Текст книги "Как две капли воды"
Автор книги: Сандра Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
2
Тейт Ратледж стоял у окна гостиничного номера, глядя вниз на машины, нескончаемым потоком несущиеся по автостраде. На мокрой мостовой отражались габаритные огни, оставляя за собой размытые красно-желтые полосы.
Услышав за спиной звук открываемой двери, он повернулся на сто восемьдесят градусов и кивком поприветствовал брата.
– Я несколько минут назад звонил тебе в номер, – сказал он. – Где ты был?
– Выпил пива в баре. Футбольный матч показывают.
– А, совсем забыл. Кто выигрывает?
Иронической ухмылкой брат дал понять, что вопрос неуместен.
– Отец еще не вернулся?
Тейт помотал головой, отпустил занавеску и отошел от окна.
– Я умираю с голоду, – сказал Джек. – Ты не хочешь есть?
– Пожалуй. Я как-то не задумывался. – Опустившись в кресло, Тейт потер глаза.
– Ни Кэрол, ни Мэнди не будет от тебя никакой пользы, если ты не станешь беречь себя, Тейт. Вид у тебя ужасный.
– Благодарю.
– Я серьезно.
– Я понял, – сказал Тейт, опуская руки и криво улыбаясь. – Ты, как всегда, прямолинеен и бестактен. Вот почему в политики пошел я, а не ты.
– Не забудь: «политик» – ругательное слово. Эдди не велел тебе его употреблять.
– Даже среди родных и друзей?
– Может войти в привычку. Лучше исключить его из лексикона вовсе.
– Господи, никакого спасу от вас нет.
– Я только стараюсь тебе помочь.
Тейт опустил голову, смущаясь своей несдержанности.
– Прости. – Он покрутил в руках телевизионный пульт, без звука пробегая по всем каналам. – Я сказал Кэрол, что у нее с лицом.
– Правда?
Усевшись на край кровати, Джек Ратледж наклонился вперед, облокотившись на колени. В отличие от брата он был одет в костюмные брюки, белую рубашку и галстук. Правда, сейчас, вечером, он выглядел уже не так опрятно. Накрахмаленная сорочка помялась, рукава были завернуты до локтей. Брюки на коленях сморщились, так как большую часть дня он провел в сидячем положении.
– И как она отреагировала?
– Откуда мне знать? – пробормотал Тейт. – Ничего ведь не видно, кроме правого глаза. Из него текли слезы, так что могу сказать лишь, что она расплакалась. Зная ее тщеславие, могу себе представить, в какую она впала истерику под всеми этими повязками. Если бы она могла двигаться, она бы, наверное, носилась с воплями по коридорам госпиталя. Да и любой бы на ее месте, правда?
Опустив голову, Джек разглядывал руки, будто представляя себе их обожженными и забинтованными.
– Ты думаешь, она помнит катастрофу?
– Она дала знак, что помнит, хотя я не уверен, что во всех деталях. Я опустил самые ужасные подробности и только рассказал, что они с Мэнди оказались в числе четырнадцати оставшихся в живых.
– Сегодня в новостях сказали, что они все еще пытаются собрать обгоревшие останки, чтобы их можно было опознать.
Тейт читал об этом в газетах. Если верить журналистам, это был ад кромешный. Голливудские фильмы ужасов – ничто по сравнению с жестокой реальностью, представшей перед следствием.
Стоило Тенту подумать о том, что Кэрол и Мэнди могли оказаться в числе погибших, как у него внутри все переворачивалось. От этих мыслей его начинала одолевать бессонница. У каждого из погибших была позади своя жизнь, и все они, по каким-то своим причинам, оказались именно в этом самолете. Поэтому каждый некролог вызывал мучительную душевную боль.
Тейт мысленно добавил имена Кэрол и Мэнди к списку погибших: «Среди жертв авиакатастрофы рейса 398 были жена и трехлетняя дочь кандидата в сенаторы Тейта Ратледжа».
Но судьба, к счастью, распорядилась по-иному. Они не погибли. Благодаря удивительному мужеству Кэрол они вышли из этого ада живыми.
– Льет, как из ведра, – тишину нарушил голос Нельсона. Он вошел, держа одной рукой большую коробку с пиццей, а другой стряхивая капли воды с мокрого зонта.
– Мы совсем оголодали, – сказал Джек.
– Я спешил, как мог.
– Пахнет потрясающе, отец. Выпьешь чего-нибудь? – спросил Тейт, направляясь к небольшому встроенному холодильнику, который мать заполнила для него в первый же день. – Пива или чего-нибудь полегче?
– С пиццей? Пива.
– А ты, Джек?
– Пива.
– Как дела в госпитале?
– Он сказал Кэрол, что у нее с лицом, – сказал Джек, не дав Тейту ответить.
– Да? – Нельсон поднес ко рту дымящийся кусок пиццы и надкусил. С полным ртом он пробормотал: – Ты уверен, что в этом была необходимость?
– Нет, не уверен. Но если бы я был на ее месте, я бы хотел знать всю правду, а ты?
– Пожалуй. – Нельсон отхлебнул пива. – Как себя чувствовала мама, когда ты уходил?
– Она вымоталась. Я уговаривал ее переночевать сегодня здесь, а я бы побыл с Мэнди, но она сказала, что они уже вошли в привычный ритм и ей не хочется ничего менять, дабы не навредить Мэнди.
– Да это она только так говорит, – ответил Нельсон. – Скорее всего, просто взглянула на тебя и решила, что тебе хороший сон нужен больше, чем ей. Ты-то действительно вымотался до предела.
– Вот и я говорю, – поддакнул Джек.
– Что ж, может быть, пицца вернет меня к жизни. – Тейт сделал попытку пошутить.
– Отнесись к нашему совету посерьезнее, Тейт, – сурово отозвался Нельсон. – Ты не можешь подрывать еще и свое здоровье.
– И не собираюсь, – подняв приветственным жестом банку, он отпил, а затем серьезно добавил: – Теперь, когда Кэрол пришла в себя и знает, что ее ждет, я смогу спать спокойнее.
– Это будет трудное время. Для всех нас, – заметил Джек.
– Я рад, что ты об этом заговорил, Джек. – Тейт вытер губы салфеткой и мысленно собрался с духом. Он намеревался бросить пробный шар. – Может быть, мне лучше подождать до следующих выборов?
На несколько секунд за столом возникла пауза, после чего Нельсон и Джек заговорили разом, стремясь перекричать друг друга.
– Ты не можешь принимать такого решения, пока не узнаешь, как прошла ее операция.
– А как же все затраченные усилия?
– Слишком многие люди на тебя рассчитывают.
– И не думай сейчас отступаться, братишка. Ты должен баллотироваться нынче…
Тейт поднял руку, призывая их к тишине:
– Вы сами знаете, как я этого хочу. Господи, да я всегда хотел только одного – стать сенатором. Но я не могу жертвовать благополучием собственной семьи даже ради политической карьеры.
– Кэрол не заслужила таких жертв.
Тейт бросил на брата острый, как бритва, взгляд.
– Но она – моя жена, – объявил он.
Снова последовало напряженное молчание. Прокашлявшись, его нарушил Нельсон:
– Конечно, в том испытании, какое ей предстоит, ты должен будешь находиться рядом с ней как можно больше. Хорошо, что ты сначала думаешь о ней, а потом уже – о своей политической карьере. Я от тебя другого и не ожидал. – Чтобы придать своим словам большую выразительность, Нельсон подался вперед, наклонившись над остатками пиццы, разложенной на круглом столике. – Но не забудь, что Кэрол сама хотела, чтобы ты баллотировался. Я уверен, она будет очень огорчена, если ты из-за нее снимешь свою кандидатуру. Очень огорчена, – повторил он, тыча указательным пальцем в воздух. – Если же взглянуть на вещи более хладнокровно и жестко, – продолжал он, – то это несчастье может сыграть нам даже на руку. Так сказать, бесплатная реклама.
Тейт в негодовании отшвырнул смятую салфетку и встал из-за стола. Несколько минут он бесцельно шагал взад-вперед по комнате.
– Ты что, сговорился с Эдди? Когда я ему сегодня звонил, он сказал практически то же самое.
– Что ж, ведь он руководит твоей кампанией. – При мысли о том, что брат может спасовать, едва кампания набрала силу, Джек побледнел. – Ему за то платят, чтобы он давал тебе дельные советы.
– Ты хочешь сказать – чтобы он тянул из меня жилы.
– Эдди хочет, чтобы Тейт Ратледж стал сенатором Соединенных Штатов, – как и все мы, – и жалованье тут совсем ни при чем. – Улыбаясь во весь рот, Нельсон поднялся и похлопал Тейта по спине. – Ты обязательно будешь баллотироваться в ноябре. Кэрол первая бы так сказала.
– Ну хорошо, – ответил Тейт ровным голосом. – Мне надо было только знать, что я могу на вас рассчитывать. В ближайшие несколько месяцев на меня будет взвалено столько, что одному этот воз не потянуть.
– Можешь на нас положиться, – твердо заявил Нельсон.
– Смогу я рассчитывать на ваше терпение и понимание, когда окажется, что у меня не получается разорваться на два фронта? – Тейт окинул их испытующим взглядом. – Я буду, конечно, стараться не заниматься одним делом в ущерб другому, но раздваиваться я не умею.
– Когда надо, мы заменим тебя, Тейт, – заверил Нельсон.
– Что еще сказал Эдди? – поинтересовался Джек, чувствуя облегчение оттого, что критический момент миновал.
– У него там тьма добровольных помощников, которые заняты сейчас тем, что распихивают по конвертам и рассылают опросные листы.
– А как насчет публичных выступлений? Он что-нибудь еще запланировал?
– На очереди пробная речь перед старшеклассниками какой-то школы в долине. Я велел ему отказаться.
– Почему? – спросил Джек.
– Школьники не голосуют, – резонно ответил Тейт.
– Но у них есть родители. А этих мексиканцев в долине нам надо заполучить на свою сторону во что бы то ни стало.
– Они и так на нашей стороне.
– Не будь так самоуверен.
– Я не самоуверен, – сказал Тейт, – просто это тот самый случай, когда мне надо четко расставить приоритеты. Я должен буду уделять массу времени Кэрол и Мэнди. Мне придется более избирательно подходить к тому, куда и когда ехать. Каждая встреча должна приносить конкретный результат, а я не уверен, что от слушателей в школе будет много пользы.
– Ты, вероятно, прав, – дипломатично заметил Нельсон.
Тейт понимал, что отец просто старается ему угодить, но он устал и был встревожен, хотелось лечь в постель и попытаться уснуть. Как можно более тактично он намекнул на это отцу и брату.
Когда он провожал их до двери, Джек неловко повернулся и обнял брата.
– Прости, что я к тебе сегодня приставал. Я понимаю, что у тебя творится на душе.
– Если бы ты этого не делал, я бы в одночасье растолстел и обленился. Пожалуйста, и впредь не давай мне покоя. – Тейт одарил его обаятельной улыбкой, которой предстояло вскоре украсить предвыборные плакаты.
– Если у вас тут все в порядке, я завтра поеду домой, – сказал Джек. – Кто-то должен и за домом присмотреть, а заодно проверить, как там мои домочадцы.
– А как, кстати, у них дела? – спросил Нельсон.
– О’кей.
– Последний раз, когда я их видел, не больно-то все было хорошо. Твоя доченька Фрэнсин несколько дней не появлялась дома, а жена… ну, ты знаешь, в каком она обычно состоянии. – Он погрозил старшему сыну пальцем. – Плохо дело, когда мужчина теряет контроль над семьей. – Он перевел взгляд на Тейта. – Тебя это тоже касается, кстати говоря. Вы оба позволяете своим благоверным творить, что им заблагорассудится. – Снова обращаясь к Джеку, он добавил: – Тебе надо помочь Дороти-Рей, пока не поздно.
– Может быть, после выборов этим займусь, – пробормотал тот. Глядя на брата, он добавил: – Если понадоблюсь, не забудь, что я всего лишь в часе езды.
– Спасибо, Джек. Я позвоню, когда смогу.
– Врач не сказал тебе, когда они намерены оперировать?
– Не раньше, чем отпадет опасность инфицирования, – объяснил Тейт. – У нее легкие пострадали от дыма, так что ждать, возможно, придется пару недель. Для него это серьезная дилемма, так как, если слишком долго тянуть, лицевые кости могут начать срастаться как есть.
– О Господи, – сказал Джек. Потом добавил нарочито бодрым голосом: – Что ж, передай ей от меня привет. И от Дороти-Рей и Фэнси тоже.
– Хорошо.
Джек направился по коридору к своему номеру. Нельсон чуть задержался.
– Я говорил сегодня утром с Зи. Пока Мэнди спала, она наведалась в реанимацию. Зи говорит, на Кэрол смотреть страшно.
У Тейта слегка поникли плечи.
– Да, так и есть. Молю Господа, чтобы этот хирург смог выполнить, что обещает. – Нельсон молча взял Тейта за руку. Тейт положил другую руку сверху. – Сегодня доктор Сойер – хирург, о котором я говорю, – конструировал ее лицо на компьютере. Он изобразил Кэрол на экране на основе тех фотографий, что мы ему дали. Получилось просто удивительно.
– И он рассчитывает, что во время операции сумеет воссоздать этот электронный образ?
– По крайней мере, так он говорит. Он сказал, что какие-то едва заметные различия возможны, но в основном они будут в ее пользу. – Тейт суховато рассмеялся. – Ей это понравится.
– Да, пожалуй, она еще будет считать, что ей повезло, как ни одной другой женщине, – заметил Нельсон со своим обычным оптимизмом.
А Тейт все думал и думал о единственном темном глазе, распухшем и налитом кровью, глядящем на него с неподдельным ужасом. Наверное, она боится умереть. Или что ей придется жить без того неотразимого лица, которое всегда умела использовать с выгодой для себя.
Попрощавшись, Нельсон удалился к себе в номер. Тейт выключил телевизор и свет, разделся, лег в постель и погрузился в воспоминания.
Сквозь шторы комнату озаряли вспышки молнии. Совсем рядом грохотал гром, от которого дребезжали стекла. Тейт смотрел на тени, бросаемые молнией на стены комнаты. Глаза его были холодны и суровы.
Они даже не поцеловались на прощание.
Из-за не давней бурной ссоры в то утро отношения между ними были напряжены. Кэрол не терпелось поскорее оказаться в Далласе и заняться покупками. В аэропорт они приехали рано, так что у них еще было время выпить по чашке кофе в ресторане.
Мэнди случайно пролила на себя апельсиновый сок. Кэрол, естественно, отреагировала слишком бурно. Выходя из кафе, она все отчитывала Мэнди за испачканный передник.
– Господи, Кэрол, да пятна даже не видно, – вступился он за ребенка.
– Я его отлично вижу.
– Тогда не смотри на него.
Она смерила мужа тем убийственным взглядом, который давно перестал на него действовать. Он на руках нес Мэнди к выходу на посадку, рассказывая, какие замечательные вещи ее ожидают в Далласе. У самых ворот он присел на корточки и обнял девочку.
– Желаю тебе интересно провести время, солнышко. Привезешь мне подарок?
– Мамочка, можно?
– Конечно, – ответила Кэрол рассеянно.
– Конечно, – заявила ему Мэнди, расплываясь в улыбке.
– Буду ждать с нетерпением. – Он еще раз притянул ее к себе на прощание.
Выпрямляясь, он спросил у Кэрол, не хочет ли она, чтобы он дождался, пока самолет взлетит.
– Зачем? – ответила Кэрол.
Он не стал спорить, только удостоверился, что все вещи при них.
– Ну, тогда до вторника.
– Смотри, не опоздай нас встретить! – прокричала Кэрол, подталкивая Мэнди к выходу на посадку, где стюардесса проверяла посадочные талоны. – Терпеть не могу болтаться в аэропорту.
Перед тем как пройти в двери, Мэнди еще раз обернулась и помахала ему рукой. Кэрол даже не посмотрела в его сторону. Она самоуверенно и целеустремленно шла вперед.
Может быть, из-за этого теперь в ее единственном глазу столько тревога. Судьба покусилась на самое главное, на чем основывалась ее неколебимая самоуверенность, – на внешность. Кэрол не выносила уродства. Наверное, она плакала не о тех, кто безвинно погиб в катастрофе, как он поначалу подумал. Скорее всего, она оплакивала себя самое. Может, она даже жалеет, что не погибла, а осталась жить искалеченной – пусть даже на время.
Зная Кэрол, он бы этому не удивился.
В табели о рангах следственного управления округа Бексар Грейсон занимал нижнюю строчку. Вот почему он многократно проверял и перепроверял всякую информацию, прежде чем предстать со своими открытиями перед начальником.
– У вас сейчас есть минутка?
Измученный и ворчливый человек в резиновом переднике бросил на него уничтожающий взгляд через плечо.
– А что ты затеял – партию в гольф?
– Нет, вот это.
– Что? – И он опять повернулся к обгорелой куче, которая когда-то была человеческим телом.
– Рентгеновские снимки зубов Эйвери Дэниелз, – ответил Грейсон. – Труп номер восемьдесят семь.
– Уже произведено опознание и вскрытие. – Эксперт сверился с таблицей на стене. Имя Эйвери Дэниелз было вычеркнуто красным карандашом. – Угу.
– Я знаю, но…
– Родственников у нее нет. Ее опознал сегодня днем близкий друг их семьи.
– Но судя по этим снимкам…
– Послушай, парень, – резко оборвал его тот, – у меня здесь туловища без голов, кисти без рук, стопы без ног. И я должен разобраться с ними сегодня. Так что если кого-то определенно опознали и произвели вскрытие, то дело закрыто, и не приставай ко мне со своими снимками. Договорились?
Грейсон засунул снимки в конверт, в котором они были присланы, и отправил его в мусорную корзину.
– О’кей. И чтоб вы все провалились.
– С удовольствием. Но только после того, как будут опознаны все останки.
Грейсон пожал плечами. Ему платят не за то, чтобы он изображал из себя Дика Трейси (Ричард (Дик) Трейси – известный тележурналист Би-Би-Си. – здесь и далее примечания переводчика). Если это загадочное несоответствие никого не волнует, то почему он должен лезть из кожи вон? Он вернулся на свое место и продолжил опознание трупов по рентгеновским снимкам зубов.
3
Казалось, сама природа надела траур. В день похорон Эйвери Дэниелз шел дождь. Предыдущей ночью по горам Техаса прокатились грозы. Наутро воспоминанием о них был лишь мелкий и холодный серый дождь.
Айриш Маккейб стоял у гроба с непокрытой головой, не замечая ненастной погоды. Он настоял, чтобы гроб был усыпан желтыми розами, которые, он знал, она так любила. Яркие и живые, они, казалось, смеялись над смертью. Это его как-то утешало.
По его покрасневшим щекам катились слезы. Мясистый, весь в прожилках сосудов нос был краснее обычного, хотя в последние дни он почти не пил. Эйвери всегда ругала его за пьянство, уверяя, что чрезмерное потребление алкоголя разрушает печень, повышает кровяное давление и ведет к быстрому старению.
Она поругивала и Вэна Лавджоя – за наркотики, но это не помешало ему заявиться на похороны, изрядно набравшись дешевого виски и накурившись по дороге марихуаны. Вышедший из моды галстук у него на шее свидетельствовал о том, что он придает этому мероприятию исключительное значение и ценит Эйвери несколько выше, чем всех остальных представителей рода человеческого.
Все остальное человечество, впрочем, отвечало Вэну Лавджою полной взаимностью. Эйвери относилась к числу считанных единиц, которые могли его как-то терпеть. Когда корреспондент, которому было поручено сделать сюжет о трагической гибели Эйвери, предложил Вэну поехать с ним на съемку, оператор смерил его презрительным взглядом и сделал непристойный жест, после чего, не говоря ни слова, вышвырнул из комнаты. Такая грубая форма самовыражения была для Вэна Лавджоя типична и служила одной из причин его прохладных взаимоотношений с окружающими людьми.
По окончании непродолжительной панихиды участники похорон двинулись к воротам кладбища, где находилась автостоянка, а Айриш и Вэн вдвоем задержались у могилы. Служащие кладбища наблюдали на почтительном расстоянии, ожидая, когда можно будет удалиться в контору, чтобы наконец согреться и обсушиться.
В свои сорок Вэн был тощ как щепка. У него был впалый живот и торчащие ключицы. Редкие волосы свисали почти до плеч, обрамляя узкое, худое лицо. Это был стареющий хиппи, так навсегда и застрявший где-то в шестидесятых.
Айриш, напротив, был невысок и коренаст. В то время как Вэна, казалось, мог подхватить и унести порыв ветра, Айриш крепко стоял на ногах, и ничто не могло бы его поколебать. Хотя внешне они были столь разительно непохожи, сегодня их лица несли печать одинаковой скорби. Однако горе Айриша было явно сильнее.
В редком для себя порыве сострадания Вэн положил костлявую руку ему на плечо.
– Пойдем куда-нибудь, вмажем.
Тот с отсутствующим видом кивнул. Он сделал шаг вперед и оторвал головку одной из желтых роз, после чего развернулся, вслед за Вэном вышел из-под временного навеса и зашагал по дорожке кладбища. По лицу и плащу его хлестал дождь, но он не прибавил шагу.
– Я… гм… приехал в лимузине, – сказал он, будто только сейчас вспомнив.
– Хочешь и обратно в нем поехать?
Айриш посмотрел на битую-перебитую развалюху Вэна.
– Поеду с тобой. – Движением руки он отпустил шофера и взгромоздился на сиденье рядом с Вэном.
Внутри машина имела еще более жалкий вид. Рваная обивка была кое-как прикрыта потрепанным махровым полотенцем, а темно-бордовый палас, которым были обиты стены, насквозь провонял марихуаной.
Вэн сел за руль и завел мотор. Пока тот неохотно грелся, он раскурил сигарету и протянул Айришу.
– Нет, благодарю. – После некоторого раздумья Айриш все же взял сигарету и глубоко затянулся. Эйвери заставила его бросить курить, и он уже многие месяцы не прикасался к сигаретам. Сейчас его рот и глотку обожгло табачным дымом. – Господи, как хорошо, – вздохнул он и снова затянулся.
– Куда? – спросил Вэн, раскуривая сигарету и для себя.
– В любое место, где нас не знают. Сегодня я намерен напиться до бесчувствия.
– Меня всюду знают. – Вэн скромно умолчал, что напиться до бесчувствия для него обычное дело, но в тех заведениях, где он бывает, этим никого не удивишь.
Он включил передачу, машина, судя по всему, не очень-то хотела слушаться. Однако уже через несколько минут Вэн открыл перед Айришем обшарпанную дверь заведения, расположенного в убогом квартале города.
– Что, здесь пристанем? – спросил Айриш.
– На входе они проверяют, нет ли у тебя оружия.
– Ага, и если нет, то тебе его немедленно выдают, – вяло подхватил Айриш избитую шутку.
Обстановка в баре была мрачноватой. Кабинка, куда они проскользнули, находилась на отшибе и была тускло освещена. Ранние посетители имели столь же потрепанный вид, как и мишура, подвешенная к потолочным светильникам, по-видимому, по случаю Рождества несколько лет назад. Там прочно обосновались пауки. С черного бархата обворожительно улыбалась обнаженная сеньорита, намалеванная каким-то местным дарованием. Разительным контрастом с гнетущей обстановкой была разухабистая мексиканская музыка, громыхающая в динамиках.
Вэн заказал бутылку виски.
– Я бы, пожалуй, чего-нибудь съел сначала, – сказал Айриш неуверенно.
Когда бармен бесцеремонно плюхнул перед ними бутылку и два стакана, Вэн заказал для Айриша еды.
– Не надо было, – запротестовал тот.
Оператор пожал плечами и наполнил стаканы.
– Его старуха готовит, если попросишь.
– И часто ты здесь питаешься?
– Иногда, – ответил Вэн, снова пожав плечами.
Принесли еду, но Айриш, ткнув несколько раз вилкой, решил, что он вовсе не голоден. Он отодвинул щербатую тарелку и протянул руку к своему виски. Первый глоток обжег желудок пламенем. На глаза навернулись слезы. У него перехватило дыхание.
Впрочем, с быстротой опытного пьяницы он пришел в себя и сделал еще один глоток. Но слезы так и остались стоять в его глазах.
– Мне так будет ее не хватать.
Он бесцельно водил стаканом по засаленному столу.
– Да, и мне тоже. Она, конечно, иногда была занудой, но не такой, как многие другие.
Бравурная песенка, звучавшая в автомате, кончилась. Больше никто ничего не завел, и это было некоторым облегчением для Айриша. Музыка не вязалась с его тяжкой печалью.
– Знаешь, она ведь была мне как родная дочь, – сказал он. Вэн прикурил очередную сигарету от предыдущей. – Я помню тот день, когда она родилась. Я был тогда в клинике, переживал вместе с ее отцом. Ждал. Вышагивал по коридору. А теперь я буду помнить и день ее смерти. – Заглотив залпом остатки виски, он вновь наполнил стакан. – Знаешь, мне сначала даже в голову не пришло, что разбился именно ее самолет. Я думал только о сюжете, о материале, который она ехала делать, черт бы его побрал. Это было такое плевое дело – я даже оператора с ней не послал. Я думал, она возьмет, если надо, кого-нибудь с корпункта в Далласе.
– Эй, парень, перестань себя винить. Ты просто делал свою работу. Откуда ты мог знать?
Айриш невидящими глазами уставился на янтарное содержимое стакана.
– Тебе приходилось когда-нибудь опознавать тело, Вэн? – Ответ ему был не нужен. – Они лежали в ряд, как… – Он судорожно вздохнул. – Черт, даже не знаю. Никогда не был на войне, но, наверное, это похоже. Она была в застегнутом на молнию пластиковом мешке. У нее не осталось ни волосика на голове, – продолжал он надломленным голосом. – Все выгорело. А кожа… О, Господи. – Он прикрыл глаза толстыми пальцами. По ним потекли слезы. – Это из-за меня она оказалась в этом самолете.
– Ну-ну, парень. – Этим у Вэна исчерпывался запас сочувственных слов. Он подлил Айришу виски, раскурил еще одну сигарету и молча протянул ее другу. Сам он перешел на марихуану.
Айриш затянулся.
– Слава Богу, ее мать не дожила до этого дня. Если бы не медальон, который она зажала в руке, опознать тело вообще было бы невозможно. – При воспоминании о том, во что превратил пожар тело Эйвери, внутри у него все перевернулось. – Вот уж никогда не думал, что придется такое говорить, но я действительно рад, что Розмари Дэниелз нет в живых. Мать не должна видеть своего ребенка в таком состоянии.
Несколько минут Айриш молча потягивал виски, а потом снова поднял на друга глаза, полные слез.
– Я ведь любил Розмари. Мать Эйвери. Черт, я ничего не мог с этим поделать. Отец Эйвери, Клифф, почти все время был в разъездах, в самых Богом забытых местах. Уезжая, он всякий раз просил меня присмотреть за ними. Я был готов убить его за это, хоть он и был моим лучшим другом. – Он отхлебнул. – Не сомневаюсь, что Розмари догадывалась, но мы никогда не говорили с ней об этом. Она любила Клиффа. И я это знал.
С семнадцати лет Айриш заменил Эйвери отца. Клифф Дэниелз, известный фоторепортер, погиб в бою за маленькую деревушку с непроизносимым названием где-то в Центральной Африке. Розмари покончила с собой спустя всего несколько недель после смерти мужа, оставив Эйвери одну, с единственным человеком, на которого она могла твердо рассчитывать, поскольку он был старинным другом семьи, – Айришем Маккейбом.
– Я был для Эйвери отцом не меньше, чем Клифф. А может, даже и больше. Когда она осталась сиротой, она прибежала ко мне. И именно ко мне она прибежала в прошлом году, когда случился этот прокол в Вашингтоне.
– Да, тогда она, может, и сплоховала, но все же репортер из нее был хоть куда, – отозвался Вэн сквозь едкий сладковатый дым.
– В том-то вся и драма, что она умерла, так и не сняв грех с души. – Он сделал еще глоток. – Понимаешь, Эйвери больше всего боялась неудач. Малейший промах становился для нее трагедией. Когда она была девчонкой, она мало видела Клиффа и потом все время как бы старалась заслужить его одобрение, быть достойной его памяти. Мы никогда об этом не говорили, – продолжал он угрюмо, – но я это знаю. Вот почему тот прокол она переживала очень тяжело. Она все стремилась исправить ошибку, вернуть себе доверие, а значит, и чувство собственного достоинства. Жизнь не дала ей на это времени. Черт возьми, ведь она ушла с ощущением провала.
Горе старика тронуло потаенную струну в сердце Вэна. Он решил хоть как-то утешить Айриша.
– Насчет того – ну, твоих отношений с ее матерью… Она ведь о них знала.
Айриш повернул к нему красные, заплаканные глаза.
– А ты откуда знаешь?
– Однажды она мне сказала, – ответил Вэн. – Я просто спросил, как давно вы с ней знакомы. Она сказала, что, сколько себя помнит, ты всегда был рядом с ее семьей. И высказала предположение, что втайне ты любил ее мать.
– И как она на это реагировала? – с волнением спросил Айриш. – То есть, я хочу сказать, ее это не раздражало?
Вэн мотнул головой.
Айриш достал из нагрудного кармана поникшую розу и потрогал нежные лепестки.
– Вот и хорошо. Я рад. Я любил их обеих. – Тяжелые плечи его задрожали. Он крепко зажал цветок в кулак. – О Господи, – простонал он, – мне так будет ее не хватать.
Уронив голову на стол, он горько разрыдался, а Вэн продолжал сидеть напротив, на свой лад переживая обрушившееся на них горе.
