Текст книги "Самая длинная ночь"

Автор книги: Сандра Мэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Сандра Мэй
Самая длинная ночь

Пролог

Так… Это я сказала, это сделала, зеленую таблетку выпила, красную и синюю приготовила на вечер.

Мясо размораживается, овощи закупила, пиццу принесут и постучат, я просила не звонить в дверь.

Полы мытые, белье глаженное, посуда… посуда завтра. Комната моя тоже завтра. Или послезавтра. Короче, не к спеху.

И, как говаривала бабушка Флосси, не забудь подойти к зеркалу и поразиться, какая же ты красавица!

Вот только глаз при этом желательно не открывать.

Руки тряслись от усталости, по вискам струился пот, а то, что по идее называлось сердцем, глухо бухало в груди. Это не пробежка по беговой дорожке и не занятия в тренажерном зале, это называется – утро молодого опекуна. Или точнее – опекунши.

Она осторожно опустила валявшуюся на столе телефонную трубку на рычажки и несколько раз глубоко вздохнула.

Глаза заволокло слезами, но она с яростью их вытерла и громко шмыгнула носом, а уже через несколько секунд развила бешеную деятельность. Как всегда.

Она приготовила завтрак, помыла позавчерашнюю посуду, выкинула мусор за дверь и сгребла в кучу высохшее белье с веревки. Разберем потом, сейчас некогда, близится время побудки. И, ради бога, не реветь! Некогда!

Свежий ветер, врывавшийся в открытые окна, заставил разгореться побледневшие щеки, заблестеть изумрудные глаза. Мы живы и здоровы. Вот что главное.

Кошмар останется при ней, он никуда и никогда не уйдет. И страх перед самолетами – это уже навсегда. Но это тоже потом, сейчас наступает новый день. Адреналин толчками вливается в кровь, земля и небо обретают прежние краски.

И к черту опекунский совет. И инспекторшу к черту. И еще к черту накопившиеся счета, молчание потенциального работодателя, угрозы домовладельца и нулевой счет в банке.

Все эти люди просто не понимают, что такое – быть живым и здоровым.

Джессика Лидделл с ожесточением тряхнула медной гривой буйных кудрей. Мы бодры, веселы и талантливы! Нам не снятся кошмары, мы не страдаем из-за них бессонницей, не глотаем горстями таблетки и не плачем по утрам злыми и отчаянными слезами. И нам абсолютно наплевать, что в целом мире у нас больше нет никого, кроме нас.

Я и Элисон. Точнее, Элисон и я.

Когда полгода назад ее жизнь круто изменилась, она и понятия не имела, что всего за шесть месяцев сможет превратиться из веселой, общительной, пухленькой рыжей кошечки – так ее все звали – в худую стремительную стерву с пронзительным и подозрительным взглядом зеленых глаз и порывистыми движениями. А нужно для этого было немного. Всего-навсего позвонить ей с утра по телефону и сообщить, что час назад над Атлантикой потерпел крушение «боинг», выполнявший пассажирский рейс. Все пассажиры признаны погибшими, так как самолет загорелся в воздухе. Зачем мы вам об этом говорим, мисс Лидделл? Потому что на этом самолете были зарегистрированы мисс Моника Лидделл и ее спутник Франсуа Рено.

Моника и Фрэнк.

Ее сестра-близнец со своим любимым мужем.

Потом были: процедура опознания останков, после которой – процедура лечения в психоневрологическом отделении госпиталя в Чикаго, после чего процедура реабилитации и, наконец, сообщение о том, что маленькая дочь Моники и Фрэнка отправлена в сиротский приют.

Рыжее солнышко Элисон, золотце Элли – в приюте. Именно это сообщение и подействовало лучше всяких лекарств, именно это заставило Джессику выйти из ступора и развить бешеную деятельность. Хорошо, что на тот момент у нее еще были и работа, и деньги. Девочку ей отдали.

Теперь нет ни работы, ни денег, но зато Элисон с ней. И она обязательно будет говорить! Не смейте! Слышите? Она не калека!

В результате психологического шока девочка временно потеряла речь, сказали врачи. Надо ждать полового созревания, сказали врачи. Время лечит, сказали врачи.

Фрэнки и Моника полюбили друг друга, когда сестренка ездила на стажировку во Францию. Там они и поженились, и золотце Элли родилась во Франции. Только Моника там долго жить не смогла, потому что Фрэнки был уж слишком крут – настоящий барон, не фунт изюма! И у него во Франции был огромный дом, а в доме мать-баронесса и старший брат, тоже, соответственно, барон. А может, баронет. В Штатах со времен Гражданской войны весьма слабо разбирались в титулах. Но, как бы то ни было, Монике все это было чуждо. И она была всем чужой. Так что жили они с Фрэнки отдельно от его знатных родственников, а потом сестренка просто забрала трехлетнюю Элли и сбежала в Штаты, и муж был вынужден поехать за ней.

С виду же Фрэнки был подстать Монике – невысокий, рыжий и улыбчивый, совсем не баронского вида.

Джессика смогла опознать их только по оплавившимся кольцам с инициалами.

Она не стала кольца сохранять, похоронила вместе с Моникой и Фрэнки.

1

Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено ненавидел самолеты. Он им никогда не доверял, инстинктивно. Железные штуки весом в несколько тонн летать не могут, это противоестественно.

Полгода назад Франсуа Рено косвенно подтвердил правоту старшего брата. Он разбился в авиакатастрофе над Атлантикой.

Этот факт страшно раздражал Армана. Он разрушал устои мироздания, в котором были мама, тетя Кло, маленький Франсуа, сам Арман и масса людей, с которыми связана была его, Армана, жизнь. Почти все – крестьяне, некоторые – слуги, но это вовсе не мешало им быть частью мироздания Армана.

И вот полгода назад Франсуа взял и выпал из этого списка.

Арман с некоторым даже недоумением смотрел на слезы матери и тети Кло, сам словно окаменев и замерзнув одновременно. Он больше ничего не чувствовал, это правда. Ни боли, ни отчаяния, ни скуки, ни радости. Ни плотских желаний, ни духовных потребностей.

Остались долг, железная воля, раз и навсегда установленный порядок жизни – и маленькая девочка по ту сторону океана.

Элиза. Дочка Франсуа и американки по имени Моника, которая так и не пожелала с ним, Арманом, познакомиться. Равно как и с его матерью, своей свекровью. Моника, кстати, тоже погибла. А Элиза осталась. Рыжее солнышко, золотце Элль…

С самого первого мгновения, с того момента, когда Арман увидел на руках брата эту пухленькую малютку с удивленно вздернутыми желтыми бровками и скорбно сложенными губками, он полюбил эту девочку. Обычно так самозабвенно любят матери и отцы – родители, так, по крайней мере, считается, но дядя малютки Элизы, Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено отдал свое сердце племяннице без остатка.

Тем страшнее оказалась та боль, которую принесли последующие события.

Арман Рено судорожно провел рукой по разметавшимся светлым волосам. Наверняка он выглядит как огородное пугало, но какая разница!

Полгода поисков, полгода наведения идиотских справок, полгода сражений с бюрократами двух стран. Разные законы, разные препятствия. Хорошо еще, что Элль родилась во Франции, иначе ему ни за что не удалось бы добиться опекунства, при всех его деньгах и связях.

Он загонял себя работой, он заставлял себя не думать, он ждал. Сегодня ожиданию пришел конец.

Арман тряхнул головой, отгоняя нахлынувший ужас воспоминаний. Все прошло. Все будет иначе. Свет и радость вернутся в старый шато, смех Элизы зазвенит и прогонит тоску и страшные воспоминания, затаившиеся в темных углах, словно призраки… Тетя Кло вечно поливает эти темные углы святой водой, только это слабо помогает.

Когда прошел ужас и сердце перестало колотиться в груди, барон Рено смог почти спокойно поставить чашку на блюдце. Он сидел в ресторане чикагского аэропорта и приходил в себя после многочасового перелета. А ведь еще обратно лететь… Темные брови сошлись над прямым, тонким носом. Черные глаза сверкнули мрачным блеском. Последний перелет – и больше никогда. Ни одного. Даже самого короткого.

Он привезет Элизу домой. Он пройдет через огонь и воду, он сметет все препятствия на этом пути, он уничтожит всех, кто посмеет помешать ему.

Никто и ничто больше не разлучит Элизу Рено с ее настоящей семьей.

А девица эта, ее так называемая тетка… Она наверняка будет только рада. Такая обуза, как пятилетний ребенок, ни к чему молодой незамужней особе. Джессика. Да, Джессика Лидель. Или Лидел. Ах нет, Лидделл. Англосаксонцы вечно все усложняют.

Джессика осторожно коснулась румяной щечки спящего рыжего ангела.

Встала, не отрывая глаз от малышки. Осторожно поднесла к губам тонкие прозрачные пальчики, а потом бережно отвела золотые локоны с вспотевшего лба. На цыпочках пошла к двери, не желая уходить из тепла и покоя детской.

Впрочем, на взгляд какого-нибудь идиотского опекуна комната носила следы полного и несомненного разгрома. Такое впечатление, что по ней недавно пронесся поезд-экспресс, причем не по прямой, а по кругу, да еще и несколько раз. Джессика осторожно повертела головой, восстанавливая кровообращение.

Эти четыре месяца, прошедшие после того, как она забрала Элисон из детского приюта, Джессика провела исключительно дома, ни на секунду не отлучаясь от испуганной и молчавшей, как рыбка, девочки с рыжими кудрявыми волосами и огромными черными провалами глаз, в которых плескались отнюдь не детские боль и страх. Пережитая трагедия отбросила Элисон в развитии года на три назад, и теперь пятилетняя девочка реагировала на все, словно двухлетний младенец. Если она бодрствовала, то не отпускала Джессику ни на минуту, засыпала в слезах, ела плохо и мало.

Рыжее золотце Элли… золотой ангелочек… Где теперь твои мама и папа?

Джессика вздохнула. Воспоминания нахлынули на нее, вызвав и слезы, и улыбку.

Теперь она уже всему научилась, а в первые дни только ревела от ужаса по ночам, понимая, что не справляется. Элли рыдала, забиваясь в угол детской, Джессика носилась помелом – и ничего не успевала.

Удивительно, но через неделю ужас испарился, и Джессика лихо гладила белье, одновременно помешивая кашу, небрежным движением бедра включала стиральную машину, а потом снова гладила белье, при этом артистично исполняя недоверчиво косящейся на нее племяннице сказки, песни и прочую красоту. Постепенно Элисон оттаивала, выползала из своего угла, начала подходить и даваться в руки… В последнее время вообще придумала – подходила, с размаху утыкалась лицом Джессике в живот и замирала на долгое, долгое время. И Джессика не шевелилась. Так велел врач. Ни в чем не препятствовать.

Джессика выползла из детской и на цыпочках поскакала на балкон. Здесь стоял шезлонг, в котором она и вытянулась с громадным удовольствием.

Эх, сейчас бы поспать часиков десять!

Ванну она примет, когда стемнеет, а пока полежит здесь, наслаждаясь последними лучами солнца. Удивительно, как быстро проходит день. Буквально только что было раннее утро – и нате вам!

Только теперь Джессика Лидделл поняла, какой пустой и бессмысленной была вся ее жизнь до этого. Странно, сколько судеб одним махом изменила одна трагедия. В жизнь рыжей легкомысленной хохотушки Джес входит маленькая страдающая девочка и переворачивает все с ног на голову, а вернее, с головы на ноги, и все становится совершенно ясно, правильно и понятно.

Родители Элисон погибли. Она – круглая сирота, так что усыновление не займет много времени. «Привет, я Джессика Лидделл, а это моя дочка Элли». Так нельзя, конечно. Элисон помнит маму и папу, и они всегда останутся для нее мамой и папой. А Джессика… Джессика постарается стать другом. Защитницей. Помощницей. И однажды Элли обязательно заговорит. Сбросит черный ужас ночных кошмаров, прорвет плотину собственного молчания – и заговорит.

Джессика улыбнулась от удовольствия. Что может быть лучезарнее, чем улыбка ребенка, тянущего к тебе свои ручки?

Элисон, золотой ангелочек…

Нет, конечно хорошо бы было, кабы в этой прекрасной картине мироздания присутствовал еще и высокий, красивый, широкоплечий мужчина с большим доходом и толстой чековой книжкой, готовый взять на себя абсолютно все расходы и основную часть бытовых трудностей, в чьих глазах при этом еще горела бы любовь, и чье сердце было бы отдано одной только Джессике, но Джессике Лидделл было двадцать пять лет, и с некоторыми иллюзиями она уже рассталась. Принцев с хорошим годовым доходом на свете не осталось. А уж принцев, желающих влюбиться в девушку с ребенком на руках, и вовсе, наверное, не существовало никогда.

Она приоткрыла один глаз и критически оглядела окрестности. Балкон выходил на лужайку, дом был очень и очень неплох, но Джессика прекрасно понимала, что это ненадолго. Деньги на счету растаяли, а восполнить их было можно, только начав работать, вернее, вернувшись к работе. Работала же Джессика в той, прошлой жизни – дизайнером по интерьерам. Работа хорошая, но требует заказчиков, а поиск заказчиков требует времени, а времени у нее нет.

Джессика вздохнула и закрыла глаз обратно. Что там говорила Скарлетт О’Хара? Я не буду думать об этом сейчас, я подумаю об этом завтра… Сейчас надо принять ванну!

Она на ходу развязала пояс халата и двинулась по направлению к ванной, когда раздался звонок в дверь. Это ее удивило. Друзья, конечно, навещали ее, но в последнее время все реже и реже. Волна восхищения (какая молодец наша Джес!) схлынула, теперь они все больше удивлялись, как это молодая, успешная и самостоятельная женщина по доброй воле взвалила на себя такой груз и не желает возвращаться к прежней жизни.

Уже девять вечера. Поздновато для гостей.

Звонки не прекращались, становились все настойчивее. Как хорошо было раньше! Стучит, положим, поздний гость в дубовые ворота, а ты свечку задул и спишь себе в западном крыле замка. А если еще и подъемный мост не опускать…

– Иду. Кто там?

– АРМАН РЕНО.

2

Она застыла посреди коридора, охваченная ужасом. Ноги подкашивались, в глазах темнело, темнело… Казалось, сама Судьба пророкотала из-за двери свой приговор.

И… Джессика упала в самый настоящий обморок.

Длился он недолго. Подсознание прекрасно понимало, что Элисон спит в своей комнате, но рано или поздно проснется, а Джессики рядом нет, будет плач, истерика… Короче говоря, Джессика кое-как встала на ноги и медленно побрела к двери. Мысли вертелись в голове, сталкиваясь, разбегаясь и перепутываясь друг с другом.

Арман Рено звонит в дверь. Старший брат Фрэнка, зануда и педант, звонит в дверь квартиры Джессики Лидделл.

Зачем ему Джессика Лидделл? Она ему на фиг не нужна!

Значит, он пришел за Элисон!

И Джессику снова охватил холодный ужас.

Элисон только-только начала выходить из своего ступора, она уже не так часто плачет, она уже пытается помогать Джессике по хозяйству… Лучше даже не думать, какая с ней случится истерика, если ее заберет чужой для нее человек.

Джессика, а как будешь плакать ты сама!

Но что бы там ни было, Арман Рено имеет право войти.

А также право забрать Элисон и выгнать Джессику Лидделл, точнее, просто увезти от нее Элли, потому что, строго говоря, у нее нет никаких шансов победить в этом споре. Она незамужняя, безработная, не совсем здоровая и совсем малообеспеченная. А он – барон.

Как хорошо, что в прекрасной дубовой двери есть глазок! Надо хоть посмотреть на барона этого…

Она все равно никогда в жизни не видела Армана, знала только, что он старше Фрэнки на пять лет. Фрэнки говорил о брате шутливо и немного снисходительно, но, судя по всему, любил его. «У Армана в сейфе лежит подробный график жизни на ближайшие десять лет. И инструкции на все случаи жизни».

И по образованию он юрист. А Элли – гражданка Франции… Он давно уже мог потребовать ее возвращения на родину… Возможно, это хороший знак, что Арман Рено прилетел в Штаты сам? А возможно, это плохой знак. Посмотрим.

Если бы кто-то мог видеть Джессику Лидделл в эту минуту, то явно посчитал бы ее за ненормальную. Полы халата разошлись, рыжие волосы дыбом, лицо бледное, зеленые глаза полыхают, словно прожекторы или кратеры вулканов, курносый нос подозрительно распух, да еще вдобавок из закушенных до синевы губ вырываются совершенно безумные слова: «Пусть это окажется грабитель. Или продавец карманных библий. Или страховой агент. Или все-таки грабитель».

Звонок выдал требовательную трель, от которой внутри у Джессики все оборвалось в очередной раз, и она на негнущихся ногах стала приближаться к двери, издавая легкое сипение, в котором только очень чуткое ухо могло уловить нечто вроде «иду, иду, минуточку!».

Тапочки превратились в колодки, халат – в смирительную рубашку.

Если это действительно Арман Рено, а это, скорее всего, он, то она должна быть сильной. Очень сильной. Супер сильной. Она просто обязана защитить Элисон от… от ее родного дяди. Ерунда какая-то получается.

Неважно, ерунда, не ерунда, главное – спрятать Элли, спрятать так, чтобы ни одна ищейка не смогла бы ее найти. Выиграть время, улизнуть, сбежать. Если понадобится, они с Элисон спрячутся на необитаемом острове!

Еще скажи, на Луне, идиотка!

– Иду, иду, минуточку!

Элли не должна вновь страдать, не должна – и все тут. И уж конечно не должна попасть в чужую страну к чужим людям, а они для нее чужие, как ни крути, хоть и родственники, чужие и холодные лягушатники без сердца и совести, так долго игнорировавшие существование собственного сына и его семьи!

Ведь Фрэнк, хоть и не жаловался, но наверняка переживал, что его семья не хочет признавать Монику. Или это Моника не захотела признавать его семью? Во всяком случае, Моника и Джессика страшно веселились, идиотки, над всеми этими феодальными заморочками…

И вот теперь этот фон-барон хочет силой увезти девочку в свой угрюмый замок, где по каменным галереям гуляют сквозняки, а постельное белье всегда сырое, где на обед подают жидкий луковый суп и дурацкие круассаны, где никто не пожалеет Элли и не ляжет с ней рядышком, когда она опять увидит во сне кошмар…

Образ несчастной сиротки Элли, рыдающей в серых каменных палатах посреди огромной промерзлой постели, вышел так убедительно, что Джессика начала тихонько всхлипывать, одновременно переполняясь жаждой мести жестокосердному барону. Видимо, именно ярость придала ей сил, и уже через каких-то десять минут Джессика Лидделл решительно отпирала трясущимися руками многочисленные замки на добротной дубовой двери.

Перед ней стояли шесть с лишним футов Абсолютного и Бесповоротного Идеала Всех Женщин. Серый с искрой костюм облегал широкие плечи, подчеркивал античный торс, оттенял огненные черные глаза и скромно намекал на годовой доход Идеала, который не шел ни в какое сравнение даже, пожалуй, с пожизненным доходом Джессики Лидделл.

Светлые волосы, загорелое лицо, классические черты, тонкий породистый нос – все выдавало в незваном госте потомка норманнских баронов, некогда захвативших Британию и прочно обосновавшихся на ее меловых утесах. Вероятно, именно так и выглядели крестоносцы. Да, и на Фрэнка, своего младшего брата, Идеал не был похож ВООБЩЕ ничем.

Общее лучезарное впечатление немного портил тот факт, что Идеал был здорово рассержен. Еще бы, Джессика добиралась до дверей добрую четверть часа.

Арман снял палец с кнопки звонка и ошеломленно уставился на представшее перед ним создание. Странно, он всегда полагал, что фраза «У нее безупречная фигура» является в некотором роде гиперболой или, по крайней мере, метафорой, однако в данный момент перед ним стояла обладательница несомненно безупречной фигуры. Правда, ее следовало бы подкормить и дать выспаться, потому что под глазами залегли синие тени, но зато очаровательную головку красавицы увенчивала копна медных, сверкающих, свитых в тугие кольца кудрей, рассыпанных по плечам в живописнейшем беспорядке. С идеального овального личика – слишком бледного, но очень красивого – на Армана смотрели два рассерженных глаза, чей цвет вызывал мысли о морских глубинах, об изумрудах и бериллах, о первой траве, о хризопразах, черных кошках и еще о тысяче вещей, которые не имели никакого отношения к цели приезда барона Рено в Соединенные Штаты Америки.

В этих невозможных глазах горела ярость, уж ее-то Арман узнал мгновенно. Безупречное создание выпрямилось, в результате чего белый халат соскользнул с чуть загорелого, восхитительно кремового плеча, грозя представить на суд невольного зрителя умопомрачительную грудь. Арман судорожно сглотнул. Еще немного – и он начнет думать стихами.

И вообще, носить такие халаты – безнравственно! Тонкий легкий шелк струился по фигурке незнакомки, облегал и приоткрывал, намекал и прямо демонстрировал, подчеркивал и оттенял, а в районе стройных ног и просто ничего не скрывал!

Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено, не сразу понял, ЧТО происходит с его организмом, а когда понял – страшно удивился. И немного испугался. Раньше, по крайней мере, лет с восемнадцати уж точно, ему всегда удавалось контролировать свои инстинкты. Сегодня Тело вышло из-под контроля. Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено, был крайне возбужден.

Растерянный, рассерженный, недоумевающий, обозленный Арман решил действовать наперекор всему, в том числе и собственному непокорному организму. В таких случаях нужна жесткость. И он произнес по-английски, твердо, насколько ему позволял кошачий французский акцент:

– Немедленно впустите меня. Мое имя Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено, и я настаиваю на том, что мне нужно войти!

– А я Мария Стюарт, очень приятно! Покажите документы!

Он сделал было шаг вперед, и эта дикая кошечка, нет, пожалуй, пантера, едва не зашипела на него. Во всяком случае, под коралловыми губками блеснули ослепительно белые зубки, напоминавшие, естественно, жемчужины. Осторожнее, Арман, лирика в твоем деле не поможет, а навредит!

Он презрительно усмехнулся и медленно засунул руку во внутренний карман пиджака. Водительские права он протянул пантере без единого звука.

На самом деле Арман все больше терялся. Никто, ни один человек в жизни не вел себя с ним таким образом. Сильные мужчины сникали и превращались в жалко лепечущих младенцев, когда на них падал повелительный взор огненных черных очей, а уж документы… Их с него не требовали даже в аэропортах.

Тем временем зеленоглазая ведьмачка внимательно и подозрительно изучала фотокарточку на правах. Несколько раз она бросала быстрый, но проницательный взор на оригинал, а в конце концов даже поковыряла фотографию ногтем (розовый миндаль с перламутровым отливом! все! ни слова о прекрасном!), желая удостовериться, что пластиковый слой не нарушен.

А потом она его удивила. На прелестном личике ясно выразились ужас, недоверие и еще что-то. Видимо, именно так смотрели предки Армана Жермена Мари дю Шателе, барона Рено на привидения, проплывающие под потолком Шато Руайя.

– Этого не может быть!

– Чего именно?

– Вы приехали! Вы не могли этого сделать!

Несмотря на явную абсурдность этого заявления, Арман едва не предложил девице потрогать его, к счастью, вовремя опомнившись. К чему могло привести ее прикосновение, страшно и подумать. В его-то состоянии!

Как странно, подумал другой, внутренний Арман Рено. Как удивительно и невероятно, что мир все еще цветет и благоухает, что красота иных женщин способна свести с ума, что кровь все еще горяча.

Она прекрасна, эта непонятная и незнакомая ему женщина с глазами цвета магического изумруда. Она восхитительна, но надо возвращаться на землю.

– Я приехал. Смог, знаете ли. Сами видите.

Она видела, видела, но все равно не отводила от него изумленного и испуганного взгляда. Потом она отвела глаза и всхлипнула. Это вышло неожиданно и трогательно, Арман едва не кинулся утешать незнакомку, но в этот момент она сама все разъяснила.

– Если бы я только знала… если бы могла предположить, что вы приедете, я бы… Я бы вам сообщила, когда… О господи, но вы ведь… Вы знаете, что Фрэнк и Моника…

– Погибли? Да, знаю.

Арман нетерпеливым взмахом руки словно отмел все соболезнования, которые она собиралась произнести, и это ее явно шокировало. Плевать! Сейчас важно не это.

– Я хочу знать, где моя племянница. Я хочу ее видеть немедленно! Я забираю ее с собой во Францию.

Пантера вернулась.

– Чушь!

– ЧТО. ВЫ. СКАЗАЛИ?

– Я сказала Ч-У-Ш-Ь. Это невозможно.

Она гордо откинула голову назад, водопад медных локонов едва ли не искры вокруг рассыпал, а на пол упали несколько шпилек. Ведьма, черт бы ее побрал! Наглая ведьма, с которой того и гляди свалится халат.

Девушка уперла руки в бедра. Великолепные, надо сказать, бедра. В другое время и при других обстоятельствах Арман сказал бы, что это бедра его мечты, но сейчас дела были поважнее.

– И почему же это невозможно?

Теперь она смотрела на него, как на нечто ползающее и ядовитое, а также, несомненно, отвратительное.

– Потому что! Потому что вы не можете! Я вам не позволю, понятно?

Черные глаза норманнского барона и крестоносца сузились и живо напомнили о вороненой стали, битве при Азенкуре и Гастингсе, а также о праве феодалов казнить своих вассалов безо всякого суда. И Америка здесь ни при чем, предки Джессики Лидделл были англичанами, а значит, врагами предков барона Рено!

– Это почему же?

– Потому что она… потому что она спит!!!

Джессика замерла, ожидая взрыва. Она понятия не имела, что эти дерзкие слова музыкой отозвались в ушах Армана Рено.

Рыжая Элль, солнышко Элль, золотая Элиза спит в кроватке и видит сны. Она спит, маленькая принцесса, потому что все дети в это время спят!

Жесткое лицо разгладилось, словно по мановению волшебной палочки, и Джессика с изумлением увидела, как страшные, похожие на пылающие угли глаза прикрылись, а по надменному лицу расплылась блаженная улыбка. Удивительно его, это лицо, украсившая.

Философы утверждают, что счастье недолговечно, а покой нам только снится. Уже через миг Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено решительно вцепился в дверной косяк и начал вновь настаивать на своем.

– Спит она или бодрствует, неважно! Я хочу ее видеть, и все тут. Я имею на это право, она моя племянница! Вы меня остановить не вправе и не в силах! Открывайте дверь.

Последнее требование несколько запоздало, потому что дверь и так была открыта, но Джессика не собиралась сдаваться вот так, без борьбы.

– Не открою! То есть… не пущу! Мне… Я… Мне надо одеться!

– Это я заметил. Вы вообще-то в порядке? Мне показалось, я слышал звук падения.

– Правильно, это я и упала! И кто хочешь упал бы. Вы назвали себя таким голосом, что любая упадет. Откройте первую же книжку – там будет написано, что при звуках ТАКОГО голоса девушки должны падать в обморок пачками. Я и упала.

Арман рассматривал ее с откровенным интересом, и Джессика нервно запахнула халат на груди, правда, это мало помогло барону. Воображение работало вовсю, инстинкты бушевали, гормоны тоже.

Внезапно он поднес руку ко лбу. Голова закружилась – слишком много событий и потрясений за сегодняшний день. Да и возбуждение…

С тех пор, как садовник Жак, который первым узнал страшную новость из газеты, заливаясь слезами, прибежал к нему в кабинет и сообщил о Франсуа, Арман перестал хотеть чего-либо, в том числе и женщин. Он не стал импотентом, нет, он просто больше ничего не хотел. Совсем. Начисто. Сама мысль о плотском наслаждении казалась кощунственной. Мысли барона Рено отныне были заняты только судьбой его малолетней племянницы.

Он тряхнул головой и постарался говорить как можно более иронично.

– Значит, это моя вина? Что ж, приношу свои извинения.

В ответ зеленоглазая кошка полыхнула на него таким взглядом, что он залюбовался. Как она хороша, это уму непостижимо.

– Извинения принимаю. Если вы подождете, пока я переоденусь…

– Вы что, издеваетесь? Впустите меня немедленно!

– Подождете!

– Черта с два! Я что, должен ходить по лестничной площадке, как тигр в клетке, пока вы соизволите напялить…

– Придержите язык для начала. А потом походите по лестничной площадке. Я не могу рисковать. Пока я буду переодеваться, вы можете ворваться и похитить Элисон!

– Похитить? Вы ненормальная? Зачем мне похищать то, что и так принадлежит мне!

– Элли не вещь. А я здесь для того, чтобы защитить ее.

– От ее ближайшего родственника? От будущего приемного отца? От родного дяди?

– Да!!! Тем более что родной дядя собирается отобрать ее у родной тети и даже не чешется.

Голос девушки внезапно надломился, она судорожно схватилась за горло рукой.

– Послушайте… мистер Рено, вы… вы должны подождать. Я обещаю, это будет недолго. Я не копуша, одеваюсь очень быстро. Я действительно не могу рисковать… Вы должны знать кое-что…

Арман почувствовал, как ярость ослепляет его новым приступом.

– Что?! Что еще я должен знать, ад вас побери? Вы вообще-то кто такая?

Она недоуменно посмотрела на него и тихо ответила:

– Я Джессика. Джессика Лидделл. Сестра Моники. Мы близнецы… были. Мы вместе выросли, а когда все это… с ней и Фрэнком… я болела, а потом узнала, что Элли в приюте… и забрала ее. Потому что ей там нельзя… Ей нельзя одной… Побудьте здесь, пожалуйста.

С этими словами она быстро закрыла дверь. Последнее, что видел ошарашенный Арман, было: буря огненных локонов, распахнувшийся от резкого движения халат, стройные длинные ноги. И закипающие в изумрудных глазах слезы. Естественно, бриллианты.