в Крайстчерч сполна и, когда вернулся, казалось, подрос на несколько дюймов. Кура потратила целое состояние в ателье портного, в остальном же пребывала в еще худшем настроении, чем обыкновенно. То, что Уильяма благосклонно, словно само собой разумеющееся, приняли в кругу «овечьих баронов», окончательно открыло ей глаза: брак и ребенок привязали ее к Киворд-Стейшн. Уильям никогда не собирался следовать за ней по оперным театрам Европы в роли музы мужского пола. На путешествие, возможно, он бы пошел, но наверняка не согласился бы на длительное пребывание и уж тем более не разрешил бы ей учиться в консерватории. Во время долгих часов, проводимых в одиночестве, Кура злилась на мужа и на саму себя, чтобы позже все равно снова обнимать Уильяма. Когда Уильям целовал и ласкал ее тело, она забывала обо всех своих остальных желаниях и потребностях. Его восхищение заменяло аплодисменты толпы, а когда он входил в нее, это наполняло ее сильнее, чем музыка. Если бы только не эти бесконечные дни и необходимость наблюдать за тем, как меняется ее тело. Уильям считал, что беременность сделала Куру еще красивее, но сама она ненавидела свои новые округлости. И при этом все почему-то считали, что она должна невероятно радоваться ребенку, – Кура же испытывала к нему в лучшем случае безразличие.

Наконец наступила осень, мужчины отправились перегонять овец на высокогорье, и Уильям страшно опозорился, заблудившись во время поисков отбившихся от стада овец. Только спустя день его нашли с помощью поискового отряда.

– Мы уже думали, что он смылся, – с ухмылкой докладывал Энди язвительно улыбающемуся Джеймсу.

На этот раз оба МакКензи не поехали перегонять овец. Гвин считала, что Куре нужно общество, а у Джеймса постепенно начинали болеть кости, когда он целый день проводил в седле, а ночью спал на холодной земле. Он уже вполне представлял себе, что однажды передаст ферму Уильяму, а сам переедет вместе с Гвин в домик поменьше и поуютнее. Парочка овец, собаки, а вечером – теплый огонь камина, который он вполне может развести сам, не обращаясь за помощью к работникам. О такой жизни Гвин и Джеймс мечтали еще в молодости, и МакКензи не видел причин, чтобы наконец не сделать мечту реальностью. И только из-за Джека ему было немного больно отказываться от фермы. Его сын еще молод, но обещает стать великолепным животноводом. Сейчас Энди тоже не мог нахвалиться на парня.

– У Джека просто какое-то чутье на эту работу, – говорил он. – Парень может найти любую овцу, и собаки его прекрасно слушаются. Неужели нет никакой возможности передать поместье ему?

Джеймс покачал головой.

– Просто он не Уорден. Если бы Гвинейра унаследовала ферму, все было бы иначе. Конечно, в этом случае Стивен, Джорджи и Илейн были бы в очереди наследования все равно впереди Джека, но с О’Кифом мы бы договорились. У Стивена и Джорджа нет к этому интереса, а у Илейн теперь есть собственная овечья ферма.

– Но Куре это тоже неинтересно! – заметил Энди. – Жаль, что ее нельзя было выдать за Джека. Ладно, это смахивало бы на инцест, но хорошая кровь…

Джеймс громко расхохотался.

– На это Джек не согласился бы ради всех овец, Энди! Я думаю, даже если бы Кура оказалась последней девушкой на земле, он ушел бы в монастырь!

Приближались роды Куры, и настроение у нее стало еще хуже, чем прежде. Зато Уильям старался изо всех сил, больше времени проводил дома и пытался настроить ее на более миролюбивый лад – впрочем, получалось у него плохо. С тех пор как он перестал приходить к ней ночью, чтобы не повредить ребенку, она относилась к нему с ледяным презрением, иногда впадала в гнев и швыряла в него предметами. Создавалось впечатление, что в поместье уже не осталось никого, кто мог бы немного подбодрить Куру. Она не хотела быть беременной. Она не хотела рожать ребенка. И последнее место, в котором она хотела находиться, было Киворд-Стейшн.

Марама, ее мать, переживала из-за того, что все это могло повредить ребенку, и Гвинейра порой, глядя на нее, вспоминала собственную беременность, когда она носила Пола. Она тоже отказывалась от ребенка. Но Пол был плодом изнасилования, в то время как Кура ждала дитя любви. Гвинейра почувствовала почти что облегчение, когда наконец у внучки начались схватки. Марама и Ронго-Ронго, повитуха маори, были с ней, чтобы помочь Куре, кроме того, Гвинейра послала за Франсиной Кендлер, чтобы та не чувствовала себя оскорбленной. Впрочем, когда приехала повитуха из Холдона, ребенок уже появился на свет. Кура разродилась легко; после шести часов схваток она произвела на свет очень маленькую, но совершенно здоровую девочку.

Показывая ее Гвинейре, Марама сияла.

– Вы ведь не сердитесь, мисс Гвин? – обеспокоенно спросила она.

Гвинейра улыбнулась. Когда родилась Кура, Марама задала тот же вопрос.

– Да нет же, мы поддерживаем женскую линию! – ответила она, принимая ребенка из рук Марамы. Пристально вгляделась в крохотное личико. Пока еще было неясно, чьи черты унаследовала девочка, но пушок у нее на голове, похоже, был скорее золотистым, чем черным.

– Как Кура хочет ее назвать? – спросила Гвинейра, покачивая малышку. Ребенок напомнил ей новорожденную Флёретту, и на нее нахлынула волна нежности.

Марама с несчастным видом пожала плечами.

– Не знаю. Она ничего не говорит, даже толком не посмотрела на ребенка. «Отнеси ее к бабушке, – только и сказала она. – Мне жаль, что это не мальчик». И тут Уильям говорит: «В следующий раз, любимая», и Кура просто взбесилась. Ронго-Ронго дала ей сонный напиток. Я не знаю, правильно ли это, но она так бесновалась…

Уильям тоже был недоволен. Он не сомневался, что будет мальчик, и теперь казался разочарованным. Зато Тонга послал подарок к родам, поскольку у маори признавались наследники женского пола.

Гвинейре было все равно, кто это – мальчик или девочка.

– Главное, чтобы она не была музыкальной, – сказала она, обращаясь к Джеймсу, и уложила ребенка в колыбельку. Поскольку, судя по всему, никто не подумал об этом, она превратила музыкальный салон Куры в детскую. Колыбельку Джеймсу тоже пришлось принести из сарая. Похоже, никто не задумался даже об имени.

– Назови ее в честь любимых певиц Куры, – посоветовал Джеймс. – Как их там всех звали?

Гвинейра закатила глаза.

– Матильда, Дженни и Аделина. Мы не можем поступить так с ребенком! Я спрошу отца. Может быть, мы назовем ее в честь его матери.

– Тогда, скорее всего, ее будут звать Мэри или Брайди… – задумчиво произнес Джеймс.

Однако вскоре выяснилось, что Уильям уже побеспокоился по поводу имени для дочери.

– Это должно быть совершенно особое имя! – заявил он, уже слегка захмелев от виски. Гвинейра встретила его внизу, в салоне. – Что-то, что выражает наш триумф на этой земле! Думаю, я назову ее Глорией!

– Только Тонге это объяснять не нужно, – с ухмылкой сказал Джеймс, когда Гвинейра поделилась с ним новостью.

С ним уже был Джек, и отец с сыном занимались тем, что закрепляли игрушку над колыбелькой. Пока что, объяснял Джеймс сыну, малышка ее еще толком не видит, но со временем покачивающийся медвежонок будет приковывать внимание ребенка и успокаивать его.

– И кто она вообще? Моя тетя? – Джек с восхищением заглянул в колыбельку, в которой спала Глория.

– Можешь спокойно трогать ее, – подбодрила его Гвин. – Да, кто она ему? Отец Куры был твоим сводным братом. Значит, Кура твоя сводная племянница. А малышка – сводная внучатая племянница. Как же все сложно!

Джек улыбнулся ребенку. На его лице снова появилось выражение, которое обычно было у его отца при взгляде на новорожденных животных: недоверчивое удивление, почти благоговение. Наконец он опустил руку в колыбельку и осторожно коснулся пальцем ручки Глории.

На миг малышка открыла глаза и тут же закрыла их снова. Казалось, она подмигнула Джеку. Ее крохотная ручонка крепко сомкнулась вокруг пальца Джека.

– Кажется, она мне нравится, – произнес мальчик.

В последующие дни забота о маленькой Глории стала главным камнем преткновения живущих в Киворд-Стейшн женщин. Повариха Кири, а за ней и Марама были строго против того, чтобы избавить Куру от ухода за ребенком. Много лет назад Кири после злосчастной беременности Гвин заботилась о маленьком Поле и позже поняла, что это было ошибкой. Мать так и не сумела построить нормальные отношения с мальчиком и по-настоящему полюбить его ни когда он был подростком, ни когда стал взрослым мужчиной. Если бы она просто не обращала внимания на крики Пола, Гвин рано или поздно была бы вынуждена сблизиться с ребенком – и у нее развились бы материнские чувства. С Курой и Глорией будет то же самое, заявляла Кири.

Однако Гвинейра считала, что обязана заняться маленькой правнучкой. Уже хотя бы потому, что больше никто этого делать не будет. По крайней мере Кура не собиралась брать ребенка на руки, когда он начинал кричать. Она предпочитала выйти в другую комнату, чтобы не слышать малышку. То, что маленькую Глорию разместили в ее салоне, самой дальней комнате в анфиладе, оказалось ошибкой. Детская граничила с коридором, так что плач Глории слышали остальные обитатели дома. Но если Кура уходила в спальню или гардеробную, то до нее почти не доносился голос плачущего младенца. Что же касается Хизер Уитерспун, то крики малышки действовали ей на нервы; к тому же она боялась уронить ребенка, если брала его на руки, – и когда Гвин однажды увидела, как Уитерспун это делает, она стала разделять тревогу гувернантки.

– Боже мой, мисс Хизер, это же ребенок, а не кукла! Головка не прикручена, ее нужно поддерживать. В этом возрасте Глория еще не может держать ее самостоятельно. И ребенок не укусит вас, если вы прижмете его к себе. И не взорвется – не нужно держать девочку, словно коробок с динамитом.

После этого мисс Хизер вообще отстранилась. Равно как и Уильям, который, впрочем, нанял няню, некую миссис Уилер. От девушки-маори он отказался. Правда, довольно старательная миссис Уилер могла начинать работу только в девять утра, поскольку приезжала из Холдона, а вечером по возможности предпочитала уехать домой до наступления темноты. Джеймс ворчал, что человека, которого пришлось нанять для того, чтобы привозить и увозить миссис Уилер, можно было сразу научить пеленать ребенка, по затраченному времени получилось бы то же самое.

Как бы там ни было, ночью не находилось никого, кто бы кормил и утешал Глорию, и часто бывало так, что Джек приходил в спальню родителей и сообщал об этом. Мальчик спал в комнате, прилегавшей к новой детской, и, соответственно, первым слышал крик. Будучи энергичным и деятельным, он вначале просто брал девочку из колыбельки и клал рядом с собой, как щенка, которого получил на Рождество. Того, впрочем, он перед сном кормил, после чего животное сладко засыпало, а Глория была голодна, и успокоить ее было невозможно.

И Джеку не оставалось ничего иного, кроме как будить мать. Поскольку он все делал как полагается, то в первое время пытался обращаться к Куре, но та оставалась равнодушной. В своей спальне она столь же мало слышала его стук, как и плач Глории, а просто войти в ее комнаты мальчик все же не отваживался.

– А чем занимается Уильям? – ворчал Джеймс, когда Гвинейра встала третью ночь подряд. – Нельзя ли ему объяснить, что недостаточно просто зачать ребенка?

Гвинейра набросила на себя халат.

– А он вообще не слышит. И Кура тоже; одному небу известно, о чем они думают. Как бы там ни было, я не могу представить себе Уильяма с бутылочкой молока в руке. А ты?

Джеймс уже готов был ответить, что для начала Уильяму нужно выпустить из рук бутылку виски, но не захотел тревожить Гвинейру. Она была настолько занята ребенком и фермой, что не обращала на это никакого внимания, однако он в последнее время заметил, что запасы алкоголя явно уменьшились. Судя по всему, брак Куры и Уильяма был уже не таким счастливым, как в начале их совместной жизни и в первые месяцы беременности. Они не уходили рано в постель, не обменивались влюбленными взглядами, а старались не смотреть друг на друга. Зато Уильям еще долго сидел в салоне после того, как Кура уходила к себе. Он частенько болтал там с мисс Уитерспун – и Джеймс готов был многое отдать за то, чтобы узнать, о чем они говорили друг с другом. Но чаще всего Уильям сидел там один, с вечно полным бокалом в руке.

Действительно, отношения Уильяма и Куры не улучшились после рождения Глории, как он надеялся. Поступая, как ему думалось, по-джентльменски, Уильям предоставил жене возможность отдохнуть после родов, а потом, спустя четыре недели, снова предпринял попытку прийти к ней. В принципе, он исходил из того, что ему будут более чем рады. Ведь Кура неделями укоряла его в том, что он не желает ее из-за огромного живота. И в самом деле, сейчас она с удовольствием принимала поцелуи и ласки мужа, заводила его, но, когда он, уже готовый взорваться, хотел войти в нее, отталкивала его.

– Ты ведь не думаешь, что это произойдет со мной еще раз, – холодно заявила она, когда он сумел настолько совладать с собой, чтобы пожаловаться. – Я больше не хочу детей. Так что оставим это. Остальное можем продолжать, от этого детей не бывает.

Сначала Уильям не принимал ее слова всерьез и продолжал попытки добиться благосклонности жены, но Кура была упряма. При этом она изо всех сил старалась довести его до экстаза. И отстранялась только в самый последний момент. Самой ей, похоже, это неудобств не доставляло; казалось, она довольствуется тем, что сводит Уильяма с ума.

Однажды ночью он утратил контроль над собой и взял жену силой, поборов ее сопротивление. Он смеялся, когда она царапала и колотила его. Однако ее сопротивление вскоре сошло на «нет», она тоже наслаждалась происходящим. Вот только это было непростительно. Уильям извинился в ту же ночь, потом еще трижды на следующий день; он был искренне подавлен. Кура приняла его извинения, но вечером ее комната оказалась заперта.

– Мне очень жаль, – сказала Кура, – но это рискованно. Это будет происходить с нами снова и снова, а я больше не хочу иметь детей.

Вместо этого она опять начала петь и играть на рояле. Целыми днями, как и до брака.

– Действительно, нужно не раз подумать, чего ты хочешь на самом деле… – вздыхала Гвинейра, качая маленькую Глорию. Судя по всему, ее молитвы относительно того, чтобы ребенок оказался немузыкальным, были услышаны: едва начинал звучать рояль, как Глория принималась душераздирающе кричать.

– Я возьму ее с собой на конюшню, – радостно заявил Джек, тоже намереваясь сбежать от Бетховена и Шуберта. – С собаками она совершенно спокойна, даже смеется, когда Монди облизывает ее. Как думаешь, ее можно научить ездить верхом?

Уильям сходил с ума от того, что видел Куру днем, наблюдал, как ее фигура снова принимает прежние сногсшибательные формы, как ее движения становятся грациозными и легкими, не такими тяжелыми, как на протяжении последних недель беременности. Все в ней заводило его: и ее голос, и танец длинных пальцев по клавишам рояля… Иногда одной мысли о ней оказывалось довольно, чтобы возбудить его. Попивая виски в одиночестве, он вновь и вновь мысленно возвращался в ночи их любви. Вспоминал каждую позу, с тоской думал о каждом поцелуе.

Возможно, Кура чувствовала то же самое, ибо он, в свою очередь, тоже замечал ее страстные взгляды.

Кура не знала, какой еще поворот может принять их жизнь, но при мысли о том, чтобы остаться в Киворд-Стейшн, рожать одного ребенка за другим, каждый раз при этом становиться толстой и ходить, переваливаясь, как утка, она приходила в ужас. Пара месяцев удовольствия в перерывах между беременностями не могли компенсировать недостатки. А Ронго-Ронго не оставила ей никаких иллюзий, заявив:

– До того времени, как тебе исполнится двадцать, ты можешь родить еще троих детей – и кто знает, сколько всего.

Стоило Куре представить себе трех вопящих детишек, как по спине у нее пробегал холодок. Несмотря на то что Глория казалась ей миленькой, она не знала, что с ней делать, равно как и со всеми теми маленькими собачками, кошечками и ягнятами, которые приводили в такое восхищение Гвинейру и кузину Илейн. Больше детей она иметь не хотела.

Тем не менее отказ от любви Уильяма все больше и больше раздражал ее. Ей нужно было хоть что-то, будь то музыка, аплодисменты или удовлетворение от любви. Только музыка была безопаснее. Поэтому она снова стала заниматься игрой на рояле, петь и ждать. Что-то должно было случиться.