Текст книги "Зависть"

Автор книги: Сандра Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)

31

Впоследствии Марис с большим трудом могла вспомнить подробности своего возвращения в Нью-Йорк. Она куда-то шла, предъявляла билеты, сдавала вещи в багаж, но все это она делала совершенно автоматически, как во сне. Вот только подсознательной уверенности, что стоит ей захотеть, и она проснется, Марис не ощущала. Смерть отца и необъяснимое поведение Паркера были двойным ударом, и мозг, стараясь защититься от эмоциональных перегрузок, словно выключил сознание, оставив только автоматические реакции.

Марис не знала, что Майкл, проводивший ее до самого аэропорта и посадивший на самолет, сумел предупредить стюардесс, поэтому во время полета к ней обращались особенно внимательно и предупредительно. Впрочем, ей нужно было только одно – чтобы ее оставили в покое, и старшая стюардесса усадила ее у окна на свободный ряд кресел.

В нью-йоркском аэропорту «Ла Гуардия» Марис встречал Ной. Видеть его ей было тяжело, но вместе с тем она была рада, что он избавил ее от обычной в таких случаях суеты. Ной проводил Марис к нанятой им машине с шофером, а сам отправился получать ее сумки.

Когда за окнами лимузина замелькали улицы Манхэттена, Ной сообщил Марис некоторые подробности, о которых не хотел говорить по телефону. Тело Дэниэла все еще находилось в Массачусетсе: в таких случаях было необходимо вскрытие. Врачи подозревали, что Дэниэл не просто оступился; причиной падения мог стать микроинфаркт, разрыв сосуда, эмболия легочной артерии или внезапная остановка сердца.

– Но я лично уверен, что Дэниэл просто потерял равновесие, – сказал Ной. – Мы всегда этого боялись, и вот – это случилось…

Трость Дэниэла прибывший на место происшествия шериф нашел в его спальне. Судя по положению тела, Дэниэл не спускался по ступенькам, а поднимался. Сделать это не опираясь на трость ему всегда было нелегко; неудивительно, что в темноте он оступился и упал.

– Кроме того, он был слегка навеселе, – неохотно добавил Ной. – Наверное, это я виноват, что не уследил за ним…

После вскрытия, сказал Ной, тело Дэниэла перевезут в Нью-Йорк. Кое-какие приготовления к похоронам он уже сделал, но Марис должна была их одобрить. Например, он знал, что Марис захочет сама выбрать гроб, поэтому до ее возвращения даже не стал его заказывать.

Слушая его, Марис заметила только, как быстро он всем распорядился.

– Я хотел только избавить тебя от лишних переживаний, насколько это возможно, – ответил он.

Ной был очень заботлив, внимателен, услужлив до подобострастности.

Но Марис было трудно выносить его присутствие.

Поэтому она велела шоферу везти ее в городской особняк Дэниэла. Оттуда Марис позвонила одной из своих подруг и, снабдив подробным списком своих вещей, отправила ее на свою квартиру. Самой ей не хотелось без особой необходимости даже появляться там, где она когда-то жила с Ноем.

В особняке Марис обосновалась в своей старой спальне на третьем этаже. На протяжении последующих трех дней они с Максиной принимали друзей и знакомых, приходивших выразить им свои соболезнования и предложить посильную помощь. По вечерам, оставаясь вдвоем, они пытались утешать друг друга, но это у них получалось плохо. Максина винила во всем себя. Обливаясь слезами, она снова и снова повторяла, что не должна была отпускать Дэниэла одного, совершенно забывая о том, что ее присутствие вряд ли могло предотвратить несчастный случай. Марис, как могла, успокаивала Максину, но и ее совесть была неспокойна.

Она не могла забыть того, что ее отец умер примерно в то же время, когда они с Паркером занимались любовью.

Каждый раз, когда ее мысли сворачивали в этом направлении (а случалось это достаточно часто), Марис старалась отогнать от себя ощущение вины. Если она в чем и виновата, то только не в этом. Ведь Дэниэл сам настоял, чтобы она отправилась в Джорджию. Она поехала туда с его благословения. Марис отчетливо помнила, как на прощание он сказал ей, что она заслуживает того, чтобы быть счастливой, и что он ее любит. Нет, она не должна позволить угрызениям совести парализовать ее. Это роковое совпадение, и она заставит себя больше не думать об этом. Но пока эта мысль преследовала ее неотступно.

Марис раньше и не подозревала, что похороны человека, занимавшего такое заметное положение в обществе, как Дэниэл Мадерли, – дело чрезвычайно деликатное и непростое. Ее отец был старейшим представителем целой плеяды нью-йоркских издателей, и посвященный ему некролог появился не где-нибудь, а на первой полосе «Нью-Йорк тайме». Другие газеты тоже посвятили его памяти свои развороты.

Весь этот долгий день Марис прилагала отчаянные усилия, чтобы выдержать, чтобы не сломаться. Ее, одетую в черное, фотографировали при входе в собор, при выходе из него, фотографировали в соборе, у ворот кладбища, у могилы, фотографировали с мэром Нью-Йорка, с известными издателями, политиками и прочими знаменитостями, которые приехали отдать последний долг покойному. Каждый из них считал необходимым произнести небольшой спич или хотя бы перечислить многочисленные достоинства и добродетели покойного, и хотя это делалось, конечно, от чистого сердца, Марис было невыносимо слушать их. Ей искренне советовали утешаться тем, что ее отец прожил долгую и плодотворную жизнь и не страдал перед смертью. Умом Марис понимала; ей следует благодарить бога за то, что все произошло так быстро и ее отец не угасал долго и мучительно, как иные старики, но сердце ее оставалось глухо к доводам разума. Она не желала верить, что смерть вообще может быть милосердной.

Поневоле Марис прониклась особым расположением к тем, кто предпочитал молчать и старался выразить свое сочувствие лишь жестом, взглядом, коротким пожатием руки.

Но все же никто не потряс и не шокировал ее больше, чем Надя Шуллер. Марис только-только отошла от свежевырытой могилы, когда Надя подошла к ней и, пожав ей руку, прошептала:

– Мне очень жаль, Марис. Очень-очень жаль!..

При этом Марис поразила не столько дерзость Нади, посмевшей явиться в такой день, сколько мастерство, с которым она изображала глубокое и искреннее горе. Почти вырвав руку, Марис довольно холодно поблагодарила Надю и отвернулась, но отделаться от нее было непросто.

– Нам нужно поговорить, Марис, и как можно скорее, – сказала Надя тихо.

– Если тебе нужна цитата для твоей колонки – обратись в наш отдел по контактам с прессой, – ответила Марис.

– Нет, дело не в этом… – Надя наклонилась ближе. – Это действительно важно. Позвони мне в самое ближайшее… в общем, когда сможешь. – Сунув ей в руки визитную карточку, Надя повернулась и быстро отошла. При этом Марис невольно обратила внимание на то, что ей хватило ума не искать взгляда Ноя.

Но хотя неожиданное появление Нади было Марис достаточно неприятно, гораздо тяжелее ей было выносить присутствие Ноя. А Ной, как нарочно, не отходил от нее ни на минуту. Уже после похорон, на поминании, он то демонстративно обнимал ее за плечи, то брал за руку, словно они все еще оставались любящей парой, которую смерть Дэниэла сплотила еще больше. Марис его прикосновения были отвратительны, как был отвратителен сам Ной, но ради памяти отца она сдерживалась.

Когда ушла последняя пара, уже начинало темнеть. Максина в большой гостиной следила за тем, как официанты убирают со столов, Марис подошла к Ною.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала она.

– Конечно, дорогая… – любезно откликнулся он. Но Морис был абсолютно безразличен его тон, его внимание, его сочувствие. Она не испытывала к Ною ничего, кроме неприязни, словно тех двух лет, когда они были вместе, не было вовсе. Теперь она не могла даже представить себя его женой, хотя формально все еще оставалась ею. Марис казалось – все, что когда-то между ними было, происходило не с ней, а с какой-то другой женщиной, жившей где-то далеко-далеко…

Как она могла быть настолько слепа? Как не разглядела, что представляет собой Ной Рид?

Единственное, что в какой-то мере извиняло ее ошибку, заключалось в таланте перевоплощения Ноя, его способности казаться тем, чем он на самом деле не являлся. Марис, во всяком случае, не приходилось встречать человека, который бы лгал так искусно, так правдоподобно, так находчиво и изворотливо. Да что говорить о ней, когда его поддельное обаяние подействовало даже на Дэниэла, которого всегда было очень нелегко ввести в заблуждение.

– Можешь больше не притворяться, Ной, – проговорила она, с трудом сдерживая раздражение. – Мы одни – кроме Максины, нас никто не слышит, а она уже знает, что я от тебя ушла.

Она привела Ноя в отцовский кабинет, в котором еще пахло душистым трубочным табаком Дэниэла, пахло его бренди и пылью от многочисленных книжных корешков. Эти запахи будили в Марис множество воспоминаний горьких и радостных и мучительных одновременно, и поэтому она чувствовала себя здесь достаточно уверенно.

В кабинете Марис опустилась в большое кожаное кресло, в котором Дэниэл обычно сидел, когда работал. В нем Марис было почти так же уютно, как в отцовских объятиях. Четыре ночи подряд она провела здесь, оплакивая свои потери. Иногда ей даже удавалось забыться коротким, беспокойным сном, но и во сне ей являлись то отец, то Паркер, и она просыпалась от звука собственного голоса, произносившего их имена. Ной сел в кресло напротив.

– Я надеялся, что после твоей второй поездки в Джорджию ты немного смягчишься, Марис, – сказал он. – Но ты по-прежнему колешься, как дикобраз.

– Смерть отца ничего между нами не изменила, Ной, – резко сказала Марис. – Все осталось по-прежнему. И ты остался прежним – лжецом и предателем. – Она помолчала и добавила:

– И мне почему-то кажется, что это еще не все твои грехи!

Взгляд Ноя стал острым, как кинжал.

– Что ты имеешь в виду?

Прежде чем ответить, Марис выдвинула средний ящик стола и достала оттуда визитную карточку.

– Я нашла это в записной книжке отца, когда выписывала телефоны людей, которых следовало известить о его смерти. Как видишь, на этой карточке нет ни названия фирмы, ни адреса – только имя и телефон. Меня одолело любопытство, и я позвонила… И как ты думаешь, куда я попала?

Ной продолжал молча смотреть на нее, потом небрежно пожал плечами:

– Откуда мне знать, Марис? У Дэниэла было много самых разных знакомых и…

– Да, у папы было много разных знакомых и деловых партнеров, – подтвердила Марис. – Мне это известно. Я только не знала, что среди них есть частный детектив, которого папа нанял, чтобы собрать сведения о тебе, Ной! Мистер Сазерленд сказал мне это, когда я спросила, как могла его визитная карточка попасть к отцу.

Марис вздохнула.

– К сожалению, мне не удалось выяснить у него, что он узнал о тебе. Мистер Сазерленд – настоящий профессионал, который умеет хранить тайны своих клиентов, даже если они уже умерли. Он отказался сообщить мне что-либо конкретное, хотя я и являюсь прямой наследницей. Впрочем, когда я объяснила ему ситуацию, мистер Сазерленд сказал, что он уже отправил отцу три подробных отчета, так что, если у меня есть доступ к его бумагам, я могу взглянуть на них сама. Он также добавил, что расследование еще не закончено и что, если я захочу довести его до конца, мне достаточно только подъехать к нему в офис, чтобы перезаключить договор на мое имя.

Марис нетерпеливо побарабанила пальцами по крышке стола, потом достала из кармана связку ключей и показала Ною.

– Как видишь, доступ к документам Дэниэла у меня есть – это полный комплект ключей от его стола, сейфа и рабочих шкафов, который он сделал для меня несколько лет назад. Я перерыла все бумаги, но не нашла никаких отчетов, о которых говорил мистер Сазерленд. Их нет ни на работе, ни в сейфе в его спальне, ни в этом столе, Ной. Их нет даже в секретной депозитной ячейке в банке, о которой, кроме меня, вообще никто не знал… Ты, случайно, не знаешь, куда они могли подеваться?

Ной снова пожал плечами:

– Не имею ни малейшего представления!

– А вот я, кажется, имею. Накануне вашего отъезда в загородный дом, пока отец собирал вещи наверху, ты сказал Максине, что тебе нужно сделать несколько звонков. Под этим предлогом ты пошел в папин кабинет якобы для того, чтобы воспользоваться телефоном. В этом не было бы ничего странного, если бы Максина не обратила внимание на то, что ты плотно прикрыл за собой дверь. Кроме того, ты мог воспользоваться мобильным телефоном, как делал всегда, но тогда Максина об этом просто не подумала. И только когда я спросила, не рылся ли ты в папиных вещах, она вспомнила про этот эпизод…

Ной покачал головой и рассмеялся.

– Марис, я понятия не имею, о чем ты говоришь! Может быть, я и заходил в кабинет мистера Мадерли в тот день. Честно говоря, я не помню… С каких это пор я не могу сюда заходить? Я бывал в этом кабинете, наверное, сотни раз, к тому же, когда я звоню кому-то по делам, я всегда закрываю дверь. Как, впрочем, и большинство нормальных людей… Слушай, если ты решила поднять весь этот шум из-за Нади…

– Надя здесь ни при чем, – резко ответила Марис. – Мне наплевать и на нее, и на всех остальных женщин, с которыми ты спал.

Ной поглядел на нее взглядом, который яснее ясного говорил – он в этом сомневается, и Марис захотелось влепить ему пощечину, чтобы стереть с его лица выражение самодовольного превосходства и наглой самоуверенности. Она, однако, ограничилась тем, что сказала:

– Тебе, вероятно, будет интересно узнать, что я обратилась в полицию Массачусетса…

– Ты, я вижу, зря времени не теряешь, – со злой иронией заметил Ной, – даром что изображаешь из себя убитую горем дочь.

– Я сказала, что заключение относительно причин смерти моего отца вызывает у меня сомнение. Я сказала – это мог быть и не несчастный случай.

Эти слова подействовали на Ноя несколько слабее, чем пощечина, но все-таки подействовали. Его улыбка поблекла, а лицо сделалось неподвижным, словно окаменело.

– В полиции пошли мне навстречу, – не без внутреннего злорадства добавила Марис. – Они проведут дополнительное расследование обстоятельств смерти отца. И можешь быть уверен, что на этот раз полицейские не ограничатся простым осмотром места происшествия – они станут искать доказательства.

Ной вскочил с места.

– Доказательства? Доказательства чего?! – воскликнул он.

– Это ты спросишь у начальника полиции Рэндала. Завтра утром мы с ним встречаемся. Надеюсь, ты тоже там будешь, – сказала Марис холодно.

В штате полицейского участка Беркшира было всего шесть человек: начальник, четверо патрульных и сотрудник, который выполнял одновременно функции дежурного на телефоне и главного городского сплетника. Обычно полиция городка занималась заторами на дорогах, поисками пропавших домашних любимцев, штрафами за не правильную парковку, когда проезжавшие через Беркшир туристы надолго застревали в антикварных лавчонках, а также выявлением и задержанием пьяных водителей, что, впрочем, случалось нечасто.

Иными словами, это был тихий провинциальный городок, поэтому и слухи, циркулировавшие в Беркшире, были провинциально-спокойными и совсем не скандальными. Они вращались в основном вокруг того, кто поехал в Нью-Йорк, чтобы сделать подтяжку лица, кто продал свой особняк восходящей звезде кино, кто отправил несовершеннолетнюю дочь в клинику для наркоманов и тому подобного. Кражи случались редко, и жители Беркшира спокойно оставляли машины и дома незапертыми.

Последнее убийство в округе произошло еще в бытность президентом Линдона Джонсона. Убийца был схвачен патрульными на месте преступления и тут же сознался в содеянном, так что заведенное в полиции дело пришлось закрыть почти сразу.

Таким образом, местные полицейские не имели никакого практического опыта в расследовании убийств. Это, несомненно, был серьезный минус. Марис, впрочем, рассчитывала не столько на опыт, сколько на тот неподдельный энтузиазм, который вызвала среди личного состава беркширского участка перспектива раскрыть столь громкое преступление. Местным пинкертонам, несомненно, осточертело разыскивать по подвалам пропавших котят и устанавливать дополнительные трибуны к празднику Четвертого июля, и они горели решимостью найти и задержать коварного убийцу, пусть это даже был кто-то из приезжих.

В Беркшир Марис и Ной отправились в разных машинах. Увитое плющом здание полицейского участка было больше похоже на антикварную лавку, чем на официальное учреждение.

Начальник местной полиции Ллойд Рэндал был крупным краснолицым мужчиной лет сорока пяти с редкими светлыми волосами, зачесанными вперед, чтобы скрыть лысеющую макушку. Когда Ной и Марис отказались от предложенного кофе со сладкими булочками, Рэндал без труда уловил желание обоих свести церемонии к минимуму и решительно взял быка за рога. Утвердившись за широким столом, он достал из ящика папку с делом и раскрыл ее; при этом лицо его выражало скорее разочарование, чем облегчение.

– Боюсь, миссис Мадерли-Рид, мне нечего добавить к тому, что было в первом отчете, – сказал Рэндал. – Мои люди тщательно осмотрели дом, но не нашли ничего, что хотя бы косвенно указывало на возможное преступление.

Краем глаза Марис заметила, что Ной небрежно закинул ногу на ногу и сложил руки на коленях.

– Мои сотрудники утверждают – и я с ними согласен, – что ваш отец оступился и упал с лестницы. На полу, в месте падения тела, были обнаружены пятна крови, однако это, несомненно, была кровь из раны на волосистой части головы мистера Мадерли. Он рассек кожу на затылке во время падения с лестницы – на одной из ступеней также остались следы крови и волосы вашего отца.

Марис спросила, еле сдерживая дрожь:

– А что показало вскрытие?

Рэндал перевернул несколько страниц и, порывшись в кармане, достал очки.

– Содержимое желудка показывает, что ваш отец поел минимум за полчаса до смерти, – сказал Рэндал, заглянув в документы. – То же самое сообщил следствию и мистер Рид, – добавил он, поглядев на Ноя поверх очков.

Ной кивнул в ответ.

– Когда я вошел в кухню, чтобы позвонить в «Службу спасения», в мойке лежали тарелка и стакан. Я сам вымыл после ужина всю посуду, поэтому было естественно предположить, что мистер Мадерли спустился в кухню, чтобы перекусить. На обратном пути он споткнулся и… упал.

– Это не могло быть подстроено, мистер Рэндал? – вмешалась Марис.

– Что именно?

– Я имею в виду – не были ли тарелка и стакан положены в мойку специально, чтобы создать впечатление, будто мой отец ими пользовался?

– Но он ими действительно пользовался, – ответил Рэндал. – На бокале и на тарелке обнаружены только его отпечатки пальцев.

– Отец мог поесть и в спальне – он часто так делал. Откуда известно, что он спускался вниз?

– Крошки.

– Простите, что?

– На его пижаме, на тапочках и на полу возле окна и возле раковины были хлебные крошки. Я считаю, что ваш отец смотрел в окно и ел сандвич…

Рэндал слегка похлопал себя по волосам на макушке, словно желая убедиться, что они на месте, и снова заглянул в папку с делом.

– Кроме того, содержание алкоголя в крови покойного несколько превышало норму, установленную законодательством для водителей за рулем.

– А как насчет других химических препаратов?

– В крови вашего отца действительно были обнаружены следы фармацевтических препаратов. Их удалось идентифицировать. Все это лекарства, которые принимал ваш отец; мы специально связались с его лечащим врачом в Нью-Йорке, и он подтвердил, что действительно выписывал такие лекарства мистеру Мадерли некоторое время назад. Судя по данным химических анализов, дозировка не была превышена, к тому же нигде в доме не было обнаружено никаких следов борьбы.

– А его трость? Вы нашли ее? Она действительно была в спальне?

– Да, она была прислонена к ночному столику. Мы ее проверили – на трости, которой пользовался ваш отец, не было обнаружено не принадлежащих ему отпечатков пальцев, – сказал Рэндал, предупредив ее следующий вопрос. – Никаких следов взлома нет. Никаких ссадин или ушибов, за исключением раны на затылке, на теле не обнаружено. Установленное медицинской экспертизой примерное время наступления смерти совпадает со временем звонка вашего супруга в службу «911». Все это зафиксировано документально.

Рэндал снял очки и, положив их на раскрытую папку, с сочувствием поглядел на Марис.

– Я знаю, что, когда происходит несчастный случай вроде этого, родные и близкие покойного начинают искать причины… или, если угодно, – виновника. Козла отпущения. Я понимаю, мисс Марис, вам трудно принять факты, смириться, но… Судя по данным, которыми располагает следствие, что-то помешало вашему отцу подняться по лестнице; он оступился, упал и погиб. Мне остается только принести вам свои соболезнования.

Эти слова не обрадовали Марис, но и не разочаровали. Результаты дополнительного следствия оказались именно такими, как она и рассчитывала.

Взяв в руки сумочку, она встала.

– Спасибо, что сочли возможным помочь мне, – сказала Марис, протягивая Рэндалу руку через стол.

– Это моя работа, миссис Мадерли-Рид, – ответил детектив, также вставая и пожимая протянутую руку. – Да, еще одно: ваш дом включен в маршрут нашего патруля. Мы будем приглядывать за ним в ваше отсутствие.

– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Рэндал, спасибо.

Выйдя из участка, Марис направилась к своей машине, но, прежде чем она успела открыть дверцу, ее нагнал Ной. Схватив Марис за руку, он развернул ее лицом к себе и, наклонившись, прошипел:

– Ну как, теперь ты довольна?

– Вполне, – ответила Марис, холодно глядя на него. – Если раньше у меня и были какие-то сомнения, то теперь я абсолютно уверена – этим чем-то, что помешало моему отцу подняться по лестнице, был ты!

Тонкие губы Ноя растянулись в улыбке, от которой у Марис волосы зашевелились на голове.

– У тебя нет никаких доказательств, милая!

– Отпусти мою руку, Ной, иначе я закричу. А мистер Рэндал будет только рад прийти мне на помощь.

Ной на секунду задумался, потом нехотя разжал пальцы.

– Кроме того, мистеру Рэндалу будет любопытно узнать, что мой отец обратился к частному детективу, чтобы выяснить твою подноготную, – добавила Марис.

– Ну, это даже не улика! Что она тебе даст?

– Ничего. Ты сделал все, чтобы не оставить никаких следов своего преступления. Единственное, что ты недооценил, – это мою способность с первого взгляда оценить хороший сценарий.

– Это не роман, Марис!

– К несчастью! Но если бы это был детективный роман, я бы заподозрила именно тебя. Как ты помнишь, часть работы редактора состоит в том, чтобы вычленить побудительные мотивы главного действующего лица. Цель, которую преследует герой, должна быть очевидна с первых страниц, иначе у сюжета не будет стержня, на котором он мог бы держаться. Твоя цель, Ной, мне совершенно ясна. Зачем ты увез отца в Беркшир? Зачем запер его в нашем загородном доме именно тогда, когда меня не было в городе? Зачем ты настоял, чтобы Максина осталась в Нью-Йорке – ведь я знаю, как ты любишь, чтобы тебя обслуживали?!

Ты изменял мне с Надей. Ты лгал, когда говорил, что снова начал писать. О чем еще ты солгал? О своих делишках с «Уорлд Вью»? Несомненно. Я готова поставить на это все, что мне дорого. Когда Моррис Блюм проговорился о вашей встрече, ты очень умело оправдывался. Ты весьма предусмотрительно подстраховался, загодя рассказав отцу о переговорах на случай, если он или я что-нибудь узнаем. Но тебе не удалось убедить меня в своей невиновности тогда, теперь же я абсолютно убеждена в том, что ты нас предал.

Должно быть, отец догадался об этом раньше меня – иначе зачем бы он обратился в агентство мистера Сазерленда? Я уверена – он знал, что ты ведешь двойную игру. Может быть, у него даже были доказательства. И когда он предъявил их, ты его убил!

Марис с горечью усмехнулась.

– Надеюсь, ты совершил это убийство не для того, чтобы обеспечить сделку с «Уорлд Вью», потому что в противном случае тебя ждет жестокое разочарование. Заруби себе на носу, Ной Рид: «Мадерли-пресс» останется независимым, каким было при отце, каким было всегда.

– Будь осторожна, Марис! – Ной говорил негромко, но в его голосе звенела угроза. Протянув к Марис руку, Ной намотал прядь ее волос на указательный палец и с силой потянул на себя. Со стороны этот жест выглядел почти игривым, но Марис едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от боли. – Нет, это ты заруби себе на носу, – сказал он с угрозой. – Никто не помешает мне получить то, что я хочу. Никто и ничто.

Марис попыталась справиться с дрожью. Скрытая жестокость, которую она давно в нем почувствовала, ей не почудилась. В Ное жил зверь – хищный и коварный зверь, который проснулся и вышел на охоту.

Но, как ни странно, она больше не боялась. Ной утратил над ней власть; он был не в силах ни напугать ее, ни подчинить себе.

– Что ты мне сделаешь? Столкнешь с лестницы? – спросила Марис и нервно рассмеялась.

– Дэниэл сам виноват в том, что с ним случилось. Он реагировал слишком бурно, позабыв о том, что он уже глубокий старик – вот и сверзился со ступенек. Так что я здесь совершенно ни при чем, хотя… – Ной понизил голос до вкрадчивого шепота. – …Хотя, если быть откровенным, старый козел умер очень своевременно.

Марис отшатнулась, и, поскольку ее волосы все еще были намотаны на палец Ноя, это резкое движение причинило ей такую боль, что из глаз брызнули слезы. Но Марис этого даже не заметила, потому что память нанесла ей удар еще более сильный.

…Если быть откровенным, мать умерла очень своевременно.

Эту строчку она перечитывала не меньше десяти раз. В диалоге Рурка и Тодда эта фраза была ключевой, и Марис довольно долго прикидывала, как ее можно изменить или улучшить, однако в конце концов пришла к заключению, что она с максимальной точностью передает холодную откровенность Тодда. От этого его заявление становилось куда более шокирующим, чем если бы он сказал: «Старая хрычовка загнулась весьма кстати». Набор слов, которые использовал Паркер, был значительно менее эмоциональным и от того – куда более страшным.

Открытие, которое Марис только что сделала, потрясло ее.

– Ты – Тодд! – вырвалось у нее.

– Кто-кто? – переспросил Ной, слегка наклонив голову. Марис не ответила. Мысли у нее в голове беспорядочно метались, мешая ей сосредоточиться, и только одна из них горела прямо перед глазами: «Это не может быть совпадением!»

С решительностью, какой она сама от себя не ожидала, Марис сказала:

– В последний раз говорю: отпусти меня немедленно!

– Конечно, дорогая… – Ной выпустил ее волосы. – Теперь, когда мы так мило побеседовали и – я надеюсь – поняли друг друга, ты можешь идти, куда тебе захочется.

– Я прекрасно тебя поняла, Ной, – ответила Марис. – Поняла даже лучше, чем ты думаешь.

«ЗАВИСТЬ»

Глава 22

Ки-Уэст, Флорида

1987 год

Это был один из тех дней, когда слова просто не желали ложиться на бумагу.

Рурк сжал голову руками, стиснул ее как тыкву, словно надеясь выдавить застрявшие где-то глубоко в мозгу слова. Тщетно. Ничего не выходило, хоть тресни! За весь сегодняшний день к рукописи добавилось всего два с половиной предложения. Ровно восемнадцать слов. Курсор компьютера словно прилип к экрану, и вот уже часа три не двигался с места, нахально подмигивая незадачливому сочинителю.

– Издеваешься, гад?.. – прошептал Рурк и, склонившись к клавиатуре, напечатал: «Трава зеленая». Потом подумал и прибавил: «Небо – голубое». – Видал, сукин ты сын? – сказал он, откидываясь на спинку стула. – Ведь могу, если захочу!..

Но это его не утешило, так же как и мысль о том, что вчерашний день был гораздо более продуктивным, чем сегодняшний. Вчера у него был выходной, и Рурк просидел за компьютером шестнадцать часов подряд, практически без еды и питья, отрываясь от работы только по нужде. Вчера он написал двадцать страниц – двадцать превосходных страниц, если быть откровенным, но, проснувшись сегодня утром, обнаружил, что ночью какие-то злые духи проникли к нему в голову и похитили вдохновение, заполнив извилины в мозгу какой-то бездарной жвачкой.

Как еще объяснить столь внезапное исчезновение способности писать, Рурк не знал, хоть убей.

Его разочарование было столь глубоким, что он даже подумывал о том, чтобы плюнуть на все, вырубить компьютер и пойти прогуляться – побывать в кино, искупаться или порыбачить. Обычно Рурк не давал себе послаблений, опасаясь, что со временем это может войти в привычку. Было очень соблазнительно, уперевшись в глухую стену, немного отступить, чтобы потом попробовать снова, но Рурк знал, что временный писательский «затык» может стать постоянным, и тогда ему придется всерьез подумать о школе барменов или чем-то подобном.

Именно такие соображения удерживали его за столом в дни, когда работа «не шла» и мигающий курсор на экране надолго застревал на одном месте.

– Рурк!

На первом этаже громко хлопнула входная дверь, и на лестнице послышались торопливые шаги Тодда. В последнее время он работал и когда в ресторане наступал час обеда, стараясь заработать побольше денег. И по совести сказать, Рурк был только рад этому обстоятельству. Когда приятеля не было дома, ничто не отвлекало его, ничто не мешало сосредоточиться на работе.

За спиной Рурка раздался шум, и, обернувшись, он увидел Тодда, который стремительно ворвался в комнату.

– Что стряслось? Наш дом горит? Хотел бы я, чтобы это случилось!

– Нет. – Тодд с трудом перевел дух. – Просто я… Я ее продал.

– Кого – ее? Свою машину? – Рурк с интересом поглядел на приятеля. В последнее время Тодд постоянно жаловался на свою «Тойоту» и грозился продать на металлолом.

– Нет! Я продал рукопись! – Щеки Тодда горели, глаза сверкали, а улыбка сгодилась бы для рекламы зубной пасты «Колгейт», но Рурк ничего этого не замечал и сидел оглушенный новостью.

– Ты слышал, что я сказал?! – Тодд схватил его за плечи и встряхнул. – Я загнал свою рукопись!.. И за отличные бабки! Рурк отодвинул стул и медленно поднялся.

– Я… Это просто отлично… Я не знал, что ты… Когда ты успел?

Тодд на секунду смешался, однако его улыбка осталась все такой же победоносно-ликующей.

– Я ничего тебе не сказал, потому что… В общем, с месяц назад я отправил ее еще в одно издательство, а тебе ничего не говорил, потому что думал… нет, я был просто уверен, что получу отказ. А сегодня – меньше часа назад – позвонили мне прямо на работу и…

– Ты дал издателю телефон ресторана?

– Ну да!.. В сопроводительном письме я перечислил все контактные телефоны… просто на всякий случай, понимаешь?! И вот сегодня старший менеджер клуба – ну, тот «голубенький», который нас обоих терпеть не может, – подходит ко мне и говорит, что меня просят к телефону в его офисе. Пока я туда шел, он успел раз пять мне объяснить, что это служебный телефон, что личные разговоры по нему вести не разрешается и чтобы я говорил не больше трех минут. – Тодд фыркнул. – Это он для пущей важности – чтобы все думали, будто у нас клиентов навалом, но на самом-то деле последнюю машину я отогнал на стоянку с полчаса назад. В общем, я думал, это звонишь ты или кто-то из девочек… – Для Тодда соседки-стриптизёрши давно стали просто «девочками». – Знаешь, у них ведь постоянно то унитаз засорится, то лампочка перегорит, то еще что-нибудь… Но вместо них – вместо них, Рурк, я услышал незнакомый мужской голос. Этот парень назвался редактором и сказал, что он, мол, прочел мою рукопись и она оказалась ему «по кайфу». Вот ей-богу не вру – так и сказал!.. Короче, он намерен ее издать и хочет обсудить со мной финансовые вопросы. Сперва я едва не обделался от радости, а потом подумал, что, может быть, ты… или этот жирный педик-управляющий решили надо мной подшутить. Но нет – слышу, этот парень начинает рассказывать про мою книгу, называет героев по именам и все такое… Он предложил мне гонорар сто тысяч или около того, но я сразу смекнул, что это он только так, для затравки, и что если поторговаться как следует, то можно слупить с них и больше…

Тодд надул щеки, потом ударил по ним ладонями и, с шумом выпустив воздух, рассмеялся.

– Ты меня слушаешь или нет?! – спросил он. – Может, до тебя еще не дошло? До меня так точно нет. Я продал свою первую книгу – подумать только! Самому не верится!

Рурк шагнул навстречу приятелю и, заставив себя улыбнуться, обнял его за плечи, а потом хлопнул по плечу:

– Прими поздравления, старик!

– Спасибо, Рурк, дружище! – Тодд слегка отстранился, поглядел Рурку прямо в глаза и протянул руку. Приятели обменялись торжественным рукопожатием, но не прошло и пяти секунд, как Тодд уже снова вопил от радости, как сирена воздушной тревоги, и метался по квартире, как кот, хлебнувший валерьянки.

– Прямо не знаю, что мне делать, с чего начать! – воскликнул он, совершив в воздухе сложный кульбит и приземлившись на жалобно скрипнувшую кровать.

– Позвони Хедли, порадуй старика! – предложил Рурк.

– Хедли может трахнуть себя в задницу – ведь он же не верил в меня, никогда не верил. Почему я должен ему звонить и делиться хорошими новостями? Ведь это ты ходил у него в любимчиках. Нет, я знаю, что мы сделаем, – добавил он, лихорадочно потирая руки. – Устроим потрясную вечеринку, а? Только ты и я. За мой счет, естественно…

Но настроение Рурка было совсем не праздничным. Покачав головой, он сказал:

– Ты вовсе не обязан…

– Я знаю, что я не обязан, но я хочу, понятно? Прямо сегодня!.. Я все организую.

– Но мне надо идти на работу, – с кислой миной возразил Рурк.

– К дьяволу работу!

– Тебе легко говорить, ведь ты продал рукопись за сто тысяч с хвостиком!..

Его слова заставили Тодда повернуться к приятелю. Несколько мгновений он разглядывал Рурка в упор, потом удовлетворенно кивнул:

– Кажется, я просекаю… Ты злишься, что я продал книгу раньше тебя!

– Ничего подобного!

– Что ж, хорошо… – сказал Тодд самым саркастическим тоном. – Вот теперь я ясно вижу, что в этот счастливейший день моей жизни ты радуешься вместе со мной, как подобает настоящему другу. Другой бы на твоем месте просто дерьмом изошел, но ты не такой!..

И Рурк со стыдом подумал, что Тодд прав. Он действительно вел себя как последняя задница. Зависть превратила его в бесчувственного эгоиста, зависть едва не заставила Рурка испортить другу самый счастливый день в его жизни.

Он, впрочем, был почти уверен, что на его месте Тодд вел бы себя не лучше. Он бы надулся на весь свет и целую неделю сетовал бы на то, как несправедлива жизнь. А зная характер Тодда, Рурк бы не особенно удивился, если бы дело закончилось крупной ссорой.

Впрочем, с каких это пор Тодд Грейсон стал ему примером для подражания? Сам Рурк считал себя вполне приличным человеком и надежным другом. Он был более цельной натурой, чем Тодд, у него было больше настойчивости, больше упорства, больше таланта, в конце концов! Нет, он не должен завидовать Тодду. Может, еще настанет время, когда Тодд будет завидовать ему точно так же, как Рурк завидовал сейчас своему приятелю.

Вымученно улыбнувшись, Рурк махнул рукой:

– В самом деле, какого черта?!.. Позвоню в бар, скажу, что заболел, и пусть этот педик-управляющий меня увольняет, если хочет. Во сколько начнем пировать, Тодд?..

Чтобы как следует подготовиться, Тодду нужно было часа два. Рурк не возражал – он еще не потерял надежду выжать из себя хотя бы пару абзацев текста. Но как только Тодд выбежал из комнаты и с грохотом спустился по лестнице, Рурк снова погрузился в уныние. Вскоре, однако, его меланхолия уступила место гневу. Глядя на экран компьютера, Рурк снова и снова спрашивал себя, почему судьба одарила его жгучим желанием написать что-нибудь великое, но лишила возможности реализовать свою мечту. За что бог так зло над ним подшутил?