Текст книги "Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь"

Автор книги: Сара Дюнан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Из-за занавеси на лесах раздался мужской голос:

– Этого не случится, если вы не отыщете времени попозировать.

– Ах, Пинтуриккьо! Вот вы где! – воскликнул Александр. – Спускайтесь сюда! Я нашел для ваших картин еще одно прелестное лицо!

Все еще скрытый занавесью, художник начал спускаться и вскоре появился перед ними. Это был необыкновенно уродливый человек хрупкого телосложения с головой, слишком большой для его тела, и горбом – удивительно, как он умудрялся смотреть вверх, оценивая свои шедевры, а еще удивительней, как он умудрялся их писать.

– Мне пришлось выложить за него кругленькую сумму. Он оставил часовню делла Ровере незаконченной, – сказал Александр громким шепотом. – Горб заработал, проведя полжизни в сточных канавах – раскапывал старый Рим и изучал древнее искусство. А пахнет он так, будто до сих пор там. – Александр наморщил нос и почесал ухо. – Еще и напрочь глухой. Жена у него вечно кричит, и никто не знает, причина это его глухоты или следствие.

Он улыбнулся художнику.

– Как поживает ваша жена, Пинтуриккьо? – заорал он.

– Она меня почти не видит, – буркнул тот в ответ, вытирая руки о кусок ткани. Его возраст не поддавался определению. С равным успехом ему могло быть и сорок, и шестьдесят.

– Мой сын, архиепископ Валенсии.

– Очень рад, мой господин, – ответил Пинтуриккьо, хотя радости на его лице не было. Он громко сопел, мотая головой и разглядывая Чезаре в профиль: прекрасный нос, идеальная линия скул, полные губы, почти как у девушки, квадратный, чисто выбритый подбородок. Красивей всего были глаза: словно темные камни, сверкающие из-под воды, непроницаемые, они не выдавали мысли хозяина. Воин? А может, судья? Тогда он должен быть жесток. Будь у него больше времени… Что ж, семейные портреты – это ноша, которую он обязан нести, чтобы заселить те миры, которые он создает своей кистью.

– Вы по-прежнему считаете, что мне нужно позировать вам здесь? – Александр указал на стоящий неподалеку постамент.

– Если вы хотите, чтобы потолок был закончен быстро, то да. Ваше святейшество, – с запозданием добавил художник последние два слова.

– Что ж, поговорю с Буркардом. Он найдет для вас подходящее время. – Александр улыбнулся Чезаре. – Видишь, папа должен тянуться к небесам, даже находясь на бренной земле.

Позади них в дверном проеме кто-то кашлянул.

– Иоганн! Удивительно – стоит упомянуть тебя, и ты тут как тут! Ты что, подслушивал?

В ответ папский церемониймейстер промолчал. Чезаре с любопытством смотрел на него. Иоганн Буркард. Единственный человек в Риме, чье выражение лица не меняется, неважно, намазан ли его нос духами или дерьмом. Кто пустил эту шутку? Чезаре хорошо помнил Буркарда: высокий мужчина, похожий на цаплю или баклана с маленькими глазками-бусинками, такой спокойный и уравновешенный, но лишь до тех пор, пока не начнет клевать всех и вся. Впрочем, теперь он больше походил на медлительную ящерицу с отяжелевшими веками и свисающими с шеи складками кожи. Он тоже относился к людям неопределенного возраста. Как и художник, он выглядел чахлым и сморщенным. Казалось, ни тот, ни другой никогда не были молодыми. «Некоторые люди рождаются уже иссохшими, – подумал Чезаре. – А другие, например мой отец, слишком сочными».

– Ваше святейшество. Ваше преподобие, архиепископ, – Буркард поклонился так низко, что чудом не свалился на пол. – Я принес вам письмо от испанского посла. Неотложные дела задержали его дома, и он умоляет о прощении. И… прибыл герцог Гандийский.

Папа захлопал от радости в ладоши, совсем как ребенок.

– Как хорошо! Проводите его сюда!

Впрочем, герцог Гандийский, также известный как Хуан Борджиа, уже появился сам.

Чезаре не видел брата очень давно, и хотя он слышал от Педро о чудачествах Хуана, но оказался не готов к тому, что предстало его глазам.

Молодой человек был одет по восточной моде. Его волосы скрывал огромный шелковый тюрбан, похожий на облако сливок, искусно взбитых кондитером прямо на голове, отчего его походка стала нарочито важной, ведь он боялся уронить всю эту красоту. Широкое, расшитое шелком одеяние бордового цвета спускалось до самых колен, а ноги скрывали широкие зеленые штаны и торчащие из-под них кожаные тапки с закрученными носами. На поясе висела тяжелая арабская сабля с изогнутым клинком.

Чезаре посмотрел на отца, однако Александр, похоже, не замечал странного наряда сына – так сильна была радость от встречи с ним. Пинтуриккьо отступил назад, чтобы дать возможность семье воссоединиться, и теперь искал глазами бумагу и мел. Чем замысловатей и цветастей одежда, тем интересней ее писать.

– Чезаре! – крикнул молодой человек, и его вопль был похож на боевой клич. Братья обнялись, Чезаре при этом старался держаться подальше от лезвия сабли. Но отстранившись и внимательно приглядевшись к брату, он увидел не бесстрашного воина, а пухлощекого юнца с пушком на верхней губе, претендующим на гордое звание усов.

Чезаре почувствовал отвращение. А ведь он уже почти забыл, как сильно ненавидит младшего братца. Тем не менее лицо его сияло лицемерной улыбкой – этому он тоже научился у отца.

– Ты только посмотри на себя! Сполето полнится слухами о твоем тонком вкусе, хотя пока никто не рассказывал, что ты оставил святую церковь ради язычников. Что случилось? Мне поднять против тебя армию, или сразимся один на один?

Хуан засмеялся, довольный произведенным эффектом.

– Конечно, один на один! – Заученным жестом он выдернул саблю и рассек ею воздух, а потом направил острие на Чезаре. – Будь осторожней, братец! Перед тобой настоящий мастер клинка!

Лезвие блеснуло на солнце. Чезаре осторожно отодвинул его от себя. Иоганн замер как вкопанный, а подмастерья в глубине комнаты разинули в жадном ожидании рты.

– Твой брат – поклонник стиля принца Джема, – сказал папа. Его голос потеплел от удовольствия – ему нравилось это представление.

Хуан поднял саблю, а затем повертел ею в воздухе и засунул обратно в ножны. Что ни говори, а для того, чтобы выучиться этому, наверняка потребовалось время.

– В самом деле! Он неистовый человек и весьма обаятелен. Знаешь, Чезаре, он воевал почти во всех странах Востока и тысячу раз был на волосок от смерти.

– Всего тысячу?

– Ах, не завидуй! Хуан уже вписал свое имя в историю. Он убил больше людей, чем ты убьешь за всю свою жизнь.

– Да, я слышал, что большая часть из них умерла от смеха.

Папа расхохотался. Ему нравились добродушные шутки сыновей, нравилось, что они такие умные, красивые и полны энергии. Все остальные тоже сочли шутку забавной. Подмастерья, не стесняясь, загоготали, а Пинтуриккьо заулыбался. Даже на лице Буркарда появилось некое подобие улыбки. Недавний конфликт неожиданно превратился в милую семейную сцену. Чезаре понял намек отца, снова заключил Хуана в объятья и похлопал по плечу.

– Как же я рад снова видеть тебя, брат!

– И я тебя! Мы так скучали по твоей кислой физиономии при дворе, правда, отец? – Хуан толкнул Чезаре в грудь. – И едва ли ты сможешь рассмеяться Джему прямо в лицо. Он настоящий тигр! Когда мы с ним выходим в город на прогулку, люди разбегаются.

Чезаре, все с той же улыбкой, бросил быстрый взгляд на отца.

– Ты гуляешь по улице в таком виде?

– Ах, твой брат всегда отличался эксцентричностью. Они оба участвовали в недавних церемониях. Произвели неизгладимое впечатление. Но довольно, не хочу больше ничего слышать о язычниках и тиграх. Если мы не дадим Пинтуриккьо закончить работу, нам нечем будет поразить гостей на свадьбе Лукреции. Буркард! Может, вы присоединитесь к обсуждению протокола предстоящих празднеств? Боюсь, без вашего опыта мы ударим в грязь лицом!

Чезаре посмотрел на Буркарда. Его улыбка исчезла так же быстро, как появилась. По Ватикану гуляли слухи, что он ведет тайный дневник, в который записывает все, что имеет отношение к папским церемониям. Подготовка к свадьбе дочери папы, на которой будут присутствовать его молодая любовница, трое сыновей, множество кардиналов и добрая половина знатных семей Италии, станет непростой задачей даже для него.

Глава 8

– Папа говорит, что все это не всерьез. Что Хуан и принц Джем как актеры в театре, а Рим любит театр. Но ты ведь знаешь, какие страшные истории рассказывают об этом человеке. Говорят, будто однажды он отрубил слуге руку лишь потому, что тот что-то уронил.

Лукреция передернула плечами.

Она была счастлива: старший брат вернулся домой, и теперь они вдвоем с отцом станут о ней заботиться. Сегодня она навестила Чезаре в Трастевере. Пусть его дом был не так велик, как дворец кардинала Зено, он все же прекрасно подходил для богатого священнослужителя. Фриз под потолком приемной расписан прелестными херувимами, а плитка на полу выложена идеально. Она радовала глаз, и ступать по ней было истинным наслаждением.

– Возможно, это лишь слухи, – она пожала плечами. – Откуда мне знать? Я еще ни разу его не видела.

Лукреция сидела прямо, руки сложены на коленях, всем своим видом показывая, что повзрослела и прекрасно об этом осведомлена.

– Вот и не надо! – усмехнулся Чезаре. – Этот человек – пьяница и убийца.

Боже, как сильно изменилась сестра в его отсутствие. Из девочки она превратилась в молодую женщину – это было заметно и по одежде, и по осанке. Сегодня она надела платье из кремовой и золотистой парчи, расшитое тут и там цветами, талия завышена, воздушные складки юбки ниспадают водопадом к ее ногам. А грудь приподнята вверх и теперь виднеется поверх сложной конструкции, призванной удерживать ее на месте. Волосы Лукреции спереди скреплены небольшой диадемой, а сзади свободно струятся по спине. Даже запах ее неуловимо изменился, за ароматом духов Чезаре уловил нотки зрелости. И ему не нравилось, что кто-то другой тоже мог их почувствовать.

– Ты ведь знаешь его историю?

– Конечно. Он брат султана. – Она кокетливо махнула рукой, потом вздохнула. – Впрочем, больше мне ничего не известно. Не смотри на меня так, Чезаре. Я чуть не охрипла, выспрашивая о нем. Адриана говорит, что меня это не касается. Все относятся ко мне, как к ребенку. А я уже выросла!

– Да, ты далеко не ребенок. Но теперь я дома, и им придется признать это.

– Боже, как я скучала по тебе, братец!

Он тоже скучал. Хотя признавать это несколько неприятно.

– Что ж, слушай. Когда последний султан умер, между Джемом и его братом разгорелась борьба за власть. Джем собрал армию в Египте, а потерпев поражение, отправился к мальтийским рыцарям на Родос и попросил их о помощи. Они отказали ему и взяли в плен – его брат заплатил им за это. Спустя несколько лет узника переправили в Рим. Пример великолепной дипломатии. Новый султан в долгу у нас, а Джем томится в золотой темнице.

– Его собственный брат платит нам за то, чтобы мы держали его здесь. Определенно, надо попробовать обратить его в свою веру. Это послужит хорошим уроком для язычников.

– Нет, он слишком испорчен. Хотя, возможно, у тебя и получилось бы. Надеюсь, ты все еще молишься за меня?

– Каждый день. – Лукреция сморщила носик и снова стала похожа на того ребенка, милого и серьезного одновременно, которого он помнил. – Порой дважды, на случай если ты забыл.

Он засмеялся.

– Ну, значит, я в полной безопасности!

– Ты ведь забываешь, да?

Он притворно задумался.

– Ах, Чезаре! Ты можешь обладать всеми сокровищами вселенной, но если в сердце твоем нет Бога…

– …мне придется рассчитывать лишь на помощь сестры.

Он залюбовался ею. Будь проклят Джованни Сфорца! Это замужество равносильно союзу Венеры и слепца.

– Что ж, если ты в состоянии ходить со всем этим ворохом юбок, хочу тебе кое-что показать!

Она засмеялась и грациозно встала, опершись на предложенную братом руку. Они прошли по каменным ступеням на задний двор к скамье под недавно посаженными деревьями. Там на постаменте обнаружилась скульптура – спящий каменный мальчик. Одна пухлая ручонка непринужденно свисала вниз, а тело тонуло в мягких складках постели.

– Ах, братец, что за прелесть!

– Знаешь, кто это? Посмотри ближе.

Подойдя, Лукреция заметила крылья, аккуратно сложенные у ребенка за спиной.

– Боже всемогущий! Купидон! Надо же, совсем как живой! – Она провела пальцами по каменному плечу и груди. – Откуда он? Из развалин?

– В некотором роде, – засмеялся Чезаре.

– Должно быть, ты много заплатил за него. Тетя Адриана говорит, все сейчас просто с ума сходят по таким вещам. А я-то думала, тебе до них дела нет!

– Обычно нет. Как думаешь, сколько ему?

– Уж точно больше, чем Риму!

– А вот и нет. Он младше тебя.

– Не может быть!

– Может! Это копия.

– Но… он так прекрасен. – Глаза Лукреции расширились от удивления. – А камень выглядит таким старым и зернистым, будто пролежал в земле много лет.

– Состарен с помощью кислоты и грязи.

– И кто же это сделал?

– По-видимому, какой-то флорентиец. У них хорошая деловая хватка, и они смыслят в скульптуре. Ты не единственная, кого ему удалось обмануть. Один кардинал отдал за эту скульптуру целое состояние. Когда он обнаружил обман, то потребовал деньги назад. А потом его купил я. Работа хитреца, который может надуть пол-Рима, достойна поощрения.

Лукреция посмотрела на каменного херувима.

– Думаю, неважно, сколько ему лет. Он восхитителен! Только взгляни, как крепко он спит!

– Утомленный собственными проделками, не иначе. – Чезаре скользнул рукой туда, где между двух каменных яичек покоился маленький пенис купидона. – А ты, сестренка, пока не испытала на себе остроту стрел купидона? Несмотря на то, что тебя уже просватали.

Она смущенно улыбнулась, щеки залились румянцем. После разговора с отцом в ту ночь в часовне несколько месяцев назад ее жизнь понеслась так быстро, что голова шла кругом.

– Я угадал?

– Ах, Чезаре! Я еще даже не видела его портрета! – Лукреция села на скамейку. – Что ты думаешь о нем, брат? О Джованни Сфорце? Папа говорит, что он богат и образован. Как считаешь, он мне понравится?

– Он вовсе не обязан тебе нравиться, – резко ответил Чезаре.

– Как ты можешь такое говорить! Мы помолвлены. До свадьбы меньше месяца!

– Брачных отношений между вами не будет.

– Сначала не будет. – Она снова покраснела. – Но невозможно быть замужем и всю жизнь избегать супружеского ложа.

– Ну, не знаю… Некоторым это удается, – сухо сказал Чезаре.

Теперь они оба засмеялись, обменявшись понимающими взглядами.

– Она прелестна, правда?

– До тебя ей далеко.

– Чезаре! Я говорю о малышке. – Она немного помолчала. – Я знаю, что ты думаешь о Джулии. Не гляди на меня так – не так уж сложно догадаться. Я видела, как ты смотрел на нее при встрече.

Да, встреча оказалась непростой. Он приехал с кучей подарков для сестры, и никто не остановил его, даже не подумав – или побоявшись – подготовить к тому, что он обнаружит в Риме. Это был его первый визит в новый дом в палаццо Санта-Мария-ин-Портико, и он застал всю семью в сборе. К счастью или к несчастью, Джулия в этот день вымыла голову и, разумеется, волосы заполнили собой всю комнату, свисая со спинок двух стульев, а она восседала рядом, как королева. Новорожденная лежала подле нее в колыбели, рядом хлопотали Адриана и нянечки.

Никто не рассказывал о ребенке, пока Чезаре не прибыл в Рим, и отец сам не поделился с ним новостью. Он не мог винить Педро в том, что тот не разнюхал об этом раньше. Напротив, это доказывало, как хорошо отцу удается скрывать свою личную жизнь от посторонних глаз. Однако Чезаре чувствовал себя обманутым. Впрочем, все это не так уж и важно. Родилась девочка, что повлечет за собой лишь дорогостоящую свадьбу лет через пятнадцать, не более того!

Он был вежлив и обходителен, однако не проявлял к ребенку никакого интереса. Джулия тоже нисколько не заботила его. Она стала еще красивей, после рождения ребенка ее формы приобрели округлость и женственность, а лицо светилось. Джулия вошла в жизнь отца, когда Чезаре учился, и прежде они встречались лишь дважды. Будь она любой другой молодой женщиной, он уже давно затащил бы ее в постель. Теперь, после родов, он чувствовал к ней что-то вроде отвращения, и это его беспричинно злило. Джулия уловила его неприязнь быстрее, чем он сам, и вскоре она, ребенок, нянечки и ее длинные-длинные волосы переселились в другую часть дворца, так что брат с сестрой могли встречаться без свидетелей.

– Она мне не мать, – зло прошептал Чезаре.

– Не мать. Она никогда и не пыталась занять ее место. – Лукреция вспомнила животные крики по ночам. – Она любит отца и добра к нему. А он отвечает ей взаимностью. Все не так, как думают люди.

– Ах, Лукреция! Ты наивна!

– Нет, я точно знаю! Он счастлив с ней!

– Ты верная и любящая дочь, Лукреция. И сестра.

– Ах, Чезаре! – Она радостно засмеялась и взяла его за руку. – Надеюсь, мой муж будет так же красив и умен, как ты!

– Это просто невозможно. – Он развернул ее руку ладонью вверх. – Видишь? Тут написано: «Не так красив, как твой брат». – Он провел пальцами по ее коже. – Ах! Да у тебя будут и другие мужья! А вот здесь твоя линия жизни. Я даже вижу, когда ты умрешь.

– Не может быть! Ты правда все видишь? Так когда я умру?

Он притянул ее руку ближе, пальцы нежно гуляли по бугорку около ее большого пальца и ниже к запястью, где кожа была почти прозрачна. Лукреция вздрогнула.

– Не скоро.

– А сколько у меня будет мужей? – спросила она, сгорая от любопытства.

– Три… а может, четыре. – Чезаре с любовью посмотрел на нее. – И никого из них ты не полюбишь так сильно, как меня. Потому что мы связаны кровными узами, и ни один мужчина не будет тебе ближе. – Он ухмыльнулся. – И ни один не покажется красивей.

– Не подобает тебе вести такие речи! – Лукреция засмеялась и выдернула у него свою руку, как будто он мог причинить ей боль. – Держи свои темные чары при себе!

– Они не темнее твоих гаданий на мужа по бадье с водой.

– Кто тебе рассказал?

– Не забывай, я все знаю. Ты моя сестра.

– Что ж, будь осторожен. Ведь и я знаю твои секреты. – Она широко улыбнулась, и на мгновенье они снова почувствовали себя беззаботными детьми. – Папа сказал, что бракосочетание пройдет в заново расписанных залах Ватиканского дворца. Только представь! На стенах будем изображены мы! Хотя я не уверена, что работа окончится в срок. Там всем руководит Иоганн Буркард, – она состроила рожицу. – Он похож на жабу.

– Для жабы он слишком тощий. Скорее, на ящерицу.

Лукреция весело засмеялась.

– А его глаза! – Она устремила вдаль холодный взгляд, заморгала, передразнивая старого церемониймейстера, немного помолчала, а потом сказала: – Ты уже знаешь, что к алтарю меня поведет Хуан?

Судя по выражению лица, Чезаре этого не знал.

– Зато первый танец будет твой, – быстро добавила она. – Конечно, после того, как я потанцую с мужем.

– Ваше превосходительство?

В глубине двора появился Микелетто. Его уродливое лицо над красивым бархатным камзолом смотрелось нелепо.

– Сударыня, – он низко поклонился Лукреции. Она кивнула и сразу же опустила глаза. – Ваше превосходительство, – преувеличенно официально продолжил он. – Из Мантуи прибыл гонец, принес вести о ваших конях.

– Ты же видишь, я занят. Вели ему подождать.

Микелетто вновь отвесил Лукреции низкий поклон. Когда он ушел, она нахмурилась и стала взволнованно перебирать складки платья – привычка, от которой ей пока не удалось избавиться.

– Что?

– Ничего. Я… я просто не думала, что ты возьмешь с собой в Рим этого человека. Теперь, когда ты так возвысился. – Она вздохнула. – У меня от него мурашки по коже. Он кажется мне… не знаю… таким жестоким.

– Он не так жесток, как тот, кто стал причиной его уродства. Микелетто – мой телохранитель, сестра. Он всюду следует за мной.

– Что ж, я бы предпочла, чтобы он не приходил на мою свадьбу, – сказала Лукреция. – Думаю, его злое лицо не принесет мне удачи.

– В таком случае, будь уверена, ты его там не увидишь. – Чезаре помолчал. – Сестренка, не волнуйся насчет свадьбы. Если он чем-то расстроит тебя…

– Ах, братец. – Она покачала головой. Оба они знали, о ком говорят. – Мы больше не дети. Ты не сможешь защитить меня от всего света.

– Разве? А вот я не уверен.

Свадьба прошла чрезвычайно пышно. Дворец был полон людей, ошеломленных всем увиденным.

Глава 9

Что бы ни говорил Чезаре, Джованни Сфорца был довольно привлекательным мужчиной. Высокий, с густыми волосами, прямыми стройными ногами и без малейших признаков косоглазия. Ему повезло родиться в знатной семье, хоть и незаконным сыном. Впрочем, ублюдки в роду вельмож, подобных Сфорца, стали обычным делом, их появление скорее свидетельствовало о плодовитости мужчин, чем об отсутствии морали, поэтому ничто не помешало Джованни унаследовать Пезаро, где дядюшки прикрывали ему спину.

Не повезло ему лишь в том, что он не унаследовал их гипертрофированного тщеславия. В двадцать семь он уже достаточно повидал жизнь, чтобы понять, что никогда не добьется многого. Каждый раз, когда судьба подбрасывала ему возможность отличиться, живот скручивали такие спазмы, что порой он не мог разогнуться и часами не выходил из туалета. Выращенный на историях о войне и интригах, он хотел бы побороть этот недуг, но был не в силах.

Женитьба казалась Джованни безопасным предприятием, тем более что он уже имел подобный опыт. Его первой женой стала ни много ни мало сестра герцога независимой Мантуи. Пусть это был брак не по любви, супруги прекрасно ладили. Их отношения могли развиться даже во что-то более глубокое, но через два года молодая жена умерла в родах, забрав с собой на тот свет и появившегося младенца. Она успела лишь нежно обнять малыша перед смертью, пока врачи тщетно пытались остановить кровотечение.

Впервые Джованни прознал о предстоящем альянсе, когда дядя Людовико назначил его на хорошую должность в миланской армии, присовокупив к ней соответствующее содержание. Однако лишь услышав фамилию Борджиа, он начал беспокоиться. Мантуя, по крайней мере, располагалась неподалеку от дома, а все члены семьи Гонзага могли похвастаться чистой итальянской кровью. Но что тут возразишь? Еще худшим кошмаром обернулась бы для него попытка увильнуть от брака, инициированного самим папой при посредничестве его собственного дяди – папского вице-канцлера и герцога Милана. Джованни вызвали в Рим на переговоры, и почти три недели он провел в четырех стенах в ожидании приема. Как оказалось, его невеста уже была обещана какому-то испанскому вельможе – тот тоже приехал в Рим и теперь грозился зарубить мечом любого, кто посягнет на его суженую. Джованни решил, что безопасней не выходить из дома.

Затем его соперник неожиданно уехал. Ходили слухи, что от него откупились, отдав три тысячи дукатов. Такая крупная сумма вызывала приятные мечты о размерах приданого невесты. Дядя Джованни, кардинал Асканио, позаботился обо всех нюансах сделки, не скупясь на сладкие слова и щедрые посулы. Помолвка состоялась в феврале, от имени Джованни выступал его поверенный. Вернувшись домой, он рассказывал о том, как чиста и свежа невеста и как словоохотлива ее тетушка. Ее беспокойные братцы не объявились. В приданое давали впечатляющую сумму – тридцать тысяч дукатов. Будущий муж попадал в окружение папы, а впоследствии получал полный доступ к телу его драгоценной дочери. Такой шанс выпадает раз в жизни. Джованни нетерпеливо бродил по дворцу, все реже вспоминая свою первую жену. Он представлял, как эти комнаты вновь наполнятся музыкой и смехом. Город превратится в культурный центр страны. Они станут устраивать приемы для послов и кардиналов, да что там, для самого папы римского! Он будет охотиться, танцевать и сидеть за столом с любимой и любящей женой, и она подарит ему сыновей, которые достигнут высот, неведомых их отцу. Джованни провел большую часть того дня в туалете, хотя и не знал почему, ведь впереди его ждало столь радужное будущее.

Впрочем, желудочные колики определенно пришлись не ко времени. Из Рима сообщали, что подготовка к роскошной свадьбе идет полным ходом. Одно лишь свадебное платье будущей жены, по слухам, обошлось в полторы тысячи дукатов (и его заверили, что эти деньги взяли отнюдь не из приданого). Собственный гардероб Джованни был далек от идеала. Как член одной из богатейших семей Италии, он не мог позволить кому-то затмить себя, а приданое поступало в его распоряжение только после консумации брака. В конце концов он решился просить о помощи. У его бывшего шурина из Мантуи имелось великолепное церемониальное ожерелье, изготовленное знаменитым ювелиром и подходящее даже жениху королевских кровей. Эта услуга ничего не будет ему стоить, ведь в ответ он тоже когда-нибудь окажет шурину с десяток куда более полезных услуг, учитывая, насколько влиятельна семья его невесты.

Восхитительное и тяжелое, как ярмо, ожерелье прибыло очень быстро. С самой свадьбой, однако, не спешили. Она была запланирована на апрель, затем отложена до мая, а после и до июня. То дворец оказался не готов, то папа отлучился по срочным делам. Прочие женихи оживились. Правда, когда Джованни отважился задать вопрос напрямую, ответ последовал незамедлительно. Можете не сомневаться, она будет вашей и только вашей.

Формально, но не физически. Не поэтому ли Джованни чувствовал, что для полного счастья ему словно чего-то не хватает? Впрочем, как можно желать ту, кого еще ни разу не видел? Важнее было другое: ведь всем известно – брак становится настоящим, лишь когда муж и жена делят вместе ложе, и пищеварительная система Джованни не одобрила официальную отсрочку начала брачных отношений. Одним словом, этот союз, который на бумаге выглядел как сбывшаяся мечта, по сути с самого начала попахивал каким-то шарлатанством.

* * *

Тем временем Александра волновали вещи поважнее, чем желудок будущего зятя. Лукреция – единственная из его четверых детей, кого он мог использовать в нынешней шахматной партии. А христианский мир полон множества проблем, требующих каждодневного внимания понтифика. Хорошо, если интересы семьи пересекаются с интересами папства. Как в этом июне, когда в Рим в обстановке строжайшей секретности, тут же породившей множество слухов, прибыл испанский посол дон Диего де Аро.

Казалось, Бог услышал молитвы Александра Борджиа.

Со своего великолепного папского трона он взирал на пузатого суетливого человека, взмокшего от волнения в теплом бархатном камзоле. Тот раскатал перед понтификом пергаменты с начертанными на них картами и расставил по краям грузики, чтобы было удобно смотреть.

– Видите этот остров, ваше святейшество? Мы зовем его Эспаньола. Смотрите – вот здесь написано его название. Все говорят о нем, как о Новом Свете! Он и сам по себе удивителен, но кто знает, что лежит за ним дальше? – Голос посла, высокий от природы, становился все выше от волнения. – Поэтому необходимо начертить какие-то границы. Уверен, вы со мной согласитесь.

Александр задумчиво кивнул. Этот Новый Свет действительно новый, и в спешке созданные карты почти ничего не могут о нем поведать. К востоку, за очерченными берегами Европы и Африки, раскинулось море с нарисованными волнами, рыбами и парусными лодками, а дальше – вертикальная линия длинных островов. На одной из карт посредине моря была прочерчена тонкая линия, на другой же такой линии не было. Когда христиане воюют за обладание новыми землями, к кому им обращаться за наставлением, как не к папе? Александр выжидал, воздавая хвалу Господу за открывшиеся перспективы и наслаждаясь тем, какими глазами смотрел на него маленький пузатый человечек, чья жизнь и карьера зависели теперь от того, заключит ли он нужную его хозяевам сделку.

– Ваше святейшество, принятое сегодня решение позволит вам навсегда войти в историю, – робко сказал посол.

– В историю, да, дон Диего. Но, подозреваю, не в историю Португалии. Правда ли, что они претендуют на земли, простирающиеся дальше этой линии?

– Ох, все это пока не совсем понятно, ваше святейшество, дальнейшие детали придется обсуждать позже. Сейчас их величества – Фердинанд и Изабелла – просят вас рассмотреть данный вопрос в целом. Наши притязания справедливы. Это доказывают, как видите, слова нашего адмирала.

Александр взял в руки письмо.

– Признаюсь, удивительное послание. Удивительное. – Он ухмыльнулся. – Просто чудо. Тут ваш адмирал пишет, один этот остров Эспаньола больше всей Испании. Я слышал, что он написал и другой, более подробный отчет, который читают все монархи Европы.

– Это Новый Свет, ваше святейшество. Всем просто не терпится хоть что-то о нем услышать. Но то, что он пишет здесь, предназначено только для ваших глаз.

– Ха! И мои глаза хотели бы сами увидеть все эти чудеса. Богатства, несметные богатства! А аборигены – они меняют золото на шнурки от ботинок и ходят почти голыми. Похоже, они невинны, как Адам и Ева. Что за диво! Хм. Судя по письму, адмирал им понравился ничуть не меньше, чем они ему. Они считают, что он прибыл с небес. Надеюсь, твой Колумб не намерен выдавать себя за божество?

– Он испанец, ваше святейшество, сын нации, которая изгнала евреев и мавров и искоренила ересь во всех уголках нашей страны! Мы любим Господа нашего Иисуса Христа так же горячо, как и вы! Он уверен, что эти дикари готовы к обращению в истинную веру. Никаких признаков идолопоклонства, пишет Колумб. Если они думают, что он сошел с небес, значит, истинная вера, которую он принесет им, быстро укоренится и принесет плоды.

– Непременно. Тем не менее мы должны серьезно подумать над ответом. – Александр повернулся к Буркарду, который сидел с занесенным над пергаментом пером. – Что скажете, Иоганн? Нам надо составить буллу?

Буркард кивнул.

– А текст? Думаю, он должен быть простым и ясным. Демаркационная линия нанесена за много миль до этих островов. Как их там? Острова Зеленого Мыса?

– Да. Триста миль, вот сколько хотели бы их испанские величества.

Буркард еле заметно кивнул.

– Триста, – повторил папа и снова взглянул на карту. Ах, как он любил эти моменты! – Тогда другим почти ничего не останется, дон Диего. Такая тонкая линия, а какую империю она создаст!

– И благодаря ей мы покроем себя славой! – воскликнул посол. Дело это было столь важно для Испании, что он прибыл в город инкогнито. И, подобно Колумбу, не с пустыми руками. Правда, его подарки были несколько дороже шнурков от ботинок.

Ненадолго наступила тишина. Казалось, Александр погрузился в раздумья.

– Ваше святейшество, я… должен сказать, что оба мои величества с нетерпением ждут приезда вашего сына Хуана, герцога Гандийского. Его невеста, Мария Энрикес, приходится королю кузиной. Прекрасная девушка благородных кровей, ее руки просят все видные женихи Европы. Союз с ней вашего сына будет…

– Простите, сэр! – возмутился папа. – Мы не намерены обменивать нашего сына на линию в океане! Он для нас важнее и драгоценнее любого племени дикарей!