Текст книги "Самозванцы"

Автор книги: Сантьяго Гамбоа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 10
Аэропорт Пекина, 12:30 пополудни

Миновав множество коридоров, эскалаторов и стеклянных дверей, путешественники оказались в огромном зале, разделенном перегородками, за которыми располагались служащие таможенной службы. Они проверяли визы, сверяли фото в паспорте с оригиналом, находящимся перед ними, и, если все было в порядке, ставили отметку о въезде в страну, иногда даже добавляя: «Добро пожаловать в Китай». Вновь прибывшие, зайдя в этот зал, где было более сорока отделений, должны были заполнить анкету – ее нужно было предъявить по требованию властей. Позади пункта охраны находился огромный щит с иллюстрациями национального достояния – достопримечательностей, которые разрешалось осмотреть в Пекине: Великая Китайская стена, дворцы Запретного города, Небесный замок, озеро у Летнего дворца, медвежонок панда, портрет Мао, площадь Тяньаньмэнь и артисты Пекинской оперы.

Когда пассажиры прошли контроль, оставив позади иммиграционные службы, длинные эскалаторы доставили их на первый этаж, они увидели наверху второй щит с видами города и цветными арками с надписями «Пекин-2008» (китайская столица – один из кандидатов на проведение Олимпийских игр 2008 года).

Багажные ленты уже вращались. На электронном табло высвечивались названия городов и названия рейсов, откуда прибыли самолеты. Лента номер 14 выбросила багаж трех самолетов, только что прилетевших из мест, расположенных в самых разных точках земного шара: Лос-Анджелеса, Франкфурта, Гонконга. Пассажиры, уставшие после долгого перелета, предусмотрительно взяли тележки и с нетерпением ожидали появления своих чемоданов в надежде поскорее добраться до отеля (если это были иностранцы), принять душ и прилечь отдохнуть.

Журналист Суарес Сальседо, зевая, получил свои документы и удостоверился, что все оформлено и заверено, как полагается; он боялся, что могут возникнуть какие-нибудь проблемы, и такое беспокойство было вполне объяснимо, учитывая его гражданство и тот факт, что подобное чувство всегда возникает при выполнении пограничных формальностей. Время от времени он потирал руки, ежась от холода. Без сомнения, вылетая из Гонконга с его тропической жарой, он не подумал о том, что здесь, в Пекине, будет немного прохладнее. К тому же кондиционеры работали на полную катушку, так что он просто замерз.

Рядом, буквально за его спиной, стоял немецкий синолог Гисберт Клаус. Он явно угадал, одевшись во фланелевую рубашку с длинным рукавом. Перед вылетом профессор скрупулезно высчитал недельную температурную кривую, установил среднее значение, чем и руководствовался при выборе костюма для путешествия. Он был спокоен. В правой руке он держал карманное издание «Панамского портного» Джона Ле Карре и как бы нехотя читал. Казалось, он никуда не спешит. Неподалеку, практически вплотную к движущейся ленте, пошатывался мужчина, напоминающий китайца, хотя из-за темного цвета кожи его можно было принять и за филиппинца; он взирал на окружающих с тем отсутствующим видом, который бывает у людей, изрядно выпивших; с некоторой долей идеализации его можно было назвать «отстраненным». Это был писатель Нельсон Чоучэнь Оталора. Было ясно, что он пил на протяжении всего перелета, во всяком случае, точно хватил лишку. Он что-то шептал сквозь зубы и время от времени грозил пальцем, будто хотел дать кому-то важный совет или что-то запретить ребенку. Рядом с ним покачивался, как маятник, человечек с маленькими глазками и намечающейся лысиной; он сцепил руки на животе и тоже ждал с видом раскаяния, иногда вздрагивая от икоты. Бразильский проктолог Рубенс Серафин Смит. Его опьянение не было бы таким явным, не распространяй он невыносимый запах.

Через некоторое время все направились к выходу, толкая перед собой тележки с багажом. Проктолога Рубенса Серафина Смита уже ждал улыбающийся шофер, который держал табличку с его именем и заголовком «Международная медицинская ассоциация». Доктор ехал в отель «Кемпински», но предложил подвезти своего попутчика, профессора Нельсона Чоучэня Оталору, до «Холидей инн» в Лидо. Водитель охотно согласился, сообщив, что это по дороге. Среди людей, ожидавших такси, можно было увидеть синолога Гисберта Клауса. Подошла его очередь, он сел в красное пекинское такси, сказал по-китайски, что ему нужно в отель «Кемпински», и не сдержал радостного жеста, заметив, что таксист его понял. В следующем такси журналист Суарес Сальседо показал водителю бланк отеля, и тот прочел надпись: отель «Мир Китая».

Ярко светило солнце, и воздух был чист. Все указывало на то, что начинается хороший день.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В Пекине все кажется большим. А то, что большим не является, напротив, слишком маленькое. Маленькие, переплетающиеся хутонги, или переулочки в старых районах, змеящиеся среди домов серого кирпича с крышами-пагодами; невысокие худенькие китаянки, закутанные в скромные одежды; маленькие дома и магазины; со стороны кажется, что это резко контрастируете общественными зданиями, дворцами, площадями и парками. Быть может, такая диспропорция – результат неких драматических событий, ведь Пекин не раз возрождался из руин. По крайней мере так думал профессор Гисберт Клаус, когда проезжал район дипломатических зданий, тот самый, что некогда был сожжен и опустошен «боксерами». Сейчас эти улицы утопали в тени густых деревьев, и ничто не напоминало об ужасе, который царил здесь столетие назад.

По дороге в отель Гисберт разглядывал величественные проспекты и колоссальные здания нового Пекина. Несмотря на холодную строгость линий, они все же обладали восточным колоритом – он улавливался в структуре, цвете, форме крыш. «Красный Восток», – подумал Гисберт, вспомнив популярную в эпоху Мао песню. Он был доволен своим первым опытом общения на китайском языке. Сначала таксист, парень из Хунана, удивленно взглянул на него, услышав родную речь, но они довольно быстро разговорились о погоде, движении, смоге, о постоянных ветрах из пустыни Гоби, которые приносят такое количество пыли, что невозможно дышать.

Но по мере того как такси продвигалось сквозь лабиринт городских улиц, Гисберт начал чувствовать признаки легкой тоски. Он находился слишком далеко от родных мест. «Ничего не произошло, – успокоил он себя, – люди часто остаются в одиночестве, и я всего лишь один из многих». Проблема заключалась в том, что с ним это случилось впервые.

Приезд в отель оказался большим облегчением, потому что все наконец встало на свои места. Номер был зарезервирован, здесь его ждали, знали его имя. Служащий проводил профессора в апартаменты на четырнадцатом этаже, которые оказались удобными и просторными, и показал ему, как пользоваться удобствами, включая сложную электронную систему и мини-бар. Окна комнаты выходили на улицу, полную баров и ресторанов. Однако городской пейзаж слегка обеспокоил Гисберта – создавалось впечатление, что это место находится далеко от центра. Все, что он видел из окна, было незнакомым. Странные конструкции, обилие подъемных кранов и пустырей наводили на мысль, что он находится на окраине. Судя по карте, это было не так. Он не понимал этот город.

Волнение, вызванное путешествием, помешало ему прилечь и отдохнуть; приняв душ и переодевшись в легкую одежду, – несмотря на то, что стоял сентябрь, было очень тепло, – Гисберт вышел на улицу. «В гостиницу „Пекин“», – сказал он таксисту, испытывая все большую уверенность в своем китайском, – водитель не смотрел на него с удивлением. Все шло хорошо. Вечером, где-нибудь в пять, он позвонит Юте и подробно расскажет о своем приезде. Они договорились созваниваться каждые три дня и обмениваться ежедневными электронными сообщениями – он заранее узнал, что гостиница предоставляет такую услугу.

Профессор гулял по дипломатическому кварталу, намереваясь найти с помощью книги Лоти какое-нибудь из зданий, которые тот описывал. Гисберт подумывал, не начать ли вести дневник. Идея была привлекательной, однако у него еще не было уверенности, что он способен взять на себя такую ответственность. Он хотел изучать Пекин не спеша, можно сказать, с пристрастием. «У этого города капризный характер, – подумал он, – я должен поддаваться ему медленно, как молчаливому человеку, с которым предстоит вместе жить».

Гисберт, повинуясь своему любопытству, долго гулял, проходил улицу за улицей и наконец присел поесть мороженого на ступеньках Дворца народа на площади Тяньаньмэнь; он наблюдал за потоками людей, которые приходили и уходили, и думал о том, что завтра побывает в Запретном городе, поскольку сегодня усталость помешала бы ему насладиться зрелищем в полной мере.

А совсем близко, скрытые за страницами газеты, любопытные и внимательные глаза неусыпно следили за каждым его шагом.

Во второй половине дня Нельсон Чоучэнь Оталора приоткрыл один глаз и подумал: «Какого дьявола я здесь делаю?» Алкоголь, выпитый накануне, давал о себе знать – он чувствовал неимоверную тяжесть во всем теле. Через минуту он вспомнил, что уже приехал и находится в своем отеле, «Холидей инн», в Лидо, что сюда доставил его доктор Рубенс Серафин Смит, с которым они вместе летели в самолете. Они тепло распрощались. Нельсон, благоухая спиртным, разглагольствовал: «Я нарекаю тебя проктологом моей души, но если только посмеешь тронуть мою задницу, то убью тебя», на что доктор ответил: «Да, ты истинный мастер слова». Еще он помнил, хотя и смутно, что предлагал выпить в отеле по последней, но Серафин Смит, чувствуя себя несколько не в своей тарелке, собрав последние проблески здравого смысла, сообщил:

– Я должен подготовить доклад, ик… мой дорогой, ик… у нас еще будет время, пока, было очччень приятно, ик… чао…

Еще Чоучэнь вспомнил, что во время полета он на коленях просил руки одной из стюардесс, умоляя ее сказать «да», но та приказала ему сесть и упрекнула за нарушение порядка, особенно после того, как профессор попытался ущипнуть ее за ягодицу. Тут Нельсоном стало овладевать чувство осознания собственной глупости, – а такое случалось с ним еще со времен молодости, всякий раз, когда он напивался, – угрызения совести не переставали терзать его, тяжесть в груди все усиливалась…

Он распахнул шторы, и открывшаяся панорама его обескуражила. Впереди простиралось бескрайнее поле с несколькими пыльными елками. Вдали виднелись какие-то невероятные постройки. Грузовик с кучей мусора на соседнем участке. Группа голых по пояс бедняков с лопатами, работающих прямо под палящим солнцем. Он вспомнил служащую из туристического агентства Остина, которая уверяла, что он будет жить в центре, и поклялся, что по возвращении ей покажет. Этой сучке не пройдут даром такие шутки! Затем он достал карту и увидел, что на самом деле находится на севере, недалеко от дороги в аэропорт.

В документах он обнаружил карточку из отеля «Кемпински», в котором остановился доктор Серафин Смит. Открыл чемодан, достал пузырек с тайленолом и разжевал две таблетки; потом отправился в душ, в надежде что вода сможет избавить его от пульсирующей головной боли, последствий недосыпания и трех стаканов джина с тоником.

Час спустя, почувствовав себя лучше, Чоучэнь открыл кофр с бумагами деда и принялся изучать их. Любопытно: все эти годы он берег документы как зеницу ока, но ни разу не удосужился поинтересоваться содержанием. Это показалось ему символичным. Тут же, схватив карандаш, он записал в тетради:

В этих страницах скрыто то, чем я был, мог быть и что я есть…

Он глотнул фанты, прикурил сигарету и, воодушевленный, продолжил:

Из этих набросков складывается карта, в которой можно узнать мое лицо.

И закончил:

Вся моя жизнь зашифрована в этом темном знаке, который зовется Поэма.

Это хайку, подумал он. Длинновато, но все-таки хайку. Черт возьми, ну почему он так долго откладывал эту поездку?! За всю свою бытность писателем Чоучэнь Оталора ни разу не чувствовал такого вдохновения. Пекин воистину стал его музой.

Большая часть документов была на китайском языке – письма переводил дед, – с большим количеством орфографических ошибок, и Нельсон выбрал одно из написанных по-испански: это было свидетельство о прибытии в порт Кальяо, в Перу, от 1 февраля 1901 года. У дедушки Ху потребовали адрес в Пекине, и он дал следующие координаты: Чжинлу бацзе, 7, Хоухай, Пекин. Потом Нельсон бегло просмотрел еще несколько документов и понял, что на них не указано имя получателя. Большинство было подписано Сенем, младшим братом дедушки.

Из-за головной боли он отложил разбор дедушкиных переводов на вечер, а день решил посвятить знакомству с городом. Но, не успев выйти на улицу, вновь стал чертыхаться – на противоположной стороне раздался грохот отбойного молотка, вгрызающегося в асфальт.

– Здесь строят большой торговый центр, – пояснил улыбающийся рассыльный на плохом английском. – Он будет одним из самых крупных во всей Азии. Куда направляется господин?

– В центр.

– В какой центр, господин? – не унимался рассыльный.

– В центр Пекина, в какой же еще? – сердито отвечал Нельсон.

– Дело в том, что в Пекине много центров, господин.

– Неужели?

– Да, – подтвердил рассыльный, не переставая улыбаться.

– Тогда мне в самый центральный центр, вы меня понимаете?

– Боюсь, что нет, господин. Вам известно название этого центра?

Нельсон начал соображать.

– Мне не в торговый центр, мальчик, – объяснил он, – я еду в центр города.

– Ах да… Вы хотите сказать, в центр.

– Вот именно.

– Я поймаю для вас такси.

Рассыльный поднял руку, и немедленно подъехала красная машина. Он объяснил шоферу, куда едет Нельсон, и тотчас же открыл ему дверь.

– Надеюсь, вам понравится, господин. Водитель отвезет вас на площадь Тяньаньмэнь. Вам это подходит?

– Спасибо.

Когда выехали на проспект, Нельсон увидел город высоких зданий, грязных конструкций из кирпича, цемента и стекла; эта панорама напоминала города Восточной Европы – он не бывал в них, но видел в кино, – бесцветные громадины, унылые многоквартирные дома, жуткая смесь грязи на тротуарах и надписей на стенах.

Чуть дальше, когда они повернули на другой проспект, показался красивейший буддийский храм и несколько дворцов в классическом китайском стиле – из серого кирпича, лакированного красного дерева, с крышами в форме пагод; над ними возвышались драконы, привставшие на тонких лапах, фарфоровые львы и змеи.

Оталора обратил внимание на старые, запущенные машины и подумал, что только с помощью чуда могли двигаться такие громадины из железа и резины – некоторые напоминали инсталляции современных художников-концептуалистов; он видел целое море двух– и трехколесных велосипедов, рикш, мопедов, трехколесных мотороллеров, мотоциклов с коляской… Это было настоящее царство велосипедистов, которые находились в самой гуще движения и были его полноправными участниками; они лавировали между грузовиками и автобусами, рискованно и вызывающе проезжали на красный свет, заезжали на пешеходные переходы и тротуары, не колеблясь занимали центральные полосы. Многие велосипеды были переоборудованы в небольшие повозки, приспособленные для перевозки всего, что только может взбрести в голову, – от электротоваров до стройматериалов… Таксист то газовал, то резко тормозил, не переставая сигналить, надавливая на клаксон сразу двумя руками, – казалось, он едет по африканской саванне.

Внезапно Нельсон сообразил, что они в пути вот уже сорок пять минут, и взглянул в карту. Он не мог поверить, что его гостиница расположена так далеко от центра. Может быть, это была проделка рассыльного – в отместку за иронический тон отправить Нельсона к черту на кулички? Ну, тогда посмотрим, кто кого. Он все припомнит этому сукиному сыну! Это только с виду, из-за смуглой кожи и разреза глаз, его можно принять за какого-нибудь филиппинца или вьетнамца, – на самом же деле в нем течет буйная индейская кровь! А понял ли шофер, куда ему нужно? Но поскольку общаться Нельсон не мог, он предпочел молчать. К тому же его все еще подташнивало, болела голова – не время возмущаться. «Они уже утомили меня, эти ублюдки», – сказал он про себя. Движение на улицах было похоже на кошмарный сон; каждый перекресток, который им приходилось пересекать, здорово напоминал большую рыночную площадь.

Машина затормозила, и он понял, что задремал. Поднял глаза и, увидев громадную площадь, лишился дара речи. «Я в Пекине, черт побери!» – воскликнул он, вылез из машины, завороженный, продолжал медленно брести следом за ней; наконец улыбающийся шофер остановил его и протянул листок, где была написана стоимость проезда. «Вечно что-нибудь низменное мешает насладиться счастливыми моментами!» – рассерженно сказал Нельсон про себя, оплачивая счет. Хотел было поторговаться, но цена была смехотворной, и он решил умерить свой пыл. И продолжал идти, на глаза наворачивались слезы. Сто лет назад отсюда уехал его дед, и вот теперь он сам оказался в этом городе. Сколько же сомнений, вопросов и страхов одолевали того молодого тридцатилетнего человека, дедушку Ху, который дал жизнь его отцу, а значит, и ему, Нельсону. Провидению было угодно направить его корабль именно в Перу, а ведь это могли быть и Соединенные Штаты, и Бразилия; на самом деле его семья была обязана своим появлением на свет курсу того судна, на которое взяли деда в качестве юнги. Того корабля, что прибыл в одни прекрасный день в порт Кальяо – именно по этой причине Нельсон родился перуанцем и занимается латиноамериканской литературой. Вот такие превратности судьбы.

На этих самых улицах, в окрестностях Запретного города, еще во времена императора, дедушке Ху приходилось ломать себе голову над тем, куда ему идти и что делать, приходилось искать совета. Сейчас Нельсон думал о том, что он никогда не знал истинной причины, заставившей деда покинуть Китай. Его отец, воспоминания о котором были смутными, – он умер, когда Нельсону было двенадцать лет, – тоже ничего об этом не знал. Он составил свой собственный образ деда, причем уже не мог точно вспомнить, был ли этот образ плодом его собственного воображения либо был навеян старой фотографией – она сохранилась в Куско, у бабушки, которая была гораздо моложе своего мужа. И когда Нельсон спрашивал ее о Ху, она отвечала: «Твой дедушка всегда говорил, что приехал в Перу для того, чтобы взять меня в жены». Черт, так почему же дед эмигрировал? Интересный вопрос. И без сомнения, первый, на который нужно искать ответ.

* * *

Отель «Мир Китая» меня поразил. В вышине сверкал огромный купол; кругом была отделка из желтого шелка, старинные квадратные стулья, зеркала, ажурные арки из черного дерева; множество диковинных вещиц хранилось под стеклянными колпаками в вестибюле; был также внутренний двор с садом, где стояли бронзовые скульптуры геральдических животных.

Я сам дотащил до стойки свой чемодан, зарегистрировался и стал подниматься в номер в очень радужном расположении духа – гостиница оказалась не просто элегантной, она также располагала прекрасным спортивно-оздоровительным комплексом, включающим сауны и турецкие бани. И у меня будет время на все это. Находясь в командировках, я обычно придерживаюсь суровой дисциплины, а это помогает сэкономить время и избегать непредвиденных случайностей. Первое, что я сделал, как только оказался в номере, – а он был просторный, с 32-го этажа открывался потрясающий вид города, – передвинул мебель. Те, кто ее расставлял, рассчитывали на работающего человека, но для людей, которые работают, как я, рядовой солдатик, нужна несколько другая обстановка.

Естественно, информация, которую предоставил мне Пети в Гонконге, отнюдь не являлась подробной. Большое досье, о котором он говорил, оказалось лишь несколькими картами города с указанием отелей, ресторанов и ночных клубов – такие продаются в каждом киоске аэропорта; еще здесь было несколько туристических проспектов об экскурсиях к Великой стене и Летнему дворцу. К ним прилагалась вырезка из южнокитайской «Морнинг пост», повествующая о местной кухне; особое внимание уделялось чоп-суэй, наиболее популярному из восточных блюд, – на самом деле его придумали в одном из ресторанов Сан-Франциско.

Единственное, что было понятным, – записка, написанная от руки, которая была заботливо приложена к билету на самолет: «По приезде в Пекин будьте все время в отеле. Вас найдет один человек. Пети». Надо же, какая таинственность и срочность. Но так даже лучше. В своих обычных командировках я не нахожу времени на ознакомление со страной; даже если есть время, туризмом занимаюсь только тогда, когда материал уже полностью собран. В любом случае удовольствия мало. Поэтому сейчас можно было передохнуть в ожидании встречи, а самым лучшим местом для этого был зал фитнес-центра. В том, что касается комфорта и роскоши, азиатов не может превзойти никто; вспомним хотя бы словосочетание «восточная роскошь». Действительно, место было роскошное: сауна, парилка, бассейн с джакузи, зал отдыха с шезлонгами, мягкие полотенца; в глубине располагался крытый бассейн, пальмы…

Я трижды зашел в сауну и благостно растянулся в шезлонге с книгой Мальро, как вдруг услышал свое имя по громкоговорителю: «Мистера Суареса Сальседо к телефону». Словно ошпаренный, я помчался к телефону и схватил трубку:

– Алло?

– Господин Суарес Сальседо, – произнес незнакомый голос по-французски, но с легким восточным акцентом. – Я жду вас внизу. Мы опаздываем, так что поторопитесь, пожалуйста.

– Минутку, но кто вы? – сказал я, обеспокоенный покровительственным тоном собеседника.

– Поторопитесь, пожалуйста, все объясню по дороге. Я буду в баре. В руке у меня газета, и я невысокий.

– Невысокий? Вы не могли сообщить еще какие-нибудь приметы? Здесь все небольшого роста, к тому же в вестибюле полно народу, – предупредил я, пытаясь тем временем вытереть полотенцем живот.

– Этой приметы будет достаточно. Я очень маленький. Поторопитесь. – В трубке раздался щелчок.

Я побежал в свой номер, схватил вещи и бросился к лифту. Сказать по правде, вся эта таинственность начала утомлять.

Пришел в бар, окинул взглядом столики и сразу же узнал его. Он действительно был очень маленького роста. Карлик.

– Меня зовут Чжоу Чжэньцай. Идемте.

Чжоу ловко лавировал между посетителями, и стоило большого труда успеть за ним – я догнал его уже в дверях. Нас ожидало такси, на котором, по-видимому, он и приехал, так как счетчик показывал довольно приличную сумму. Он что-то сказал шоферу, и мы поехали.

– У меня гипертиреоидит, – объяснил Чжоу. – Мой рост – один метр три сантиметра. Если бы я родился в более развитой стране, обо мне бы позаботились, ведь эта болезнь не генетического происхождения. Но я появился на свет в Китае времен «культурной революции». Тут уж ничего не поделаешь.

Я предположил, что ему по душе монологи, и не пытался перебить его, хотя накопился целый ряд вопросов, не имеющих ничего общего с его заболеванием.

– Однако из этих моих слов вы ни в коем случае не должны сделать вывод, что я не горжусь тем, что я китаец, – взволнованно продолжал мой новый знакомый. – Не заблуждайтесь на мой счет, господин Суарес Сальседо. Я очень горжусь своей страной, и если бы пришлось заново родиться, все отдал бы зато, чтобы вновь родиться китайцем. К тому же у карликов есть ряд преимуществ. Сказать вам об одном?

– Скажите, пожалуйста, – согласился я.

– Женщины, – сказал он, подмигивая. – Вы меня понимаете? Я могу с легкостью заглядывать под юбки, особенно если это немки. Они очень высокие.

Я надеялся, что, покончив с откровениями, он перейдет к сути. Куда мы едем? Кто, к дьяволу, он такой? К чему эта загадочность? И с какой стати за мной в отель приехал китаец, а не француз?

– Мне не очень нравятся монголки, – продолжал Чжоу, – зато они доступны. Низенькие, с толстыми ножками и широкой грудью. Нет ничего проще, чем переспать с монголкой. Скажите, а зачем я вам все это рассказываю?

– Не знаю, господин Чжоу, вы говорили о преимуществах невысоких людей…

– Ах да, но я должен извиниться. – Он сменил тему. – Сейчас нет времени углубляться в подробности. Потом, когда все утихнет, можете спросить, и тогда посмотрим.

Он что, ненормальный, этот господин Чжоу? Теперь-то мне стало ясно, что общение с Пети было истинным удовольствием.

Мы молчали, пока машина объезжала велосипеды и рикш, и я не осмеливался начать разговор только из опасения, что мой «товарищ» вернется к своим разглагольствованиям. Пока я разглядывал его, вспомнилось начало одного романа Хулио Рамона Рибейры: «Как всякий низенький, а соответственно, чванливый человек, доктор Карлос Альменара считал…» Так вот, этот Чжоу был не просто чванливым – он был еще и деспотичным. Где он выучил французский? Какое отношение имеет к моему заданию?

Такси остановилось в районе достаточно грязном и неприветливом. Пахло луком, еще чем-то жареным. На миг мне вдруг показалось, что я не в Пекине, а в Древнем Риме и что мы должны разыскать католиков в их нездоровом убежище. Я доверяю людям, но во время этой миссии чувствовал себя не в своей тарелке.

Дверь открылась, и мы вошли в узкую маленькую квартирку, обставленную обшарпанной мебелью.

– Подождите здесь, пожалуйста, – сказал лилипут, оставляя меня в темной комнате, все убранство которой составляли небольшой диван, кувшин с водой и три стакана.

Я был сыт всем этим по горло и, не желая ждать кого бы там ни было, уже подумывал выйти и на такси вернуться в отель, но не успел – открылась дверь, и вошли двое. Я не мог как следует разглядеть их лица и заметил только, что один из них китаец, а второй – европеец.

– Добро пожаловать в Пекин, господин Суарес Сальседо, – сказал европеец и протянул руку. – Меня зовут Питер Ословски. Преподобный Питер Ословски. А это Сунь Чэн, наш настоятель.

Я пожал им руки, немного успокоенный.

– Надеюсь, преподобный, – сказал я, – что вы расскажете более подробно о цели моего путешествия.

– Да, конечно. Не желаете немного холодной воды? Сейчас так жарко.

– Спасибо.

Я выпил глоток. Действительно, я устал. Очень устал.

– Мы рассчитываем на вашу помощь, – сказал преподобный. – Нужно найти одного священника из нашей конгрегации, который находится в опасности; по причине одной зловещей, но интереснейшей находки он был вынужден временно скрыться. Вы должны добраться до него и помочь вывезти из Китая один документ.

– Какой документ? – спросил я. – Почему это важно и почему этот священник в опасности?

– Вы задаете слишком много вопросов, многоуважаемый друг. Здесь нужно действовать осторожно, и вам, к сожалению, придется запастись терпением.

Я, честно говоря, не настроен был выслушивать лекции по поводу того, как себя вести.

– Я хочу точно знать, во что впутался тот священник и почему меня сюда притащили, – заявил я решительно и встал. – Я приехал делать репортаж, а не спасать кого-то; после того как ответите на мои вопросы, преподобный, я сообщу, согласен ли помогать. Вы знаете, в какой я гостинице.

И сказав это, вышел из квартиры. Спустился вниз по лестнице, вышел на улицу, отошел от подъезда и стал искать такси. Но в этом районе было мало машин. Тогда я пешком дошел до угла и увидел вдали ряд домов. Я продолжал брести в надежде найти более оживленный квартал, но вместо этого очутился на пустыре. Сзади здания казались крайне негостеприимными.

Вскоре я увидел машину. Она ехала медленно, а когда поравнялась со мной, одна из задних дверей открылась. Внутри сидели Чжоу, Сунь Чэн и преподобный Ословски.

– Вы должны научиться терпению, – повторил преподобный. – Садитесь. Мы доставим вас в гостиницу. По дороге я объясню, что происходит.

Усевшись на ступеньках Дворца народа, профессор Герберт Клаус достал диктофон и включил запись.

«Пекин. Первый день. Время 15.45.

Мои первые впечатления от города – одно лишь восхищение. То, что я так долго изучал и представлял себе, будучи далеко, теперь становится реальностью. Но есть и определенного рода отличие, кое обычно бывает между книгами и действительностью, между теорией и практикой. В книгах эта страна – другая. В некотором смысле все, что написано, нереально, хотя, возможно, так и было раньше. Зато правдива История. Здесь, передо мной, – мавзолей Мао Цзэдуна. Никогда раньше ни один человек не повелевал жизнями стольких людей. Его тело выставлено напоказ.

Новое и традиционное сосуществуют. Небоскребы и остатки старой стены, несчастной городской стены. Ее разрушение явилось серьезнейшим покушением на историческое наследство, и это не единственный случай. Я чувствую восторг в душе. Великие люди были здесь до меня; помимо Лоти, я должен упомянуть моего любимого Матео Риччи. Площади не было в его времена, но был Внутренний город и оживленный Внешний город.

Императоры и коммунистические власти понимали одну особенность, которая существует и на Западе: связь между архитектурным величием и величием государства. Первое – символ последнего. Последнее не существует без первого. Мы в Германии это знаем. Государство – идея, которую просто так не видно, и только огромные дворцы позволяют воочию почувствовать ее величие. Почести не могли бы существовать без дворцов. Люди ходят с высоко поднятой головой, гордые своими символами».

Закончив запись, Гисберт Клаус убрал аппарат, еще раз сверился с картой и перешел на другую сторону площади, намереваясь зайти в книжный. В путеводителе говорилось, что один хороший магазин был как раз рядом, на торговой улице Ван-Фуджин; туда он и направился, не замечая, что у него за спиной кое-кто тоже поднялся со ступенек и пошел следом, держась на почтительном расстоянии и одновременно, достав из барсетки мобильный телефон, что-то торопливо говоря.

Дойдя до нужного места, Клаус очень удивился – улица была современная и оживленная. По обеим сторонам – огромные торговые центры с неровными крышами. Толпы людей входили и выходили из тысяч магазинов, в которых торгуют всякими безделушками: вещицами из нефрита и агата, маленькими алебастровыми статуэтками божков, изделиями из слоновой кости, шелка и парчи. Были здесь и лавки, в которых продавались разного рода сувениры под старину, кафе с широкими террасами, модные бары и рестораны. Еще дальше Гисберт обнаружил большой, многоэтажный книжный магазин и пустился на поиски отдела китайской литературы. К его огромному изумлению, в магазине не оказалось нового издания книги Ван Мина. Тогда он направился к одному из продавцов.

– Добрый день, – сказал он по-китайски уже вполне уверенно, – не подскажете, где можно найти произведения Ван Мина?

Продавец посмотрел на него с любопытством:

– Не могли бы вы повторить это имя?

– Ван Мин.

– Подождите минуточку, пожалуйста.

Чей-то неотрывный взгляд следил за ним из глубины зала, из-за полок.