Текст книги "Навстречу завтрашнему дню"

Автор книги: Сандра Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 2

Его голова резко дернулась, словно от удара в челюсть. Именно такое чувство он и испытал. Он пристально смотрел на макушку ее склоненной головы, она же устремила взгляд на влажный бетон под ногами.

– Замужем? – хрипло переспросил он. Это казалось настолько неправдоподобным, настолько невозможным.

Она посмотрела ему в глаза, лицо ее при этом стало каким-то безжизненным, и голосом, лишенным интонаций, ответила:

– Да.

– Но…

– До свидания, Дакс. – Кили обошла вокруг него, рывком распахнула дверцу такси и рухнула на сиденье, бросив шоферу, неприязненно взиравшему на нее за то, что заставила его так долго ждать: – «Капитал Хилтон».

Такси рвануло с обочины и бесстрашно врезалось в поток транспорта. Но Кили этого даже не заметила. Она сидела, закрыв лицо руками и прижав средние пальцы ко лбу, пытаясь унять резкую пульсирующую боль.

Этот день, наконец, пришел, день, которого она страшилась уже много лет. В небе на высоте 37 000 футов она встретила мужчину, который сделал ее положение совершенно невыносимым.

Кили Престон Уилльямз была замужем уже двенадцать лет, но фактически была женой всего три недели. Их с Марком Уилльямзом вполне можно назвать классическим примером возлюбленных-школьников. Он был спортивной звездой в их маленьком городке на побережье Миссисипи, а она входила в группу поддержки. Выпивка, наркотики и беспорядочные половые связи в те годы не пришли еще в школу на провинциальном юге. Сообщество, в котором выросли они с Марком, было трогательно наивным. В обычае были региональные футбольные матчи, совместные пикники, религиозные собрания.

Закончив школу, Кили и Марк поступили в университет штата Миссисипи. Марк продолжал заниматься спортом, и в результате тяжелые учебные нагрузки и утомительные тренировки привели к тому, что он не смог сдать экзамены за первый семестр.

Над молодыми людьми висела угроза Вьетнамской войны, и Марк пал ее жертвой. Как только призывная комиссия получила сведения о его среднем балле, ему прислали повестку. А две недели спустя он был уже на пути в учебный лагерь.

Идея пожениться возникла у Кили, как только он получил повестку. Она, можно сказать, вынудила его – плакала, умоляла, угрожала до тех пор, пока он не сдался. Наконец он уступил вопреки собственному мнению, и родители получили приглашения встретиться с ними в указанный день у их пастора. Они поженились и уехали на уик-энд в Новый Орлеан, затем вернулись домой, и прожили две быстротечные недели в доме родителей Марка, а затем военный автобус увез его прочь. После трех месяцев, проведенных в Форт-Полке в Луизиане, его отправили в Форт-Уолтерс, в Техас, для обучения на пилота вертолета.

Сороканедельный курс обучения сократили до двадцати пяти недель. После шестимесячной разлуки Марку предоставили недельный отпуск, чтобы повидаться с новобрачной, прежде чем его посадят на корабль.

Брак увенчался нежной, сдержанной страстью двух очень юных людей, но некая очаровательная чистота сохранялась в их пылких объятиях, которыми они обменялись перед тем, как он отправился на другой конец света и попал прямо в ад, которого не мог представить даже в самых страшных снах.

Кили продолжала учиться, работая после занятий, чтобы как-то справиться с расходами, а ночами писала длинные, немного запутанные, богатые новостями письма Марку. Время от времени получала письма от него. Порой они приходили по два-три сразу, порой же проходили недели без каких-либо известий от него. Она с головой погружалась в его письма, с нежностью храня в памяти каждое слово любви.

Затем – ничего. Недели, месяцы она не получала ничего, так же как и его встревоженные родители. Затем ее посетил офицер, присланный из Форт-Полка, и сообщил о том, что видели, как падал вертолет Марка, но его местонахождение и состояние оставались неизвестными. Он не был представлен в рапортах как погибший. Его тело не было найдено среди обломков, не называли его и среди пленных. Он просто пропал.

И до сегодняшнего дня это все, что было известно Кили Уилльямз об ее муже. Он стал одним из 2600 человек, попавших в список пропавших без вести в ходе военных действий в Юго-Восточной Азии.

В течение прошедших лет Кили не сидела сложа руки, но прилагала огромные усилия для того, чтобы общество не забыло пропавших без вести. Она совместно с другими женами, оказавшимися в схожем положении, приняла участие в создании действующей группы ПРНС, получившей свое имя от начальных букв названия «Позитивная резолюция наших семей». В большинстве случаев Кили выступала как их представитель.

Откинувшись на пропахшую табачным дымом пыльную обивку сиденья такси, она устремила отсутствующий взгляд на мелькающие за окном пейзажи Вашингтона. Двенадцать лет… Стала ли она теперь спокойнее, чем тогда, когда впервые услышала об исчезновении Марка?

Погрузившись в пучину утраченных иллюзий, разочарования и депрессии, она закончила обучение со степенью в области журналистики. Получив степень, она отправилась в Новый Орлеан, где получила работу в «Таймс-Пикайюн» в качестве девочки на побегушках, но с напыщенным названием – редактор рукописей. Проторчав на этой должности несколько лет, она дослужилась до незавидного положения начинающего репортера. События, которые ей предлагали освещать, были настолько незначительными, что ее репортажи терялись где-то в середине газеты.

Как-то среди журналистов прошел слух, что корреспонденту местной радиостанции внезапно пришлось уйти из-за нескромности оператора коммутатора. Тогда Кили в обеденный перерыв встретилась с расстроенным директором отдела новостей и настолько очаровала его, что он тотчас же принял ее на работу, так что на следующий день она уже приступила к ней. Работа ей понравилась, по крайней мере, она была более живой, чем унылые истории, о которых ей приходилось писать прежде.

Она познакомилась с Николь Каслман в буфете, когда они обе потянулись одновременно к одной и той же бутылке кетчупа. Они подружились, и, когда кто-то предложил новаторскую идею – посадить обладающую сексуальным голосом женщину на транспортный вертолет, Николь предложила Кили.

Кили выслушала предложение со смешанным чувством ужаса и недоверия. Она никогда в жизни не говорила в микрофон. А каждый день подниматься на вертолете! Марк! Люди видели, как его вертолет падал под жесточайшим огнем. Он взорвался, но тела так и не нашли. Она просто не может.

Но она все-таки согласилась на эту работу в знак верности памяти Марка, которая всегда жила в ее сердце, только с годами стала немного тускнеть. К тому же такая работа заставляла ее решительно преодолевать свой вполне оправданный страх перед авиацией. Кили Престон Уилльямз терпеть не могла признаваться, что чего– то боится.

Ее дружба с Николь Каслман с годами все крепла. Они уже могли говорить друг с другом с откровенностью, которая порой причиняла боль. Прошлым вечером Николь сидела на индийский манер на кровати Кили, пока та упаковывала вещи. Она пыталась отговорить Кили от поездки по этому делу.

– Неужели ты не достаточно долго приносила себя в жертву, святая Кили? О, мой Бог! Твоя преданность проигранному делу – просто проявление твоей глупости! – кричала она, тем не менее, помогая Кили выбрать одежду в дорогу.

– Николь, мы так часто возвращались к этой теме за годы нашего знакомства, что я могу цитировать почти дословно твои речи. Мы могли бы записать этот разговор на магнитофон и затем каждый раз, когда возникало бы желание поспорить, мы могли бы включать запись и тем самым сохранить свои голосовые связки.

– Сарказм не идет тебе, Кили, так что перестань болтать глупости по поводу магнитофона. Ты сама знаешь, что я права. Каждый раз, как ты встречаешься с этими женами, возвращаешься в состоянии депрессии и пребываешь в ней неделями.

Она откинулась назад, выставляя напоказ свою достойную зависти роскошную фигуру. И это лишь одно из ее достоинств. Она обладала настоящей гривой светлых волос и синими, как море, глазами. Улыбка ее казалась обманчиво ангельской. Этот ротик херувима мог разразиться серией непристойностей, способных смутить насквозь просоленного морского волка.

– Я должна это сделать, Николь. Они попросили меня выступить от их лица оратором, потому что я наиболее компетентная из них. Я пообещала им сделать это и сдержу свое слово. К тому же я верю в то, что мы делаем. Не для себя, но для других семей. Если Конгресс проголосует за то, чтобы объявить наших мужчин погибшими, это автоматически приведет к тому, что мы окажемся разъединены. Я не могу просто стоять в стороне и бездействовать.

– Кили, я знаю, что в самом начале, когда только ПРНС была организована, ты имела довольно сильный мотив. Но когда же это чистилище закончится? Когда военнопленных освободили, и Марка не оказалось среди них, ты просто заболела. Я же знаю, сама была там и видела, как ты прошла через ад. И ты намерена подвергать себя подобным испытаниям снова и снова?

– Если нужно будет, то да. До тех пор, пока не узнаю что-нибудь о своем муже.

– А если никогда не узнаешь?

– Тогда ты получишь величайшее удовлетворение и сможешь мне сказать: «Ведь я же тебе говорила». Какую блузку лучше взять для этого темно-синего костюма – бежевую или серую?

– Темно-синий и серый. Замечательно, – с раздражением пробормотала Николь. – Бежевую! Она выглядит не так по-вдовьи.

Так что Кили теперь находилась в Вашингтоне, чтобы представлять на подкомиссии Конгресса интересы жен и семей воинов, пропавших без вести, и просить отклонить предложение признать их погибшими.

Когда она предстанет перед собранием конгрессменов, будет ли ее разум выполнять ее обязательства? Обязательства перед другими людьми? Перед Марком? Или примет сторону человека, с которым она познакомилась сегодня вечером? Человека, который произнес почти застенчиво: «Мне просто хотелось бы провести побольше времени с вами, получше узнать вас» – и которому она вынуждена была ответить: «Я замужем».

– «Хилтон», – коротко бросил шофер.

Только тогда она поняла, что прошло уже несколько секунд с тех пор, как они остановились, и пробормотала:

– Спасибо.

Она расплатилась с водителем, отнесла чемодан в вестибюль и зарегистрировалась в номере, зарезервированном для нее несколько недель назад. Подсознательно она подписалась как Кили Престон, затем, немного поразмыслив, добавила Уилльямз.

Ее комната оказалась холодной, какой-то стерильной и абсолютно безликой, какими обычно бывают номера отелей в больших городах. Каким был номер, в котором они с Марком провели свой короткий медовый месяц? Она не могла вспомнить. Она вообще очень мало могла припомнить из того времени, что они провели вместе после того, как поженились. Когда она вспоминала его, он обычно являлся ей в образе героя футбольных матчей, или президентом их выпускного класса, или ее кавалером на школьном балу в честь Дня святого Валентина.

Те две ужасные недели, что они прожили с его родителями, он нервничал и стеснялся того, что она спала в его комнате. В первую ночь она поспешно придвинулась по узкому матрасу, чтобы обнять и поцеловать его, он же отстранился и напомнил ей приглушенным голосом, что его родители спят прямо за тонкой стеной. На следующий вечер он под каким-то не слишком убедительным предлогом увез Кили из дома. Они приехали к озеру, остановили машину и перебрались на узкое заднее сиденье его «шевроле». Для Кили эта ночь, так же как и последующие, не стала чем-то из ряда вон выходящим. Но она любила Марка, и только это имело для нее значение.

Сняв пальто, Кили содрогнулась от холода. Она включила стереосистему, встроенную в ночной столик, подрегулировала термостат и принялась распаковывать чемодан, аккуратно разглаживая каждую вещь, прежде чем повесить ее. Она уже почти закончила работу, когда зазвонил телефон рядом с кроватью.

– Алло, – ответила она.

– Кили, это Бетти Оллуэй. Просто проверяю, благополучно ли ты добралась.

Бетти была на десять лет старше Кили, и у нее было трое детей. Ее муж пропал без вести четырнадцать лет назад, и все же женщина продолжала надеяться. Она так же, как и Кили, была против того, чтобы ее мужа объявили погибшим. Они познакомились несколько лет назад, вместе работали в комитетах ПРНС и часто переписывались. Кили всегда вдохновляло безграничное мужество Бетти Оллуэй.

– Привет, Бетти. Как у тебя дела? Как дети?

– С нами все в порядке. А как ты? Хорошо долетела из Нового Орлеана?

Поразительно живой образ Дакса Деверекса промелькнул перед мысленным взором Кили. Сердце ее сделало сальто.

– Да. Никаких значительных событий.

«Лгунья», обозвала она себя.

– Нервничаешь по поводу завтрашнего дня?

– О, не больше, чем всегда, когда нужно предстать перед группой мрачных конгрессменов, старательно оберегающих застежку национального кошелька.

Бетти добродушно рассмеялась.

– Надеюсь, они не такие страшные, как генерал Вандерслайс. Нам доводилось проходить и через худшее. И знаешь ли, все мы верим в тебя.

– Постараюсь не подвести вас.

– Если все сложится не так, как мы рассчитываем, в этом не будет твоей вины, Кили. В котором часу встретимся завтра утром?

Они договорились встретиться в кафе при отеле и оттуда отправиться в зал заседаний палаты представителей.

Кили повесила трубку, пытаясь отбросить внезапно нахлынувшее на нее уныние, и принялась снимать помятую в дороге одежду. Она уже была в одном нижнем белье, когда снова зазвонил телефон. Наверное, Бетти забыла сообщить какие-то детали.

– Алло, – снова сказала она.

– Вы не носите обручального кольца.

Она чуть не задохнулась от изумления и прикрылась, словно щитом, нижней юбкой, которую держала в руках, будто Дакс мог видеть ее по телефону. Колени подогнулись, отказываясь держать ее, и она упала на кровать.

– К-как вы узнали, где меня найти?

– Отправил по вашему следу агентов ЦРУ.

– ЦРУ?

– Да не волнуйтесь вы, – засмеялся он. – Неужели не понимаете шуток? На самом деле мое такси ехало вслед за вашим до отеля.

Она ничего не сказала – он совершенно обезоружил ее. Она дрожала, перебирая пальцами провод телефонного аппарата, устремив взгляд на полосатое покрывало и опасаясь того момента, когда ей придется повесить трубку и когда она больше не услышит его тихого дыхания у своего уха.

– Вы никак не прокомментировали мое высказывание, – наконец произнес он, чтобы нарушить молчание, ни у одного из них не вызывавшее неловкости.

– Что? Это вы по поводу кольца? Я обычно ношу кольцо, но не надеваю его, когда опасаюсь, что у меня могут вспотеть руки, что порой происходит во время полетов. Поэтому на мне его не было сегодня.

– О… – Он издал глубокий, исполненный сожаления вздох. – Но вы же не можете винить парня за то, что он пришел к неверному, но вселяющему в него надежду выводу? – Она не ответила, и он переспросил:

– Ведь не можете?

Она засмеялась, хотя в действительности в этой ситуации не было ничего смешного.

– Да, я не могу винить парня за то, что он пришел к неверному выводу. Мне следовало сразу же поставить вас в известность, что я замужем.

Между ними снова повисло молчание, на этот раз немного более напряженное, чем в прошлый раз.

– Вы не пообедали в самолете и, должно быть, проголодались. Почему бы вам не пойти и не перекусить со мной?

– Дакс!

– Хорошо, хорошо. Извините! Настойчивость у меня в крови.

Снова молчание.

– Я не могу никуда с вами пойти, Дакс. Пожалуйста, поймите. Вы же понимаете? – Внезапно ей стало жизненно необходимо, чтобы он понял.

Вслед за легким потрескиванием кабеля раздался глубокий вздох.

– Да, к сожалению, понимаю.

– Хорошо… – Она помедлила. Что говорят в подобных случаях? Было приятно познакомиться? Когда-нибудь увидимся? Желаю удачи в борьбе за пост сенатора? Но она сказала только: – Спокойной ночи. – Это прозвучало не так определенно, как «прощайте».

– Спокойной ночи.

Повесив трубку, она тяжело вздохнула. Она почти слышала, как Николь кричит на нее: «Ты что, совсем с ума сошла?!»

Они постоянно ссорились из-за участия Кили в ПРНС, но это не шло ни в какое сравнение с их стычками по поводу личной жизни Кили или, точнее говоря, по поводу полного ее отсутствия.

Николь любила мужчин, и они любили ее. Она пользовалась ими так же небрежно, как большинство пользуется коробочкой «клинекса», – просто ежедневно использовала и выбрасывала. Но пока была с мужчиной, любила его безгранично. Ее мужчины отличались разнообразием форм, размеров и происхождения. Она обожала их всех.

Каким образом Кили умудрялась сохранять верность мужу в течение двенадцати лет, было выше разумения Николь.

– Боже мой, Кили, прожить двенадцать лет с одним мужчиной было бы достаточно ужасно, но прожить двенадцать лет с одними лишь нежными воспоминаниями глупо до идиотизма.

– Он не просто «один мужчина», он мой муж, – терпеливо объясняла Кили.

– Если этот твой муж однажды вернется домой, в чем я сильно сомневаюсь, неужели ты думаешь, что вам удастся начать с того места, где вы остановились? Брось, Кили. Ты слишком для этого умна. И ради бога, не рассказывай мне, через что ему довелось пройти. Он уже не будет тем самым человеком, которого ты помнишь, да и ты, подруга, уже не та розовощекая девица, возглавлявшая группу поддержки.

– Спасибо, – сухо бросила Кили.

– Это не насмешка, а комплимент. Ты женщина, Кили, и тебе необходимы мужчины или, если это не соответствует твоим устаревшим моральным принципам, мужчина. Могу дать тебе взаймы одного из своих.

Несмотря на свою досаду, Кили не могла удержаться от смеха.

– Нет, благодарю. Не знаю ни одного из твоих, которым мне захотелось бы воспользоваться. Разве что, может быть, Чарлз. – Кили искоса бросила испытующий взгляд на подругу.

– Он? Но он не принадлежит к числу «моих мужчин».

– Нет?

– Нет!

– Он влюблен в тебя, Николь.

– Влюблен?! Да он даже никогда не пытался затащить меня в постель. Единственное, что он хочет, – это раздражать меня до безумия, что ему прекрасно удается.

– Он не стремится выполнять все твои прихоти, вот о чем ты говоришь.

– Мы обсуждаем не меня и Чарлза, – решительно заявила она. – Мы говорим о тебе и мужчине.

– Хорошо, – с драматическим видом произнесла Кили, положив руки на бедра и глядя в лицо Николь. – Предположим, я встречу мужчину. Как ты думаешь, придется ли ему по вкусу водить меня в кино и рестораны, ничего не получая взамен?

– Нет. Ты привлекательная, умная и сексуальная – он непременно захочет с тобой переспать, и как можно скорее.

– Вот именно. А я не могу сделать это, Николь, потому что я замужем за другим. Так что конец романа. Конец дружбы. Я оказываюсь там, с чего начала.

– Не обязательно. Ты можешь переспать с ним. Ты можешь даже влюбиться, раз уж придаешь этому такое значение. Ты можешь найти способ, чтобы Марка объявили…

– Не говори так, Николь. – Предостерегающие нотки в тоне Кили прекратили спор.

Николь в раскаянии опустила голову и принялась рассматривать свои наманикюренные ногти. Наконец, подняла глаза на Кили и улыбнулась раскаивающейся улыбкой.

– Извини, я слишком далеко зашла. – Она подошла, нежно обняла подругу и поцеловала в щеку. – Я ворчу на тебя только потому, что люблю тебя.

– Знаю, что любишь. Я тоже люблю тебя. Но мы никогда не сойдемся во мнениях на этот предмет, так что давай поговорим о чем-нибудь другом. Ладно?

– Ладно, – уступила Николь, но затем пробормотала: – Я все-таки считаю, что, если бы ты как следует повалялась в сене хоть с захудалым жеребцом, это принесло бы тебе большую пользу.

Если бы Николь узнала, что Кили ответила отказом на приглашение выпить кофе с Даксом Деверексом, одним из самых завидных холостяков страны, она, без сомнения, просто задушила бы ее.

Этому не суждено состояться. А жаль, подумала она, зажигая дневной свет в ванной. Горячий душ – это именно то, что ей сейчас нужно для того, чтобы ослабить напряжение всех мускулов. Затем она свернется калачиком в постели и станет просматривать записи своей завтрашней речи.

Вода в душе была чуть теплой, но этого оказалось достаточно, и она почувствовала себя значительно лучше, когда вышла из ванной, обмотав вымытые волосы полотенцем и натянув свой толстый махровый халат. Голубое гостиничное полотенце совершенно не сочеталось с ее желтым махровым халатом. Но какая разница?

Она как раз включала лампу на ночном столике рядом с уже разобранной постелью, когда раздался тихий стук в дверь. С осторожностью, присущей женщинам, привыкшим жить в одиночестве, она с опаской приблизилась к двери и проверила, закрыта ли она.

– Да? – тихо спросила она.

– Обслуживание номеров.

Она прислонилась к двери и прижалась лбом к ее холодной поверхности. Тщетно пыталась она унять охватившее ее сердцебиение. Открыла было рот, чтобы заговорить, но, обнаружив, что во рту пересохло, тяжело сглотнула.

– Вы что, с ума сошли? – кое-как хриплым голосом удалось проскрежетать ей.

– Возможно, – согласился Дакс. – Это один из глупейших поступков, которые мне доводилось совершать в последнее время, но… – Она представила себе, как он пожимает плечами. – Можно войти?

– Нет!

– Кили, ваша репутация, не говоря уж о моей репутации и о моей кампании, пойдет прахом, если кто-нибудь пройдет по коридору и увидит меня у вашей двери. Все равно как если бы Карл Бернстайн и Боб Вудворд[1]1
  Карл Бернстайн и Боб Вудворд – журналисты газеты «Вашингтон пост», которые на свой страх и риск расследовали дело о нелегальном прослушивании разговоров предвыборного штаба Демократической партии США, так называемое Уотергейтское дело, приведшее к отставке президента Никсона.


[Закрыть] нашли меня здесь. Так что, пожалуйста, откройте дверь, пока не случилось ничего столь ужасного. У меня кое-что для вас есть.

Интуиция подсказывала ей, что он не уйдет до тех пор, пока не увидит ее, и она открыла дверь. На пороге с подносом в руках стоял Дакс. На нем была повседневная рубашка и джинсы, на голове – шапочка коридорного. Она засмеялась и, ослабев, прислонилась к косяку.

– Что вы здесь делаете?

– Живу, – ответил он и, проскользнув мимо нее, поставил поднос на маленький круглый столик.

– Вы здесь живете?

– Да, наверху. На последнем этаже. Холостяку невыгодно содержать дом здесь. Чертовски дорого. Так что я зарезервировал апартаменты тут.

– Поэтому оказалось так удобно следовать за мной. Вам все равно надо было ехать в эту сторону, – поддразнивая, сказала она.

– Да, это облегчило задачу, но я поехал бы за вами в любом случае, – серьезно ответил он, не подхватывая ее тон.

Неловко переступив с ноги на ногу, она перевела взгляд на поднос, накрытый белой льняной салфеткой.

– Что это?

– Обслуживание номеров, – небрежно пояснил он и с торжественным видом снял салфетку. – Я никогда не обманываю.

Кили совсем забыла о полотенце, обмотанном вокруг головы, о домашнем махровом халате и босых ногах, но, вдруг вспомнив, вспыхнула от смущения. Она попыталась прошмыгнуть мимо него со словами:

– Я на минутку.

– Вы прекрасно выглядите, – смеясь, сказал он и схватил ее за руку.

Если бы он не прикоснулся к ней, этого никогда не произошло бы. Но он прикоснулся, и тепло его пальцев у нее на запястье в большей мере пресекло ее порыв выбежать из комнаты, чем сила, с которой он сжал ее руку. Кили остановилась, но не повернулась к нему лицом. Его смех утих, а затем и совсем прекратился. Ему было достаточно чуть потянуть ее за запястье, чтобы она повернулась к нему. Ее глаза были широко открыты, в них читалось чувство вины и опасения, в его глазах отразилась мольба. Они медленно тянулись навстречу друг к другу до тех пор, пока его рука не обхватила ее щеку. Черные, словно эбеновое дерево, глаза с обожанием взирали на каждую черточку ее лица. Его большой палец погладил ее дрожащие губы, и ее веки, словно по собственной воле, закрылись, спрятав полные слез глаза.

Дакс, секунду поколебавшись, наклонил голову и слегка коснулся губами ее губ. Его опалил раскаленный добела жар. Ее дыхание вырывалось из чуть приоткрытых губ тихим, исполненным душевной муки шелестом. Он пристально смотрел на ее губы, на невероятно нежные веки, окаймленные длинными ресницами, и снова уступил искушению – коснулся ее губ своими.

Она инстинктивно придвинулась к нему. Тела соприкоснулись и слились. Их охватила первобытная жажда. Осторожность оказалась отброшенной, барьеры рухнули, и поток сексуального напряжения, все увеличивавшийся с тех пор, как они впервые увидели друг друга, прорвал плотину, возведенную совестью и запретами. Он прижал ее к себе, и их губы слились. Сильные, но нежные руки обхватили ее спину и прижали к себе таким образом, что казалось, будто они абсолютно подходят друг другу. У Кили закружилась голова от подобных ощущений. Ее руки невольно потянулись к его талии и легко легли на ремень, затем заскользили вокруг талии к спине и двинулись вверх, изучая гладкие мышцы под мягкой сорочкой.

Полотенце сбилось с головы и упало на пол. Его пальцы принялись перебирать влажные пряди, затем обхватили ее голову и удерживали ее в неподвижности, пока он все глубже проникал в ее рот. Казалось, он исследует каждый его уголок, смакует его, наслаждаясь каждым нюансом. Его язык настойчиво скользил по ее нижней губе, неоднократно погружаясь в рот, отдавая и беря в равной мере. Натиск все усиливался, становясь все быстрее и яростнее, до тех пор, пока не стал слишком провокационным, слишком страстным, слишком эротичным, чтобы они могли оставить это без внимания. Они импульсивно оторвались друг от друга.

По щеке Кили скатилась слезинка, и она прикрыла рот дрожащей рукой. Дакс легонько сжимал ее плечи, всматриваясь в ее лицо, его темные глаза молили о понимании. Высвободившись, она бросилась через всю комнату к широкому окну, прижалась лицом к холодному оконному стеклу, закрыв от стыда глаза, и разразилась сухими прерывистыми рыданиями.

Дакс не последовал за ней, он опустился на стул и сидел на нем, широко расставив колени, опершись на них локтями и закрыв лицо ладонями. Немного погодя он потер лицо, затем поднял глаза на женщину, все еще стоявшую, съежившись, у окна.

– Кили, пожалуйста, не плачь. Извини. Мне не следовало приходить сюда. Я дал себе слово, что не прикоснусь к тебе, но… – Он замолчал.

– В этом нет твоей вины, – чуть слышно произнесла она. – Мне не следовало впускать тебя. – И, немного подумав, добавила: – Я сама захотела.

Когда она повернулась, он по-прежнему сидел на стуле, с потерянным видом глядя между своих ботинок на ковер.

– Дакс, я поступила нечестно по отношению к тебе. Я хочу рассказать тебе о себе, о своей жизни. Ты должен кое о чем узнать, тогда ты поймешь.

Он поднял на нее глаза и с грустью произнес:

– Тебе нет необходимости что-то рассказывать мне, Кили. Я знаю все о тебе. Я один из тех конгрессменов, к которым тебе предстоит завтра обратиться.