Текст книги "Семьдесят семь бантиков"

Автор книги: Сания Шавалиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Начало

Черный Кактус словно танцевал ча ча ча.

Баба Яга, сжав кулаки, отошла от окна. Она покрылась холодным потом и повторяла, как заклинание, «Всё хорошо! Всё хорошо!», но боялась даже взглянуть на подоконник.

Все-таки обернулась. Черный Кактус уже стянул с себя колючую шкуру и теперь покрывался бархатными черными цветами, похожими на бантики. Они выскакивали один за другим, и вскоре кактус утонул в них весь. Баба Яга знала, что их ровно семьдесят семь. Значит, паук доплел банты. Значит, пришло время их забрать…

Глава 1 – Зверинец

Борис вышел на крыльцо вагончика за два часа до рассвета. Сам не понимал зачем. Постоял. Осмотрелся. Тайга, тайга, тайга… непроходимая тайга.

Вернулся в вагончик. Брим-Бом, его старший брат, обернулся, и колченогий табурет под ним скрипнул. Еще не хватало чтобы табурет развалился. И так их бизнес трещал по швам. Борис не мог понять этих людей: им жалко заплатить за билет, чтобы посетить зверинец. Они, видишь ли, хотят видеть зверей бесплатно и на свободе. А кто сказал, что там им легче живется, на свободе этой? Да если б не Борис с Брим-Бомом, все бы они бы вымерли.

В желудке заурчало. Борис плеснул себе холодного чаю. Может, Брим-Бом и прав. Жeлтый медведь мог бы их спасти. Народ сразу повалит в зверинец. Где-то, говорят, его видели, желтого медведя. Да и вообще, в этих краях, по слухам, водится много всякой любопытной живности. Его брат, например, уверен, что именно здесь живет перламутровая лиса из его сновидений.

Борис глотнул холодного чаю, сморщился:

– Какая гадость!

– Ты о чем?

Брим-Бом уже привел себя в порядок, умылся, надел очки.

– Да забодало все, – отмахнулся Борис.

– Послушай, я уверен, что она живет здесь.

– Кто?

– Перламутровая лиса! Я ее поймаю! И желтого медведя поймаю.

Брим-Бом так тряхнул головой, что очки сползли вниз, криво повисли на носу. Он их поймал, подтолкнул к переносице. Не помогло. Очки не желали держаться на одной дужке – вторая потерялась.

– А глаза у нее фиолетовые! – выдохнул Брим-Бом.

– Отвянь со своей лисой.

– Такая лиса! М-м-м, пальчики оближешь!

Борис готов был задушить брата.

– Ну что ты за человек! Алмазы надо искать – здесь шахт видимо-невидимо!

Брим-Бом стянул с веревки куртку. Она так и не высохла за ночь. Поискал сухую одежду. Увы, чуда не случилось. Закутался в грязное покрывало.

– Похавать бы? – заглянул в кастрюлю, сморщился от отвращения. На дне колыхнулся островок плесени. – Есть чего в кассе?

– Ничего, – соврал Борис. – Даже рубля им жалко для исполнения сокровенного желания! Я бы тыщу отдал, чтобы Олень помог мне найти самородок. – Ладно, пора открывать зверинец.

Борис вышел. Жаль, что он тратит свои золотые годы на зверинец. Когда-то он подавал большие надежды. Играл на пианино. Хорошо играл, талантливо. Пальцы невольно пробежались по перилам. Мечтал сочинить великую оперу, чтобы гастроли по всему миру. Написал целую страницу нот, показал учительнице. Она похвалила и предупредила, что нужно еще много работать.

Борис в тот день бежал домой, и ему казалось, что все вокруг аплодируют, кричат: «Браво! Браво!». Ярким светом софитов горел светофор, а он стоял на перекрёстке и сдержанно кланялся. Потом остановилась старенькая зеленая машина, дверь распахнулась, и отец позвал покататься. Пап, откуда машина? Купил? Здорово! Катались до вечера – на дачу, в магазин…

А вечером выяснилось, что на машину не хватало денег и поэтому пианино продали. Его старое пианино, с расстроенной клавишей «до» и западавшей левой педалью. Вместо пианино зиял пустой угол, выцветший кусок обоев, хлопья пыли в паутине. Борис плакал, а его старший брат смеялся. Так хохотал, что оттопыренные уши стали малиновыми. Будто созрели для того, чтобы их сорвали…

Шумно хлопая крыльями, пролетела сова. Борис поднял голову, взглянул на птицу. Он ненавидел даже эту сову.

…Родители постоянно ссорились. Ни в чем у них не было согласия, даже в имени старшего сына. Мать требовала имя Брим, отец – Бом. В итоге на свет появился мальчик Брим-Бом. Теперь его главные отличия – сутулая спина, черные солнцезащитные очки, безмерная любовь к экзотическим животным.

Хотя у Бориса и Брим-Бома были одни и те же родители, Брим-Бом получился высокий, худой, постоянно размахивающий руками, как чучело на ветру. Борис был коротеньким, с круглым животом (брат обзывал его толстяком), имевшим высшее образование биолога и владельцем трехсот долларов, припрятанных в ножке стола.

…На крыше вагончика, в котором жили братья, ухнула сова, заскребла коготками по гнилым доскам. Борис глянул на часы. Пора открывать зверинец. Подходили деды с внуками, мамы с детьми. Если для него зверинец – головная боль и пустяковый навар, то для маленького посeлка, которого даже нет на карте, их приезд – большое событие.

Снова ухнула сова. Где-то под рeбрами заныла тревога. Отчего его сегодня так колотит? Может, магнитная буря? Борис прошелся вдоль клеток-вагончиков, снял с ворот замок, пролез в будку-кассу.

Первые билеты купил Петрович: один взрослый, один детский – для внучки Элис. Ровные кусочки порванного тетрадного листа. От руки написанная цена. Петрович держал билеты и не знал, кому их предъявить. Откуда ни возьмись, нарисовалась тeтка, похожая на бегемотиху, предложила хлеб, бананы. Петрович отказался. С утра они с внучкой хорошо позавтракали, да и запах зверинца не вызывал аппетита. Тетка напомнила о животных – вдруг у «очаровательной» девочки возникнет желание их покормить. Неужели дедушка лишит «чудесную малышку» такой радости?

– Во всех зоопарках нельзя. В этом не возбраняется, – уговаривала «бегемотиха». – Ещe предлагаю купить шeлковые ленточки. Если завяжете на рогах волшебного Оленя, желания исполнятся, по одному на каждый бантик.

Купили три ленточки: две для Элис и одну для дедушки.

– Загадаю…

– Квартиру, дедуля, – подсказала Элис.

– Само собой, – согласился Петрович. – Пошли искать Оленя?

Очень скоро посетители иссякли, и рубли тоже. Борис выглянул из кассы. Может, пролезли любители халявы? Вроде нет. Завизжали мартышки. Рядом с клеткой стоял малыш, слушал бабушку и не спеша ел банан. Одна из обезьян умудрилась-таки вырвать банан из его рук и целиком запихнуть в рот. В клетке началась драка. А малыш, осознав потерю, заголосил. Борис не на шутку испугался – вдруг потребуют вернуть деньги!

На шум из вагончика вышел Брим-Бом.

– Что там? – спросил он.

– Пошел бы и разобрался, – предложил Борис.

– Еще чего, – Брим-Бом, вернулся в вагонечик, хлопнул дверцей.

Ни одного шага к взаимопониманию. С малых лет они ссорились: Брим-Бом наезжал на него, а Борис беспомощно раздувал ноздри…

Толстяк запнулся в ведро, и оно, дребезжа, покатилось. Ещe один повод отложить непростой разговор с братом. Третий день – почти никакой выручки. Спасал только Олень. Народ шeл к нему уже по третьему кругу.

В дальнем углу снова завизжали мартышки, закричал ребeнок, заголосили женщины. Сейчас начнутся разборки – «шапочки, бананчики, укушенные пальчики». Написано же: «К вольерам не подходить». А что делать, если мартышкам кушать охота? Подошeл – получай неприятности от дикой природы…

Когда женщина с ребенком, у которого отняли банан, вернулась к кассе, там никого не было. Напрасно она дергала дверь и требовала вернуть деньги. Борис спрятался за шторкой в вагончике и ждал. Все равно деньги не вернет. Хоть угрожай, хоть пытай.

Ушли, кажется. Борис вышел, перегнулся через перила. Около клетки с оленем на корточках сидел старик и пытался поговорить с ним. Олень слушал, шевелил ушами, но голову не поднимал. Да и не мог он это сделать, потому что его рога застряли в железной решетке и Олень касался лбом земли.

Петрович потянул за цветные от ленточек рога вверх.

– Вы что творите?

Петрович обернулся. Рядом стоял сердитый толстяк.

– Дак это… жалко скотину.

– И поэтому вы решили оторвать Оленю голову?

– Это ж морока какая! Видеть звезды только в лужах.

– Слушай, дед, ты организовал очередь, – сказал сердито толстяк. – У каждого человека есть сокровенное желание, а ты мешаешь. Есть желание – загадывай, а нет – вали отсюда.

– Есть! – Петрович вынул из кармана синюю ленточку. – Я о квартире мечтаю.

– Значит, у тебя нет квартиры?

Петрович ничего не ответил, обнял Элис.

– А вот у Оленя есть. Ну и кто из вас счастливее? – толстяк упер руки в боки.

Дедушка завязал ленточку, призадумался:

– Зато у меня есть свобода.

– На этой свободе его бы давно съели.

– А ещe ленты есть в продаже?

– Рубль! – толстяк вытащил из кармана клубок мятых лент.

Петрович выбрал красную и завязал на рогах. Поглаживая мягкую шeрстку на лбу Оленя, добавил:

– Это – за твою свободу. М-да, у каждого своя история.

Историю оленя никто не знал, даже он сам. С детства он помнил только обрывки беспокойного сна, повторяющегося каждый день. Самый удивительный фрагмент – тeплое молоко матери, оно скапливается в уголках его губ, скатывается по щеке, а мамин шершавый язык ловит струйку, еe мягкие губы касаются лба, целуют нежно, долго, тепло. А потом время разорвало жизнь по линии горизонта; мать ушла туда, а он остался здесь. После этого завыла утомительная песнь одиночества. В одну кучу свалились сотни молчаливых дней, тяжeлых ночей. Постепенно разрастались рога, искривлялась спина, глаза косили в поисках звeзд, живших в капельках росы. А кругом – ни врагов, ни друзей, только жуткий скрип колeс, пыль бесконечных дорог, сотни миллионов разных ног: в сандалиях, тапках, сапогах…

Где-то зарычал лев. Ударяя лапой по полу, он сдирал когтями стружку с досок своей клетки-вагончика. Все клетки зверинца были именно так устроены: с одной стороны разрисованные вагончики, с другой – решетки и деревянный пол. Элис дождалась, когда толстяк пойдет смотреть, что там приключилось со львом, присела на корточки перед оленем. Потом встала на колени. Так и есть: грустные голубые глаза.

– Здравствуйте.

Элис попыталась снять с ресниц Оленя налипший шарик от одуванчика. Олень моргнул, переступил копытами. Зашуршали рога о прутья, которые мешали Оленю увидеть маленького человека в белых туфельках. Олень пошевелил губами, шершавым языком слизнул с туфельки хвойную иголку, зажевал.

– Вы меня слышите?

Олень вслушался в шорох слов.

– Вы выполните мои желания?

«Выполню!» – вдруг подумал Олень.

Освобождая место для своих ленточек, Элис сдергивала чужие. Красную, синюю, зелeную. На земле лежала горка выгоревших желаний. И вдруг Оленю показалось, что стало легче. Да! Будто бы с каждой ленточкой он освобождался от чужих просьб и своих обязательств. Куда уходили желания? Наверное, туда, в небо. Куда Олень не мог смотреть.

Элис затянула две ленточки – по одной на каждое желание, отломила от батона половину, сунула Оленю в рот. Он медленно жевал, сухим языком собирал крохи. Доел, моргнул, прогоняя комара с ресницы. Голова его затряслась – кто-то грубо привязывал свое желание. До чего глупый народ: если бы он мог выполнять желания, он давно бы выполнил своe.

Петрович обошeл лужу и остановился перед клеткой со странной птицей, очень похожей на пингвина. Чeрная спинка, белая грудь, красные лапки и треугольный клюв. «Тупик», – прочитал старик. Птица глянула на него так жалобно, что у старика заболело в груди. В соседней клетке расправил крылья пеликан. Змея, распахнув пасть, ударилась о мутное стекло. Заволновались попугаи. Вспорхнуло пушистое зеленое перышко, пролетело сквозь сетку и опустилось на черный нос медведя.

Элис застыла, схватила деда за руку.

Дед тоже увидел желтого медведя, который был не в клетке. Он прятался за ней!

«Тихо! Тихо!» – медведь прикрыл лапой рот. Как это сделал бы человек.

«Медведь? Желтый? Прикрывает лапой рот? Разве такое бывает?»

Элис не знала, что не только бывает, но еще не раз будет.

– Пошли отсюда, – Петрович потянул внучку за руку.

Глава 2 – Элис

Весна пришла без приключений и сюрпризов. Всe было как обычно: недовольный скрип тающего снега, жалобы земли, разбухшей от избытка воды. Май почувствовался сразу, стоило только Элис высунуть нос из дома. Природа будто разбогатела и расстелила зелeные ковры с пятнами мать-и-мачехи.

В школу Элис пошла в красном плаще и высоких сапогах. Вернулась домой перепачканная глиной, обветренными яблочными щеками. Венок из мать-и-мачехи сполз на глаза. Горьковатый запах щипал нос. Апчхи! В портфеле подпрыгнул дневник с первой четверкой за полугодие. В школе начались годовые контрольные. С математикой Элис справилась сегодня неплохо. Могла бы написать лучше, если бы на уроках еe тетрадка не гуляла по классу. Все списывали. А вот сама она получила незаслуженно низкую оценку – в воспитательных целях.

Стряхнув с капюшона капли дождя, Элис поднялась по лестнице, открыла дверь. Хотя запирать такую гнилушку не имело смылса. Этот дом состарился лет шестьдесят тому назад. Всe разваливалось, рассыпалось. От сырости дом зарос мхом, плесенью и паутиной, которую Петрович старался не трогать. Говорил, что паутина скрепляет углы.

В прошлом году в комнате Элис провалился пол. Хорошо, что соседей не оказалось дома. Пришла комиссия, долго что-то писала, осторожно ступала, ни до чего не дотрагивалась. Потом сделали ремонт: посередине комнаты соседей установили подпорку. В комнате Элис аварийную зону обнесли красивыми лентами, а торчащие деревянные ребра перекрытий застелили половиком. Комиссия клятвенно пообещала, что ускорит строительство нового дома, которое непонятно почему затянулось на двадцать четыре года.

Холодильник задребезжал. Элис дернула дверцу морозилки и вынула пельмени. На плите в кастрюле уже булькала вода, и пельмени сварились быстро. Выловила шумовкой, выложила в тарелку, полила сметаной, решила поперчить. Потрясла грибок с приправой, но перец не посыпался. Так и есть, отверстия забились. Вилкой ковырнула дырку, раздался хруст. Крышка треснула пополам и раскололась.

Что дед будет ее ругать, сомнений не было, – он не любил убытки. Ну а что делать с обломками? Элис поверетела перечницу в руках. Надо бы «похоронить» ее в лесу, подальше. Может, дед и не заметит пропажи. Она быстро доела пельмени и вышла из барака.

Из серой тучи сыпался еле заметный дождик. Вдруг Элис показалось, что из-за дерева выглянул черный заяц! В шляпе! А под кустом прячется лиса в перламутровой шубе! В ветвях старой березы захлопотал ветер. Элис присмотрелась и увидела как Желтый медведь тащит на плечах огромное дерево. Тот самый Желтый медведь, из зверинца!

Медведь остановился, переложил дерево на другое плечо.

– Тяжело? – спросило дерево, это была Тополиха.

– Есть немного.

– Может, я сама пробегусь?

«Это была бы большая глупость, – подумал Медведь – их уже заметила девчонка, которая спряталась за прокопчeнным сажей, двухэтажным бараком.»

– Ну, давай, Желми, – заиграла корнями Тополиха.

– Тихо! – медведь перекинул поклажу на другое плечо. – Уходить надо.

Он свернул в лес и стал продираться сквозь кусты акации. Раздался резкий свист, словно пролетела пуля. Свист повторился. И еще раз. Тополиха веткой почесала спину и пожаловалась медведю:

– Меня укусила уже четвeртая оса.

– Откуда здесь осы? Я понимаю – оводы.

– Хорошо, пусть будут оводы. Ай! Ну вот же, прямо сюда, – тополиха почесала новую ранку. – Желми, меня кусают куда ни попадя.

– Терпи, – приказал медведь и почувствовал, как что-то острое вонзилось в поясницу, а потом в лапу.

Когда он скрылся в тайге, от барака отлепилась фигура. Человек с винтовкой осторожно двинулся вслед за медведем. Это был Брим-Бом, который уже выпустил в желтого медведя несколько снотворных пуль, но не попал. «Фьють, фьють» – умчались они в тайгу. Не достигнув цели, ушли в сторону, напугали белку и вонзились в ель.

А вот и сам охотник бежит. Недолго думая, ель шлепнула его веткой. Охотник споткнулся, не удержался и клюнул носом сырой мох.

– Совсем обнаглели! – взвизгнула ель. – Подумать только, стреляют, портят кору. Я хочу посмотреть ему в глаза…

Ель сердито схватила охотника за шкирку, но тяжeлая дрeма вдруг навалилась на нее. Охотник, повиснув в воздухе, задeргался. Болотные сапоги – друг за другом – свалились в траву. А потом рухнул и сам Брим-Бом. Винтовка и очки улетели в разные стороны.

– Скоро начнет темнеть, – пробормотал он. Сослепу не смог разглядеть стрелки на часах. Но примерно понимал, что в запасе часа три, пока снотворное будет действовать. Главное, успеть перекантовать его в зверинец.

Он не сомневался, что попал в желтого медведя…

Элис влетела на свой этаж, стала дергать дверь. Пока она соображала, где ключи, внизу, под тяжёлыми шагами, заскрипели деревянные ступени. По спине побежали мурашки. Где же ключи? Шаря по карманам, она умирала от ужаса. Элис была обычной девочкой, а не супер-героем.

Шаги приближались…

Элис осторожно выглянула…

– Дедушка! Дед, дедушка, дедуля! – завопила Элис. Он запрокинул голову. Седые волосы промокли, прилипли к голове.

– Деда… – заныла Алина.

– Ты чего? – заволновался дед.

– Ты… меня…напугал.

Брови Петровича скакнули вверх.

– Я думала, что это желтый медведь с тополем.

– Не понял.

– Там еще охотник в него стрелял! И потом побежал за ними!

– Ну-ну.

Только дома Элис немного успокоилась. Петрович приготовил ужин. Поискал перечницу, но не нашел и махнул рукой.

Элис легла спать пораньше. Ей снились синие мухоморы с жeлтыми пятнышками на ножках. Они бегали за Элис и пытались уговорить еe насыпать в них перец. Она просыпалась, долго ворочалась, потом снова проваливалась в забытье, и мухоморы становились ядовито-зелeными с чeрными шипами.

А Петрович помешивал ложкой сахар в кружке. Чай давно остыл, а он все мешал и мешал. Он очень устал. На дворе уже ночь, в комнате полумрак. Он любил это время, никто не мешает размышлять. Сегодня он думал о лете: надо к лету обязательно закончить строительство пятиэтажного дома, которое ему поручили, кровь из носу.

Ситцевая занавеска с красными маками делила комнату на две неравные части. Большую часть занимали шкаф, кровать, тумба с телевизором, старый сундук, рядом с которым лежала мышеловка. Иногда ночью она клацала и пугала мышей. Иван Петрович специально соорудил такие неубийственные мышеловки, которые как бы предупреждали – «сюда нельзя».

С другой стороны занавески располагалось что-то вроде кухни: стол с посудой, навесной шкаф с продуктами, в углу горбатая вешалка.

«Клацк!» – сработала мышеловка под кроватью.

«Клацк!» – сработала мышеловка под окном.

И разбудили Элис.

– Дедуля? – позвала она. – А ты веришь в желтых медведей?

– Нет.

– Но мы же с тобой видели его, помнишь, в зверинце?

Дед отмахнулся:

– Может, на него банка с желтой краской грохнулась.

Такая версия разочаровала Элис.

– А я думала, это волшебный медведь из сказки.

– Спи.

Элис укуталась в одеяло, отвернулась.

Иван Петрович всю жизнь проработал на стройке. Там и женился на своей Алиночке, девчушке-хохотушке. Здесь же, на стройке, работали два его сына и дочь, пока не уехали в столицу. Петрович был не против. Теперь его радостью стала внучка, которая, наконец-то, уснула, свесив с кровати голую пятку.

«Клацк!» – это под батареей.

Петрович покачал головой, укрыл Элис. Над ее кроватью качнулась ветка сирени. В комнате сирень распускалась раньше, чем на улице. Оно и понятно: здесь топят, тепло. Пять лет назад Петрович пожалел ветку, которая упeрлась в стену барака, и просверлил в бревне дыру. А потом и рябина постучалась, и ель. Всего трудней пришлось с черемухой – она в окно заглянула. Летом ничего – то форточку для нее откроешь, то ставни. А зимой холодно. Пришлось и в окне дырку сверлить. Ох, и намучился, два стекла расколотил. Зато теперь красота в доме: и весной и летом цветeт и благоухает.

Из часов выскочила кукушка. Дед приложил палец к губам.

– Ку-ку-ку! – прокуковала она назло деду, еще громче, чем обычно.

– Щас поверну к стене, будешь долбиться, как дятел, – предупредил дед.

– Между прочим, я на работе, – кукушка посмотрела на деда одним глазом. Ей казалось, так будет презрительнее.

Петрович взгляд оценил.

– Ты пойми, ночь, люди отдыхают, – предупредил он и оторопел от разговора с железной Кукушкой. Похоже, он очень устал. Пора отдыхать.

Кукушка ударила хвостом по ветке черемухи и скрылась за резной дверцей.

Петрович выключил свет, и цветы на шторах растворились в темноте.

Глава 3 – Семьдесят семь бантиков

Ну что за напасть! Раньше Тон Мракович не замечал, как прекрасны звезды, а теперь замечает…

Раньше не замечал Кикимору Болотную, а теперь замечает… Да еще как!

В расщелине, которая уходила к вершине Демьянова пупа, сияли звезды. Великий Тон Мракович, властелин Сумрачной Тайги, стоял неподвижно, и полы его чeрного плаща чуть шевелились от ветра. Со сталактита сорвалась капля. В тишине показалось, что рухнула тонна воды. Великий надвинул на глаза широкополую шляпу, поднял руку. Раздался щелчок, как от удара молнии. Небо заволокло туманом, звезды исчезли.

Так-то лучше. На душе спокойней, когда без звезд. Он сел на трон, открыл доклад летучей мыши. В тусклом мерцании огарка свечи скакали мелкие буковки, сливались в кривую гусеницу. Попробуй-ка поймать толковую мысль. Великий Тон шевелил губами, хмурил брови, пытался осознать, что стряслось за последние сутки в тайге.

Тон всегда предчувствовал беду. Чего только не случалось за время его правление: гибель соболей, нашествие березовой тли, атака мышиного клеща. Мышей, между прочим, тогда развелось выше крыши, но все равно жалко. Был случай, когда река Чусовая поменяла русло и под Демьяновым пупом образовались пустоты. То тут, то там стали появляться провалы – карстовые воронки. Столько деревьев погибло, целыми рощами под землю уходили.

О пожарах и говорить не приходится. Тайга горела каждый год, по разным причинам, но горела.

Самое неприятное, с чем приходилось сталкиваться Тону Марковичу – это спасение детенышей зимняков. Всех людей он, как и другие обитатели тайги, называл зимняками, за то, что они не впадали в зимнюю спячку. Зимняки, по мнению Тона Мраковича, были самым бессмысленным явлением природы. А их детеныши и того хуже. Мелкие, абсолютно не приспособленные к таежной жизни. Со взрослыми зимняками он научился справляться: то волков напустит, то медведями напугает, иногда в глухомань заведет. И так промурыжит, что охота бродить по тайге пропадет навсегда.

С их детенышами сложнее. Мозгов совсем нет. Носятся по тайге, как по дворовой площадке, ни волков не боятся, ни медведей. Уничтожить детенышей зимняков – две секунды, но Тон Мраковыч поэтому и звался Великим, потому что с беспомощными не воевал. Наоборот, каждого потеряшку провожал до дома лично и сдавал родителям на руки. Убедится, что детеныш в порядке, но ненавидеть его не перестанет.

Тон захлопнул папку, щeлкнул золотыми застeжками. Большая летучая мышь, которая сидела на спинке трона, закатив глаза, слушала музыку. Он выдернул из ее ушей наушники.

Мышь ощерилась:

– На самом интересном месте!

– Давай рассказывай.

– Так я же всe написала.

– Говори! – приказал он.

Летучая вздохнула, спрятала наушники в чехол:

– И зачем, спрашивается, я всe это пишу? Сутки пишу, двое переписываю, а потом два часа пересказываю.

– Что в нашей тайге? – перебил ее Тон.

– Погода обещает быть дождливой.

Великий Тон нахмурился. На спинке трона взорвался голубой шар. Мышь тряпкой распласталась на журнале. Ее крылья натянулись, как кожа на барабане. Тон почувствовал, что ей больно, и в нем проснулась жалость. Хотя жалость – это не в его характере. Он протянул руку, чтобы ее погладить. Летучая дeрнулась и приложилась затылком о камень. Получилось больно.

– Говори, не зли меня.

Тон соединил ладони и швырнул сгусток негативной энергии в виде голубого шара в сталактит. Шар не долетел, рухнул в воду с громким «Бах!».

Летучая вздохнула:

– И почему, спрашивается, я должна служить злу?

– Так ты скажешь, наконец, или мне тебе помочь?

– Не можем найти Ромашку. Наверное, она открыла сезон оттепели в этом году. За что и поплатилась. Знала же, что быть первоцветом опасно.

– Что об этом говорят муравьи?

– Что еe сорвали зимняки. Конкретно кто – они не знают.

– Что со зверинцем в поселке? Кого послала проследить за состоянием зверей?

– Вы же сами приказали – Желми.

– Где он?

– Пока не вернулся.

– Как с бантиками?

– Готовы.

– А Кикирилла?

– А что Кикирилла?

– Она готова их принять? – он сидел, выпрямившись, стиснув пальцы.

– Даже очень готова. Но тут такое дело…

Летучая запнулась. Пыталась правильно сформулировать новость, от которой Тон Мракович наверняка взбесится. И не находила слов.

– Ну что там ещe? Ты меня утомила! – рявкнул Тон Мракович и откинулся на спинку трона.

– Простите меня, – затараторила Летучая, – ради всего таежного, простите. Короче, приглашение участвовать в состязании за получение семидесяти семи чeрных бантиков, как вы знаете, выслали Кикирилле – внучке Кикиморы Болотной.

– Прекрасная кандидатура, – одобрил Тон Мракович. – Злобная, мстительная девочка.

– Ну-да, ну-да. Великолепная родословная. Мать – ведьма, отец – леший, дед – неизвестен… – продолжила Летучая. – Бабушка – Кикимора Болотная.

– Я в курсе. Ну так в чем дело?

– С цветными бантиками проблема.

Великий выпрямился на троне.

– Мы не можем найти кандидатуру на семьдесят семь цветных бантиков.

– Что такое?

– Никто не хочет брать на себя такую ответственность. Говорят, черные дела делать легко, а вот цветные, добрые – сложно, на одно доброе дело может вся жизнь уйти. Короче, нет героя на семьдесят семь цветных бантиков. Я всю тайгу облетела. Наотрез отказываются.

– Ну и как быть? Я уже и заседание объявил. А отменять заседания – это, знаешь, не в моих привычках.

– Сочувствую.

– Мне твое сочувствие без надобности. Мне твои предложения нужны.

– Предложений нет. И почему я должна обо всем думать?

– У тебя работа такая, – упрекнул Великий. – Хотя бы намекни. Уверен, ты что-то придумала.

Тон Мракович угадал, потому что хорошо знал свою главную помощницу. Головастая она была, хотя и стервозная. Но Великий терпел ее за хорошие мозги.

– А что если не отдавать семьдесят семь цветных бантиков. Пусть лежат у Паука, пока герой не явится?

– Ты сама понимаешь, что говоришь? А как же гармония таежной жизни? Зло и добро необходимо уравновесить, а для этого – распределить и черные бантики и цветные.

– Распределить? – видно было, как Летучая взбодрилась. – Какое удачное слово, Великий.

– О чем ты?

– Давайте распределим бантики по заслугам. Тем, у кого такие заслуги есть.

– Это как?

– К примеру, первый бантик получит ромашка. Расцвела первоцветом, пробудила весну, через это и пострадала. Пусть она получит цветной бантик. И на следующий год, когда она пробудит весну, бантик послужит ей оберегом.

– Хорошая идея, Летучая. Только как мы найдем семьдесят семь достойных кандидатур? Заседание на носу.

– Распределим цветные бантики на новогоднем таежном балу.

– Уф, гора с плеч. – Тон наконец-то расслабился.

– Есть еще один нюанс.

– Что еще?

– Баба Яга тоже претендует на черные бантики.

– Тоже мне «нюанс», – отмахнулся Тон Мракович, – Баба Яга давно эмигрировала из тайги к людям, следовательно, не имеет права на бантики.

– Она выдвинула кандидатуру – свою внучку Ядигиду.

От такой новости Мракович пошел бродить по залу. Вернулся, сел на трон, стиснул кулаки.

Летучая ждала. Говорить без разрешения она не смела. Это все-таки Тон Мракович, а не какой-нибудь там Чертополох.

Время шло, Великий молчал.

И Летучая решилась:

– Кхе – кхе…

Тон Мракович встрепенулся.

– Ядигида, говоришь?

– У нее тоже прекрасные данные.

– Да, да, – согласился Тон Мракович. – Эта оторва похлеще Кикириллы будет. Я слышал, у неe в роду даже Кощей Бессмертный имеется.

– Яга пока документы не предоставила, но намекнула.

– Опасная новость. Очень опасная, – задумчиво бубнил Великий. – Послушай, а нельзя эту кандидатуру как-нибудь обойти, задвинуть?

– Да вы что! – подскочила мышь на месте. – У Яги огромная сила, да вы не хуже меня знаете. Отомстит по полной программе. Да и потом, всe должно быть справедливо, вы сами так говорили. Победить должен самый-самый…

– Самый-самый, да… Жаль… – Тон Мракович глянул на Летучую искоса, покачал головой. – Что-то я растерялся от твоей новости. Думал, все будет проще. Ладно, объявим тендер, выясним, что Кикирилла лучшая, и вручим ей семьдесят семь черных бантиков. Воспитание великолепное, зимняков ненавидит, детей обижает, стариков пугает. Все как надо.

– А может, Великий, оно и лучше, если чeрные бантики достанутся Ядигиде? Вреднее ее вряд ли сыщешь.

– Ты думаешь?

Тон Мракович от всех этих новостей устал. Думать не хотелось. В последние годы тяжело стало удерживать порядок в тайге. Слишком много посягательств со стороны зимняков. Как-то Тон Мракович пожаловался пауку, и тот сплел волшебные бантики. Семьдесят семь черных – для черных дел, и семьдесят семь цветных – для добрых. Черные бантики давали право творить безнаказанно черные дела. Цветные банты давали право безнаказанно творить добрые дела. Так на так. Поровну. Чтобы равновесие было в тайге и гармония.

– Заседание завтра утром, – напомнила Летучая Великому и вставила в уши наушники. Ей страсть как хотелось дослушать новый альбом группы «Цветные мыши».

– А Баба Яга точно приехала?

Тон Мракович еще на что-то надеялся.

– Попрошу Крапиву проверить, – сказала Летучая, покачиваясь в ритм музыки.