Текст книги "Ничего личного"
Автор книги: Сандра Мэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
А потом Белинда представила, как Морганы ложатся в одну постель… и тут Лу Фонтейн пригласила всех к столу.
Лу Фонтейн на правах хозяйки восседала во главе стола. По правую руку от нее грозной совой нахохлилась миссис Блэквуд, настороженно и неприязненно озиравшая стол, рядом с ней сидел, по всей видимости, ее муж и король грузоперевозок по совместительству. Молодящийся толстяк с бабьим вялым лицом и пухлыми ручками, унизанными бриллиантовыми перстнями, уныло рассматривал карту вин. Мэтью суфлером зашелестел над ухом Белинды…
Армстронг. Тот самый, который проиграл мистеру Бэгшо акции Де Бирс. Рядом с ним его компаньонка, мисс Клай. Хватка, как у акулы, великолепно разбирается в бизнесе.
Дальше сидели Морганы, – то есть сам Морган сидел, а красотка Лора непрестанно вертелась, рассыпая вокруг ослепительные улыбки и уже практически освободившись от золотого лифа платья…
Джейк Строу с секретаршей. Оба мрачные и несимпатичные, почему-то очень похожие друг на друга.
Тед Тернер – его Белинда действительно узнала сама, без всякого труда. С ним рядом – одна из телеведущих его новостного канала, профессионально красивая, но с тревожным взглядом. Видимо, кастинг на поездку был суров…
Гилмор с супругой, нефть.
Рэй Бэнкс со спутницей, биржевые спекуляции.
Гай Риано, музыкальный продюсер МТВ, с ним… видимо, юное дарование.
Доллис Дженеро с мужем, косметическая империя…
Жаль, что нет Джоша, подумала Белинда. Он наверняка бы оживил этот стол.
Впрочем, некоторая натянутость искупалась с лихвой прекрасным меню первого совместного ланча, переходящего в ужин. Белинда с робким изумлением смотрела, как лакеи в ковбойских костюмах вносят и ставят на стол блюда с жареными тетеревами, кабанью голову с яблоком в зубах, запеченных целиком поросят и фазанов, рыбу, икру, громадные салатницы… Все громче звенел хрусталь, невнятный монотонный гул приглушенных голосов усилился, превратился в рокот, посреди которого уже можно было различить визгливый голос Сары Блэквуд, жизнерадостное хихиканье Лоры, плаксивый – Армстронга…
Сосед слева (владелец самой крупной на юге сети игровых автоматов), Сирил Файнс, громко икнул, налил себе полный бокал виски – уже третий за вечер – и неожиданно склонился к самому плечу Белинды.
– У вас хорошая кожа, детка. И я люблю женщин с большой грудью. Все эти стиральные доски…
Белинда окаменела. Вот тебе и высшее общество! Подобной сальности можно было бы ожидать в каком-нибудь баре, где собираются дальнобойщики, но здесь…
Она слегка отодвинулась от неприятного соседа, но тот не на шутку вознамерился завязать разговор.
– Понятия не имею насчет всех этих салонов и балов, но французские штучки люблю. Кстати, мисс, как вы относитесь к кунни-лингусу?
Белинда вспыхнула, сжала в кулаке салфетку. В этот момент позади нее раздался спокойный голос Мэтью Карлайла, прямо-таки источавший арктический холод.
– Сирил, дружище, а как ты относишься к почкам по-бургундски?
– Эт-то что еще за хрень?
– Это очень просто. Берется боров средней упитанности… вроде тебя, после чего ему отбиваются почки. Напрочь. Ну, как?
Неожиданно Файнс осклабился и вскинул руки в шутливом жесте.
– Приношу свои искренние извинения. Надрался. Позволил лишнего. Больше не повторится. Мисс, не держите зла.
Белинда коротко и благодарно взглянула на Мэтью, он ответил ей спокойным и ласковым взглядом, от которого потеплело на сердце.
После ужина долго решали, уходить ли мужчинам в курительную, но сошлись на том, что сигары можно курить и здесь. Желающим принесли кофе. Белинда воспользовалась возможностью удрать от Сирила Файнса и отошла к окну. Мэтью о чем-то вполголоса разговаривал с Тернером, изредка бросая на нее чуть рассеянный взгляд.
Неожиданно накатила усталость. Она на ногах, уже без малого двадцать часов, да еще столько событий… Белинда украдкой потерла слипающиеся глаза. Неожиданно рядом с ней на диван присела Лу Фонтейн. Выглядела она тоже очень уставшей и разом постаревшей.
– Фу, наконец-то дело к ночи. Я совершенно измотана, по правде сказать. С каждым годом мне все это дается труднее и труднее.
– Немудрено, миссис Фонтейн…
– Зовите меня просто Лу. От «миссис» совсем не остается сил.
– Хорошо… Лу. Я поражена тем, сколько вы делаете. Столько народу собрать, разместить, выслушать каждого, быть гостеприимной со всеми…
– Ха! Прибавьте сюда то, что половину из присутствующих я терпеть не могу, а вторая половина терпеть не может меня! Как странно, моя дорогая… мне с вами очень легко разговаривать. Почему-то кажется, что вы не таите камень за пазухой. У вас хорошие глаза. И косметикой вы не пользуетесь…
Белинда не удержалась от улыбки.
– Это тоже о чем-то говорит?
Лу с некоторым возмущением взглянула на нее.
– Конечно! Мужчины любят называть женскую косметику «боевой раскраской». На самом деле это маскировка. Всем нам есть что скрывать. Годы, болезни, неудачные замужества, несчастливые семьи… Вчерашние слезы, некстати начавшиеся месячные – мало ли что. Мы садимся перед зеркалом и – раз-два! – рисуем себе новую судьбу. Ясные глазки, тонкий носик, пухлые губки. Красоту и здоровье, счастье без конца, победную поступь…
– Почему в ваших словах столько горечи?
– Потому, что мне шестьдесят, дорогая. И я прекрасно знаю, что все эти женщины видят в зеркале по вечерам, когда смывают яркий макияж.
– Наверное, то же, что и всегда?
– Вы – счастливица, если ни разу не задумывались об этом. На самом деле по вечерам в зеркале видишь циферблат вместо лица. И на этом циферблате неумолимые цифры. То, что тебе осталось.
Лу задумчиво отпила из высокого бокала, потом с горечью тряхнула подсиненными волосами.
– В детстве ты всегда – не один. Ты последний в ряду. Перед тобой еще родители, братья и сестры, бабушки, дедушки, уйма старых родственников… Порой они тебя страшно раздражают, ты мечтаешь жить своей жизнью, подгоняешь время. И оно идет… идет.
– Лу, не надо…
– А ты все торопишься, все бежишь – и вдруг оглядываешься: никого. Ты – одна. Все ушли, и теперь ты наконец-то первая… Одиночество – вот что отражается по вечерам в наших зеркалах, Белинда.
Белинда осторожно взяла пожилую женщину за тонкое холодное запястье.
– Но ведь вы сами сказали – первый в ряду? Это означает, что за вами идут другие. Дети. Внуки. Их жены и мужья. Куча молодых родственников. В этом и заключается смысл жизни.
Лу устало усмехнулась, дрогнувшей рукой поставила недопитый бокал на подоконник.
– У меня было двое сыновей. Я была им не нужна, они мне – тоже. Но потом они погибли, не оставив после себя ни жен, ни детей. Я – первая и последняя, Белинда. И смысла в моей жизни нет.
Белинда молчала, понимая, что Лу Фонтейн, с ее гордостью и снобизмом, скорее всего, и так пожалеет о своей откровенности. Лу тяжело поднялась, ее качнуло, но на ногах она удержалась. Белинда проводила ее тревожным взглядом, однако в этот момент на диван опустился Мэтью.
– Моя Дама чем-то расстроена?
– Что? Нет, вовсе нет. Просто Лу… она немного выпила и неважно себя чувствует.
– Да, Джош был прав. Большая пьянка и скрытая неприязнь. А вот ты, похоже, пришлась ко двору. Мне только что тебя нахваливал Тернер. Сказал… в общем, неважно. Ты ему очень понравилась.
– Ох… Не знаю, к добру это или к худу. Мэтью, а будет очень неприлично удрать отсюда?
– Ты устала?
– Честно говоря, веки приходится поддерживать руками. Между прочим, скоро сутки, как я… мы не спим.
Фраза получилась с подтекстом, оба это почувствовали. Однако теперь не смутились, а улыбнулись.
– Сейчас мы сделаем хитрее. Подхватим Лу и проводим ее на отдых. А сами не вернемся.
– Я могу и одна…
– Я же обещал сопровождать мою Даму! Кроме того, здесь повсюду рыщут нетрезвые миллионеры.
– Тогда проводи! Я этого Файнса видеть не могу! Даже не разобрала, что он сказал, но чувствую – гадость.
Мэтью с нежностью смотрел на раскрасневшуюся Белинду и в мыслях уже стер Сирила Файнса с лица земли. Он не позволит никому оскорбить ее!
Вдвоем они отыскали окончательно раскисшую Лу Фонтейн и подхватили ее под руки с двух сторон. Лу почти не сопротивлялась, покорно переставляла ноги и скоро была сдана на руки строгой горничной средних лет. После этого Мэтью и Белинда вернулись в свое крыло дома и остановились в маленьком коридорчике, чтобы попрощаться.
– Что ж, отдыхайте, прекрасная Дама. День был трудным.
– И долгим. Но удивительным.
– Ты больше не жалеешь, что поехала?
– Нет. Или да. Не знаю. С одной стороны… нет, не знаю, как сказать. Мне все время кажется, что я, как Алиса, – я и немножечко не я.
– А… я?
– Что?
– Я для тебя… изменился?
Что-то назревало в воздухе. Словно перед грозой. Становилось трудно дышать, чудилось потрескивание невидимых молний, пробегавших между ними разрядов…
Она никогда в жизни не вела таких разговоров. Она совсем не знала мужчин. Она понятия не имела, что в точности означает этот странный взгляд Мэтью – теперь уж точно не босса, не мистера Карлайла, а Мэтью, нестрашного, близкого, симпатичного, внушающего доверие и странное спокойствие…
Только вот сейчас его светлые глаза казались странно потемневшими, и румянец неровными плитами горел на смуглых скулах. Если и индейский вождь, то очень взволнованный, хулигански хихикнул внутренний голос.
Она осторожно тронула его руку, тихо проговорила, не сводя с него огромных серых глаз:
– Ты только не торопи меня, ладно? Я боюсь… Что-то происходит, – а я даже не понимаю, что это такое. Я ведь ничего не знаю…
У него сжалось сердце – от жалости и еще чего-то огромного, жаркого, рвущего душу в клочья, но при этом дарящего странное блаженство… В эту секунду он был сильнее всех в мире. Лучше всех. Он мог перевернуть землю без всякой точки опоры.
Его рука осторожно накрыла ее дрожащие пальцы.
– Я клянусь… нет, не так. Я никогда не смог бы причинить тебе боль. Ты слишком удивительная, Белинда Карр. Я могу только восхищаться – и ждать. Я буду ждать.
Его губы коснулись ее руки, и она почувствовала, как жидкий огонь побежал по жилам.
Неведомое, темное, странное чувство поднималось из глубин, словно заполняя собой весь мир. Все громче стучала в ушах прерывистая барабанная дробь – кажется, это ее сердце.
Полумрак сгустился, потускнели светильники на стенах, а потом и сами стены распахнулись, стали прозрачными и невидимыми. Подгибались ноги, останавливалось дыхание, и единственной раскаленной искрой в ночи тлел поцелуй на ее запястье.
Они медлили, не в силах разойтись, и больше всего на свете боясь остаться наедине.
Потом молча повернулись и ушли. Каждый в свою дверь. Тьма подумала – и убралась восвояси.
10
Белинде казалось, что она не сможет сомкнуть глаз – так бешено колотилось ее сердце. Однако уснула она, едва повалившись на кровать.
Черное платье осталось брошенным на кресло, туфли валялись у двери, а Белинда – ужас, ужас! – спала совершенно голой поверх одеяла.
Посреди ночи она проснулась, потому, что замерзла. Ночи в Монтане и впрямь были прохладны, а окна оставались открытыми. Белинда торопливо вскочила, первым делом заперла дверь, потому, что неожиданно вспомнила Сирила Файнса. Правда, он здесь с женой, но кто знает…
Потом она решила принять душ – раз уж все равно проснулась. Стоя под упругими струями теплой воды, заново вспомнила весь прошедший день, перенеслась мыслями к последним словам Мэтью…
Этого не может быть, потому, что не может быть с нею в принципе. Он – ее босс. И даже если бы им не был – ничего не может случиться, потому, что она понятия не имеет, что именно должно случиться и как…
Она медленно водила руками по своему телу, снова пробуя его на ощупь, узнавая и стесняясь, привыкая, задавая себе самой вопросы, прислушиваясь к ощущениям. Бешеная горячечная надежда сменялась тоскливым ужасом, Бе-линда тихо постанывала от невозможности понять то, что с ней происходит, и неверия в то, что это происходит на самом деле…
К двенадцати годам, когда в маленьких людях окончательно формируется интерес к «вечным вопросам» и, как следствие, к противоположному полу, Белинда была уже основательно затюкана своей матерью. Школа – дом, никаких отклонений от маршрута. Режим экономии не предполагал частого обновления гардероба, и девочка привыкла к тому, что у нее всего два платья – серое, школьное, и коричневое с кремовым бантом – нарядное. Одноклассницы уже носили тонкие колготки – Белинда покорно натягивала хлопчатобумажные чулки на резинках.
Половой вопрос был пройден ею в рамках школьной программы и больше не поднимался никогда. На школьные вечеринки она не ходила, так что и нравоучений на эту тему не потребовалось. Собственное созревание девочка пережила в одиночестве, страдая и стесняясь, но точно зная, что говорить об этом – неприлично и стыдно.
Смешно… До двадцати с лишним лет она не знала, что такое гигиенические прокладки, обходилась чистыми тряпицами и ватой. Потом никогда не покупала их в аптеке – было стыдно просить продавцов, поэтому Белинда закупала все только в супермаркетах.
Мать велела не тратить жизнь на самолюбование, совершенствоваться и учиться – и Белинда никогда не рассматривала себя в зеркале, стеснялась собственной наготы, стараясь после ванны поскорее натянуть пижаму или ночнушку.
Потом она начала бурно расти, в один год вымахала выше всех в классе, и ее грудь стала ее мучением. Мальчишки отпускали шуточки, девчонки искренне недоумевали, почему она не хочет обсудить с ними фасоны лифчиков.
Взаимоотношения мужчины и женщины были запретной темой, да она никогда и не хотела ее обсуждать. Интимные сцены в фильмах мама всегда выключала. Во время выпускного кто-то из одноклассников подшутил, надул презерватив на манер шарика и подсунул Белинде. Мать устроила скандал и увела ее с праздника за руку.
Разумеется, Белинда не могла прожить в состоянии полнейшей невинности все эти годы, но личного опыта взаимоотношений так и не приобрела. Потом привыкла считать себя уродиной, внутренне смирилась с этим – и мужчины не обращали на нее ни малейшего внимания. Если, конечно, не считать кошмарного происшествия в автобусе, когда подвыпивший мужчина ущипнул ее за грудь. Белинда выскочила на ближайшей остановке, до дому шла пешком и не спала всю ночь. Ей тогда было тридцать лет.
Она действительно привыкла к мысли, что с ней ЭТО никогда не произойдет, привыкла и смирилась, так что и страданий никаких по этому поводу не испытывала. Единственное, что иногда ее грызло, – зрелище молодых мам, гордо катящих коляски с карапузами по улицам и аллеям парков. Дети Белинде очень нравились, и она им тоже нравилась, они охотно заговаривали с ней на улице.
Эдна Дайк, ее пьющая соседка, иногда оставляла у Белинды своего маленького сынишку, и Белинда после таких визитов несколько дней ходила сама не своя. Было очень жалко чумазого, белобрысого Эдди, худенького и злого, как волчонок. У Белинды он съедал все продукты, без зазрения совести клянчил мелочь, а если Эдна долго не возвращалась, засыпал прямо на диване в гостиной…
Фокусы Сэнди Хоук привели к тому, что самооценка Белинды Карр упала ниже уровня пола, и если бы не путешествие в Монтану, она бы наверняка за пару лет превратилась совсем уж в классическую старую деву.
Теперь, стоя под душем, она все это анализировала холодно и чуть отстраненно. Все изменилось всего за сутки, слишком быстро для того, чтобы осознать смысл перемен полностью, и потому Белинда изо всех сил прислушивалась к себе и своим ощущениям.
Слова «любовь» она не произнесла бы и наедине сама с собой, но тому чувству, которое последние несколько часов вызывал у нее Мэтью Карлайл, срочно требовалось определение. Темное, жаркое НЕЧТО, присутствие которого она так явственно ощутила в коридоре и чуть раньше, когда Мэтью поцеловал ее, больше не позволит ей остаться прежней.
Он сказал, что будет ждать. Из груди Белинды внезапно вырвался горький смешок. Тогда можно успокоиться и больше ни о чем не думать. Ждать чего – того, что она сделает первый шаг? Бесполезно. Она не знает, как его делать. В чем он заключается, тоже не знает.
Стало быть, остается только одно: лечь спать, а завтра вести себя, как обычно.
А как – обычно? Как обычно раньше – нет повода. Ее никто теперь не считает Тумбой и Мымрой. Как вчера вечером – будет ли это тем самым первым шагом? Или обычным проявлением ее природной глупости?
И тут она вспомнила: Джош! Он обещал вернуться завтра вместе со своей женой Ширли и взять Белинду под свою опеку. Почему-то эта мысль обрадовала ее и вселила надежду. Нет, конечно, немыслимо предположить, что она будет советоваться с Джошем по поводу таких интимных проблем, но, по крайней мере, с ним можно будет разговаривать, задавать ему разные вопросы…
И не оставаться наедине с Мэтью Карлайлом, не загораться, как спичка, от одного прикосновения его теплой руки, не смотреть в его странные светлые глаза, умирая от страха и непонимания, что же с ней все-таки происходит.
Белинда с наслаждением завернулась в шелковое кимоно и отправилась спать. На этот раз сон пришел не сразу, зато спала она до самого утра и без сновидений.
На завтрак она спустилась в одиночестве и тут же выяснила, что миллионеры не жалуют ранние часы. За громадным столом в банкетном зале сидели только мрачная Лу Фонтейн с помятым лицом и сигаретой в длинном мундштуке, которой она угрюмо помахала Белинде; пухлый мистер Армстронг, с отвращением ковырявший высокий воздушный омлет с грибами и ветчиной, да свежая, как роза, Лора Морган, при полной боевой сбруе, то есть накрашенная, надушенная и выряженная в очередное сногсшибательное декольте, на этот раз в милитаристском стиле. Именно с ней Белинде и довелось болтать за завтраком.
– Салют! Как спали, мисс Карр?
– Как убитая. Доброе утро, Лу, доброе утро, мистер Армстронг.
– Добрутр…
– А как вы, Лора?
– Отвратительно! Мой старичок храпел и пукал – к этому я привыкла, но вот москиты! Это тигры, а не москиты. Я вся извелась, а утром обнаружила на щеке противный волдырь. Вот – видите? – пришлось конопатить по полной программе.
Белинда вежливо оглядела предъявленную щеку, покрытую толстым слом тонального крема. Лора энергично взмахнула чайной ложкой и облизала палец, попавший в джем.
– Честно говоря, не представляю, чем заняться. Хотела позагорать, – но на улице прохладно. Возможно, пойду на реку – если найду провожатых. Мистер Армстронг, не хотите составить компанию?
– Нет, благодарю. Мне вреден влажный воздух.
Лора презрительно фыркнула и наклонилась к Белинде.
– Врет! Он просто меня боится. У него совершенно явные гормональные отклонения – из-за ожирения. Боятся женщин только педики и больные.
– Вы думаете?
– Ха! Знаете, мисс Карр, я вряд ли узнаю в лицо теорию вероятности и плохо помню, чему равен квадрат гипотенузы, но уж если в чем и разбираюсь, так это в мужиках. Лу, дорогуша, не стройте такое лицо. Здесь все свои, притворяться не стоит. Вы – алкоголичка, я – шлюха, мистер Армстронг… ему вреден влажный воздух, а мисс Карр видит нас всех в первый и последний раз в жизни. Не так ли? Вы ведь не любовница Карлайла?
Белинда слегка опешила, но в глубине души не могла не отдать должное бывшей секретарше магната Тернера, ныне жене магната Моргана. Лора, не дожидаясь, да и не ожидая ответа, довольно кивнула.
– Я прямой человек, мисс Карр. Это то немногое, чем я могу отплатить миру за то, как он ко мне относится. Для здешних дамочек я – пария, но мне на них плевать, и от этого они бесятся.
Лу Фонтейн с тяжелым вздохом загасила сигарету и негромко бросила:
– Не строй из себя жертву, Лора. Ты заполучила большой куш, потому, что хотела этого и боролась за это. Не будь так, Тедди не стал бы с тобой спать, а Морган и не взглянул бы в твою сторону.
Лора сердито сверкнула глазами.
– Да, я поработала над своей судьбой. Терпеть не могу сидеть и ждать у моря погоды. К тому же в подобных ситуациях конкурентов побольше, чем на всех финансовых рынках вместе взятых. Я сорвала банк – и плачу налоги. Сплю с моим старым козликом, терплю ваше общество… Мисс Карр, а вы в каких отношениях с Мэтом?
Белинда улыбнулась.
– Честно говоря, в неожиданно хороших. Но не близких. Дружескими их тоже не назовешь – ведь я его подчиненная.
– Понятно. Еще скажите, что он ценит в вас хорошего специалиста.
– Вообще-то… да.
– Ой, да ладно вам! Через несколько дней все разъедемся, никто и не вспомнит… Хотя, может, вы и правы. Не говорите, чтобы не сглазить.
– Да нет, я…
Лора наклонилась к Белинде и еще сильнее понизила голос.
– Я видела, как он на вас смотрел. Кроме того, за весь вечер он ни разу не заглянул в мое декольте, а это уже на уровне условных рефлексов. В мое декольте, как правило, не заглядывает только Джош Белью, потому, что он счастлив в браке. Кстати, сегодня приедет его жена – вот кем я искренне восхищаюсь! Классная баба.
– Ширли. Джош говорил…
– Вы с ним уже накоротке? Молодец. Непростая вы штучка, Белинда Карр. Мэт Карлайл глаз с вас не сводит, Джоша зовете по имени, не боитесь его жены.
– А почему ее надо бояться?
– Ширли? Она ревнует своего Джоша ко всем, у кого есть сиськи. Кроме того, она умеет бросать лассо и укрощает мустангов. Наконец, она не мужчина, которому было бы стыдно ударить женщину, и потому врежет любой разлучнице, не задумываясь. Были прецеденты.
Белинда рассмеялась.
– Не думаю, что у нее будет повод. Мистер Белью с такой любовью о ней отзывался.
Лора неожиданно загрустила.
– У них действительно счастливый брак. И я им жутко завидую.
Белинда допила кофе и отправилась на улицу. День снова был солнечный, но ветер поменялся, и стало чуть прохладнее. Белинда решила пройтись до реки.
Она шла лесной тропой и искренне наслаждалась погодой, природой, свежим ветром и собственной свободой. В Чикаго трудно найти укромный уголок, дикой природы, хотя и там она иногда выкраивала время для прогулки в парке, но здешние леса имели к городским паркам такое же отношение, как звезды – к карманным фонарикам.
Белинда бездумно шагала по тропинке, и та неожиданно вывела ее на высокий обрыв, с которого открывался такой вид, что Белинда вскрикнула от восхищения.
Далеко впереди серебряной лентой вилась Великая Река. Широкая и величавая, она катила свои волны, а по берегам росла сочная трава. Все пространство до реки занимала долина, переливающаяся всеми оттенками зеленого. Мягко поднимались небольшие холмики, в лощинах виднелись яркие островки диких цветов, а ближе к склону холма, на котором и стояла Белинда, начинался невысокий пролесок.
Сейчас у молодой женщины возникло ощущение, что она летит над всем этим потрясающим пейзажем, парит в отчаянной голубизне неба, и нет никого живого вокруг…
Нет, пожалуй, все-таки есть. Далеко внизу, на излучине реки, виднелся крошечный одноэтажный домик. Сложен он был из бревен – местный стиль – которые издали казались не толще спички. Домик был окружен небольшим забором, состоящим из двух горизонтальных жердей, прибитых к столбам. Таким образом, забор как бы нигде не начинался и нигде не заканчивался, соответственно, ничего и не огораживая.
Белинда сняла очки и принялась протирать стекла носовым платком. Странно, здесь она определенно лучше видит. Неужели врачи правы, и нужно смотреть на зеленое…
Прямо у нее за спиной раздалось злобное фырканье, топот, треск ломаемых сучьев и резкий хриплый вопль:
– Назад, Чаки! Назад, сказала!
Белинда обернулась, все еще держа очки в руках. Прямо на нее надвигались нечеткие контуры чего-то черного и огромного, и Белинда, охнув, невольно сделала шаг назад, туда, где ровная площадка обрывалась…
Здешние холмы были песчаными, и только выше по течению начинались базальтовые скалы. Именно это и спасло Белинду. В определенном смысле.
Она не сорвалась с обрыва сразу, просто ее нога наступила на самый край, песок начал осыпаться, и Белинда, нелепо взмахнув руками, поехала вслед за песком, издав отчаянный вскрик.
Природная покорность судьбе не позволила ей даже испугаться, как следует, а в следующий момент вокруг ее запястья сомкнулись стальные клещи. Белинда повисла между небом и землей, отчаянно стараясь зацепиться ногами за что-нибудь твердое и впившись свободной рукой в песок и корни травы, торчащие из него. Потом она подняла голову.
Над краем обрыва виднелось очень загорелое, очень симпатичное и ОЧЕНЬ злое лицо молодой женщины. Резкие скулы, сжавшиеся от напряжения губы и колючие черные глаза. Волосы тоже черные, подстрижены коротко, но стильно. В ушах явные изумруды.
Стальные клещи, стиснувшие запястье Белинды, оказались рукой женщины, очень маленькой, надо сказать, изящной, но абсолютно железной. Она вся была невелика, неизвестная спасительница Белинды, и потому было совершенно непонятно, как она ухитряется держать ее на весу практически одной рукой.
Между тем силы женщины явно подошли к концу, потому, что она вдруг приподняла голову и издала громкий вопль:
– Господитыбожемойдачтожеэтотакое! ДЖОШ!!! Немедленно вытащи нас отсюда!
Джош, подумала Белинда. Улыбнулась, прикрыла глаза и, уже теряя сознание, прошелестела:
– Здравствуйте, Ширли. Я так много о вас слышала…
Она открыла глаза и уставилась на белый потолок. Потолок был чист, как снега Арктики, не знающие смога городов.
Потом перевела взгляд влево – и увидела умиленно улыбающегося Джоша Белью, все еще немного сердитую, но уже тоже улыбающуюся Ширли Белью, а потом…
А потом сердце оборвалось – и снова застучало с бешеной скоростью. Потому, что рядом с ее ложем стоял на коленях и держал ее руку в своих ладонях Мэтью Карлайл, растрепанный и без галстука, даже, кажется, в футболке.
Белинда на всякий случай зажмурилась, потом открыла один глаз и жалобно пролепетала:
– Что… происходит?..
Ширли фыркнула, Джош присел на край кровати – отчего Белинда едва не скатилась на пол – и пророкотал:
– Нет, худа без добра, сестренка. Я ведь хотел пригласить вас к себе – вот и пригласил. Немного экстремально вышло, но зато эффективно. Обычно Мэта и на аркане в гости не затянешь.
Белинда изумленно посмотрела в окно. Солнце совершенно очевидно подбиралось к полуденной отметке.
– Сколько же… Я так долго была в обмороке? Что вообще… я помню вас, Ширли, и как вы звали Джоша…
Ширли усмехнулась – и немедленно сделалась очень молодой и симпатичной женщиной.
– Во всем виноват придурок Чаки – это мой жеребец. Он считает себя моей собачкой, потому, что я его вырастила. Охраняет…
Джош хмыкнул.
– Он даже меня к ней неохотно подпускает. Ширли прилетела ранним утром, я ее встретил, и мы поехали прямиком на ранчо. Взяли лошадок и собирались ехать к вам в Большой Дом. Чаки ушел вперед, потом я слышу – шум, треск, и моя ненаглядная орет на всю Монтану, чтобы я поспешал. Я примчался, выволок вас, сестренка, но вы уже отчалили в мир грез и сновидений. Тогда мы отвезли вас к нам и позвонили Мэту. Надо сказать, он побил все рекорды скорости. Примчался через полчаса.
Белинда слабо улыбнулась.
– А я-то хотела тихонько прогуляться, никого не тревожить…
Джош решительно взмахнул рукой.
– И замечательно! И правильно! И раз уж так само собой все получилось, то обедаем мы здесь, а вечером, так и быть, поедем на этот несчастный бал. Ширли, любовь моя…
– Погоди. Белинда наверняка захочет переодеться. У нее все вещи в песке, коленки ободраны. Предлагаю сделать следующее: сейчас мы выпьем чего-нибудь тонизирующего, а потом сядем верхом и отправимся в Большой Дом. Там я засвидетельствую Лу все, что надо засвидетельствовать, Белинда соберет необходимые вещи, и мы отправимся обратно…
– Любовь моя, а ты уверена, что езда верхом – это то, что нужно человеку, упавшему с обрыва?
Ширли наморщила нос.
– Мы дадим ей Арабеллу. А Арабелла удобнее твоего «хаммера» и не реагирует ни на что, включая артиллерийский салют. Белинда, вы как?
Белинда уже открыла рот, чтобы сообщить о своем полнейшем невежестве в верховой езде, как вдруг подумала совсем о другом.
Черт возьми, да успеет она еще поездить на машинах и автобусах! А вот на настоящей, живой, теплой лошади – вряд ли. Скорее всего – никогда.
Ей осталось провести в раю четыре дня, и будь она проклята, если упустит шанс повидать и испытать все его чудеса!
Белинда решительно села на диване и заявила:
– Хочу верхом. Только я никогда не ездила.
Ширли хлопнула ее по плечу.
– Не страшно. Вы удивитесь, до чего это легко.
Часом позже Белинда блаженствовала, размеренно покачиваясь в седле над зарослями папоротника и лесного хвоща. Рядом с ней ехала Ширли и болтала без умолку, где-то сзади рокотал неугомонный Джош Белью, изредка ему отвечал Мэтью. На душе у Белинды было удивительно легко, даже недавнее страшноватое приключение она воспринимала с юмором.
Арабелла оказалась совершенно очаровательным существом. Рыжая, с длинной челкой и потрясающе кроткими глазами. Белинду она вдумчиво и неторопливо обнюхала, потом глубоко вздохнула и положила ей на плечо свою теплую мохнатую голову. Потрясенная Белинда едва не прослезилась. Она гладила чудесную лошадку, кормила ее сахаром и шептала тысячи нежных слов в бархатное ухо, а Арабелла тихонько кивала, хрумкала сахар и, судя по всему, медленно погружалась в блаженную нирвану.
Потом Белинду сообща усадили в седло, и за дело взялась Ширли. Она, сама прекрасная наездница, оказалась и замечательным тренером. Во всяком случае, уже через несколько пробных кругов по двору, Белинда поняла, что лошадь ее слушается и что ездить верхом не так уж и трудно.
Вороной красавец Чаки танцевал на месте, поджидая неторопливую Арабеллу, а Ширли сидела на громадном жеребце так небрежно, словно он был удобным креслом. Белинда залюбовалась стройной миниатюрной наездницей.
– Вы замечательно смотритесь вместе с Чаки, Ширли.
– Давай на ты, идет?
– Идет.
– Ты тоже неплохо справляешься. С первого раза редко у кого получается.
– Это все Арабелла. Она такая умница. И совсем спокойная.
Ширли ласково провела рукой по шее рыжей кобылы, и та, вскинув голову, тихонько заржала в ответ.
– Между прочим, она трижды выигрывала скачки в Милуоки и Кентукки. А в Англии была третьей. Это уже перед самым концом карьеры.
Белинда изумленно взглянула на Ширли.
– Арабелла – скаковая лошадь? И такая…
– Ей двадцать пять лет. По людским меркам она совсем старушка, моя рыжая девочка. А когда мой отец брал на ней Первый приз в Милуоки, она больше напоминала пламя. – Или комету.
– Ширли, ты с детства с лошадьми?
– С рождения. Отец тайком уносил меня из детской с самых первых дней и клал на спину лошади. Мама его страшно ругала, – а он все равно делал. Я читать научилась гораздо позже, чем брать препятствия.
– Здорово… А мама чем занималась?
– Да тем же самым. Только в конкуре, выездкой. Мы – семья лошадников. Все мои братья жокеи, сестра старшая – тренер. Только Джош сплоховал, торгует лесом. Но душа у него наша, лошадиная. Мы с ним и познакомились на скачках.
