Текст книги "Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь"

Автор книги: Сара Дюнан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 18

К ее чести, когда пришло время, Ваноцца покинула свой дом и виноградники без слез и дебатов. Она поселилась в скромных апартаментах в замке Святого Ангела и не просила о большем. Хотя Сангалло проработал здесь добрых два года, пытаясь превратить мавзолей в жилище, от мертвого камня исходил гнетущий холод, и в разгар зимы увешанные гобеленами комнаты были сплошь поражены плесенью.

Если Джулия Фарнезе и поселилась где-то рядом, Ваноцца ее не видела. Не видела она и папу. И он не искал с ней встречи. Первую половину дня Ваноцца посвящала хозяйственным делам (она взяла с собой свои счетные книги), а после сидела и смотрела на город, в котором прошла вся ее жизнь. Из высокого замкового окна открывался отличный вид на ее двухэтажный дом и таверну по другую сторону моста. Она представляла, как стоит в своей спальне и смотрит на замок Святого Ангела. Во всем городе нет места лучше. Во время праздников мост заполняли паломники, шествующие к собору Святого Петра. Их было так много, что казалось, будто идут они не по камням, а по какому-то чудесному мосту из человеческих душ, стремящихся к Богу. Многие спали на площади или на ступенях собора, пристроившись на тюфяках, взятых в аренду у встречающихся на протяжении всего маршрута торговцев. Но те, кто шел к Богу не с пустым карманом, могли позволить себе устроиться с большим комфортом в одной из семи комнат (по четыре кровати в каждой) постоялого двора Ваноццы. Двери открывались на рассвете и закрывались вскоре после заката, хотя при наличии места сюда принимали и припозднившихся путешественников, если они стучались вежливо и платили вперед. Утром постояльцы пили разбавленное водой вино или молоко, отправлялись в следующий из семи главных соборов Рима и (если не постились) возвращались отведать жареного карпа или поросенка. За пятнадцать лет, с тех пор, как она купила этот дом на средства от продажи украшений, полученных от любящего ее тогда кардинала, она заработала на нем вчетверо больше, и чуть ли не каждый месяц ей приходилось отвергать предложения о покупке. Разумеется, теперь его захватили французы. Она старалась не думать о царящем там сейчас хаосе. Двумя годами ранее затопило первый этаж таверны. Кровати поплыли вниз по Тибру, одна из них – с перепившим накануне паломником, и эта картина была еще свежа в ее памяти. Французы как паводок – нанесут ущерб и отхлынут.

* * *

Он пришел навестить ее не только потому, что должен был кое о чем рассказать, но и потому, что просто хотел повидаться. Хоть тело Джулии все еще казалось и нежным, и желанным, в эти сложные дни он скорее нуждался в поддержке той, кто – как ему представлялось – дольше жила на свете и помогла бы стойко выдержать удары судьбы, когда земля уходит из-под ног.

Он никогда не умел приносить плохие вести. Пусть в руках у него была огромная власть, он больше любил радовать, чем разочаровывать, особенно женщин. Ваноцца знала его куда лучше, чем многие из советников, и сразу поняла, о чем пойдет речь, еще до того, как он успел открыть рот. Она молча выслушала его, время от времени кивая в знак того, что все понимает. Она не плакала уже много лет и не собиралась делать это сейчас, по крайней мере в его присутствии.

– Что ж, понятно, – сказала она наконец. – Рим во власти захватчиков. Уверена, я не единственная, кто подсчитывает убытки.

Он не сказал, что насолить старались именно ей – из-за него. Впрочем, рано или поздно она поймет это сама.

– Их накажут, Ваноцца. Будь уверена. И любой причиненный ущерб будет устранен еще до того, как ты вернешься в дом.

– Вы так добры, ваше святейшество. – Несмотря на то, что теперь она не могла обращаться к нему иначе, оба чувствовали неуместность подобных слов.

Он неловко потоптался на месте.

– Тебя все здесь пока что устраивает?

– Да, разумеется.

– Хорошо. – Александр в нерешительности огляделся. Больше не о чем было говорить. А может, наоборот, и слов бы не хватило, чтобы выразить все. Уйти или остаться? Как много раз он стоял перед этим выбором в прошлом. – Я рад, что тебя не было там, когда это началось.

Они посмотрели друг на друга. «Он не хочет уходить, – подумала она. – У него столько дел, а он совсем не хочет ими заниматься».

– Я… я привезла немного своего вина и оливковой пасты, чтобы не сильно скучать по собственной кухне. Ваша пища и напитки, несомненно, гораздо лучше, но если хотите отведать немного…

– Что ж, да… с радостью. От всех этих дел по спасению Рима от христиан жутко разыгрывается аппетит, – улыбнулся он.

Она убрала со стула бумаги, чтобы освободить для него место, заглянула в свой сундук, что-то передвинула там, немного повозилась и достала бокалы, протерла их, затем откупорила бутылку. Александр наблюдал за ней. За последние годы она набрала в весе, стала этакой матроной, однако ее плечи и шея по-прежнему были прекрасны. Ее груди напоминали огромные подушки и ни за что не поместились бы в мужскую ладонь.

Ваноцца поставила на стол стеклянные кубки с красивой гравировкой и наполнила их, держа наготове платок, чтобы промокнуть капли. Вино было рубинового цвета. Александр представил, как она обслуживает мужчин за большим столом и один из них протягивает руки к ее юбкам. Снаружи король Франции скоро прикажет своей артиллерии дать залп по стенам замка, а он здесь фантазирует о прислуге из таверны. Что ж, даже папе иногда нужен отдых.

– Ты выглядишь… хорошо, Ваноцца.

– Ты хочешь сказать, для моих лет? – улыбнулась она. – Да, так и есть.

– Я много старше тебя. – Он умолк, выжидая, но она проигнорировала его слова. – Интересно, могла бы ты сказать то же самое обо мне?

«Ах, Родриго, ты почти не изменился. Ни капли скромности, особенно когда напрашиваешься на комплимент». Она внимательно смотрела на Александра. Хотя в нем еще кипела энергия, кожа на лице обвисла, и то, что раньше казалось благородной округлостью, теперь превратилось в толстое брюхо. Он стал просто жирным, иначе не скажешь. Он сам выгрызал себе могилу собственными зубами. Интересно, о чем думает Джулия Фарнезе, распластавшись под его огромным весом? И задумывается ли об этом он?

– Ты выглядишь еще основательней, чем прежде, – сказала она с улыбкой. – Только слегка уставшим.

– Что и говорить, на моих плечах церковь, – тихо сказал Александр, явно разочарованный ее мнением о себе.

– Не волнуйся. Тебе все под силу.

Он, теперь довольный, улыбнулся.

«Мужчины… – думала Ваноцца. – Старые и могущественные, внутри они все равно мальчишки».

– Хорошее вино, – сказал он.

– А оливковая паста?

– Великолепна. Честно. Именно такая, как я люблю.

Александр хлопнул по подушке рядом с собой, будто приглашая ее сесть. «Боже праведный, – подумала она. – Неужели он пытается меня соблазнить?»

Она продолжила хлопотать у стола. Он заметил ее нерешительность и громко хмыкнул.

– Чезаре сказал мне, что ты преуспеваешь в делах. В тебе всегда была коммерческая жилка. Я рад, что ты… не несчастна.

– Далеко не несчастна. У меня есть все, что только может желать женщина моих лет. – Слова эти повисли в воздухе неоконченным предложением. И она позволила им повиснуть. Ее дом разрушен, а виноградники вытоптаны, и у нее совершенно нет желания играть в эти игры.

– Ты недоговорила. Вероятно, ты хотела сказать «кроме…».

Ваноцца покачала головой.

«Кроме меня, – подумал он. – Ей все еще нужен я».

– Знаешь… Я никогда не смог бы достичь всего этого, если бы мы до сих пор были вместе. – Александр улыбнулся, обводя жестом комнату.

– Ах! Я вовсе не имела в виду тебя, – и она засмеялась.

Он смутился.

– Тогда что?

Непроизнесенные слова вновь зазвенели в воздухе – как было все последние годы.

– А, ты про детей…

Секунду она пристально смотрела на него, а потом покачала головой. Даже теперь она не могла набраться смелости. Да и не относилась она никогда к числу женщин, которые позволяют разбить себе сердце тем, на что не в силах повлиять.

– Я хотел пригласить тебя на свадьбу Лукреции, но Буркард был неумолим…

– Да, да, понимаю. Разумеется, он прав. Скажи, Родриго, как твоя подагра? Не сильно ли она тебя беспокоит?

– Чезаре часто навещает тебя. А другие пишут.

– Ха! Это просто формальность. Не потому, что любят меня, – сказала она.

– Они любят тебя, ты их мать, – раздраженно сказал он.

– Не шуми на меня, Родриго. Мы больше не любовники.

– А чего ты тогда хочешь? У меня и без того хватает забот.

– Тогда ступай разберись с ними.

– Говорю же, дети любят тебя.

– Ах! Чезаре добр ко мне и жесток к другим. Хуан временами вспоминает о своем сыновнем долге, а другие были слишком малы, они едва меня помнят. – Она помолчала. – Да и я их тоже. Я не осуждаю вас, ваше святейшество. Просто говорю как есть.

– Как бы то ни было, – не мог успокоиться он, – ты будешь матерью папы римского, герцогини и двух герцогов. Многие женщины и мечтать об этом не смеют.

– Разумеется, я в восторге от свалившейся на меня чести. – Она внимательно посмотрела ему в глаза, давая понять, что тема закрыта. – Давай не будем ссориться. Хочешь еще вина?

– Я… нет. – Александр встал и расправил свои шелка. – Мне пора идти, – но он не двинулся с места. – У нас были славные времена, Ваноцца. Разве нет?

– Да, очень.

– И… и ты всегда была рада видеть меня.

– Да, это так.

– Ха! – У него поднялось настроение, и теперь он решился спросить: – Я всегда удовлетворял тебя, правда?

Секунду Ваноцца смотрела на него, стараясь скрыть смешинку в глазах.

– Как бык, ваше святейшество, – спокойно ответила она, используя слово, которым раньше любила поддразнивать его в постели. – Впрочем, мы оба были гораздо моложе.

– Хм… – сказал он, будто демонстрируя, что не во всем с ней согласен. Но совсем не то он подразумевал. Не за тем приходил. «Я часто устаю от постельных дел, – вот что он хотел ей сказать. – Иногда я думаю, что разочаровываю ее, а иногда… С тех пор как она вернулась, мне кажется, что мой интерес к ней поугас. У меня так много хлопот. Христианский мир требует постоянного внимания! Однажды ты сказала, что борьба приносит мне больше удовольствия, чем победа. Ты права. Я никогда не устаю бороться. Борьба меня возбуждает. Будешь ли ты на моих похоронах?» Он и сам удивился этим мыслям.

– Мы через многое с тобой прошли, Ваноцца Каттанеи.

Она подняла глаза.

– Думаю, твой путь еще далеко не окончен.

* * *

И так случилось, что на следующий день папа римский не ответил на требования короля Франции, и его величество Карл VIII передислоцировал свои пушки на мост и установил их у крепостных стен замка Святого Ангела. По правде говоря, он чувствовал себя более чем неуютно – будущий крестоносец и истребитель язычества, готовый разрушить святая святых христианского мира. Первые нерешительные залпы не попали в цель, а лишь немного поколебали грунт, как небольшое землетрясение. Артиллеристы перегруппировались и переместили пушки ближе. Пока они с шумом перезаряжали их, стоявшая чуть дальше стена, будто в ожидании следующего удара, обрушилась сама. Размещенная за ней охрана подняла крик. Началась суматоха. Снаружи король, который мог отдать приказ об атаке в любой момент, решил обождать, пока защитники замка унесут искалеченные тела. Полчаса спустя папа отправил гонца с сообщением, что он согласен выполнить большинство основных требований и приглашает короля в Ватикан, где собственнолично окажет ему прием.

Той ночью делла Ровере в гневе извергал протесты на ухо королю, но молодой человек уже был занят выбором подходящей одежды и получал уроки этикета: когда идти туда, когда сюда, когда кланяться, а когда преклонять колено, и как часто целовать ноги его святейшества. Эта встреча имела историческое значение для его величества, и он не хотел, чтобы что-то пошло не так. Он все еще тренировался выходить из комнаты назад спиной, когда делла Ровере в знак протеста покинул город. Узнав об этом, Александр издал радостный крик. Он надел свои церемониальные одежды и стал ждать встречи с королем.

Неделей ранее едва ли нашелся бы человек, который поставил бы в споре на то, что папа выживет. Теперь, зная, что не сможет при жизни увидеть, как сын займет его место на папском троне, Александр особо смаковал этот великий момент. На кухне готовились к пиршеству в честь гостей. Вот он, один из главных талантов Александра: он умел радоваться жизни и, когда дела шли хорошо, был счастлив разделить эту радость с другими.

Глава 19

На то, чтобы оставить город, французам потребовалось куда больше времени, чем на то, чтобы его занять. Четыре недели регулярных приемов пищи и сна на новых соломенных тюфяках в теплых комнатах, когда за окном бушевала зима, поубавили их пыл в отношении Неаполя. Когда в один из дождливых дней им все-таки пришлось натянуть штаны, распихать скромные пожитки по сумкам и погрузиться в повозки, отовсюду раздавались жалобы и проклятия. Дело шло к ночи, а войска все тащились к южным воротам. Горожане, давно потерявшие всякое уважение к людям со сверкающими мечами и длинными пиками, не вышли проводить их. Наоборот, во дворцах и в домах закрывали двери, их обитатели разжигали огонь и кипятили воду, чтобы начать вымывать грязь и выводить вшей. Даже те, кто был далек от политики, поняли, что легко отделались, и их папа показал себя хорошим поводырем, хоть и был одурачен молодой любовницей. Что до Неаполя, многие перед сном вспомнили его в своих молитвах.

В Ватикане Александр, выглядевший просто блестяще в своих церемониальных нарядах, попрощался с низкорослым молодым королем, которого щедро развлекал в течение последних нескольких дней. Тот кланялся и расшаркивался перед ним (не опускаясь, впрочем, до унижений). Папа обнял его как собственного дорогого сына и наговорил много добрых слов, а затем проводил верхом до самых ворот личного сада. Помимо добрых напутствий, Карл увозил лишь туманные обещания Александра в отношении Неаполя: в заложниках у него будет сын папы и кардинал в одном лице, формально способный, когда придет время, надеть корону ему на голову.

Стоило гостю исчезнуть из поля зрения, как его святейшество, Буркард и другие прелаты собрались у окна коридора, ведущего из дворца в замок Святого Ангела, и смотрели, никем не замеченные, как король и Чезаре, щеголяющий в своих лучших церковных одеждах, скачут вместе, словно братья по оружию. Позади гарцевали шесть великолепных неоседланных коней, которые кардинал Валенсии подарил королю в знак уважения, а затем шагали трудолюбивые мулы, нагруженные девятнадцатью сундуками с личными вещами Чезаре.

Вернувшись в свои покои, Александр – впервые с тех пор, как занял папский престол – обнаружил, что рядом нет ни одного из его детей. В любое другое время это стало бы поводом для грустных размышлений, может, даже слез. В другое время…. А сейчас, едва королевский эскорт скрылся за мостом, он позвал к себе посла Испании, который уже давно мерил шагами комнату в ожидании исхода французов.

Чезаре между тем решил извлечь из положения заложника всю возможную выгоду. Армия двигалась на юг по великой Аппиевой дороге, сохранившейся с древних времен. Вновь ею стали пользоваться при Сиксте IV, приказавшем расчистить удобный тракт и кое-где заново вымостить. Погода стояла ясная. Вокруг простирались исторические места. В первый день они раскинули лагерь в Марино, где к ним присоединился принц Джем и его свита. Чезаре много пил и развлекал их сказками о пиратах и разбойниках на дальних морях (где, впрочем, никогда не бывал). Еще не окончился ужин, как прибыли новости из Неаполя. Альфонсо, пробыв королем менее года, в течение которого едва мог спать, мучимый ночными кошмарами, отрекся от престола в пользу сына и уехал на Сицилию, прихватив с собой всех придворных. Французы ликовали, и Чезаре поднял бокал вместе о всеми, про себя надеясь, что его младший брат Джоффре жив и здоров.

В отличие от Джема, который дни напролет проводил в беспамятстве после ночных возлияний, Чезаре был полон сил. Он бегло говорил по-французски и обладал хорошим чувством юмора, а без кардинальского облачения, когда он ходил среди солдат, с интересом слушая военные истории, его было не отличить от француза. Во время привалов он изучал арбалеты и пики. Некоторое время он скакал вместе с головным отрядом легкой кавалерии и поражал всех своими навыками верховой езды, перепрыгивая на ходу с одного коня на другого и гоняя наперегонки с теми, кому хватило глупости бросить ему вызов. Он с любопытством расспрашивал командиров войск и профессиональных наемников, которые продавали свои услуги и своих людей тем, кто предложит цену повыше. Война – то же коммерческое предприятие со счетными книгами, и хорошему генералу требуется владеть экономикой не хуже, чем боевой техникой. Но больше всего его интересовала артиллерия, и он часто бродил среди больших бронзовых пушек (всегда вычищенных и заряженных на случай внезапной атаки) и засыпал канониров вопросами. Сколько они весят? Быстро ли перезаряжаются? Какой толщины стену могут пробить? Короче говоря, это был дружелюбный и очаровательный заложник, и король настаивал, чтобы по вечерам за ужином Чезаре сидел рядом с ним.

В городе Веллетри их встретил кардинал делла Ровере, ведь тут располагалось его архиепископство. На устроенном им званом ужине они с Чезаре сидели за одним столом и поднимали бокалы с прохладной вежливостью. Той ночью французы разошлись спать в изрядном подпитии, уверенные в своей победе и в том, что их ждет неувядаемая слава. Луна убывала, и густая тьма зимней ночи была непроглядной.

Незадолго до полуночи из палатки Чезаре выскользнул человек, одетый в черную ливрею королевского конюха. Он прошел мимо охранников, обменявшись с ними шутками на ломаном французском, к полю, где паслись королевские лошади. Он приблизился к черному жеребцу, лучшему из шести подаренных королю и оказавшемуся самым норовистым и несговорчивым. Животное стояло спокойно, как статуя, пока молодой человек надевал на него седло и уздечку, не переставая нашептывать что-то на ухо. Минуту спустя оба молча скользнули во тьму прочь от спящего лагеря. Они преодолели первые несколько миль перелеском, а затем вышли на дорогу. Еще не рассвело, а у церкви рядом с Марино их уже встречал человек в маске, с мечом и сменной одеждой. Они обменялись рукопожатием раз, потом снова, а когда в сером зимнем небе взошло солнце, вместе двинулись в путь. К ночи они достигли Рима.

А в лагере король и его свита завтракали без молодого кардинала. Посланный разбудить его охранник нашел лишь опоенного чем-то до беспамятства слугу и пустой тюфяк Чезаре. Король был вне себя от ярости. В повозке с багажом лежали нетронутыми огромные сундуки кардинала. Их вытащили на дорогу, поставили перед королем и открыли. Внутри, под отрезами дорогой парчи, не было абсолютно ничего. Мулы, даже теперь выглядевшие тяжело нагруженными, безразлично стояли рядом, пока король в гневе прыгал вокруг них, извергая проклятия:

– Все итальянцы мерзавцы, негодяи и предатели, а папа римский со своей дрянной семейкой хуже всех! Бог свидетель, я сам вышвырну его с трона и…

Но он и его двадцать пять тысяч солдат были на полпути к Неаполю, и все знали, что обратной дороги нет.

Когда Александр получил от него письмо (с теми же эмоциями, разве что написанное более официальным языком), то кричал громче короля:

– Что?! Его величество думает, будто я вступил против него в заговор? Против человека, которого я принял в свое сердце, как сына! Как посмел кардинал Валенсии ослушаться меня, своего понтифика! Его побег никак не связан со мной, и мы опечалены таким поведением не меньше, чем король. Где он? Где? Мы прочешем весь город и выкурим беглеца, а когда мы его найдем, тотчас же отправим обратно.

Когда французский гонец вышел из комнаты, у бедняги звенело в ушах. Стоя за закрытой дверью и глядя на украшавший потолочную балку герб с быком, он слушал продолжение брани:

– Позовите Буркарда! Приведите командующего папской гвардией! Мы найдем кардинала, даже если придется обшарить вдоль и поперек все дворцы Рима!

В Париже при французском дворе было полно мастеров разыгрывать спектакли, особенно мелодрамы и трагедии, но гонец никогда в своей жизни не встречал актера, который мог бы потягаться с Александром талантом.

Тем временем в замке Сполето, в шестидесяти милях к северо-востоку, Педро Кальдерон уже отдавал приказ разжечь огонь и приготовить спальню к приезду новых гостей.

Через день прибыли двое мужчин в масках, пыльные с дороги, но в приподнятом настроении. К немалому удовольствию Кальдерона, ему позволили присоединиться к ночному пиршеству. Тьму освещал огромный очаг. Трое мужчин пододвинули к нему кресла, на подносах перед ними лежала еда: жареный вепрь в густом яблочном соусе и вино из местных виноградников. Алкоголь вкупе с эйфорией побега развязал языки, и разговор зашел об искусстве ведения войны. Чезаре рассуждал о том, как разбивать и свертывать лагеря, о преимуществах пикинеров перед кавалеристами в составе армии и о том, как метко передает только что вошедшее в итальянский язык слово и страшный звук, и пугающую мощь нового артиллерийского оружия. Бомбарда.