Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Самсон Гелхвидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Ха-ха-ха!– рассмеялась Вера Васильевна,– я тоже люблю тебя, Сережка, как сына, а не как зятя,– и похлопала его рукой по спине.

– Я всем своим друзьям и знакомым говорю, что у меня мировая теща, и такой тещи, как у меня, в мире нет ни у кого.

Сергей и его теща стояли друг перед другом, плакали, целовались и признавались в любви.

– Поглядите-ка на них, что они вытворяют!-недоумевала вернувшаяся от соседки Марина.– Прямо как два недоумка!

Пара, заметив вернувшуюся Марину, решила взвинтить темп и прибавить своим чувствам накала.

– Зачем она вообще нам нужна? Нам и без нее хорошо!– восклицали они в один голос и делали вид, что не замечают пришедшей.

– Мама, посмотрите,– продолжал прослезившийся Сергей, доставая из пиджака свой бумажник,– видите, я ношу вашу фотографию в кармане.

Вере Васильевне вправду казалось, что она скорей мать Сергея, чем Марины.

– Да, да, сынок мой любимый, представляешь? – приговаривала она, разглядывая групповую фотографию.– Как дивно мы все здесь получились.

Марина посматривала со стороны, держа руки на пояснице, недоумевая, и носком выдвинутой чуть вперед правой ноги постукивая по паркетному полу, словно поддерживая общий накал.

– Сам виноват,– обвиняла его Вера Васильевна,– ведь ты прекрасно знал ее до женитьбы… знал, что она “скорпион”.

– Да, мама, но вы же прекрасно знаете, что я женился на ней только из большой любви к вам,– продолжал спектакль Сергей.

– Мама,– вскрикнула не выдержавшая Марина,– да вы все тут с ума посходили!

– Мама, мама, я тоже?– интересовался маленький Олежка, потягивая мать за подол.

– Ах, так, да?!– окончательно рассвирепела Марина, с кулаками налетела на Сергея, забарабанила было его по голове, меж тем как сильные мужские руки ухватили слабые женские, ограничив и сковав их движения.

Завязалась самая настоящая рукопашная.

– Мама, вызывай скорее врача,– призвал Сергей, подмигивая своей теще,– она опять сорвалась.

– Ага, поняла,-кивнула Вера Васильевна,– уже иду,– и, оторвав внука, вцепившегося в Сергея и ударявшего его кулаками со словами: ”Оставь маму в покое, когда я вырасту, я убью тебя”,– двинулась за руку с ним прочь из комнаты.

Доносившийся из-за двери шум падающих и бьющихся предметов вскоре сменился хрустом рвущейся ткани и последовавшими за этим умиленными словами Марины:

– Нет, прошу тебя, не надо. Только не сейчас! Они там за дверью.

Марина лежала на диване в полуразорванном платье.

Сергей пристально вглядывался в нее.

– Она и вправду очень красива,– подумал он.

– Ай, – раздался слабый Маринин вскрик,– погоди!.

Крик лишний раз напомнил Сергею, почему он любит ее, как никто никого и никогда.

Вера Васильевна довольная выходила в соседнюю комнату, ведя за руку своего внука.

– Один только укротитель и знает, как укрощать своего льва,– думала она,– слава Богу, теперь хоть помирятся.

Спустя некоторое время Марина плескалась в ванне, приготовленной тещей для Сергея.

– Мама, скажи ей что-нибудь, она отнимает у меня очередь на купание,– жаловался Сергей.

– Ничего,– отвечала Марина,– перебьешься! В конце концов я важнее тебя.

Ночью, перед сном, Марина вытянула из Сергея все до мельчайших подробностей о его времяпрепровождении с Жанной.

– У тебя с ней правда не было ничего?

– Ты что, с ума сошла? По-твоему я променяю тебя на другую? Тем более на такую уродину?

В сердце кольнуло во второй раз. Он предал свое чувство к Жанне, отчего ему стало не по себе. Правда, он пытался оправдать себя тем, что так было нужно, чтобы успокоить Марину, но осадок оседал глубоко в душе и в мозгу.

– Что с тобой?-что-то заподозрила Марина.

– Ничего, ничего,– убеждал ее Сергей,– просто за эти дни я очень устал.

– Ладно, приведу сейчас тебя в порядок.

– Ой, Марина, кончай.

– Ты спокойно лежи, я сделаю все сама.

Все шло точно так, как снилось ему вчера ночью. Только гораздо хуже. Он четко улавливал разницу даже в малейших нюансах.

Утро следующего дня выдалось солнечным, и Сергей поднялся с постели в превосходном расположении духа.

– Любимая,– произнес он, вставая и целуя свою спящую красавицу между глазом и ухом.

Вскоре он уже выходил на работу, торопясь, не позавтракав, с мыслью о том, как будет “обрабатывать” ребят за их выходку.

За утренним завтраком Олежка сдавал экзамен по самостоятельному питанию.

– Бабуллуся, ты слышала, что говорят в школе?-предупреждающим тоном выговорила Марина.

– Нет, а что там говорят?– изобразила любопытство Вера Васильевна.

– Говорят, кто не умеет самостоятельно есть, того не примут.

– Правда?

Олежка усердно старался понравиться взрослым.

– Ты ему уже сказала об этом?-спросила Вера Васильевна.

– Еще нет,– призадумалась Марина.– Может быть, и вообще не скажу.

– Почему, доченька? Ребенок ваш и принадлежит вам обоим. Он должен знать.

– Мама, я же просила не вмешиваться в наши дела. Ему вовсе не обязательно знать об этом.

– Не делай этого, доченька!

– Мама, ты думаешь, мне легко было решиться на этот шаг?

– Пойми, доченька, у мужчины должен быть свой ребенок.

– Он у него есть.

– Да, есть, но ему нужен и свой. И, кроме того, этим ребенком ты привяжешь его к себе.

– Они его тоже хорошо ко мне привязывают,– Марина посмотрела на свои ноги.

– Почему ты меня не слушаешь? Тебе скоро тридцать, ему уже за сорок. Когда же вы еще успеете что-нибудь?

– Когда-нибудь, мама, когда-нибудь, но только не сейчас. Я больше мужикам не доверяю, Славка тоже мне клялся во многом, чего только мне не сулил, а сам бросил нас, и мы ему не нужны, ни я, ни его ребенок. В нашу сторону даже не смотрит. Ждет, наверное, когда я попрошу у него алименты.

– Не делай этого, я прошу тебя.

– Сейчас не время, мама, видишь же, как нам сейчас туго, еле-еле сводим концы с концами.

– Ничего, как-нибудь продержимся, Бог поможет.

– Ладно, мама, ладно. Идите с Олежкой в парк.

В парке бабушка получала от аттракционов не меньше удовольствия, чем ее внук.

Марина, задумавшись, шла туда, куда ее не хотели вести ноги.

– Если я сейчас не сделаю этого, будет поздно,– думала она,– когда-нибудь…но только не сейчас.

У нее еще оставалось несколько времени на раздумья. Она вспоминала свое прошлое, настоящее и пыталась проникнуть в будущее.

Чертово колесо бесперебойно крутилось в парке и жизни, играло с людьми, доставляло им то огромную радость, то огорчение и разочарование. С разной скоростью поднимало и опускало роскошные, подвешанные и крутящиеся корзины, словно приговаривая и объясняясь с кем-то. Я не виновата, они сами пришли ко мне, и я вольна делать с ними все, что мне заблагорассудится.

В доме для престарелых сохранялся строгий порядок дня. За завтраком следовал обход медперсонала и ознакомление с общим состоянием его жильцов.

Работа велась с каждым пациентом по индивидуальной программе. В полдень, после обеда, наступали часы отдыха. Потом, с разрешения врачей, спортивные и развлекательные мероприятия. После ужина просмотр фильмов, танцы, музыкальные вечера, а то и поэтические, исторические, философские и другие собрания.

Ко сну отходили к десяти часам вечера. Отдельным постояльцам разрешалось перед сном чтение книг.

– Серж, ну будешь ты наконец ходить или нет. Думаешь столько, будто играешь на чемпионате мира!– возмущался соперник.

– Сергей, да ладно тебе, ходи! Ходи, конем, и все тут,– предлагал другой голос.

– Ходи, Керес, ходи!– подбадривал третий.

– Слышали новость? К нам поступило новое пополнение из мединститута, будут здесь проходить ординатуру,– объявил кто-то серьезным тоном.

От соседнего стола доносились громкие возгласы и стук костяшек домино. С дальних столов покатывание костей, побивание фишек и веселые голоса играющих в нарды.

– Здравствуйте, ребята,– подбадривающе поздоровалась заместитель главного врача Зоя Михайловна,– как делишки? Проблем нет?

– Есть, Зоя Михайловна, выпивку к столу не подают!– дружно пожаловались сидящие за игральными столами.

– О-о,– протянула Зоя Михайловна,– ну, это только к празднику.

– Тариэл, садись, доиграй за меня,– попросил Сергей,– пойду отдыхать, что-то мне нездоровится. Только смотри – не проигрывать.

– Серж, может, пойти с тобой?-спросил голос рядом.

– Нет, не надо, как-нибудь сам,– едва слышно пробормотал Сергей.

С трудом он приподнялся со своего места и понурившись побрел по коридору. Что-то внутри мутило и крутило.

Трое девушек в белых халатах с легкостью догнали и обогнали Сергея. Они весело переговаривались и негромко смеялись.

– Какие у них ласковые и мягкие голоса,– подумал Сергей, посматривая вслед.

– Анна,– услышал Сергей за спиной голос Зои Михайловны.

Одна из трех девушек обернулась. Сергей с трудом поднял голову и посмотрел ей в лицо. На мгновение бросила взгляд на него и она. Сергея словно ударило молнией. Нижняя челюсть обвисла. Перед ним стояла молодая Жанна. Он пристально, не отрываясь, смотрел на нее.

– Слушаю, Зоя Михайловна,– удивилась она неотрывному взгляду.

– Аннушка, зайди потом ко мне, надо поговорить.

– Хорошо, Зоя Михайловна,– перевела Анна глаза опять на Сергея.

Тот все еще стоял в полном оцепенении и изнеможении.

– Жанна,– жалобно лепетал он, словно дожидаясь ответа.

– Меня зовут Анна, а не Жанна,– извиняющимся тоном поправила его девушка.

– Анна, ну что ты? Чего засмотрелась?– донесся к ней зов подруг.

– Не может быть,– поражался Сергей.

– Простите, пожалуйста, я пойду,– извиняющимся тоном произнесла она и поспешила вперед к своим подружкам.

– Боже, как она похожа,– продолжал удивляться Сергей,– а что, если это дочь? Интересно, сколько ей лет?– Вопросы атаковали Сергея, сдавливая его сердце. Последнее, что он почувствовал, это то, как его качнуло и он потерял сознание.

– Что с вами, Сергей Владимирович, вам плохо?– послышался голос Зои Михайловны.

Сергей медленно открывал глаза, долго не мог прийти в себя, понять, где он находился.

– Сергей Владимирович, что это вы надумали и зачем вы нас пугаете?– жаловалась Зоя Михайловна.– Теперь Вам лучше?

Сергей в знак одобрения медленно закрыл оба глаза и так же медленно снова их приоткрыл. Зоя Михайловна распорядилась отвести его в комнату и установить наблюдение.

– Что это с вами, Сергей Владимирович, по молодым девчатам соскучились? Аннушка вам понравилась? Завтра же познакомлю вас с ней, только скорей выздоравливайте.

Сергей почти всю ночь провел в раздумьях и ожидании завтрашней встречи.

Наутро Зоя Михайловна предостерегала Анну:

– Будь с ним поласковей, Анна. Он перенес много тяжелого.

– Хорошо, Зоя Михайловна,– соглашалась с ней Анна.

Утреннее сияющее солнце ярким светом освещало палату, в которой жили Сергей и двое его напарников.

Он пристально вглядывался во входную дверь, за которой стояла Анна. Смотрел на нее и вспоминал, как в день похода, вернувшись к Жанне, застал ее такой же красивой, нагой, белой и освещенной ярким светом.

Анна стояла, широко улыбалась, поправляла на переносице очки, расправляла халат и уже шла к койке Сергея.

– Ну, как вы себя чувствуете сегодня, Сергей Владимирович?

Сергей улыбнулся ей мягкой доброй улыбкой:

– Спасибо, доченька!

– Ну, теперь познакомимся капитально,– продолжала улыбаться Анна, протягивая ему руку.

Сергей нежно пожал ее. И его опять словно ударило током.

– Сергей Владимирович, вы смущаете меня. Обо мне уже все здесь поговаривают…будто я шокировала вас и из-за меня с вами случился обморок.

Сергей вновь улыбнулся в ответ ей.

– В моем пошатнувшемся здоровье твоей вины, доченька, нет,-пояснил он.

– Вот и хорошо! Но своим обмороком вы прикрепили меня к себе. Теперь я ваш лечащий врач. Будем понемногу знакомиться. У нас еще будет для этого время. Вы должны рассказать мне о всех ваших проблемах и наболевших вопросах.

– Времени не так уж и много,– подумалось почему-то Сергею.

– Сколько, Анна, тебе лет?-спросил он едва слышно.

– Скоро тридцать,– улыбаясь ответила Анна.

– Ты замужем?

– Пока еще нет, но вот уже, думаю,скоро.

– Родители у тебя есть?

Этот вопрос резко изменил ее настроение. Она сникла и понурилась.

– Нет,-печально произнесла она,– я детдомовская. Отца не знаю, а мать погибла при родах. Первые роды в немолодом возрасте погубили ее.

– Как ее звали, не помнишь?

– Нет, к сожалению. Росла я в детдоме, сама становилась на ноги, добрые люди помогли окончить медвуз. А теперь, как видите, сижу рядом с вами. Наша группа экспериментальная, она разработала новый метод лечения, преследующий цель не только лечения какой-то конкретной болезни, а больного в целом. Короче говоря, лечение не болезни, а именно больного. Плюс к этому мы пытаемся подключить к нашей методике систему выдавливания из сознания и сердца пациента всех негативных, неприятных и больных ощущений, которые человек испытывал в своей жизни.

Анна детально вдалась в подробности новой методики.

Сергей слушал очень внимательно, но ничего не слышал, больше приглядывался к ней, пытаясь поймать моменты поведения, объединяющие ее с Жанной. Он все более поражался их сходству.

Дружба и совместная работа продолжалась еще чуть более полугода.

Новогодние приготовления шли полным ходом. Сергей Владимирович стоял возле окна актового зала и смотрел, как украшали елку. В зале было многолюдно, почти все, кому позволяло здоровье, и медперсонал, были заняты праздничными хлопотами.

– Сергей Владимирович, вам письмо,– протянула ему конверт Анна.

Он с молчаливой улыбкой принял его. Постоял еще немного у окна, читая поздравление и крохотное письмецо. Анна молча наблюдала за ним. Она видела, как под конец письма он прослезился, отер слезу. Потом медленно опустил конверт с письмом и открыткой в карман пиджака и уныло направился в сторону своей комнаты.

Анна долго не решалась войти к нему, чтоб не нарушать его уединения, но решилась-таки, вошла. Он лежал навзничь, рука свисала с кровати, рядом валялось письмо.

В испуге она подбежала к постели. Он был едва жив.

– Нет, дядя Сергей, не надо! Нет!– кричала она, нажимая на кнопку экстренного вызова.

Сергей едва слышал ее голос. Он успел уловить, как Анна впервые назвала его.

– Нет, дядя Сережа, не умирайте, не надо, только не сейчас,– истерично молила она сквозь слезы в испуге, все еще нажимая на красную кнопку экстренной помощи.

В ужасе, решив никого не дожидаться, она сама приняла экстренные меры по спасению.

– Никого мне не надо,– продолжала она сквозь слезы,– я сама прекрасно все сделаю. Тебе ничего делать не надо.

Сергей Владимирович едва заметно улыбнулся, уловив знакомые интонации.

Анна пыталась губами определить его температуру. Она гладила нежными руками его лицо, лоб, глаза, щеки, рот. Разрезала ножницами свитер, резкими движениями обеих рук оторвала пуговицы сорочки, майку, оголила грудь, смочила тряпку водой из графина, приложила, обеими ладонями рук резко сжала и отпустила сердечную мышцу, потом еще вновь и вновь, несколько раз подряд. Попыталась сделать искусственное дыхание, кричала, рыдала, молилась, в изнеможении извивалась над ним.

Сергей Владимирович был уже в трансе, не видел ее, но всей душой и телом не сомневался, с большой уверенностью опытного человека убеждался, что его ласкает не кто иная, как Жанна, к его губам прикладываются ее губы, возле него бьется ее сердце, пытаясь удержать его на этом свете, но тут послышался ее голос и с другой, противоположной стороны, уже из другого мира. Последними мыслью и ощущением его было, будто он снова, уже в который раз в жизни оказался между двумя любящими его женщинами. Он с любопытством наблюдал за поединком, за тем, кто кого перетянет и победит, молодая сильная Анна или больная, только что прооперированная Жанна.

– Кто же победит на сей раз, сила, знание или любовь?

– Жанна была права. В жизни все столь же просто, сколько и сложно…родиться, жить и…

Борьба за жизнь все еще продолжалась.

– Стоит ли уходить, стоит ли оставаться? Вот в чем вопрос?

В комнате у Зои Михайловны, заместитель главврача настоятельно требовала прочесть содержимое конверта.

– В конце концов мы обязаны знать причину того, что послужило толчком к его переживаниям,– поясняла Зоя Михайловна.

Анна после недолгого сопротивленья сдалась.

Письмо направлялось из N-ой части военно-морского флота (ВМФ), подписывалось неким Олегом Вячеславовичем. После новогоднего поздравления шла просьба простить поступок его матери, которая в свое время с известным композитором ушла от него и переехала в другой город, сообщение о том, что офицерская служба отправителя заканчивается через два-три года, и тогда он непременно приедет, навестит его и даже, если он согласится, заберет его жить с собой и со своей молодой женой.

– А кто такой Олег Вячеславович?– поинтересовалась Анна.

– Кажется, сын его бывшей жены,– пояснила Зоя Михайловна.

– Получается, что он во всем и виноват.

– Кто его знает, кто его знает!

На одном из кораблей ВМФ из рупора послышалась команда всем занять свои места.

– Полный вперед!

Военный корабль отплывал из порта на выполнение очередного боевого задания. Группа чаек провожала военных моряков в дальнее плавание.

На сегодня синоптики объявляли ветренную холодную и штормовую погоду и чайки вряд ли могли проводить военных моряков далеко в море.

08.1989.

БЕГЛЯНКА

Ослепительная белизна ее стройных и длинных ножек потрясала обращенные к ней взоры прохожих. Нежность и грациозность походки очаровывала всех, кто хоть чуточку разбирался в девичьей красоте. Гармоничность фигуры выразительно дополнялась несколько исхудалыми, узкими бедрами. Она не шла, а плыла. Маленькое личико почти не двигалось. Лишь глаза вдумчиво устремлялись вдаль, будто в небытие, запредельность, прозревая невидимое. Небольшие нос и рот подчеркивали их загадочность и таинственность. Божественная!

По улице разносилась мелодия: ”Ах, какая женщина, какая женщина, мне бы такую”.

– Боже мой, догнать бы ее, взять на руки, обнять что есть сил.

– Оставь! Будто не знаешь, что такие кусаются!

– Да ты посмотри! Это же само божество! Прости, но я все же пойду за ней.

– Перестань!

– Бегу. Видишь, уходит. Вечером позвоню.

– Но ведь она не твоя!

– Ну, так я узнаю, чья!

Она очень быстро обнаружила преследователя, решила тотчас же оторваться и резко завернула за угол. Тщетно. Уйти не удавалось, даже спасаясь бегством. Его очарованность оказалась быстрее ее нежных ног. Она добежала до недавно окрашенной в светло-голубое ограды, почти взлетела на нее, чуть помедлила, примериваясь, и, удержавшись, спрыгнула на другую сторону.

– Ах, какая досада!– воскликнул преследователь. Он безуспешно толкался в деревянную стену, и проклинал свою “везучесть”. Потеряв надежду хотя бы увидеть еще раз беглянку, понурившись, побрел вдоль ограды. Судьба, сжалившись над ним, сочуственно выбила в брусе неровную форточку.

Из мусорного бака в него пристально вглядывались уже знакомые глазки беглянки. Убедившись в своей безопасности, она самодовольно и неторопливо прибегала к извечному ”мяу, мяу”.

– Какая она все же породистая!– досадовал преследователь. Вот бы ее изловить и унести домой. Но ведь если сделать это насильно, то может и впрямь исцарапать. Или хотя бы котеночка ее достать. Говорят, кошки хорошо снимают давление, а у матери оно бывает порой такое высокое! Впрочем, и ее придется, наверно, уговаривать. И чего это я затеял?!

– Ачико, это ты?-спросила мать, услышав, как хлопнула входная дверь.

– Да, мама, я!

– Где ты, сынок, до сих пор? Сколько можно тебя ждать?!

– Никто не приходил, ма, или, может, звонил кто?

– Нет, родненький, нет, садись кушать, я уж тебя не дождалась.

Арчил сидел у окна и вдумчиво вглядывался с высоты шестого этажа в небольшой двор перед его крупнопанельным домом. Вокруг, рядом, напротив жались и высились современные жилые восьмиэтажки.

– Лучше ужасный конец, чем ужас без конца,– перебирал Арчил в уме всевозможные варианты продолжения своей трудовой деятельности.

Новый шеф послал запрос и добился согласия на перевод Арчила на его старую работу, а сам укатил в продолжительную командировку в один из европейских городов на международный симпозиум. На старой работе, получив эту информацию, подсуетились, захлопотали в надежде оставить Арчила у себя насовсем и стали всячески хлопотать по этому, хотя официально добро на его перевод было отдано.

И вот уже порядком давно Арчил пребывал без официальной работы, хотя посещал обе работы, порой даже в один день.

С последней работы Арчил не прихватывал с собой даже листочка, оставлял там все отчеты, расчеты, статьи, выходящие из его рук, а на прежней у него не было даже стола.

– Новая трудовая жизнь начнется с новых листочков,– думал он, смакуя момент, когда совсем распрощается с недалеким прошлым, почти еще настоящим. Хоть расставание виделось почти болезненным, потому что он любил свой коллектив и даже замечал ответную симпатию к себе.

– Не клеится здесь работа, и все! За окном новые времена, пожалуй, нужно примериться к ним и вписаться,– убеждал он себя, все идет своим чередом и в общем к лучшему.

Но и, конечно же, последнюю точку в решении поставила Кетино. Он не мог постичь тайны ее окончательного “нет” и терялся в догадках.

– Что это было?-недоумевал он,– И чего она вдруг отвернулась от меня?

Рано или поздно это должно было произойти. В один прекрасный момент равенство тождеств нарушилось, и он сделал шаг, увы, в неправильном направлении, перешел за черту, после коей начинался внутренний мир.

За красочностью ее внутреннего мира, открывшегося его взору, он даже не услышал и не заметил, как за ним захлопнулась дверь. Да, войти в этот мир было куда проще, чем выйти из его многочисленных лабиринтов, хотя в общем туда и не очень-то настоятельно приглашали и проникнуть удалось с немалым трудом и мытарствами.

Стоило ли, однако, забираться в красочный лабиринт, чтобы потом заблудиться в нем и погибнуть от изнеможения? Стоило ли ради него терять себя и приобщаться к неизвестному, загадочному, не прогнозируемому?

Ему крупно, как он считал, повезло, он попал на удачный круг и под конец вышел к той же черте, откуда и исходил, начинал свой путь. Cработала внутреняя система сигнализации и самозащиты, сама же изгнавшая инородное тело прямо через входную дверь. Конечно, кое-что в этой системе ему удалось уловить, разобраться, далеко не все ему одинаково пришлось по душе, но в целом, признался он себе, в нутре японской техники и внутреннем мире женщины копошиться – пусть даже разгуливать экскурсантом по самым привлекательным их достопримечательностям – занятие малопривлекательное, и небезопасное.

Ему приходилось сталкиваться с такими закрытытми внутренними системами японской техники, облитыми гипсовой оболочкой, что при нарушении целостности сей оболочки система рассыпалась на мелкие винтики и детали с невозможностью их повторного сбора.

– Вот молодцы японцы! Докумекали же хранить тайну своих конструкций,– восхищался Арчил.– Так во всяком случае гораздо честнее, чем поступать, как некое дикое растение, заманивающее насекомых в прелестную глубь своих чудных душистых цветов, а потом сжимающего лепестки и без труда умерщвляющего под ними несчастную, потерявшую чувство опасности жертву.

– Да, но как случилось, что меня система не проглотила, а выплюнула обратно, -недоумевал он,– а потом и совсем отвернулась от меня, отказалась. Зачем в таком случае она впускала меня в себя?

– Возможно, с твоей помощью она омылась, очистилась,– подсказывал ему свою версию внутренний голос,– быть может вместе с тобой отринула, выплюнула все ненужное, лишнее, нежелательное, что таилось в ней и от чего ей хотелось избавиться?

– Да, но почему именно я?– интересовался Арчил.

– Ты этого никогда не узнаешь,– отзывался внутренний голос,– просто она приглядывалась, искала и напоследок решила выбрать тебя.

– Выходит, что я ее избранник?!

– В некотором роде, но всего лишь для этого дела.

– Понятно,– вроде бы заключил Арчил.

– Пожалуй, нет,-продолжил свои умозаключения внутренний голос,– скорее всего она хотела предстать во всей своей красе, а потом, заметив, что нравится, тотчас же это усекла, система сработала и выплюнула меня. Не слопала, не оставила внутри себя, а именно выплюнула, чтоб не спугнуть следующего назревающего.

– Что же в этаком случае ее питает?– задумался было Арчил, но в мозгу тотчас прояснилось,– а,…, а,-протянул он, понятно!– Система питается энергией посетителей. Вот вам ширма. То-то я чувствую себя после этого уставшим и будто помятым.

Какой все же вздор ломать себе голову в попытках угадать замысел в поведении женщин. Порой они и сами не знают, а случается, забывают, почему в той или иной ситуации поступили именно так. А насчет будущего – не о чем и говорить. Здесь они руководствуются предположением Кафки и думают одно, говорят другое, а делают третье.

– Господи,– отряхнулся Арчил от набегающих мыслей.– Прямо голова разболелась!

Он все еще поглядывал в окно, наблюдая за тем, как мальчишки играют в футбол.

Высокие старые тополя мягко помахивали верхушками, едва шелестя зеленой листвою.

Недавно слетевшиеся в город стрижи кружили по небу большими кругами с наводящим на людей ужас криком, писком и воплем.

– Прямо истеричные летающие коровы,– заключил Арчил,– а не нежные ласточки. Шкуры летающие и продажные! Как у нас трудности, холод, зима, проблемы, так они и знать тебя не хотят и, не спрашивая никого, всякий год в назначенный час, срываются и улетают в теплые страны, не то, что преданные воробьи.

Мечутся, как угорелые, по небесному своду. Что ими движет? Неужели только то, что и людей по жизни– голод! Но не только, еще и жажда наживы? Будто на свете нет птиц, кроме них. К чему такая истеричность, ажиотаж, когда можно все тоже делать спокойно и без лишнего шума?

Под крышей верхнего, технического этажа восьмиэтажки напротив, между верхней и нижней панелями чердака темнел небольшой паз, ниша, в которую с жуткой скоростью влетал и вылетал все один и тот же полоумный стриж.

– Вот, безмозглый дурак,– негодовал Арчил,– головой об стенку ударится и поди потом, поминай, как звали!

После одного из неудачных вылетов из ниши птица замешкалась, скользнула вниз, чтоб разогнаться для взлета, попала ногой в проволочную петлю и, почуяв, что угодила в ловушку, подняла панический вопль, визг и писк на всю округу.

– Вот дура, мать твою,– не сдержался Арчил,– чего тебе там было надо, получше местечка не могла подыскать!

Птица трепыхалась бесперебойно, неустанно пищала, пыталась высвободить ногу, застрявшую в западне.

Со всех сторон слетелись пичуги. Первыми были воробьи. Они садились близ жертвы, на вертикальные провода, с этажей сбегающие на крышу, с любопытством посматривали на страдалицу, пытались хоть чем-то помочь, ничего не могли поделать, отлетали в сторону, потом подлетали снова, попрыгивали на месте, опять отлетали, и так по нескольку раз.

Из других птиц явились голуби, уселись на плоскую крышу дома, кое-какие даже на выступ межэтажного перекрытия. Подлетели также дрозды и другая мелочь, но, увы, оказывались в роли лишь наблюдателей и, в сущности, ничем жертве не помогли.

– Бедняжка, ей уже не выкрутиться,– вздыхала стоящая рядом с Арчилом мать, наблюдая за случившимся.

– Но как и чем ей все же можно помочь?– интересовался Арчил.

– Теперь уже ничем,– убежденно отзывалась ему мать.

– Еще нет,– упрямился Арчил.

Тщетные усилия и попытки Арчила и соседей с последнего этажа дома напротив оказались безрезультатными. К несчастью для бедняги, уже в бессилии висевшей головой вниз на пострадавшей ноге, ближайший оконный проем был заложен кирпичной кладкой еще задолго до случившегося, так что близко к жертве никак нельзя было подступиться. Испробовали метод, которым Арчил руководил из своего окна, направляя действия соседки из дома напротив, которая сперва шваброй, а потом неким причудливым орудием из связанных швабры, палки и проволоки пыталась то подцепить бедолагу проволокой, то подсадить ее, приподнять и тем временем высвободить ножку из плена. На это ушел весь оставшйся день и вечер, пока не смерклось, но попытки не принесли ни малейшего результата.

Птица чувствовала, что ей стараются пособить. Всякий раз, когда ее концом палки приподнимали вверх, она с оглушительным писком упиралась свободной ногой в край панели, подолгу удерживалась в такой позиции, а когда палку убирали, вновь повисала вниз головою.

– Жалко птичку, да еще и всю ночь от нее не будет покоя,– предполагал и сокрушался Арчил.

Последнюю попытку сделал он сам, обежав жильцов нижних этажей обоих домов. Одна из соседок заявила, что не пустит своего, что и говорить, ловкого и проворного мужа на крышу, потому что, хоть стрижа очень жаль, но муж ей дороже.

Стар и млад, в знак бессилия, разводили руками.

– Господи,-взмолился в душе Арчил,– не дай ей погибнуть, ведь и она твое создание.

В конце концов все смирились с неизбежным, и птицы, и люди, и разошлись по домам.

Всю ночь напролет несчастная жертва провисела на ножке вниз головой, не издав при этом ни звука.

И всю ночь Арчилу мешала спать нагноившаяся ранка на пальце левой ноги, пульсировала, ныла и нарывала.

– Не дай Бог, чтоб пришлось идти к хирургу,– с ужасом думал Арчил, – а потом еще на лазер для высушки гноя.

Такую процедуру он недавно прошел в новой коммерческой поликлинике и ощущения от миниоперации еще были свежи и живы. Помнилось, и во что это ему обошлось.

– Нет, только бы не сейчас! Сейчас это невозможно,– отмахивался Арчил,– сейчас нет ни физических сил, ни финансовых возможностей. Но положение могло усугубиться в любое время.

Наутро Арчил встал расстроенный и мрачный.

– Наверно, уже того,– подумал он о стриже.

Обходил комнату, в которой спала его мать и окна которой глядели на давешнюю удручающую картину.

– Знаешь,– обрадовала его мать,– а твоя ласточка еще жива!

Сердце Арчила екнуло от счастья. Он подбежал к окну и выглянул. Бедняжка вцепилась здоровой ножкой в край плиты перекрытия, сидела головкой вверх, как ни в чем не бывало, и засматривалась на вожделенное небо, где её сородичи радостно гомоня, с наслаждением носились под безоблачным ясным куполом.

Все внутри его взметнулось и перевернулось.

– Не будь я мужчиной…– бросился он из комнаты, ускоряя действия, предшествующие выходу из дома.

– Куда ты так рано?– с тревогой бросила ему вдогонку мать, – хоть бы позавтракал!

– Спасибо, ма,– хлопнул за собой дверью Арчил,– сбереги завтрак к обеду.

Прихрамывая, он вышел на трассу подловить маршрутное такси. Взглянул с улыбкой на небо.

– Согласен обменять здоровье своей на освобожденье ее ноги.

Уточнив про себя маршрут следования и место назначения, дождался нужного номера.

В одном из районных отделений пожарной охраны было немноголюдно. Пожарные, веселые, здоровые молодые ребята, разбрелись по территории ПО. Кто мыл единственную стоящую в гараже машину, ЗИЛ красного цвета, кто слонялся в диспетчерской, кто забивал козла.