Текст книги "Карамело"
Автор книги: Сандра Сиснерос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
4
Мексика – сразу за поворотом
Вовсе не как в атласе автомобильных дорог, где оранжевый цвет сменяется розовым, но на светофоре посреди колышущейся жары и вызывающей головокружение вони бензина, Соединенные Штаты внезапно кончаются. Вереница красных стоп-сигналов грузовиков и легковушек, ждущих своей очереди, чтобы проехать по мосту, протянулась на многие и многие мили.
– О госпоти, – говорит Папа на своем готическом английском.
– Святые угодники! – вторит ему Мама, обмахиваясь картой Техаса.
Я забыла о свете, белом и жалящем, словно луковица. Запомнила жучков – испещренное желтыми пятнами ветровое стекло. Запомнила жару, солнце, что проникает в кости и тает там, словно обезболивающая мазь. Запомнила, как огромен Техас. «Мы уже в Мексике? – Еще нет. [Засыпаю, просыпаюсь.] – Мы уже в Мексике? – Все еще в Техасе. [Засыпаю, просыпаюсь.] – Мы… – Боже Всемогущий!!!»
Только не свет. Я не помню, что забыла про него, пока не вспоминаю.
Мы пересекли Иллинойс, Миссури, Оклахому и Техас, распевая все известные нам песни. «Лунную мамбу» из нашего любимого мультика «Приключения Рокки и Буллвинкля». А, а, аааа! Дуби-дуби, дуби-ду. От планеты до планеты лунный танец мы танцуем! Песню про Мишку Йоги. До обеда он проспит, но за вечер жаркий разорит все пикники в Йеллоустонском парке. Поем песни из рекламы. Одеяло с буквой А. Одеяло с буквой А. Одеяло с «акриланом» для тепла. Постучи по печке «нордж». Постучи по печке «нордж». Все о качестве поют. Печка «нордж» подарит счастье и уют. «Коко витс», «коко витс». Лучше нет, чем «коко витс». Скушай завтрак и проснись. Поем мы, пока мама не начинает кричать: «Заткните ваши hocicos[29]29
Пятачки
[Закрыть]. А не то я сама их вам заткну!!!»
Но когда мы оказываемся по другую сторону границы, никому не приходит в голову петь. Всем жарко, все взмокли и пребывают в плохом настроении, волосы взлохмачены, потому что едем мы с открытыми окнами, под коленками влажно. Рядом с тем местом, где была моя голова, когда я заснула, – лужица слюны. Хорошо еще, что Папа пришил к сиденьям новой машины чехлы из пляжных полотенец.
Никаких тебе больше билбордов, возвещающих о том, что впереди очередной кондитерский магазин «Стаки», никаких больше пончиков на стоянках грузовых автомобилей и пикников на обочинах с сэндвичами с колбасой и сыром и холодными бутылками «7-Ап». Теперь мы будем пить лимонады, пахнущие фруктами – тамариндом, яблоками, ананасами; «Пато Паскуаль» – на его этикетке изображен Дональд Дак, «Лулу» – напиток Бетти Буп, или же «Харритос», рекламу которого мы слышали по радио.
Стоит нам пересечь мост, и всё переходит на другой язык. Toc, говорит в этой стране светофор, переключая цвет, дома же он издает щелк. «Бип-бип», – произносят машины дома, здесь же – tán-tán-tán. Scrip-scrape-scrip – цокают высокие каблуки по плиткам saltillo[30]30
Керамическая плитка, продукция города Салтильо
[Закрыть] на полу. Сердитый львиный рык издают рольставни, когда владельцы магазинчиков поднимают их по утрам, и ленивый львиный рык – когда закрывают. Pic, pic, pic – это звук чьего-то молотка вдалеке. Весь день трезвонят колокола в церкви, даже если нет необходимости отбить точное время. Петухи. Гулкое эхо собачьего лая. Колокольчики на тощих лошадях, тащащих за собой коляски с туристами, clip-clop по мостовой из саманного кирпича. А за ними, словно комья крошеной соломы, катятся большие куски лошадиного caquita[31]31
Какашки
[Закрыть].
Сладости слаще, цвета ярче. Горькое горче. Клетка с попугаями всех цветов радуги, словно лимонады «Лулу». Окно открывается толчком наружу, а не поднимается. Холодная ручка двери не круглая, а похожа на рычаг. Жестяная ложечка для сахара, удивительно легкая. Дети, шагающие по утрам в школу с волосами, все еще влажными после утреннего купания.
Убираются здесь при помощи палки и пурпурной тряпки la jerga, а не швабры. Толстое горлышко бутылки с лимонадом касается губ, когда запрокидываешь голову и пьешь. Деньрожденные торты, их выносят из пекарен не в коробках, а просто-напросто на деревянных тарелках. Металлические щипцы – ими пользуются, когда покупают сладкий мексиканский хлеб, – обслужите себя сами. Кукурузные хлопья, поданные с горячим молоком. Воздушный шарик, разрисованный волнистыми розовыми полосками, в бумажной шляпе. Молочное желе с мухой на нем – она похожа на маленькую черную изюмину, сидит и потирает лапки. Легкое и тяжелое, громкое и тихое, глухое и звонкое, бум и бряк и дзинь.
Церкви цвета flan[32]32
Флан, яичный десерт
[Закрыть]. Торговцы, продающие куски jícama[33]33
Корнеплод лианы хикама
[Закрыть] с chile [34]34
Чили
[Закрыть], соком лайма и солью. Торговцы воздушными шариками. Торговец флагами. Торговец вареной кукурузой. Торговец, продающий шкварки. Торговец жареными бананами. Торговец блинами. Торговец клубникой со сливками. Торговец разноцветными pirulis[35]35
Леденцы на палочке
[Закрыть], яблочными батончиками, tejocotes[36]36
Плоды боярышника мексиканского
[Закрыть], «выкупанными» в карамели. Человек, продающий меренги. Продавец мороженого – очень хорошего мороженого за два pesos[37]37
Песо
[Закрыть]. Продавец кофе с кофеваркой на спине и мальчик-раздатчик бумажных стаканчиков, сливок и сахара у него на посылках.
Девчушки в праздничных платьицах, похожих на кружевные колокольчики, на зонтики, на парашюты – чем больше кружева, чем громче шуршат юбки, тем лучше. Дома, выкрашенные в пурпурный цвет, в электрик, в тигрово-оранжевый, аквамариновый, желтый, как такси, в цвет гибискуса – а забор вокруг желто-зеленый. Над дверными проемами выцветшие гирлянды; они остаются после юбилеев и похорон и висят здесь до тех пор, пока ветер и дождь не сотрут их с лица земли. Женщина в фартуке, скребущая тротуар перед домом розовой пластмассовой шваброй, на ведре рядом шапка мыльной пены. Рабочий, несущий на плече длинную металлическую трубу и громко свистящий фью-фью, предупреждающий тем самым прохожих: «Берегитесь!» – труба длиннее, чем он, она чуть не выбивает кому-то глаз, ya mero, – но ведь не выбивает же, верно? Ya mero, pero no. Чуть не выбивает, но не выбивает. Si, pero no[38]38
Почти… Почти, но нет… Да, «но нет»
[Закрыть]. Да, но не выбивает.
Фейерверки, изготовители piñatas[39]39
Пиньяты
[Закрыть], товары, плетенные из пальмовых листьев. Ручки – пяти разных видов – стоят целое состояние! Ресторан под названием «Его Величество Тако». Салфетки – маленькие треугольники из плотной бумаги с напечатанными на одной из сторон именами. Завтрак: корзина с pan dulce, сладким мексиканским хлебом; горячие пирожки с медом; или стейк; frijoles [40]40
Фасоль
[Закрыть]со свежим cilantro[41]41
Кориандр, кинза
[Закрыть]; molletes[42]42
Бутерброды
[Закрыть]; или яичница-болтунья с chorizo[43]43
Чоризо, пикантная колбаса
[Закрыть]; яйца a la mexicana[44]44
По-мексикански
[Закрыть] с помидорами, луком и chile; или huevos rancheros[45]45
Яичница по-деревенски
[Закрыть]. Ланч: суп из чечевицы; свежеиспеченные хрустящие bolillos[46]46
Булочки
[Закрыть]; морковь под лаймовым соусом; carne asada[47]47
Жареное мясо
[Закрыть]; морское ушко; tortillas[48]48
Лепешки тортильи
[Закрыть]. Поскольку мы сидим снаружи, то еще и мексиканские собаки под мексиканскими столами. «Не выношу собак под столом во время еды», – жалуется Мама, но стоит нам прогнать парочку, и к ним на смену приходят четыре.
Запах дизельного выхлопного газа, запах поджариваемых кофейных зерен, запах горячих кукурузных tortillas вкупе с pat-pat готовящих их женских рук, жжение жареного chile в горле и глазах. Иногда чувствуется запах утра, очень холодный и чистый, и это делает тебя печальным. И запах ночи, когда звезды белы и нежны, словно свежий хлеб bolillo.
Каждый год, когда я пересекаю границу, то вижу, что все остается по-прежнему, и мой ум забывает. Но тело помнит всегда.
5
Мексика, наша ближайшая соседка с юга
Бетонное покрытие. Если смотреть вперед на белую полосу посередине дороги, то видишь большую лужу воды, которая исчезает, когда доезжаешь до нее, словно улетающий в небо призрак. Машина глотает дорогу, а белая полоса все бежит и бежит назад, быстро, быстро, быстро – словно делает стежки папина швейная машинка, и дорога убаюкивают тебя.
Сейчас очередь Мемо сидеть впереди, между Мамой и Папой. Мемо то и дело подается вперед, и Папа позволяет ему подержать руки на руле – он всего на несколько секунд отпускает его, и тогда машину ведет Мемо! До тех пор, пока Мама не закричит: «Иносенсио!»
– Это игра у нас такая, – со смешком говорит Папа и снова кладет руки на руль. – Прекрасная дорога, – говорит он, пытаясь сменить тему. – Посмотри, Зойла, какая она красивая. И почти такая же хорошая, как в Техасе, правда?
– Куда лучше, чем старое Панамериканское шоссе, – добавляет Мама. – Помнишь, как мы ехали по Сьерра-Мадре? Тот еще геморрой.
– Я помню, – говорю я.
– Как ты можешь помнить? Тебя тогда на свете еще не было! – говорит Рафа.
– Ага, Лала, – вступает Тикис. – Ты еще была глиной. Ха-ха!
– Но я все помню. Честно!
– Тебе, наверное, просто кто-то рассказывал, – говорит Мама.
Однажды Рафа и Ито на шоссе через Сьерра-Мадре выбросили в окно половину одежды из чемоданов – просто им нравилось, как ветер вырывает ее из рук. Майки повисли знаменами на остриях magueys[49]49
Агавы
[Закрыть], носки запутались в пыльном жестком кустарнике, белье украсило цветущие nopalitos[50]50
Кактусы
[Закрыть], словно праздничные шляпы, а Мама с Папой тем временем смотрели только вперед, их беспокоило то, что впереди, а не позади.
Иногда горные дороги такие узкие, что водителям грузовиков приходится открывать дверцы, дабы выяснить, насколько близко их машины от края. Один грузовик сорвался вниз и кувырком полетел по каньону – неспешно, как при замедленной съемке. Мне это приснилось или же я опять слышала чей-то рассказ? Не помню, где кончается правда и начинаются истории.
Городки с центральными площадями, открытыми эстрадами и чугунными скамейками. Деревенский запах, как запах твоей собственной макушки в солнечный день. Дома, выкрашенные в яркие цвета и то тут, то там выступающие на обочины кресты вдоль дороги, отмечающие места, где чьи-то души покинули тела.
– Не смотрите туда, – говорит Мама, когда мы проезжаем мимо, но из-за этих ее слов мы приглядываемся к ним еще внимательнее.
Где-то в глуши нам приходится остановиться, чтобы Лоло смог пописать. Папа закуривает сигарету и проверяет покрышки. Мы все выходим из машины – размять ноги. Вокруг ничего интересного – одни лишь поросшие кактусами холмы, mesquite[51]51
Мескито, род деревянистых растений
[Закрыть], полынь да дерево с белыми цветами, похожими на шляпки. Из-за жары кажется, что сине-пурпурные горы вдалеке дрожат.
Я поворачиваюсь и вижу трех босоногих ребятишек – они смотрят на нас: девочка, сосущая подол линялого платья, и двое мальчишек, чьи тела покрыты пылью.
Проверяющий покрышки Папа заговаривает с ними:
– Это ваша сестричка? Не забывайте хорошенько заботиться о ней. Где вы все живете? Где-то рядом?
Он говорит и говорит, как мне кажется, довольно долго.
Перед самым отъездом Папа берет из машины мою резиновую куклу со словами:
– Я куплю тебе другую.
И не успеваю я вякнуть хоть слово, как мой пупс оказывается в руках той девочки! Ну как мне объяснить, что это мой ребенок, моя кукла Бобби, у которой на левой руке не хватает двух пальцев, потому что я сжевала их, когда у меня резались зубы? Другой такой куклы нет на всем белом свете! Но не успеваю я ничего сказать, как Папа вручает куклу девочке.
Потом исчезают и грузовики, подаренные на Рождество Лоло и Мемо.
Трое детей бегут с нашими игрушками в холмы из пыли и гравия. Не отрывая от них глаз и широко разинув рты, мы вопим на заднем сиденье.
– Вы, дети, слишком избалованны, – ругает нас Папа, когда мы едем прочь.
Я действительно вижу, как через плечо бегущей девочки резиновая рука моей куклы Бобби с тремя пальцами машет мне на прощание? Или мне это только кажется?
6
Керетаро
Поскольку мы дети, нам забывают рассказывать о том, что происходит, или же нам о том рассказывают, но мы забываем. Не знаю, что из этого верно. Заслышав слово «Керетаро», я вздрагиваю и надеюсь, что никто ничего не вспомнит.
– Отрежьте.
– Все сразу? – спрашивает Папа.
– Все, – говорит Бабуля. – Они отрастут и станут гуще.
Папа кивает, и парикмахерша подчиняется. Папа всегда делает, что велит Бабуля, и пара движений ножниц превращает меня в pelona.
Чик. Чик.
Две косички у меня на голове, которые, как я помню, были всю мою жизнь, такие длинные, что я могла сесть на них, теперь лежат, словно дохлые змеи, на полу. Папа заворачивает их в носовой платок и засовывает в карман.
Чик, чик, чик. Ножницы шепчут мне на ухо всякие противные вещи.
В зеркале воет уродливая девочка-волчонок.
Всю дорогу до Мехико.
В первую очередь потому, что братья смеются и дразнят меня мальчишкой.
– О господи! Какой же chillona[52]52
Здесь: плакса
[Закрыть] ты оказалась. Ну что в этом такого страшного? – спрашивает Мама.
– Что может быть хуже, чем быть мальчиком?
– Быть девочкой! – кричит Рафа.
И все в машине хохочут еще громче.
По крайней мере я не самая старшая. Как Рафа, который однажды не возвращается с нами из поездки в Мехико.
– Мы забыли Рафу! Останови машину!
– Все в порядке, – говорит Папа. – Рафа остался с твоей бабушкой. Ты увидишь его в следующем году.
И правда. Мы видим его только через год, и когда он возвращается к нам, волосы у него оказываются короче, чем мы помним, а его испанский столь же витиеват и правилен, как у Папы. Его отправили в военную школу, такую же, в какую пришлось ходить Маленькому Дедуле, когда он был мальчиком. Рафа возвращается с фотографией класса, на которой он в форме военной школы, и он теперь выше и спокойней прежнего и такой странный, что нам кажется, будто нашего брата похитили и прислали взамен другого человека. Он пытается говорить с нами по-испански, но мы не разговариваем с детьми на этом языке, только со взрослыми. Мы игнорируем его и продолжаем смотреть мультики.
Позже, когда он сможет говорить об этом, то расскажет, каково быть покинутым своими родителями и оставленным в стране, где тебе не хватает слов для того, чтобы объяснить, что ты чувствуешь.
– Почему вы оставили меня?
– Ради твоей же пользы, чтобы ты научился хорошо говорить по-испански. Твоя бабушка думала, так будет лучше…
Это была идея Ужасной Бабули. И это все объясняет.
Ужасная Бабуля играет роль ведьмы в истории о Гензеле и Гретель. Она любит есть мальчиков и девочек. Она проглотит всех нас, если ей это позволить. Папа позволил ей проглотить Рафу.
Мы пробыли в Керетаро день. Пообедали там и ходили и смотрели на старые дома, и в самый последний момент Бабуля решила, что ей надо сходить здесь в парикмахерскую, потому что в маленьком городке это выйдет дешевле, чем в столице. Это написано на вывеске, которую мы замечаем, прогуливаясь после обеда, и таким вот образом Бабуля, Мама и я оказываемся в салоне красоты. Мальчикам скучно, и они ждут нас на plaȥa[53]53
Площадь
[Закрыть].
Меня о чем-то спрашивают, я не понимаю, о чем, и мне отрезают косички – не успеваю я и слова сказать. А может, меня вообще ни о чем не спрашивают. А может, я задумалась, когда меня об этом спросили. Знаю лишь, что, когда мои косички падают на плиточный пол, я перестаю дышать.
– Будто тебе руки отрезали, – ругается Бабуля. – Это же просто волосы. Знаешь, какие ужасные вещи случались со мной, когда я была маленькой, но разве я плакала? Я не заплакала бы даже по велению Бога.
– Мы будем вплетать их в твои волосы, когда ты вырастешь, – говорит Папа, как только мы оказываемся в машине. – Тебе понравится это, правильно я говорю, моя королева? Я закачу грандиозную вечеринку, на которой все будут в вечерних платьях и смокингах, и куплю большой-пребольшой торт, он будет выше, чем ты, оркестр заиграет вальс, и я приглашу тебя танцевать. Хорошо, моя богиня? Не плачь, моя красавица. Ну пожалуйста.
– Хватит сюсюкать с ней, – раздраженно говорит Мама. – А не то она никогда не вырастет.
До Керетаро тридцать три километра. Как только кто-то произносит это слово, во мне вспыхивает надежда на то, что никто ничего не помнит, но они ничего не забывают, мои братья.
– Керетаро. Эй, помнишь, здесь Лале отрезали косы!
Их смех впивается в меня, будто акульи зубы.
Керетаро. Моей шее холодно, словно ее касаются ножницы. Керетаро. Керетаро. Это звук щелкающих ножниц.
7
La Capirucha[54]54
Капируча, сленговое название Мехико
[Закрыть]
– Мы почти приехали, – то и дело говорит он. Ya mero. Почти. Ya mero.
– Но мне нужно пописать, – говорит Лоло. – Сколько там осталось?
– Ya mero, ya mero.
Даже если ехать нам еще много часов.
Папа уже не обращает внимания на пейзажи и смотрит только на дорожные знаки, возвещающие о том, сколько километров нам осталось проехать. Так сколько же? Сколько? Он предвкушает то, как мы въедем в зеленые чугунные ворота дома на улице Судьбы, горячий ужин и постель. Сон, в который погрузится, когда дорога кончится и правая нога перестанет дрожать от напряжения.
Зеленая «импала», белый «кадиллак», красный универсал. Мы с трудом продвигаемся дальше, и каждая наша машина – изнутри и снаружи – отвратительнее другой: пыль, и трупики жуков, и блевотина. По мере того как мы приближаемся к цели, дорога становится все больше забитой автобусами и огромными грузовиками, сверкающими, словно рождественские елки. Никто даже не пытается никого обогнать. Километры, километры…
А затем вдруг, когда мы уже забыли про ya mero…
– ¡Ay, ay, ay, ay, ay! Наконец-то!
В машине тихо. Тихо на всем белом свете. А потом… Радость в груди, в самом сердце. Дорога уходит вниз, и перед нами, как всегда неожиданно, появляется огромный город. Вот он!
Мехико! La capital! El D.F. La capirucha[55]55
Столица! Федеральный округ Ла Капируча
[Закрыть]. Центр Вселенной! Долина – как большая нетронутая миска горячего супа из баранины. И смех в груди, когда машина устремляется вниз.
Смех словно серпантин. Словно парад. Люди на улицах кричат «ура!». Или мне это только кажется? Ура гигантскому билборду пива «Корона». Ура шоссе, переходящему в улицы и бульвары. Ура автобусам и такси Мехико, скользящим мимо нас, как дельфины. Ya mero, ya mero. Ярко освещенным магазинам с призывно распахнутыми дверьми. Ура сумеречному небу, наполняющемуся звездами, похожими на комочки серебристой бумаги. Ура приветствующим нас собакам на крышах. Ура запаху еды, приготовляемой на улицах. Ура району Индустриаль, ура Тепейаку, ура Ла Вилле. Ура открывающимся чугунным воротам дома под номером 12 по улице Судьбы, абракадабра.
Пуп дома – Ужасная Бабуля – перекрещивает свою черную rebozo de bolita [56]56
Разновидность традиционной шали (rebozo) с узором из узелков
[Закрыть]на груди, словно soldadera[57]57
Солдатка
[Закрыть] патронаш. Черный крестик на карте в конце пути.
8
Тарзан
Мы входим. Все вместе – от мала до велика – мы смахиваем на ксилофон. Рафа, Ито, Тикис, Тото, Мемо и Лала. Рафаэль, Рефухио, Густаво, Альберто, Лоренсо, Гильермо и Селая. Рафа, Ито, Тикис, Тото, Лоло, Мемо и Лала. Младшие не могут правильно произнести имена старших, и потому Рефухито стал Ито, а Густавито – Тикисом, Альберто – Тото, Лоренцо – Лоло, Гильермо – Мемо, и я, Селая – Лалой. Рафа, Ито, Тикис, Тото, Лоло, Мемо у[58]58
И
[Закрыть]Лала. Когда Бабуля зовет нас, то называет tú или, иногда, oyés, tú[59]59
Ты… послушай, ты
[Закрыть].
Элвис, Аристотель и Байрон – дети Дядюшки Толстоморда и Тетушки Личи. Бабуля говорит Дядюшке Толстоморду: «Какая Лича отсталая, она называет бедных младенцев в честь тех людей, что упоминаются в ее гороскопах. Слава богу, Шекспир был мертворожденным. Интересно, каково бы ему было откликаться на Шекспира Рейеса? Какой несчастной оказалась бы его жизнь. Неужели твой отец потерял на войне три ребра ради того, чтобы его внука назвали Элвисом?.. Не притворяйся, что ничего не знаешь!.. Элвис Пресли – наш национальный враг… Он… Да с какой стати мне выдумывать? Когда он снимался в том фильме в Акапулько, то сказал: «Меньше всего в жизни мне хочется целовать мексиканку». Так и сказал, клянусь. Целовать мексиканку. Это было во всех газетах. И о чем только думала Лича!
– Но наш Элвис родился семь лет тому назад, мама. Откуда Личе было знать, что он приедет в Мехико и брякнет такое?
– Разве ей не стоило подумать о будущем, а? А теперь посмотри, что получается. Вся республика бойкотирует эту свинью, а моего внука зовут Элвисом! Какое варварство!
Амор и Пас – дети Дядюшки Малыша и Тетушки Нинфы, их имена означают «любовь» и «мир», потому что: «Мы счастливы, что Бог даровал нам таких хорошеньких девочек». Но те на самом-то деле страшные злюки и показывают языки всякий раз, когда их отец говорит так.
Оказавшись в доме Дедули и Бабули, мы так смущаемся, что разговариваем лишь друг с другом и по-английски, что расценивается как невоспитанность. На следующий день мы огорчаем нашу кузину Антониету Арасели, не привыкшую к обществу детей. Мы разбиваем ее старые пластинки Кри-Кри*. Теряем фишки от игры «Турист». Переводим слишком много туалетной бумаги, а иногда слишком мало. Суем грязные пальцы в миску с бобами, замоченными для того, чтобы приготовить обед. Носимся вверх-вниз по лестнице и по двору, гоняемся друг за дружкой по комнатам, где живут Бабуля с Дедулей, Бледнолицая Тетушка и Антониета Арасели, и по комнатам, где живем мы.
Нам нравится, подобно слугам, бывать на крыше, и мы не задумываемся над тем, а что подумает о нас случайный прохожий. Когда никто не видит, пытаемся проскользнуть в спальню Дедули и Бабули, а это строго-настрого запрещено Ужасной Бабулей. Мы вытворяем все это и много чего еще. Антониета Арасели исправно докладывает обо всем Ужасной Бабуле, а та вдобавок к этому сама видит, что дети, воспитанные там, не способны ответить на заданный им взрослыми вопрос ¿Mande usted?[60]60
Что вы сказали? (мекс. исп.)
[Закрыть] «Что?» – спрашиваем мы на этом кошмарном языке, и Ужасная Бабуля слышит ¿Guat? «Что?» – повторяем мы друг другу и ей. Ужасная Бабуля качает головой и бормочет: «Мои невестки положили начало поколению обезьян».
Mi gorda, моя Пышечка – так Бледнолицая Тетушка называет свою дочь Антониету Арасели. Это годилось, когда она была маленькой, но сейчас не годится, потому что Антониета Арасели худа, как щепка. ¡Mi gorda!
– Мама, умоляю! Перестань называть меня Пышечкой в присутствии посторонних.
Она имеет в виду нас. Антониета Арасели сочла этим летом, что стала взрослой, и целые дни проводит перед зеркалом, выщипывая брови и усики, но взрослой, конечно же, не стала. Она всего на два месяца моложе Рафы – ей тринадцать. Когда взрослых поблизости не наблюдается, мы начинаем доводить ее: ¡Mi gorda! ¡Mi gorda! до тех пор, пока она чем-нибудь в нас не запустит.
– Почему тебя назвали таким смешным именем, Антониета Арасели?
– Ничего смешного. Меня назвали в честь кубинской танцовщицы, она снимается в кино в прекрасных костюмах. И разве ты никогда не слышала о Марии Антониете Понс? Она такая знаменитая, и вообще. Невероятная блондинка и невероятно белая. Очень красивая, не то, что ты.
Ужасная Бабуля зовет Папу mijo. Mijo. Мой сын. Mijo, mijo. Она не называет mijo Дядюшку Толстоморда или Дядюшку Малыша, хотя они тоже ее сыновья. Их она удостаивает настоящими именами – Федерико, Армандо, – когда сердится, или же прозвищами, когда нет – Толстоморд, Малыш! «Это потому, что, когда я был маленьким, у меня было толстое лицо», поясняет Дядюшка Толстоморд. «Это потому, что я у нее младшенький», – говорит Дядюшка Малыш. Словно Ужасная Бабуля не замечает, что Дядюшка Толстоморд уже давно не толстый, а Дядюшка Малыш вовсе не малыш. «Не имеет значения, – утверждает она. Все мои сыновья – мои сыновья. Они остались точно такими, какими были в детстве. Я по-прежнему их люблю – столько, сколько надо, но не более того». Она использует испанское слово hijos, которое одновременно означает и «сыновья», и «дети». «А твоя дочь? – спрашиваю я. – С ней-то как обстоит дело?» Ужасная Бабуля смотри на меня как на камешек в туфле.
Настоящее имя Бледнолицей Тетушки – Норма, но кому придет в голову называть ее так? Ее всегда звали Гуэрой, даже когда она была крошечной малышкой, потому что… Да вы только посмотрите на нее.
Ужасную Бабулю принято называть Попугаем, потому что она говорит ужасно много и громко и вопит так, что ее со двора слышно в спальнях на втором этаже, из спален – в кухне, с крыши – по всему району Ла Вилла, на холмах Тепейака, на колокольне базилики Святой Девы Гваделупской и на склонах вулканов-близнецов – воина-принца Попокатепетля и спящей принцессы Истаксиуатль.
Папу моего зовут Тарзан, для кузенов и кузин он Дядюшка Тарзан, хотя на Тарзана ни капли не похож. В купальном костюме он напоминает Эррола Флинна, выброшенного на берег, – бледного и худого, как рыба. Но когда Папа был маленьким, он посмотрел в местном кинотеатре фильм с Джонни Вайсмюллером под названием «Блоха». И с того самого момента папина жизнь изменилась. Он спрыгнул с дерева, схватившись руками за ветку, но ветка его не удержала. Когда обе сломанных руки срослись, его мама оправилась от испуга и спросила: «¡Válgame Dios![61]61
Вот так раз!
[Закрыть] Что это на тебя нашло? Ты хотел убить себя? Или меня? Отвечай!»
Ну что тут можно было ответить? Он грезил о стольких чудесах, для которых невозможно было подобрать слова. Он хотел летать, разговаривать на языке ветра, хотел жить среди моря деревьев вместе с обезьянами, выискивающими друг у друга блох, с радостью гадящими на людей внизу. Но как можно признаться в этом собственной матери?
С тех пор cuates[62]62
Здесь: приятели
[Закрыть] прозвали Папу Тарзаном. И Иносенсио с гордостью принял это прозвище. Тарзан – это было не так уж и плохо. Его лучшего друга с первого класса звали Reloj, Часы, потому что тот появился на свет с одной рукой – левой – короче, чем другая. По крайней мере Иносенсио повезло больше, чем его соседу, потерявшему ухо в драке с ножами – того до самой смерти звали Taza, Чашка. А как наcчет pobre infeliz[63]63
Несчастный бедняга
[Закрыть], переболевшего полиомиелитом и оставшегося хромым, – его звали не иначе как Полька. Pobrecito el Moco – Сопля. El Pedo – Пердёж. El Mojón – Какашка. Жизнь была жестокой и в то же самое время – веселой.
Хуан el Chango[64]64
Обезьяна
[Закрыть]. Бето la Guagua, потому что в детстве он не мог произнести слово agua[65]65
Вода
[Закрыть]. Меме el King-Kong. Чале la Zorra. Бальде la Mancha. El Vampiro. El Tlacuache. El Gallo. El Borrego. El Zorrillo. El Gato. El Mosco. El Conejo. La Rana. El Pato. El Oso. La Ardilla. El Cuervo. El Pingüino. La Chicharra. El Tecolote[66]66
Кинг-Конг… Лиса… Клякса, Вампир, Опоссум, Петух, Ягненок, Скунс, Кот, Мошка, Кролик, Лягушка, Утка, Медведь, Белка, Ворон, Пингвин, Цикада, Сова
[Закрыть]. Целый зверинец друзей. Когда они встречались на футбольном матче, то кричали: «Вот идет el Gallo». И вместо того чтобы позвать его: «Эй, Gallo», издавали петушиный крик: кики-рики-киииии, а в ответ слышался крик Тарзана, или блеяние, или лай, или кряканье, или уханье, или визг, или жужжание, или карканье.
*До Сверчка Джимини был Кри-Кри, Поющий Сверчок, альтер эго блестящего детского композитора Франсиско Габилондо Солера, написавшего бесчисленные песни, оказавшие влияние на поколения детей и будущих поэтов по всей América Latina[67]67
Латинская Америка
[Закрыть].
