Текст книги "Зависть"
Автор книги: Сандра Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)
15
Подняв тучу пыли, книга упала в двух шагах позади него, но Паркер узнал обложку. Это была первая книга из серии о детективе Дике Кейтоне.
В дверях стояла Марис, и вид у нее был самый воинственный. Когда она пришла сюда в первый раз, она вошла в помещение с опаской, но сегодня решительность сквозила в каждом ее жесте. Гнев и возмущение бурлили в ней, били через край, и Паркеру даже показалось – Марис испускает ослепительный свет, словно готовая взорваться сверхновая звезда. Вряд ли она испугалась бы, даже если б за порогом, на который она взошла столь решительно, начинался ад.
Но ее ярость не произвела на Паркера большого впечатления – главным образом потому, что лучи только что вставшего над горизонтом солнца били ей в спину, и он ясно видел просвечивающие сквозь тонкую юбку ноги – длинные, стройные, идеальные ноги. Взгляд Паркера поднялся по ним вверх и остановился на смутно очерченном трусиками треугольнике лобка, однако он постарался справиться с собой и остановил свой взгляд на более нейтральной зоне – чуть выше пояса и значительно ниже бурно вздымающейся груди. Он знал: Марис буквально кипит, и ему не хотелось провоцировать ее на необдуманные действия и поступки.
– Тебе не понравилась книга? – поинтересовался он самым вежливым тоном.
– Будь ты проклят!..
– Я уже проклят.
Сжимая кулачки, Марис шагнула вперед.
– «По крайней мере они расстались, сохранив друг о друге самые светлые воспоминания»!.. – процитировала она, остановившись в нескольких шагах от его кресла, и Паркер с удивлением заметил у нее на носу очки. – Либо ты плагиатор, либо обманщик, но и в том, и в другом случае ты – проклятый сукин сын!
– Ты это уже говорила, – заметил Паркер.
– Так кто же ты?! – воскликнула Марис, потрясая перед его носом сжатым кулаком. – Скажи, чтобы я знала, с кем связалась. Впрочем, плагиатор ничем не лучше лжеца!
– Насколько я помню, – хладнокровно проговорил Паркер, – это глава семнадцатая, страница двести сорок третья… Дик Кейтон на могиле жены. – Он попытался изобразить удивление. – Я не знаю законов, которые бы запрещали автору цитировать самого себя. Или пока я сидел на Санта-Анне, появилось какое-то новое правило?
Марис хотела что-то сказать, но гнев не позволил ей произнести ни слова.
– Кейтон, конечно, убит горем, – продолжал Паркер, – но вместе с тем он благодарен судьбе за то, что в его жизни была такая женщина, как Сабина. Мне казалось – это весьма удачная фраза.
– Действительно удачная. Настолько удачная, чтобы использовать ее еще раз. В «Зависти».
Когда, спросил себя Паркер, она взяла эту книгу? Когда наткнулась на этот абзац? Было ли это вчера вечером или сегодня утром, когда она читала за завтраком? Впрочем, где и когда значения не имело, важно было другое: теперь Марис знала его секрет. Не удивительно, что она разозлилась и начала метать икру.
– Почему ты солгал мне, Паркер?
– Я не сказал тебе ни слова лжи, – парировал он. – Если бы ты спросила, не я ли знаменитый Маккензи Рун, написавший популярную детективную серию о приключениях Дика Кейтона, я бы сказал – да. Но вчера вечером, пока мы обсуждали его… то есть мои книги, ты ни разу…
– Хватит нести чушь, Паркер! Ты промолчал, а это такой же обман, как и прямая ложь. Кстати, хотелось бы знать, почему ты скрыл от меня, кто ты такой на самом деле?
– Разве это так важно? – Паркер пожал плечами. – Я думал, для тебя важно качество текста, а не моя репутация. Впрочем, повторю: если бы ты спросила, я…
– Ты бы придумал какую-то глупую сказку, – отрезала она. – С самого начала ты только и делаешь, что лжешь, лжешь, лжешь!..
– Если бы я хотел сохранить тайну, я бы не вставил эту фразу в «Зависть». И уж, конечно, не стал бы советовать тебе прочесть первую книгу из серии о Дике Кейтоне.
– А вот я уверена, что это был очередной твой дурацкий тест на сообразительность! – раздраженно бросила Марис. Волосы ее растрепались, а щеки порозовели, словно всю дорогу от дома до сарая она бежала бегом, но пахло от нее не потом, а разгоряченным женским телом и немного – ванилью, как от свежеиспеченных булочек. Даже в гневе Марис была очаровательна, но Паркер понимал – сейчас не самое подходящее время для комплиментов.
– Я еще не видел тебя в очках, – сказал он. – Вероятно, обычно ты пользуешься контактными линзами; так почему же сейчас…
Но Марис отмахнулась от него.
– Я хочу знать только одно – почему?.. – спросила она, слегка понизив голос, хотя это и стоило ей большого труда. Паркер ясно видел, что ее грудь так и ходит ходуном, а в глазах сверкают молнии. – Почему ты решил сыграть со мной в эту глупую игру, Паркер? Или как там тебя зовут по-настоящему? Рун? Маккензи?
– Паркер Маккензи Эванс. Маккензи – девичья фамилия моей матери, поэтому, когда я подыскивал себе псевдоним, я решил: она мне подходит. Мама была польщена, к тому же Маккензи очень неплохо звучит. Я бы сказал – звенит, слышишь? Мак-кен-зи. – проговорил он по слогам. – Наконец, это довольно распространенная фамилия, и следовательно…
– Ты не ответил на мой вопрос.
– …И следовательно, наиболее подходящая.
– Подходящая для чего?
– Для псевдонима, конечно. А надежный псевдоним – это безопасность.
Он произнес это последнее слово, словно бросил перчатку, однако она так и осталась не поднятой. Марис молчала, и Паркер вынужден был продолжить:
– Когда я работал над первой книгой о Дике Кейтоне, я решил, что никто не должен знать моего настоящего имени. Я этого не хотел и до сих пор не хочу.
– Но ведь эта серия пользуется бешеным успехом! Неужели ты настолько скромен, что… Зачем прятаться за вымышленным именем – я не понимаю!
Паркер сложил руки на груди и посмотрел на Марис в упор.
– А ты подумай.
Ее губы чуть заметно дрогнули, словно она хотела что-то сказать, потом крепко сжались. Марис поняла – поняла и отвернулась, чтобы он не видел краски стыда, заливавшей ее лицо и шею.
– Вот именно… – с нажимом сказал Паркер. – Дик Кейтон нравится всем: и мужчинам, и – если верить тебе – женщинам. Он силен, ловок и быстр, он способен догнать самого быстроногого преступника и отнести женщину в постель на руках. Как ты сама говорила, многие читатели отождествляют автора с его героем. Так зачем мне компрометировать популярного героя, появляясь на презентациях в инвалидной коляске?
– Теперь я понимаю, – задумчиво проговорила Марис, – почему на суперобложках книг Маккензи Руна не было портретов автора. Ни презентаций, ни встреч с читателями, ни раздач автографов… Признаться, подобная маркетинговая политика твоего издателя меня всегда озадачивала, но сейчас мне ясно: они тебя берегли!
– Ничего подобного, – возразил Паркер. – Я сам себя берег. Мой издатель не знает, кто такой Маккензи Рун. Мой редактор не знает моего настоящего имени, не знает даже, кто я – мужчина или женщина. Ни один человек в мире этого не знает, кроме моей агентши. Она как-то рассказывала мне, что в издательском мире обо мне ходят самые дикие слухи. Говорят даже, что меня вовсе не существует и что мои романы…
– Ну конечно!.. – воскликнула Марис. – Ведь у Маккензи Руна есть литературный агент, ее зовут Сильвия Фицгерберт. Я неплохо ее знаю, но… Почему же ты послал «Зависть» по почте, а не через нее?
– Потому что Сильвия ничего не знает об этой книге.
– Вот как? А почему – можно спросить?
– Потому что я ничего ей не сказал. Свой процент от издания она все равно получит, потому что, когда дело дойдет до подписания официального договора, торговаться с вами, миссис Мадерли-Рид, будет именно она, а не я. Но до того, как настанет этот момент, я бы хотел сделать все сам.
– Почему?
– Что ты заладила – почему да почему? По кочану!
– И все-таки, – ледяным тоном заявила Марис, – прежде чем я задушу тебя голыми руками, мне бы хотелось понять, почему ты решил поступить именно так, а не иначе.
Несмотря на угрозу, она выглядела скорее озадаченной, чем сердитой, но Паркер боялся, что гнев Марис может снова разгореться, как солома на ветру.
– Объясни, зачем такая секретность! – требовательно добавила она и тряхнула головой.
– Просто я хотел написать другую книгу. Быть может, не такую динамичную и захватывающую, зато более философскую, чем сериал про Дика Кейтона. И значительно более серьезную… – Он натянуто улыбнулся. – Я давно собирался написать нечто подобное, потому что, между нами говоря, Дик Кейтон – это ерунда, ширпотреб… качественный ширпотреб, но не больше того. Только теперь – с твоей помощью – я понял, почему мои книги обрели такую популярность, но мне от этого не легче… Впрочем, – добавил Паркер после небольшой паузы, – от Дика мне все равно не уйти, хотя он и надоел мне хуже горькой редьки. Я слишком хорошо знаю, что для моих читателей он стал чем-то вроде близкого друга или члена семьи, и я не могу обмануть их ожидания. Эти люди ждут от меня того же самого и вместе с тем – другого. Иными словами, в каждой новой книге я должен рассказывать о новых головоломных похождениях Дика, однако, если я отклонюсь от их излюбленной темы, мне этого не простят.
Он вздохнул, покачал головой, потом снова повернулся к Марис.
– Должен сказать, что писать популярные детективы на самом деле непросто. Но у меня, кажется, получилось неплохо. Во всяком случае, каждая новая книга из этой серии расходилась лучше, чем предыдущая, и я рад этому. Но теперь мне уже нельзя работать спустя рукава и опускать мою личную планку, ведь от чемпиона ждут только рекордов и второе место – уже неудача. От книги к книге психологическое давление только нарастает; я уже не могу позволить себе расслабиться и сделать «проходную» вещь. Каждый новый роман о Дике Кейтоне обязательно должен попасть в верхние строки списка бестселлеров, иначе… иначе я просто перестану себя уважать.
– …Или потеряешь веру в себя, – добавила Марис задумчиво. – Я знаю, Паркер, так думает абсолютное большинство популярных авторов. После первого успеха они стараются прыгнуть выше головы в своих следующих книгах, а это… изматывает. Превзойти самого себя – что может быть сложнее? Так говорил мне и Ной после успеха «Побежденного»…
Она ждала, что Паркер что-то скажет по этому поводу, но он, похоже, был не расположен обсуждать Ноя и его успешный роман.
– Вот, – сказал он, – я тебе все рассказал как на духу. Теперь и ты ответь честно и откровенно, какой была бы твоя реакция, если бы Сильвия позвонила тебе и сказала: «Знаете, Марис, у меня на столе лежит совершенно новый, только что законченный роман автора популярной серии про Дика Кейтона, но это не детектив и не триллер. Это совершенно другая, серьезная книга, и мы хотели бы, чтобы вы увидели ее первой». Готов спорить, ты бы писала кипятком от счастья!..
Это выражение покоробило Марис, но она даже глазом не моргнула, а продолжала спокойно смотреть на Паркера, который буквально сверлил ее взглядом.
– Но я хотел, чтобы ты писала кипятком от «Зависти», а не от того, что такой популярный и прибыльный автор обратился именно в ваше издательство, – закончил он.
Только теперь Марис сочла возможным отвести глаза. Поправив очки, она рассеянно смахнула с руки какого-то жучка и сказала:
– О'кей, ты прав. Я действительно… была бы рада подобному звонку. Но что такого ужасного, если бы я с самого начала знала, что автор рукописи – Маккензи Рун?
– Потому что я хотел быть уверенным в твоей непредвзятости. Мне нужна была объективная оценка…
– И поэтому ты решил сделать из меня дурочку?
– Черт, нет, конечно! Я просто… – Паркер почувствовал, что тоже начинает сердиться, и он догадывался почему. В том, что говорила Марис, был здравый смысл, от которого нельзя было так просто отмахнуться, и Паркер решил начать все сначала.
– Я отправил пролог по почте, подписавшись одними инициалами, потому что только это гарантировало мне объективное отношение к рукописи. Я даже думал, что ты будешь к ней особенно строга – ведь в вашем издательстве обычно не рассматривают рукописи, которые поступают не через лит-агентов. Ты спросишь, зачем это мне было нужно? – Паркер усмехнулся. – Как ты говорила – чтобы не утратить веры в себя. Я должен был точно знать: то, что выходит из-под моего пера, хорошо само по себе, и моя репутация популярного и плодовитого автора здесь ни при чем.
– Твоя рукопись понравилась бы мне и без этих сложностей, – заметила Марис. – Уверяю тебя – если бы я знала, что автор пролога – Маккензи Рун, я бы отнеслась к нему точно так же.
– Но я не мог знать наверняка, не правда ли? Паркер ждал ответа, но Марис молчала. Сказать ей было нечего – он ее убедил.
– Да, я поступил не совсем честно, – негромко добавил Паркер после небольшой паузы. – Но я хотел доказать себе – и всем остальным тоже, что я способен на что-то более серьезное, чем моя детективная серия. Ведь, строго говоря, Дик Кейтон – этот костолом с большим пистолетом в кармане и огромным членом наперевес – вряд ли способен войти в золотой фонд американской литературы.
– Не могу с тобой согласиться, – покачала головой Марис. – Успех Дика в том и заключается, что, кроме пистолета и… прочих атрибутов мужественности, у него есть душа. Он живой, понимаешь?!
– Спасибо… Наверное, так и есть. Просто я не был уверен, что ты это понимаешь.
Марис наклонилась и подняла с пола книгу.
– Ты передумала меня душить и собираешься насмерть забить этим томом? – осведомился Паркер.
– Возможно. – Марис еще не успокоилась; гнев ее нисколько не остыл, просто теперь она взяла его под контроль. – Только книгу жалко… Сколько себя помню, я никогда не портила книги. Я даже никогда не загибала странички, а пользовалась закладками.
– Я тоже очень люблю книги, Марис.
– Нечего ко мне подлизываться, – огрызнулась она. – Все равно ничего не выйдет. – Она отдала ему книгу и отряхнула руки от пыли. – То, что ты сделал…
– …Было ужасно?
– Я собиралась использовать совсем другое слово.
– Но именно это слово точнее всего отражает мое состояние, когда я вкладывал пролог в конверт. Ты не поверишь, но у меня буквально поджилки тряслись.
– Чего же ты боялся? Что твою рукопись отвергнут?
– Да. Ты могла прислать мне стандартный ответ: дескать, спасибо за сотрудничество, но ваша рукопись нам не подходит. Ты могла бы написать, что моя рукопись – это полное дерьмо и что мне лучше всего заняться вышиванием или плетением циновок. И тогда мне бы не оставалось ничего другого, кроме как купить пачку бритвенных лезвий и запереться с ними в ванной комнате…
– Это не предмет для шуток, Паркер.
– Ты права, это не смешно.
– Кроме того, ты слишком большой эгоист. Такие, как ты, не кончают с собой.
Паркер только вздохнул. Как же мало она знала! Он хорошо помнил времена, когда душа болела сильнее, чем искалеченные ноги, а сердце истекало кровью и не желало поддаваться лечению. Если бы тогда Паркер был в состоянии двигаться, он, пожалуй, пошел бы по пути наименьшего сопротивления и отрубил все разом.
Но, как ни странно, именно безысходное отчаяние, в которое он был погружен, разбудило в нем волю к жизни. Именно страдания закалили характер Паркера и вдохнули в него решимость во что бы то ни стало остаться в живых. Это было настоящее чудо, словно какая-то космическая сила вмешалась в его судьбу и сделала то, на что был не способен слабый человеческий дух. Что это было, Паркер не знал. Лишь в одном он был уверен – это не мог быть ни бог, ни кто-то из ангелов, ибо его планы относительно Ноя Рида противоречили всем десяти заповедям сразу.
Взяв Марис за руку, Паркер крепко ее сжал.
– Это действительно очень для меня важно, – сказал он. – Ты мне веришь?
Не ответив на его пожатие, Марис пристально посмотрела ему прямо в глаза.
– Почему ты послал пролог именно мне? Я хорошо знаю редактора, который работал с твоими книгами о Дике Кейтоне. Он настоящий профессионал, один из лучших в стране!
– Так и есть, – согласился Паркер.
– Тогда почему я? Ведь существуют сотни отличных редакторов, многие из которых гораздо лучше меня. Почему ты остановил свой выбор именно на мне?
– Во всем виновата та статья. Помнишь, я тебе говорил?..
Он лгал, однако ему казалось – его ответ звучит достаточно правдоподобно, чтобы удовлетворить Марис. Но она продолжала пристально смотреть на него, и под ее взглядом Паркер вдруг почувствовал себя неуютно.
– Некоторые твои высказывания, которые там приводились, убедили меня, что ты подходишь для моей «Зависти» лучше других, – поспешно добавил он. – Например, мне понравилось, как ты говорила о существующей в книгоиздании тенденции развивать коммерческий успех в ущерб качеству, которое в последнее время неуклонно снижается. Именно поэтому твоя реакция была мне особенно интересна.
Ведь я пишу не ради денег, Марис… Денег у меня гораздо больше, чем мне на самом деле необходимо – Дик Кейтон об этом позаботился. Теперь я могу позволить себе писать не то, что нравится большинству, а то, что нравится мне. Если «Зависть» найдет своего читателя – я буду очень рад. Если же нет, что ж… По крайней мере, ты нашла в ней что-то заслуживающее внимания, а для меня это чертовски много. Другого подтверждения мне и не требуется!
– «Зависть» обязательно найдет своего читателя. – Марис осторожно высвободила руку. – Об этом позабочусь я. Я слишком много вложила в эту книгу, чтобы теперь бросить ее на произвол судьбы.
– Пятнадцать «косых» – это, по-твоему, много?
– Я имела в виду вовсем не деньги.
Улыбка на лице Паркера сменилась выражением серьезности, под стать серьезному лицу Марис.
– Я имела в виду…
На мгновение ему показалось, что в ее глазах блеснули слезы, но это мог быть случайный блик в стеклах очков.
– Я знаю, о чем ты, Марис…
Они обменялись долгим, выразительным взглядом, и Паркер поймал себя на том, что ему очень хочется прикоснуться к ней.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала!..
Эти слова вырвались у него совершенно непроизвольно. Паркер не хотел говорить ничего подобного, но его желание никуда не отпускать Марис было совершенно искренним. И главное – это желание не имело никакого отношения к его мстительным планам.
Марис вздохнула.
– Ты должен писать, Паркер.
– Останься!
– Я буду звонить… – Пятясь, она отступила на несколько шагов и только потом повернулась лицом к дверям сарая, за которыми сияло и звенело птичьими голосами ясное солнечное утро.
– Марис!..
Но она не обернулась и даже не замедлила шаг, и Паркера охватило горькое чувство неизбежного поражения.
16
– Нам давно пора было встретиться. Я рада, что ты смогла выбрать время и прийти, – сказала Надя Шуллер, улыбаясь через стол гостье.
В качестве места встречи Надя избрала небольшой уютный ресторанчик на Парк-авеню. Меню здесь было простое, без изысков, а обстановка выдержана во французском деревенском стиле. Правда, кружевные занавески на окнах выглядели, пожалуй, слишком старомодно для Манхэттена, однако именно они создавали в ресторане располагающую, почти семейную атмосферу.
А именно к установлению дружеских, почти семейных отношений и стремилась Надя. Ведь женщина, с чьим мужем ты трахаешься, становится тебе почти родственницей.
– Спасибо за приглашение, – с натянутой улыбкой ответила Марис и открыла свое меню, давая понять, что готова приступить к трапезе – и закончить ее – так скоро, как только позволяют приличия.
Тотчас к их столику подошел официант в длинном белом фартуке.
– Что будешь пить, Марис? – спросила Надя.
– Лимонный чай со льдом.
– А я, пожалуй, выпью белого сухого вина. Может, заказать и тебе тоже?.. – Надя произнесла это таким тоном, словно без ее позволения официант ни за что бы не принес Марис ничего более крепкого, чем чай.
– Пожалуйста, лимонный чай со льдом, – повторила Марис, обращаясь на этот раз непосредственно к официанту. – Положите побольше льда и свежий ломтик лимона. – Повернувшись к Наде, она сказала:
– Я привыкла к чаю, пока была на Юге.
– Они там пьют его круглый год, не так ли? Лимонный чай и кукурузный самогон – вот два их излюбленных напитка. – Надя наконец выбрала вино, и официант с поклоном удалился. – Кстати, о твоем путешествии в Диксиленд[5]5
Диксиленд – общее название южных штатов США
[Закрыть] мне известно.
– Известно? Откуда?
– От твоей секретарши… Джейн, кажется… Когда я позвонила, чтобы пригласить тебя на ленч, она сказала, что ты уехала в Джорджию.
– А я думала, это Ной тебе сказал.
– Нет. Его я не видела с… чуть не с того дня когда мы встретились на приеме по поводу вручения литературных премий.
Некоторое время Надя и Марис болтали о разных пустяках, ожидая, пока вернется официант с напитками. Затем они ознакомились с перечнем фирменных блюд, которые готовились только на заказ, и Надя попросила официанта дать им несколько минут на размышление. Эта небольшая задержка заметно расстроила Марис, однако Надя Шуллер была не из тех, кого смущали подобные мелочи.
Она терпеть не могла Марис и ни секунды не сомневалась, что та отвечает ей столь же сильной неприязнью. Обе были весьма успешными деловыми женщинами, но на этом сходство между ними заканчивалось. Все остальное – отношение к карьере, к мужчинам, к жизни вообще – было у них разным, если не сказать – противоположным.
В глубине души Надя была уверена, что Марис Мадерли-Рид пользовалась в жизни всеми преимуществами, которых она сама была лишена. Про таких, как Марис, говорили – она родилась с серебряной, ложкой во рту. Действительно, Марис происходила из респектабельной, состоятельной семьи, и ее детство и юность были счастливыми и безоблачными. Она училась в закрытой частной школе для избранных и была частой гостьей на вечеринках и приемах в фешенебельных особняках Ист-Хэмптона,[6]6
Ист-Хэмптон – популярный морской курорт в восточной части Лонг-Айленда
[Закрыть] а ее фотографии то и дело появлялись на страницах светской хроники. Кроме того, Марис много путешествовала и повидала почти весь мир.
Иными словами, воспитание и благополучие буквально перли у Марис из задницы (любимое выражение Нади) – из аккуратной, подтянутой задницы, которая не нуждалась ни в массаже, ни в многочисленных и болезненных операциях по отсасыванию лишнего жира. Надя, впрочем, была уверена, что безупречная задница Марис только на то и годится, чтобы выставлять ее напоказ при каждом удобном и неудобном случае.
Надя – она же Надин Шульц – росла в бедности, почти в нищете, но это было еще полбеды. Чего она не могла простить своим родителям – это грубости и невежества. Еще в подростковом возрасте Надин поклялась себе, что ни за что не останется в Бруклине. Выйти замуж за какого-нибудь пьяницу и неудачника и провести остаток жизни в спорах из-за того, как прокормить себя и свое вечно сопливое потомство? Черта с два! Надин была уверена, что судьба предназначила ее для другой, лучшей жизни.
Девственность она потеряла в тринадцать лет. Владелец галантерейной лавки, где Надин подрабатывала после школы, поймал ее с поличным, когда она пыталась вынести из подсобного помещения тюбик губной помады и флакончик лака для ногтей, и предложил выбирать: либо она с ним трахнется, либо он заявит в полицию, и тогда ее ждет суд и исправительный дом для несовершеннолетних преступников.
Если не считать того, что Надин не очень понравилось трахаться на ящиках с товаром в сырой и холодной подсобке и дышать чесночным перегаром, которым несло от ее первого кавалера, это был очень неплохой обмен.
Впоследствии Надин не раз приходилось отдаваться разным мужчинам, чтобы получить что-то, что ей хотелось, или наоборот – избежать чего-то, что грозило ей неприятностями.
Школу Надин все-таки закончила, хотя в последние два года она чувствовала себя там немногим лучше, чем в тюрьме. Единственным ее развлечением было отбивать ухажеров у одноклассниц. Надин было ровным счетом наплевать, сколько сердец она разбила. Ни одной настоящей подруги у нее никогда не было, но это ее не смущало. Покуда парни ходили за ней табунами, дарили подарки, водили б кино и кафе, а потом умоляли сделать то, что Надин и так нравилось, она чувствовала себя прекрасно. Зачем ей еще подруги – эти глупые накрашенные куклы с опилками вместо мозгов? Разве нельзя прожить без этих дур?
Когда выяснилось, что из-за низкой успеваемости ее могут не допустить до выпускных экзаменов, Надин сразу нашла выход. Преподаватель математики довольно быстро согласился помочь ей в обмен на миньет. Учительница истории – невзрачная простушка – рыдала в три ручья, когда Надин призналась ей в своей тайной страсти. После визита в ее тесную квартирку, насквозь провонявшую кошачьей мочой, годовая оценка Надин поднялась от двойки до четверки с плюсом.
Получив аттестат зрелости, Надин решила не продолжать образование. От учебы ее тошнило, и она предпочла обратиться к практической деятельности. С тех пор она регулярно меняла места работы, пока однажды ее не взяли младшим редактором в местную еженедельную газету.
Это была первая работа, которая понравилась Надин по-настоящему. Точнее, она чувствовала, что это занятие как нельзя лучше соответствует ее склонностям и талантам. Проработав в газете считанные недели, Надин окончательно убедилась, что именно на этом поприще сможет создать новую себя и стать знаменитой и богатой.
Она начала с того, что изменила имя и упросила выпускающего редактора позволить ей писать небольшие статейки. Переговоры прошли на заднем сиденье машины редактора, припаркованной прямо у стены дома, где он жил с женой и четырьмя детьми, и увенчались полным успехом. Доведенный до полубезумного состояния, редактор обещал Наде, что даст ей попробовать себя в журналистике.
Первые статьи Нади Шуллер напоминали скорее основанные на слухах забавные истории о более или менее известных людях, живших в районе, где распространялась газета. Вскоре эти истории или анекдотцы стали в газете самой популярной рубрикой, и Надя поняла, что идет по верному пути.
И вот теперь, двенадцать лет и сотни любовников спустя, она сидела за столиком напротив рафинированной Марис Мадерли-Рид и старательно разыгрывала дружелюбие и симпатию, хотя в сердце Нади продолжал тлеть жаркий огонь ненависти к женщине, которая превосходила ее буквально во всех отношениях.
И вот странность!.. Если бы Марис ненавидела ее сильнее, Надя, пожалуй, относилась бы к сопернице с большим уважением. Но показное равнодушие Марис, которая держала себя так, словно Надя не заслуживала особенного внимания, доставало ее буквально до печенок. Из-за этого Надя часто срывалась и говорила дерзости, когда разумнее было бы промолчать, однако Марис только улыбалась снисходительно и холодно, и в душе Нади вспыхивал еще более жаркий огонь.
Например, когда они встретились у входа в ресторан, Надя посчитала нужным отметить ровный золотистый загар, приобретенный Марис во время поездки в Джорджию. Комплимент, однако, не удался, поскольку Надя, не удержавшись, тут же напомнила Марис, какими вредными для кожи могут быть прямые солнечные лучи. На этот выпад Марис преспокойно ответила, что когда она в следующий раз поедет в Джорджию, то непременно захватит с собой шляпу.
Но вот была подана первая перемена, и Надя, протягивая Марис корзиночку с хлебом, сказала:
– Ты уже слышала про Говарда Бэнкрофта? Ужасная история!..
На этот раз ей удалось добиться реакции. Отказавшись от хлеба, Марис печально покачала головой:
– Действительно, это большое несчастье для всех нас! Я узнала о том, что случилось, только вчера вечером, когда вернулась из поездки.
– Сколько лет он возглавлял ваш юридический отдел? Десять? Двадцать?..
– Точно не знаю, но наверняка больше тридцати. Когда я родилась, Говард уже был нашим старшим юрисконсультом.
– А почему он покончил с собой? У тебя есть какие-нибудь предположения?
– Надя, я…
– О, это не для моей колонки. В газетах уже писали о том, что с ним произошло… – Надя нарочито вздрогнула. – Прямо жуть берет!.. А вот в вашем официальном бюллетене почему-то ничего не говорится о том, как он умер, – все больше о том, сколько Говард Бэнкрофт сделал для «Мадерли-пресс». Это, знаешь ли, наводит на размышления…
Говарда Бэнкрофта нашли в его автомобиле, припаркованном в двух кварталах от дома на Лонг-Айленде, где он жил. Старый юрист выстрелил себе в рот из пистолета крупного калибра, поэтому от его головы почти ничего не осталось.
– У вас, в «Мадерли-пресс», очень дружная команда, – продолжала Надя. – Неужели никто ничего не знал, не заметил? Ведь должны же быть какие-то тревожные признаки…
– Нет. – Марис с горечью покачала головой. – Скорее, наоборот… Как раз в тот день Ной был у Говарда незадолго до того, как… все это случилось. Он сказал, что Говард Бэнкрофт выглядел как обычно. Его многие уважали и любили, и не только у нас. В еврейской общине Нью-Йорка он был весьма заметным человеком и даже возглавлял общество переживших холокост. Я даже не представляю, что могло толкнуть его на столь отчаянный шаг!
Принесли главное блюдо, и обе женщины обратились к менее мрачным темам. Марис заговорила о книгах, которые «Мадерли-пресс» подготовило к изданию этой осенью.
– Я уверена, новый сезон будет для нас очень успешным, – сказала она. – Может быть, даже самым успешным за последние пять лет.
– А могу я процитировать эти слова в своей колонке?
– Пожалуйста…
Надя достала из сумочки блокнот, с которым никогда не расставалась, и попросила Марис перечислить хотя бы некоторых авторов, чьими произведениями «Мадерли-пресс» собиралось облагодетельствовать читающую публику. Сделав необходимые пометки и убрав блокнот, она отправила в рот изрядный кусок морского окуня, зажаренного на овощной подушке.
– А что ты можешь рассказать о проекте, ради которого ездила в Джорджию? – спросила она.
– Ничего, – ответила Марис. Надя даже перестала жевать.
– Почему?
– Потому что этот проект не подлежит оглашению. Кроме того, я связана определенными обязательствами…
– Потрясающе!.. – воскликнула Надя. – Мои читатели обожают разного рода издательские секреты.
– Но это действительно секретный проект, и таковым он должен остаться, – предупредила Марис. – Ты не должна о нем даже упоминать.
Задумчиво глядя на Марис, Надя сделала глоток вина из бокала.
– Ты разбудила мое любопытство, – проговорила она. – И профессиональное, и человеческое… Может быть, хотя бы намекнешь?
– Нет, – отрезала Марис.
– Скажи хотя бы, что это за автор, с которым ты работаешь!..
– Автор тоже пожелал оставаться неизвестным, и я ему это твердо обещала. Это, кстати, тоже не для публикации. Его настоящее имя знаю только я, так что можешь даже не пытаться выудить что-то из сотрудников издательства.
– Его и правда никто не знает? Совсем-совсем никто?
– Я не говорила, что это «он».
– Да, да, ты не говорила. Значит, это «она»?
– Это значит, что я не хочу об этом говорить.
– И все же я почему-то уверена, что это мужчина… – Надя вздохнула почти жалобно. – Марис, пожалуйста, расскажи мне хоть что-нибудь! Хотя бы по старой дружбе, а?
