Текст книги "Сокровенные тайны"

Автор книги: Сандра Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

– Это мне понятно.

– Понятно? Что-то я сомневаюсь. – В голосе его слышалось пренебрежение. – Чтобы выжить, городу и нужны бега. А вот чего нам вовсе не нужно, так это синеглазой рыжеволосой соплячки-хористки в меховой шубке, которая явится и все дело изгадит.

– Я сюда явилась для расследования убийства, – отрезала она, уязвленная его внезапной грубостью. – Бега, лицензия на тотализатор и местная экономика к нему касательства не имеют.

– Черта с два не имеют. Разорите Минтонов – разорите и Пурселл.

– Если виновность Минтонов будет доказана, что ж, – они сами навлекли на себя разорение.

– Слушайте, мадам, никаких новых ключиков к разгадке убийства вашей матери вам найти не удастся. Зато удастся заварить здесь кашу. Местные жители вам помогать не станут. Против Минтонов никто слова не скажет, потому что будущее округа зависит от того, построят они бега или нет.

– А вы, конечно, первый в списке преданных молчальников.

– Вот именно, черт побери.

– Но почему? – настойчиво спросила она. – Минтоны что-то про вас прознали? Может, кто-то из них затащил вас в то стойло, где ви потом и «обнаружили» тело моей матери? Что вы там вообще делали в такое время?

– Что и каждый день: выгребал из конюшен навоз. Я тогда работал у Ангуса.

Она опешила.

– Вот как? Я этого не знала.

– Вы еще многого не знаете. Да это и к лучшему. Резко вывернув руль, он завел машину на отведенное ей место у здания суда и затормозил так, что Алекс швырнуло вперед на ремень безопасности.

– Оставили бы вы прошлое в покое, мисс Гейтер.

– Благодарю, шериф. Я без промедления обдумаю ваш совет.

Она выскочила из кабины, хлопнув напоследок дверцей. Выругавшись себе под нос, Рид смотрел, как она шагает по тротуару. Ему хотелось, забыв обо всем, просто разглядывать ее стройные икры, отмечать, как соблазнительно покачиваются бедра, оценивать прочие достоинства ее фигуры, не ускользнувшие от его внимания еще вчера, когда она только вошла в кабинет Пата Частейна. Ее имя, однако, лишило его возможности предаваться этому чисто мужскому удовольствию.

Дочь Седины, думал он, недоверчиво и испуганно качая головой. Что же удивляться, что Алекс показалась ему такой чертовски привлекательной. Ее мать стала его задушевной подругой еще в начальной школе – с того самого дня, когда у нее от сердечного приступа внезапно умер отец и какой-то сопляк начал было ехидно дразнить ее безотцовщиной.

Хорошо зная, как больно ранят насмешки над родителями, Рид бросился на защиту Селины. Он не раз сражался за нее и в последующие годы. А если на ее стороне был Рид, никто не смел ей грубого слова сказать. Так завязалась крепкая дружба, совершенно особая, недоступная для других, – пока не появился Джуниор, которого они допустили в свой союз.

Нечего и удивляться, думал он, что помощник окружного прокурора из Остина разворошила в его душе прежние чувства. Лишь одно, пожалуй, вызывало у него беспокойство: сила этих чувств. Хотя Селина и успела родить ребенка, умерла она совсем юной. Александра же воплощала собою ту женщину, какой Седина могла бы стать.

Он попытался было убедить себя, что его волнение вызвано просто-напросто тоской по молодости, нежными воспоминаниями о детской влюбленности. Но то была бы ложь. Если уж он и вправду затруднялся определить, что его так взбудоражило, то достаточно было вспомнить, как затопило его горячей волной, как тесны вдруг стали джинсы, когда он следил за ее губами и пальцами, а она не торопясь слизывала с них сахарную глазурь.

– О боже, – сказал он.

Он испытывал двойственное чувство к этой женщине – а некогда и к ее матери, незадолго до того, как ее нашли в конюшне мертвой.

Отчего эти две женщины, между которыми пролегло двадцать пять лет, играли такую важную роль в его жизни? Любящая Селина едва не погубила его. Ее дочь несет в себе не меньшую угрозу. Начни она только копаться в прошлом, один бог знает, какой бедой это может обернуться.

Он собирался уйти с поста шерифа и заняться совсем другим делом, прибыльным и достойным. Ему, само собой, вовсе не хотелось, чтобы его будущее было омрачено уголовным расследованием.

Все эти годы Рид работал не покладая рук отнюдь не для того, чтобы награда за труды в последний момент от него ускользнула. И теперь, когда он, можно сказать, пользуется всеобщим уважением, о котором всегда мечтал, он не собирался стоять в сторонке и глядеть, как Алекс в процессе расследования вновь вытаскивает на суд людской его темное прошлое. Если эту нахальную прокуроршу не остановить, она его доконает.

Те, кто утверждает, что материальные блага – пустяк, сами имеют всего вдоволь. А у него никогда ничего не было. До последнего времени. Он не остановится ни перед чем, чтобы защитить то, что он с таким трудом завоевал.

Выходя из машины и снова открывая двери окружного суда, он проклинал день, когда Александра Гейтер появилась на свет, – как когда-то проклинал ее рождение. Но он думал и о том, что ее рот способен не только извергать обвинения и юридическую тарабарщину. Рид готов был поставить свой выигрыш на следующих бегах, что этот рот годится и на нечто совсем иное.

Глава 4

В аптеке «Прерия» судья Джозеф Уоллес был почетным клиентом: никто в таких дозах и с такой регулярностью не покупал средство от повышенной кислотности. Отодвигаясь от обеденного стола, он уже чувствовал, что не миновать ему вскорости сделать глоток-другой своего снадобья. Обед приготовила его дочь Стейси; она варила ему обеды ежедневно, кроме воскресенья, когда они отправлялись поесть в ресторан загородного клуба. Стейсины клецки, легкие и воздушные, как всегда, падали ему в желудок, словно мячи для гольфа.

– Что-то не так? – Стейси заметила, что отец рассеянно потирает живот.

– Нет, ничего.

– Тебе же обычно очень нравится курица с клецками.

– Обед был вкуснейший. Просто желудок опять дает о себе знать.

– Пососи мятный леденец.

Стейси протянула ему хрустальную конфетницу, стоявшую рядом на чистом, без пылинки, кофейном столике вишневого дерева. Он развернул леденец в красно-белую полоску и сунул в рот.

– Стало быть, желудок дает о себе знать? И есть на то причина?

Стейси взяла на себя заботы об отце несколько лет назад, когда умерла ее мать. Дочь была одинока, молодость ее давно прошла, но она никогда и не проявляла никаких устремлений, кроме как стать хозяйкой дома. У нее не было ни мужа, ни детей, поэтому она усердно хлопотала вокруг судьи.

Стейси отродясь не была красавицей, и возраст не внес поправок в это прискорбное обстоятельство. Бессмысленно пытаться описать ее прелести с помощью тактичных эвфемизмов. Она всегда была дурнушкой. И все же в Пурселле она пользовалась всеобщим уважением и признанием.

Ее имя входило в список членов любой сколько-нибудь значимой женской организации. Она вела уроки для девочек в воскресной школе при первой Методистской церкви; исправно, каждое субботнее утро, навещала обитателей дома престарелых, а по вторникам и четвергам играла в бридж. Дни ее были сплошь заняты всевозможными мероприятиями. Одевалась она хорошо и дорого, хотя для своего возраста чересчур старомодно.

Манеры ее были безукоризненными, благовоспитанность изысканной, нрав спокойным и ровным. Благородный стоицизм, с которым она сносила удары судьбы, вызывал восхищение. Все полагали, что она довольна и счастлива.

Но сограждане ошибались.

Маленький, похожий на воробья, судья Уоллес надел тяжелое пальто и направился к двери.

– Мне вчера вечером позвонил Ангус.

– Да? И чего он хотел? – поинтересовалась Стейси, поднимая отцу воротник, чтобы его не прохватило ветром.

– Вчера приехала дочь Седины Гейгер. Стейсины хлопотливые руки замерли, она даже отступила назад. Их глаза встретились.

– Дочь Седины Гейтер?

Губы ее побелели как мел, голос стал резким и пронзительным.

– Она родила ребенка, помнишь, Александрой, кажется, назвали.

– Да, Александрой, помню, – рассеянно повторила Стейси. – Она здесь, в Пурселле?

– Вчера, по крайней мере, была. Вполне уже взрослая.

– Почему ты мне вчера не сказал, когда я пришла домой?

– Ты поздно вернулась со званого ужина. Я уже лег. К тому же я понимал, что ты устала, незачем было тебя попусту беспокоить.

Стейси отвернулась и принялась выбирать из конфетницы целлофановые обертки. У отца была досадная привычка оставлять их в вазочке.

– Почему это неожиданное появление Селининой дочери непременно должно меня обеспокоить?

– В общем-то нипочему, – ответил судья, радуясь, что не видит глаз Стейси. – Впрочем, теперь, возможно, все в этом чертовом городишке пойдет наперекосяк.

Стейси вновь повернулась к нему. Ее пальцы терзали кусочек целлофана.

– Отчего вдруг?

Неожиданно рыгнув, судья прикрыл рот кулаком.

– Она работает в Остине, в районной прокуратуре.

– Дочь Седины?! – воскликнула Стейси.

– Черт-те что, правда? Кто бы мог подумать, что из нее выйдет что-нибудь путное? Росла-то ведь без родителей, с одной Мерл Грэм.

– Ты пока так и не сказал, зачем она явилась в Пурселл. Навестить кого?

Судья отрицательно покачал головой.

– Боюсь, по делу.

– Она имеет какое-то отношение к минтоновской лицензии на открытие ипподрома?

Он отвел глаза, теребя в волнении пуговицу на пальто.

– Да ист; у нее, э-э-э, у нее есть разрешение окружного прокурора вновь произвести расследование по делу об убийстве ее матери.

Казалось, плоская грудь Стейси вдруг еще больше ввалилась. Она бессильно шарила за спиной руками, стараясь нащупать место, к которому можно было бы прислониться.

Сделав вид, что не замечает страданий дочери, судья сказал:

– Пату Частейну пришлось устроить для нее встречу с Минтонами и Ридом Ламбертом. Там, по словам Ангуса, она во всеуслышание самоуверенно заявила, что рано или поздно непременно выяснит, кто из них убил ее мать.

– Что? Да она сумасшедшая!

– Ангус утверждает, что нет. Говорит, язык у нее – как бритва, она в здравом уме и отнюдь не шутит.

Нащупав валик дивана, Стейси с облегчением опустилась на него и положила узкую ладонь себе на грудь.

– Как отреагировал на это Ангус?

– Ты ведь Ангуса знаешь. Его же ничем не проймешь. Такое впечатление, что это его словно бы забавляет. Сказал, что беспокоиться нечего: ей не удастся представить большому суду присяжных никаких доказательств, потому что их вообще нет. Преступление совершил Придурок Бад. – Судья выпрямился. – И никто не сможет усомниться в правоте моего решения: он был неподсуден по причине психической неполноценности.

– Еще бы, – сказала Стейси, немедленно вставая на его защиту, – у тебя просто не было иного выбора, кроме как отправить Придурка Бада в лечебницу.

– Я ежегодно просматривал его историю болезни, снимал показания с лечивших его врачей. Это заведение, да будет тебе известно, не какой-то захудалый желтый дом. Это одна из лучших лечебниц в штате.

– Никто тебя ни в чем не обвиняет, папа. Господи боже, достаточно всего лишь ознакомиться с твоей деятельностью на посту судьи. Свыше тридцати лет безупречной работы.

Он провел рукой по редеющим волосам.

– И сейчас вдруг такое – до чего же обидно! Может быть, уйти в отставку досрочно, не дожидаясь следующего лета и моего дня рождения?

– Ни в коем случае, ваша честь. Останешься на своем месте до тех пор, пока не наступит час уходить в отставку, и ни днем раньше. И никакой жалкой выскочке, вчерашней студенточке, тебя с твоего поста не спихнуть.

Хотя Стейси старательно демонстрировала отцу свою в нем уверенность, глаза выдавали ее беспокойство.

– Ангус говорил, что эта девица… что она собой представляет? Похожа на Седину?

– Отчасти. – Судья подошел к входной двери и открыл ее. Уже на пороге он с сожалением бросил через плечо:

– Ангус сказал – она еще красивее.

После ухода отца Стейси долго еще сидела в отупении на валике дивана, уставившись в одну точку. Она совершенно забыла, что надо вымыть посуду.

– Добрый день, судья Уоллес. Меня зовут Алекс Гейтер. Представляться не было необходимости. Он понял, кто она такая, как только вошел в свой кабинет, примыкавший к залу суда. Миссис Липском, его секретарша, кивком головы указала ему на стул у противоположной стены. Повернувшись, он увидел молодую женщину – двадцати пяти лет, если он не ошибся в расчетах, – которая, сидя на жестком стуле с прямой спинкой, демонстрировала поистине царственную осанку и уверенность в себе.

Судье мало приходилось общаться с Сединой Гейтер, но от Стейси он знал о ней все. Одиннадцать лет девочки проучились в одном классе. Даже делая скидку на типичную для юных девушек зависть, которую испытывала Стейси, он нарисовал для себя достаточно нелестный портрет девицы, которая сознает, что она красива и всем нравится, и которая вертит как хочет всеми мальчиками в классе, в том числе и теми двумя: Джуниором Минтоном и Ридом Ламбертом.

Из-за Селины Стейси пережила бесчисленное множество горьких минут. Уже за одно это судья невзлюбил Седину. А поскольку сидевшая в приемной молодая женщина приходилась дочерью той особе, то она с первого же взгляда не понравилась судье.

– Здравствуйте, мисс Гейтер.

Судья Уоллес пожал протянутую руку, подержав ее в своей ровно столько, сколько необходимо, чтобы не нарушить правила приличия. Он чувствовал, как непросто ему видеть в этой модно одетой женщине коллегу. Он предпочитал юристов в белых рубашках и шерстяных костюмах, а не в мехах и изысканных платьях с короткой юбкой. От настоящих членов коллегии адвокатов должно чуть заметно пахнуть сигарами и кожей, в которую переплетают тома судебных дел, а не тонкими духами.

– Районный прокурор Частейн уже сообщил вам о цели моего приезда?

– Да. Сегодня утром. Но я еще вчера вечером узнал об этом от Ангуса.

Она наклонила голову, словно говоря, что это интересное заявление стоит запомнить, чтобы потом осмыслить как следует. Он готов был дать себе хорошего пинка за то, что ни с того ни с сего вылез со своим сообщением.

По правде говоря, он был ею просто ослеплен. Ангус Минтон не ошибся. Александра Гейтер была красивее матери.

Когда она повернула голову, ее темные волосы под солнечными лучами, пробивавшимися сквозь жалюзи, будто вспыхнули огнем. Воротник мехового жакета, касаясь щеки, подчеркивал свежесть кожи и придавал лицу восхитительный румянец цвета спелого абрикоса. У Стейси была похожая шубка, но в ней лицо его дочери приобретало оттенок остывшей золы.

– Нельзя ли мне поговорить с вами в зале суда? – вежливо спросила она.

Сам не зная зачем, он взглянул на часы.

– Боюсь, это невозможно. Я, собственно, зашел узнать только, кто мне звонил и что передал. Сегодня я весь день занят.

Миссис Липском вздрогнула от удивления, выдав его с головой.

Мгновение Алекс задумчиво рассматривала носки своих туфель.

– Не хочется настаивать, но придется. Это очень важно, мне необходимо начать расследование как можно скорее. Прежде чем предпринимать какие-то шаги, я должна уточнить у вас некоторые факты. Много времени это не займет. – Уголки ее губ приподнялись в улыбке. – Не сомневаюсь, что ваше содействие будет по достоинству оценено у нас в Остине.

Судья Уоллес был отнюдь не глуп; Алекс тоже. Приказать ему она не могла, не тот у нее чин, зато вполне могла выставить его в неприглядном свете в прокуратуре округа Трэвис, а те имели знакомства в Капитолии штата.

– Что ж, хорошо, проходите, пожалуйста. – Он сбросил с плеч пальто, попросил миссис Липском не звать его к телефону и следом за Алекс направился в зал суда. – Присаживайтесь.

В желудке у него жгло. Перед тем как вернуться в суд, он принял снадобье от повышенной кислотности, но еще глоток ему не помешал бы. Что касается Алекс, она отнюдь не казалась взволнованной. Усевшись за стол напротив него, она грациозным движением плеч сбросила меховой жакет.

– Приступим, мисс Гейтер, – властно произнес Уоллес. – Что же вы хотите узнать?

Алекс открыла портфель и вынула пачку бумаг. Судья чуть не застонал.

– Я прочла стенограмму слушаний по делу Бадди Хикса, и у меня возникли вопросы.

– А именно?

– Что вас так подгоняло?

– Простите?

– Бад Хикс был арестован по обвинению в совершении особо жестокого убийства и помещен в окружную тюрьму Пурселла без права освобождения под залог. Слушания о его неподсудности по причине психической неполноценности проходили три дня спустя.

– И что?

– Не слишком ли короток этот срок для того, чтобы решить дальнейшую судьбу человека?

Судья откинулся на спинку кожаного кресла, которое подарила ему дочь; он надеялся, что его хладнокровие произведет впечатление на молодую юристку.

– В то время, вероятно, к слушанию было назначено много дел, и я старался разобрать их побыстрее. Либо же наступило некоторое затишье, и это дало мне возможность рассмотреть дело без проволочек. Не помню. Ведь минуло двадцать пять лет.

Опустив глаза, она смотрела в блокнот, лежавший у нее на коленях.

– Вы распорядились, чтобы мистера Хикса обследовали всего два психиатра.

– Его умственная неполноценность была очевидной, мисс Гейтер.

– В этом я не сомневаюсь.

– Он же считался, как бы помягче выразиться, городским юродивым. Не хочу показаться жестоким, но ведь так оно и было. Его просто терпели. Люди видели его, но не замечали, – надеюсь, вы меня понимаете. Своего рода принадлежность городского пейзажа, безобидная…

– Безобидная?

Судья снова готов был откусить себе язык.

– До той ночи, когда он убил вашу мать.

– Никакой суд присяжных не признал его виновным в этом, судья Уоллес.

Раздосадованный, он облизнул губы.

– Да, конечно. – Он пытался избежать ее спокойного взгляда и собраться с мыслями. – Я счел, что в данном случае достаточно заключений двух психиатров.

– Я без сомнения согласилась бы с вами, если бы заключения не были столь различными.

– Или же если бы жертвой преступления не оказалась ваша мать, – сделал выпад судья.

– Это замечание я пропускаю, судья Уоллес, – сердито бросила она.

– Но разве не из-за этого весь сыр-бор? Или вы по какой-то неизвестной мне причине сомневаетесь в моей порядочности и хотите опротестовать решение, которое я вынес двадцать пять лет назад?

– Но если вам нечего скрывать, у вас нет и повода думать, что я подорву вашу безупречную служебную репутацию всего-навсего тем, что задам несколько вопросов. Так ведь?

– Продолжайте, – сухо сказал он.

– Два назначенных судом психиатра разошлись во мнениях относительно психического состояния мистера Хикса в ту ночь, когда была убита моя мать. Это первое, что озадачило и заинтересовало меня. Обратив внимание окружного прокурора Харпера на это обстоятельство, я получила его согласие на доследование.

Один из психиатров считал, что Хикс не способен на насильственное действие. Второй же утверждал, что способен. Отчего вы не попытались получить третье заключение, которое разрешило бы спор?

– В нем не было необходимости.

– Не могу с этим согласиться. – Она помолчала, потом исподлобья взглянула на него. – Вы регулярно играли в гольф с врачом, мнение которого легло в основу судебного решения. А второй психиатр вообще не из вашего города. Он первый и единственный раз был приглашен Пурселлским судом в качестве эксперта.

Судья Уоллес побагровел от возмущения.

– Раз вы сомневаетесь в моей честности, предлагаю вам навести справки прямо у этих врачей, мисс Гейтер.

– Я попыталась. К несчастью, оба уже скончались. – Она холодно смотрела в его откровенно враждебное лицо. – Тем не менее я справилась у врача, лечившего мистера Хикса последним. Он утверждает, что наказан был невиновный, и у меня есть тому официальное письменное подтверждение.

– Мисс Гейтер! – Судья приподнялся в кресле и хлопнул ладонью по столу. Он был зол, но одновременно чувствовал себя раздетым и уязвимым.

Легкий стук в дверь раздался как нельзя кстати.

– Да?

Неторопливо вошел шериф Ламберт.

– Рид! – Алекс не удивилась бы, если бы судья побежал через весь зал и обнял шерифа. Казалось, он обрадовался ему. – Входите.

– Миссис Липском не велела мешать вам, но, когда она сказала, кто у вас здесь, я убедил ее, что могу пригодиться.

– Кому же? – язвительно спросила Алекс.

Ленивой походкой Рид подошел к стоявшему возле нее креслу и опустился в него. Дерзкие зеленые глаза скользнули по ней.

– Любому, кому понадобится помощь.

Алекс решила пропустить это двусмысленное замечание мимо ушей, надеясь, в свою очередь, что он не заметит, как краска заливает ее лицо. Она сосредоточила свое внимание на судье.

– Мисс Гейтер полюбопытствовала, почему я принял решение о неподсудности мистера Хикса. Поскольку она не была с ним знакома, ей трудно представить себе, сколь точно он отвечал требованиям неподсудности по причине психической невменяемости, а именно – он не способен был понять выдвинутые против него обвинения и своими показаниями облегчить собственную защиту.

– Благодарю вас, судья, – сказала она, кипя от злости, – но мне эти требования известны. Зато мне неизвестно, почему вы столь поспешно вынесли свое решение.

– Не видел необходимости откладывать дело, – ответил судья, испытывая заметное облегчение от присутствия Рида. – Я ведь уже говорил вам, что большинство горожан лишь терпели Хикса, не более. Ваша мать, надо отдать ей должное, была к нему добра. Вот Придурок Бад и прилепился к ней самым трогательным образом. Уверен, что он ей частенько досаждал, таскаясь за ней повсюду, как собачонка. Правда, Рид?

Шериф кивнул:

– Седина никому не позволяла его дразнить. Он, бывало, делал ей подарки, ну, знаете, мескитские бобы, камешки – что-то в этом роде. А она всегда благодарила его так, словно он одаривал ее королевскими сокровищами.

– Придурок Бад, надо полагать, принял ее доброту за более глубокое чувство, – сказал судья Уоллес. – В тот вечер он пошел за ней в конюшню и, гм, попытался навязать ей свое ухаживание.

– Изнасиловать ее? – напрямик спросила Алекс.

– Ну да, – сконфузившись, подтвердил судья. – А когда она оказала сопротивление, он не мог смириться с отказом и…

– Ударил ее ножом тридцать раз, – закончила Алекс.

– Вы вынуждаете меня быть бесчувственным, мисс Гейтер. – Судья укоризненно посмотрел на нее.

Алекс положила ногу на ногу. Легкое шуршание ее чулок привлекло внимание шерифа. Она видела, что он глядит на подол ее юбки, но постаралась не отвлекаться и продолжала расспросы нервничавшего судьи.

– Итак, если я вас правильно поняла, вы утверждаете, что убийство не было преднамеренным, а совершено в состоянии аффекта?

– Как вы сами заметили, это всего лишь предположение.

– Хорошо. Чтобы проверить наши доводы, допустим, что так оно и было на самом деле. Если Бад Хикс действовал под влиянием крайнего раздражения, оскорбленного чувства, неукротимого вожделения – неужели он не схватил бы вилы, грабли или еще что-нибудь, что было под рукой? С чего это у него вдруг оказался скальпель, если Хикс, входя в конюшню, не собирался убивать Седину?

– Все очень просто, – сказал Рид. Алекс внимательно посмотрела на него. – В тот день ожеребилась кобыла. Роды были трудные. Пришлось звать на помощь ветеринара.

– И что? Понадобилось рассекать промежность? – спросила ока.

– В конце концов обошлось. Нам удалось вытащить жеребенка. Но доктор Коллинз тоже был там, вместе со своим саквояжем. Скальпель мог выпасть из сумки. Я, разумеется, лишь строю догадки, но логично предположить, что Придурок Бад заметил его и подобрал.

– Не очень-то обоснованное предположение, шериф.

– Не такое уж необоснованное. Как я вам уже рассказывал, Придурок Бад собирал всякий металлический хлам.

– Он прав, мисс Гейтер, – поспешил вставить судья Уоллес. – Спросите кого хотите. Блестящая вещица, вроде хирургического ножа, привлекла бы его внимание, как только он вошел в конюшню.

– А он был в тот день в конюшне? – спросила она Рида.

– Был. Весь день приходили и уходили разные люди. Среди них и Придурок Бад.

Алекс благоразумно решила отступить для перегруппировки сил. Обратившись к судье, она холодно и веско обронила:

«Благодарю вас» – и вышла из зала. Шериф вышел вслед за ней. Как только дверь приемной за ними закрылась, Алекс повернулась к нему.

– Я буду вам очень признательна, если отныне вы перестанете подсказывать тем, кого я допрашиваю.

– А я разве подсказывал? – с невинным видом спросил Рид.

– Еще как. Вы и сами, черт возьми, прекрасно это знаете. В жизни не слыхала столь неубедительного, из пальца высосанного толкования обстоятельств убийства. А любого адвоката, попытавшегося таким образом защищать своего подопечного, я бы съела живьем.

– Гм, забавно.

– Забавно?

– Ну да. – Дерзкий насмешливый взгляд вновь скользнул по ее фигуре. – Я как раз подумал, что вас было бы неплохо съесть.

Она почувствовала, как кровь прилила к голове, и с возмущением сказала:

– Вы что же, не принимаете меня всерьез, мистер Ламберт?

Его наглость испарилась вместе с двусмысленной ухмылкой.

– Я вас чертовски серьезно воспринимаю, госпожа прокурор, – прошипел он.